От скалистой земли когда-то давно отбежал островок. Так и замерзли они рядом. Потому замерзли, что отбежал островок от мамки-земли, потому заледенели, что земля отдела за своим своевольным детенышем. Спохватилась она, потянулась за ним, да уж поздно. Так и плывут в бесконечном времени каменный островок и вытянутый к нему большой полуостров, похожий на испуганные опоздавшие руки, - с трех сторон ледовитое море, с четвертой - болотная мерзлая тундра. Небо над ними торжественное, в ярких звездах, как в орденах. Что-то неведомое шелестит в темноте. Поет ветер. Миллиарды снежинок, сталкиваясь, порождают чудесный, еле приметный звон. Слагаются звуки в музыку.
Вдруг быстрый морзяночныи писк: тревога!
Откуда? С какой стороны? Иногда раздается в ночи словно пушечный выстрел, может в море ломается лед, может быть, камни скал лопаются от стужи. Иногда что-то стонет тоскливо - это ветер свивается для коварства в тугую пружину. Иногда что-то ухнет и загудит, словно дальний экспресс, - это снег перемерзший сорвался с утесов. И снова - тревога!
Какая беда надвигается? Какая идет опасность? На самом краю полуострова под отвесными черными скалами - люди живут в деревянных домах с паровым отоплением.
И на острове люди живут. А вокруг на тысячу километров безлюдье, только песцы, да тюлени, да полярные совы, да редкостный ныне белый медведь.
Имеются в этом безлюдье зимовки. Они поставлены так редко и так далеко друг от друга, что в смысле население упоминать о них так же странно, как о единственном неопавшем листочке в зимнем лесу. Но именно с дальних зимовок, едва различимых под снегом, несутся на материк всевозможные ценные сведения.
Измеряют люди на зимовках тревогу приборами, сами готовятся к защите и на Большую землю посылают предупредительные сигналы.
"Тревога! Идет ураган-циклон такой сокрушительной силы, что, постепенно ослабевая, добежит до самого Черного моря. Беды понаделает. Готовьтесь! Готовьтесь! Север шуток не шутит".
В воскресенье тихо было в природе, так тихо, словно лопнул барабан в духовом оркестре и все музыканты, опустив медные трубы, сидят в изумлении - не дышат.
Картина эта для простых ушей. Для ушей, оснащенных аппаратурой, картина другая.
Толкаются над землей радиоголоса. Шумят, смеются и плачут. Английские разговоры смешиваются с итальянскими, джаз заглушается финским церковным пением, и органная музыка отступает под натиском громкозвучной французской певицы.
- Борт тринадцать-сто тридцать шесть. Прошу разрешения на посадку.
- Посадку разрешаем. Заходите с востока, у нас низовой ветер...
И уже совсем рядом голос местной радистки Раи:
- Я - "Фиалка". Борт тринадцать-сто тридцать шесть, не встречали в Архангельске Володю Бойкова? Он мой брат.
- "Фиалка", "Фиалка", мы его в Печоре встретили на неделе. Жив-здоров, велел кланяться. Он на Диксоне нынче. Мы к вам мальчика доставили, Колю.
Через несколько минут другой близкий голос, уставший от работы:
- "Фиалка", не в курсе, почему гидролог Чембарцев не пришел встретить сына? Должен был.
Сразу же голос Раи, сдержанно-тревожный:
- Я - "Фиалка". Вызываю гидропост Топорково. Гидролог Чембарцев, ваш сын Коля только что прибыл рейсовым самолетом. Что случилось? Почему вы не приехали его встретить? Гидропост Топорково... Гидропост Топорково... И нет ответа.
В школе-интернате на втором этаже, в комнате номер пятнадцать, проживал Соколов Ленька, ученик третьего класса. Имелись у него в комнате шкаф, стол, радиоприемник, портрет космонавта, картинки из жизни животного мира, зеркало, стулья и две железные кровати, застланные малиновыми одеялами. Была у Леньки в комнате муха, которая по какой-то причине не заснула на зиму, но подолгу сидела в каком-нибудь углу. Потом, обалдев от тоски, громко и быстро летела через всю комнату и снова садилась дремать. Мухой Ленька очень гордился. Еще была у Леньки родная сестра Наташка. Правда, жила она в другой комнате, этажом выше, но сейчас находилась у Леньки в гостях.
