- Я им поговорю! - Мария Карповна подошла к этажерке, чтобы разглядеть своих младших ребят, Наташку и Леньку, среди фотокарточек старших сынов и невесток, а когда нагляделась, подумала: "Наташку надо бы приголубить, помягче с ней надо, все ж таки девочка". Но вслух Мария Карповна произнесла: - Радио придумали, чтобы детей не показывать. Не могут телевизоры матерям поставить. Может, они с лица осунулись. Мать по телевизору все разглядела бы, а по радио что увидишь? - Радио захрипело. Мысли Марии Карповны передвинулись ближе к реальной жизни. - Ну, если они кашляют или хрипят, я и по радио обнаружу. Я им покажу, как с голыми шеями бегать.
Радио засвистело, захохотало оглашенным небесным горлом. Мария Карповна покрутила настройку. Хорошо поставленными голосами московских дикторов радио сообщило ей, что в итальянской провинции Пьемонт произошло наводнение, от которого особенно пострадали крестьяне. В Токио двести студентов университета, избитые полицейскими, доставлены в госпиталь. В Северной Ирландии...
Мария Карповна с тяжелым вздохом перевела волну. Она понимала, конечно, что ни Ленькина двойка, ни Наташкин кашель по сравнению с мировыми событиями никакого значения не имеют, и все-таки ей очень хотелось, чтобы ни двоек, ни кашля у ее ребят не было.
* * *
В кабинете физики в кладовой сидели на корточках Ленька, Коля и Наташка. Наташка сгребала рукавицей осколки стекла в кучку.
- Кокнулся, - говорила она.
Ленька поднял прибор, который "кокнулся", поставил его на полку.
- Ой!.. Нам влетит. - Наташка порезала палец, сунула его в рот.
- Не беспокойся, - сказал Ленька. - Влетит как надо.
- Чего же влетит?.. - Коля посопел немного, уселся на пол поудобнее. - Починить можно.
- Разбитую?
- А мы внесем... - Коля полез под пальто в карман курточки. Положил перед Ленькой десять рублей. - У меня двадцать было. Десятку я на подарок истратил.
- У нас тоже было по пять рублей - Наташка все извела, на конфеты.
- Я же не знала, - сказала Наташка. - Я же... - И вдруг вскочила, прижалась ухом к двери. - На обед звонят, - прошептала она и заголосила тихонько: - Ой-ой-ой...
- Ух, враг! - Ленька вскочил, грохнул обоими кулаками в дверь. - Открой же! Говорю - опоздаем. Открой, ну! - Он опустился на пол у двери и замолчал, словно истратил всю энергию в этом коротком действии.
- Ничего, - сказал Коля. - Опоздаем - в ужин съедим.
- На радиосеанс опоздаем, - пробурчал Ленька. Наташка добавила:
- С мамой... - и тихонечко заскулила.
* * *
Мария Карповна думала о своих младших ребятах. У матерей, когда они о ребятах думают, потихоньку и незаметно всякие плохие мысли уступают место хорошим, и становится матерям радостно оттого, что ребята у них здоровые и веселые. Овладевают матерями нежные воспоминания, и от этого матери улыбаются.
С улицы, если тундру можно назвать таким образом, донесся шум двигателя и металлический лязг. Мария Карповна приняла эти звуки за проказы шального электричества в радиоприемнике. Но собаки залаяли. Хоть и усталые были до смерти, но залаяли.
- Нет, - сказала Мария Карповна. - Я от этого радио всяких звуков наслушалась, оно даже соловьем свистать может само по себе, но чтобы лаять, как наши собаки, - такого не может. - Мария Карповна пошла к двери и, когда приоткрыла ее, услышала голос мужа:
- Держись. Ну, ну... Ну, еще малость... Мария Карповна отступила. Степан Васильевич втащил в избу человека в заледеневшей одежде. Мария Карповна прошептала:
- Господи, что с ним? - Потом подбежала, стащила с заледеневшего человека капюшон, заглянула ему под лохматую шапку-ушанку. - Никак Чембарцев?!
Вдвоем они быстро раздели гидролога. Мария Карповна все говорила и всхлипывала:
- Где же ты так, Евгений? Где же тебя угораздило?
- Спирт давай, - приказал Степан Васильевич. Мария Карповна принесла спирт, помогла мужу положить гидролога на печку и принялась командовать:
- Раздевай его - снимай все! Степан Васильевич отмахнулся.
- Спирт давай.