Ленька книжку читал про шпионов. Наташка шагала по комнате туда-сюда. Когда Наташка думала, она всегда расхаживала таким образом. Наверное, потому отметки по предметам, были у Наташки некрепкими и неустойчивыми - в классе и ведь не походишь, в классе нужно тихо сидеть и не ёрзать.
Наташкой Ленька гордился редко, чаще бывал на нее сердит.
-Ленька.
Молчание.
-Ленька!
Молчание.
- Ленька!!
Молчание.
Я знал одного мальчика, который любил читать детективы и приключения. Когда он читал их, он весь был там - на месте происшествия. Говорят, семья его собиралась на дачу как раз и то время, когда он читал. Его погрузили в машину - он ничего не заметил. Привезли на дачу - он ничего не заметил. Когда же он, закрыв книжку, оглянулся и увидел вокруг незнакомую обстановку, то выпрыгнул в окно, решив, что его украли.
-Ленька!
Молчание.
Наташка заглянула брату в лицо и увидела - спит Ленька и во сне шевелит губами.
- Не иначе всю ночь читал. И куда в него столько влезает?.. - Наташка тряхнула Леньку за плечо. Со всей силы тряхнула. - Ну, Ленька, какой ватиканский язык? На какой похож?
- На твой - без костей! - закричал Ленька, мгновенно проснувшись.
Наташка вздохнула глубоко и протяжно. Шаги ее стали короче. Лицо погрустнело.
- Ленька, как ты думаешь, в Южной Америке сейчас что цветет?
Ленька заткнул уши пальцами.
Скучно? Конечно - если один читает, а другой от безделья пристает с вопросами на отвлеченные темы. Можно было Наташке пойти в комнату развлечений и в кружки, даже в читальню. Но именно в тот вечер Наташка была настроена меланхолически и въедливо. Отчего такое бывает, науке пока неизвестно. В сущность ребячьих поступков наука тоже пока не вникла.
- Ленька, мухи задом летают?
Ленька посмотрел на сестру глазами, полными укоризны.
- Не мешай, а? Он сейчас как раз ловит.
- Глупый ты. Ленька. И книжки читаешь бесчувственные. То рыбу ловят, то крокодилов, то шпионов каких-то. Все ловят, ловят - нет чтобы отпускать...
От такого беспримерного заявления Ленька Соколов вмиг оторвался от книжки. Вскочил.
- Отпускать? Шпионов? Ты, Наташка, сегодня что? Или ты ужо совсем не того?
Наташкины шаги стали еще короче - почти на одном месте. Она вздохнула еще протяжнее, наверно, жалея всех переловленных Ленькой в его мужественном воображении животных диких, птиц огромнокрылых и этих бестолковых шпионов. Вздыхая возле радиоприемника, Наташка нажала на клавишу - включила. Из приемника донесся далекий тревожный голос. Наташка, даже не двигаясь, сообразила: наверно, тонет корабль в южном розовом море. Погибают матросы, и нет помощи им ниоткуда.
- Ленька, - сказала она, всхлипнув. - В южном море корабль тонет. Слышишь, как он страдает.
Ленька тоже прислушался. Гибнущий в южном море корабль вообразить легко, и картина выходит красивая. Можно даже уловить запах бананов и ананасов, которые в трюме.
Но характер! Характер у Леньки был поперечный и гордый.
- Нет, не корабль, - сказал он. - Это в Сахаре, наверное, люди от жажды мучаются. Когда корабль, тогда SOS кричат. "Спасите наши души"... - Опровергнув таким авторитетным способом Наташкино заявление, Ленька добавил с досадой: - Ух, Наташка. Ух, враг, говорю - не мешай читать. Он как раз отрывается... - Ленька двинул кулаком снизу вверх, шумно выдохнул, еще раз двинул, но уже сверху вниз и углубился в КНИГУ, в том месте, где наш разведчик, переодетый в красивую женщину, сокрушительным апперкотом сваливает обнаглевшего гангстера Гориллу Дуду. Такие места Ленька прочитывал по два раза.
- Я - "Кристалл". Вызываю РУН-семьсот. Под нашей станцией разорвало льдину. Льды лопаются и расходятся во всех направлениях, - громко произнесло радио. - Высылайте самолет для эвакуации...
Засвистали, завыли помехи. Ленька, отшвырнув книжку и оттолкнув сестренку, подскочил к приемнику. Принялся ручку настройки крутить.
Ленька и Наташка отлично знали, что сообщение, адресованное РУН-700, а именно - Главному полярному управлению, уже принято во всех пунктах недремлющими радистами, им же, малолеткам, остается только одно - мучиться, ожидая дальнейших событий.
Скучно? Что поделаешь? Не напрасно ребят называют цветами. Цветы, как известно, стадия в развитии хоть и красивая, но промежуточная, так сказать - ожидающая.
А вообще, в реальности. Ленька и Наташка ребята румяные, упитанные, против насморка закаленные, глаза имеют серые с голубизной, брови малоприметные, носы любопытные, одинаково вздернутые.
Ленька ручку настройки крутил. Приемник в нужном месте молчал. Зато Ленькин нос, лишенный контроля и управления, сопел, шмыгал и морщился. Ленька подкрадывался к радиоволне, затаив дыхание, сдвигая настройку, может быть, только на волосок. Вот-вот ухватит. Но...
Широко отворив двери, в комнату вошел директор школы-интерната Петр Савельевич. Следом за ним щуплый мальчишка - в одной руке широкий плоский предмет, завернутый в бумагу и перевязанный, в другой - чемодан.
- Соколовы, это ваш новый товарищ, Коля Чембарцев. - Директор посмотрел на Леньку и Наташку поверх очков, как старики и старухи смотрят на внуков. Потом он поправил очки, приосанился, голос его стал командирским: - Я сказал - наш новый товарищ. Задача ясна, Соколовы?
- У меня времени нет, - пробурчал Ленька. - Мне в кружок надо. Сначала в хор, потом в умелые руки. И еще на радиосеанс...
- Соколовы, повторяю - ваш новый товарищ. Со всеми вытекающими. Задача ясна, Соколовы? Ленька вздохнул,
- Ясно... Петр Савельевич, мне еще тропики поливать... Наташка сунулась в разговор:
- А у девочек товарищей не бывает. У девочек только друзья и подруги детства.
Новый мальчишка положил на кровать упакованный предмет, а также чемодан, потряс плечами, повихлялся немного и закатил глаза.
- Я и подругой детства могу.
- Ты? - спросил Ленька.
- Я. Я из Одессы.
Дверь отворилась. В комнату впорхнула ученица девятого класса - хорошенькая Ниночка Вострецова.
- Петр Савельевич, извините, вас в учительской ожидают. Все педагоги уже там собрались и курят. Попросили: "Ниночка, сбегай".
Директор заторопился. Сказал Коле:
- Извини, я спешу. Соколовы тебе все покажут.
И ушел.
Ниночка Вострецова поправила перед зеркалом волосы. Стала в красивую позу и запела с заграничным акцентом:
"Четвертый день пурга качается над Диксоном, но только ты об этом лучше песню расспроси..."
Была Ниночка похожа на птицу с яркими короткими перьями, которая не умеет ни летать, ни плавать, зато любуется собой в каждой лужице. Нужно сказать, что уже в седьмом классе ребята перестают походить на растения, беззаботно и удивленно торчащие из земли, они похожи на птиц: гусей и уток, павлинов и трясогузок и прочих пернатых, исключая орлов.
- На полярной станции у Воронина острова льды разорвало, а ты перед зеркалом изгибаешься, - сказала Наташка.
- Что?
- А то, что не изгибайся.
- А я тебя за ухо. Ты как со старшими разговариваешь?
- И не командуй, ты не наш шеф. У нас Нитка шеф! А ты нам никто.
Ниночка окатила Наташку, Леньку и Колю презрительным взглядом, холодным, как ледовитое море. Запела: "Четвертый день пурга качается над Диксоном..." - и пошла из комнаты прочь. С порога она успела сказать:
- Подумаешь, Нитка. Она очки носит, потому что у нее глаза - поросячьи.