- А я тебе что дала? Растирай, не жалей кожу. - Она унесла полушубок и верхнюю одежду Чембарцева, с которой в тепле потекла вода, за печку, сушить. - Где его угораздило? Лед везде - ледоколами не сломать.
- Может, в скалы ездил к горячим ручьям, - пробурчал с печки Степан Васильевич.
- А ты растирай, разговорами не отвлекайся. - Марию Карповну озарило - она вышла на середину избы, руки подняла в направлении мужа и ахнула: - Это из-за тебя, филин! Ты про эти ручьи слух пустил. Кто сказал, что там в скалах зимой пар идет?
- Ну, я сказал, - спокойно ответил Степан Васильевич.
- Вот и сгубил человека. Без тебя, болтуна, нашли бы - на это ученые есть и геологи.
- И не нашли бы. - Степан Васильевич пыхтел на печи, растирая промерзшее тело гидролога. Он поворачивал его, мял, тискал и растирал снова и снова. - Летом в скалах туман. С самолетов, да и так, вблизи, пар не виден. Зимой совсем не видать - ночь.
- Сам небось не полез, - съязвила сраженная этими аргументами Мария Карповна.
- Как не полез - лазал. Там все осклизлое. Собаки не идут - скатываются. Я было ползком, по-пластунски, а Ленька за мной...
Мария Карповна побледнела.
- Какой Ленька?
- Наш, какой еще. Когда на каникулы приезжал.
- А ты зачем его брал, филин?! Растирай, растирай. Не оглядывайся. - Мария Карповна, вдруг обмякнув и почувствовав слабость в ногах, присела на краешек стула, повздыхала, побормотала про себя, высказывая запоздалые страхи и угрозы, потом спросила: - Горит или как?
- Горит, - ответил Степан Васильевич, слезая с печи. - Жар у него. Лицо обморожено и руки, и колени, и ступни. Его мазью надо. - Степан Васильевич побежал во двор за собачьей целебной мазью.
Мария Карповна повернулась к столу, к простывшим щам и котлетам, посмотрела на прекрасную малосольную селедку, что нежнее семги, и загрустила.
- "Снег", "Снег", я - "Фиалка", - сказало радио. - Если у вас поломка, бросайте вездеход и на лыжах добирайтесь до ближайшей зимовки. Если завтра в течение дня связь с вами не будет установлена, вышлем поисковый отряд.
Мария Карловна представила радистку Раю, которой нынче на Новый год подарила две горностаевые шкурки на воротник к костюму, почувствовала в своем воображении аромат пушистых Раиных волос, заглянула в ее глаза, большие, с веселыми искрами.
Представила в этих глазах слезы и загрустила еще сильнее.
- "Снег", "Снег", я - "Фиалка", - снова сказало радио.
Чембарцев на печи шевельнулся, голову поднял.
- Меня... Меня зовут...
- Тебя, тебя. - Мария Карповна поправила на Чембарцеве одеяло. - А ты лежи спокойно, не ворочайся.
- Передайте на базу... - сказал Чембарцев.
- Передадим, ты лежи...
Степан Васильевич вернулся в избу с банкой в руках.
- Мазь, Мария, это лекарство. Я, спасибо ей, до сих пор с руками, ногами. Мазью промажу, и все. И будь здоров - хоть на выставку. - Степан Васильевич залез на печь - мазать гидролога чудодейственной мазью.
- "Снег", "Снег", я - "Фиалка", - сказало радио страдающим Раиным голосом.
- Как передать-то? - спросила Мария Карповна.
- Что передать?
- Ух, бестолковый, ух, враг! То передать, что Чембарцев у нас. Его все кличут и кличут. Сын прилетел, а он потерялся. Поисковый отряд высылать собираются, а он вот где - в тепле. Как сообщить людям?
Степан Васильевич слез с печи, сполоснул руки и уселся за стол.
- Не положена нам рация.
Мария Карповна придвинула мужу селедку.
- Я тебе сколько раз говорила - добейся. Тебя уважают, вот и добейся.
Степан Васильевич селедку от себя отодвинул, привстал даже.
- А я говорю - не положено! Приемник - пожалуйста, в обязательном порядке, слушай себе на здоровье... Дай тебе рацию, ты каждые пять минут будешь эфир засорять своими ненужными разговорами.
Мария Карповна тоже привстала.
- Это почему мои разговоры ненужные?
- И все! - сказал Степан Васильевич. - И кончено. Передатчик нам не положен: мы не научная станция.