- Певица! - закричала Наташка. - Кукла с закрывающимися глазами!
Высунув голову в коридор, Наташка высказала вслед Ниночке Вострецовой множество громких и разнообразных слов, из которых следовало, что некая Нитка в тысячу раз красивее и умнее Ниночки - не торчит целый день и клубе, учится только на "хорошо" и "отлично".
Ленька в этот скандал не вмешивался.
- Ты одессит? - спросил он. Коля ответил:
- Пли... - Потом он уселся на кровать, попрыгал на ней сидя. Сказал: - Это койка моя? Годится. Не люблю мягких. Я в самолете выспался. - И принялся вприскочку расправляться со своими вещами, поясняя каждое действие: - Чемодан под кровать. Пальтишко в шкаф. Шарф туда же. - Шапку Коля бросил вверх и слегка назад - себе за спину. Затем ловким способом ударил по шапке ногой, и она, перелетев через его голову, угодила в шкаф, прямо на полку. - Так в темноте и живете? - спросил он, зевнув.
- Почему в темноте? Коля кивнул на окно.
- Ночь, - сказал Ленька. - Полярная.
Коля принялся распаковывать плоский предмет.
- Ночью все кошки серы.
- Некоторые, - сказал Ленька.
- Все, - сказал Коля. - Ночью ничего не различишь. Я Арктику надеялся увидеть.
- Еще увидишь. - Ленька протянул Коле руку. - Я Ленька. Она - Наташка. Мы брат и сестра. Она, враг, без меня не может.
Наташка подошла к ним.
- Будто он без меня может. Тоже небось скучает. У нас еще братья есть, взрослые. В Норильске живут. А я одна дочка. Ленька меня беречь должен...
Коля наконец распечатал предмет, снял со стены картинку из жизни животных и повесил предмет на ее место.
- Подарок, - сказал он. - Отцу.
Предмет оказался фанерой, на которой был приклеен большой сушеный омар, крытый лаком, снизу нарисован белый корабль в зеленых острых волнах, а сверху написано: "Привет из Одессы".
- Сувенир, - сказал Коля. - Народное творчество моряков... - Посмотрел на омара долгим печальным взглядом, потом на Леньку посмотрел и сказал вдруг: - Хочешь, тебе подарю?
Наташка сунулась.
- Ты же отцу привез.
- Ему не понравится. Порицать будет... Маме тоже не нравилось.
- А почему он тебя не встретил? - спросила Наташка.
- Откуда ты знаешь?
Наташка напустила на себя таинственный вид, для чего спрятала руки за спину, глаза ее округлились.
- У меня талант такой...
Ленька велел сестре помолчать, настроил приемник на местную радиоволну. Комнату заполнил голос радистки Раи. В нем были усталость, тревога и даже обида.
- Гидропост Топорково. Гидролог Чембарцев, рейсовым самолетом прибыл, ваш сын Коля. Что случилось? Почему вы не приехали его встретить?
- Болтать у нее талант, - сказал Ленька. - У нас тут все по радио сообщают. Всякое дело, всякую тревогу... и новости. Специфика северной жизни.
- Я - "Фиалка". Вызываю зимовку Дальнюю. К вам вылетел вертолет с акушеркой. Встречайте.
- Раиса дежурит. Мы их по голосу узнаем.
- А почему он меня не встретил? - спросил Коля. Ленька, пожав плечами, подкрутил настройку.
- Я - "Кристалл". Вызываю РУН-семьсот, - тихо сказал приемник. Ленька прибавил громкость. - Под нашей станцией разорвало льды. Трещины достигают пятидесяти - ста метров. Ощущаем толчки. Срочно высылайте самолет. - Голос "Кристалла" становился все громче и громче. Была в этом далеком голосе строгость и не было страха.
Коля Чембарцев, мальчик начитанный, представил в своем воображении, как ломаются льды толщиной с этаж. Отважные люди-зимовщики идут цепочкой к посадочной полосе, расчищенной от торосов. По пути они спасают приборы и оборудование. Лица у них суровые, подбородки, невзирая на стужу лютую, выдвинуты вперед, в глазах сверкает огонь отваги. Этот огонь освещает путь в их бедственном положении. Вода через трещины лезет из океана, как черное масло, вскипает и лопается черными пузырями. А вокруг! Будто громы грохочут - то ломаются льдины; с чавканьем и шипением расходятся они в ручные стороны. Умные полярные собаки стоят возле трещин и лают, предупреждая людей.
Наташка тоже вообразила себе полярную станцию, словно цветное кино. Ледяная глыба, жутко красивая, мерцающая по всему излому голубыми и зелеными искрами, а иногда фиолетовыми, медленно надвигается на оранжевые, высотой чуть повыше палаток, домики. Сейчас, сейчас она их сотрет. Собаки скулят, жмутся к людям. Жалко Наташке людей, которые очень торопятся. Жаль Наташке собак, которые не могут людям помочь и оттого скулят. Одна собака оказалась на оторвавшейся небольшой льдине и уплывает в черную страшную пустоту океана... А тут еще Колька Чембарцев стоит - подбородок выпятил.
- Ты чего подбородок выпятил? - сказала Наташка. - Там сейчас погибель, а ты - подбородок... - Снова представила Наташка уплывающую в океан собаку.
- А ты чего глазами крутишь? - сказал Наташке Коля. - Там сейчас героизм творится, а ты глазами крутишь.
Только Ленька ничего не сказал - не было Леньки в комнате.
Наташка и Коля выскочили в коридор. Ленька стоял в небольшой толпе ребятишек, в основном малышей, перед радиоточкой, укрепленной в коридоре на самодельной полочке.
"Четвертый день пурга качается над Диксоном..." - запел тонкоголосый, очень старательный хор.
- Завал, - сказал Коля. - У всего хора слуха нет. Ленька открыл дверь в музыкальную комнату. Крикнул с порога:
- У Воронина острова льды разорвало!
- "Четвертый день..." - пропел хор и умолк. Руководительница Лиля Ивановна включила приемник.
- Я - РУН-семьсот. Вас понял, - сказало радио в тишине. - Высылаем самолет для эвакуации... "Фиалка", запросите, как у вас с самолетами?
- Я - "Фиалка". Только что был рейсовый. Ушел в порт Тикси. Базовый вертолет вылетел на зимовку Дальнюю с акушеркой.
Хор шмыгнул носом. Мигнул голубыми глазами. А Ленька уже мчался по лестнице. Разве можно сидеть на месте, когда у людей беда? Я знал одного мальчика, который, прочитав в газете, что где-то случилось землетрясение, наводнение или переворот, начинал двигать и переставлять мебель. Родители, возвратись с работы, не могли узнать своего дома, зато знали, что где-то случилась беда. Отец мальчика надумал мебель приклеить к полу эпоксидной смолой, но мама мальчика не разрешила портить паркетный пол.
- Пусть двигает. Это ему полезно для общего и физического развития.
Ленька, Коля и Наташка мчались по большому, хорошо оснащенному спортивному залу. Они проскочили бы этот зал единым духом. Но в углу, опоясав живот полотенцем, здоровенный десятиклассник выжимал штангу. Он уже выжал ее и так стоял со штангой на весу, наверно, тренировал выдержку.
- У Воронина, - сказал ему Ленька в выпученные глаза, - льды под полярной станцией лопнули.
Десятиклассник опустил штангу на грудь, потом на пол и так шумно выдохнул, словно Ленька был мухой, которую нужно сдуть.
Ленька, Коля и Наташка вбежали в читальню. Тихо в читальне и мало народу.
- Читаете тут и ничего не знаете! - закричал Ленька то ли с ужасом, то ли с восторгом. - У Воронина острова льдину разорвало. Станцию заливает! - Он включил приемник.
- Я - РУН-семьсот. Вызываю Архангельск. Срочно высылайте самолет для эвакуации научной станции в районе острова Воронина.
- Вот! - сказал Ленька.
Читатели молча кивнули и принялись читать дальше. Коля посмотрел на их отрешенные лица. Кто в читальне в воскресенье сидит? Только самые невероятные книголюбы.
- Может быть, ты зря паникуешь? - спросил Коля. - Может быть, это и не смертельно? Подумаешь, льдина лопнула - на другую перескочат, и все.