- "Снег", "Снег", я - "Фиалка"...
- Спит он, и успокойся. - Мария Карповна встала, перевела волну. - Жив он, твой "Снег", спит, мазью намазанный. Как я ей эти мои ненужные слова передам? - спросила она язвительно.
Степан Васильевич ее не слышал - он спал, положив голову на стол между селедочницей и миской с котлетами.
- Умаялся, - вздохнула Мария Карповна. - И то - неделю по тундре мотался... И щей не поел... - Она подошла к приемнику, покрутила настройку, сокрушаясь и бормоча едва слышно: - Что же делать-то? Вот те на...
- Я - "Кристалл". Я - "Кристалл", - устало, по все же очень отчетливо сказало радио.
Мария Карповна вздрогнула.
- Борт семьдесят семь-четыреста пятьдесят шесть, часа через два полоса будет расчищена. Если и ее сломает, придется бросать оборудование и уходить в океан. В сторону острова путь отрезан водой...
Мария Карповна представила темную-темную ночь. Громоздящиеся до неба и раскачивающиеся на волнах ледяные горы, на которых вспыхивают красные блики от дымных костров, зажженных людьми. Трещат в кострах лишняя одежда и малоценное оборудование, облитые бензином. Царапают люди лед чем попало, чтобы расчистить его и сгладить для самолета.
Устали люди вконец. Пьют воду, поставленную в канистре возле костра.
Мария Карповна всхлипнула, посмотрела на стол, на свои роскошные деликатесы, еще раз всхлипнула погромче и попротяжнее.
- Зимовка Соленая Губа, зимовка Соленая Губа, - позвало радио. - Тетя Муся, ваши ребята, Наташка и Ленька, в назначенный час на радиосеанс не явились. Вы, тетя Муся, не беспокойтесь. Они тут толкались, потом куда-то исчезли и не явились. Наверно, гоняют где-нибудь. Я им завтра задам, тетя Муся.
- Как это не явились?! - Мария Карповна озадаченно оглядела избу. - Куда же они подевались?
- Ребята ведь все такие - матери ждут, а они и не помнят, - объяснило радио добрым Раиным голосом.
Мария Карловна подбежала к столу, принялась трясти мужа.
- Степан, Степан! Дети на радиосеанс не пришли. Месяц целый ждешь, чтобы хоть голоса их послушать, а они не явились. Степан! Ну, проснись ты! Ты мне скажи, какие у них заботы, чтобы матери двух слов не сказать по радио?!
Степан Васильевич мычал и не просыпался.
- Пить... - внезапно и громко сказал с печки гидролог Чембарцев.
- Сейчас, - Мария Карповна выпустила мужнины плечи, налила в кружку чаю горячего, размешала в нем аспирин, варенье, спирту добавила. Поднявшись на табурет, она поднесла питье к запекшимся губам гидролога. - Пей горяченькое. Как ликер, правда? С вареньем морошковым...
Напившись, Чембарцев откинулся на подушку. Губы его зашевелились и зашептали:
- Я - "Снег", я - "Снег". Как ты, Коля? "Фиалка", "Фиалка", ты за ним пригляди...
- Приглядит, - сказала Мария Карповна. Она постояла недолгое время посреди избы, потом надела унты, малицу, сняла со стены ружье и еще постояла, раздумывая.
- Говорит Центральная арктическая метеостанция, - сказало радио. - Передаем штормовое предупреждение. Из околополюсных районов в юго-западном направлении движется ураганной силы циклон. Завтра циклон пройдет над зимовками Дальняя, Нельмин Нос, Трофимовка, гидропостом Топорково, зимовкой Соленая Губа, поселком Порт. Самолетам и вертолетам вылеты в этот район запретить. Всем подвижным средствам, находящимся в указанных районах, вернуться на базы или найти укрытия.
Мария Карповна выключила приемник, свет выключила, оставив только одну лампочку маленькую, от аккумулятора, закинула за спину ружье, взяла лыжи и вышла во двор.
Тихо стало, потому что движок, который стучал во дворе, Мария Карповна заглушила.
Тихо, только хрустит в воздухе нарождающийся снег. Только взвизгнула, проснувшись, озорная собака Жулик, пододвинулась к миске и принялась неторопливо слизывать с краев густую еду.
* * *
- Р-раз... Два-а... Р-разом! - командовал Ленька, и все трое бросались вперед - плечом в дверь.
- Может, она не приедет, чего суетиться? - когда они набирали воздух для нового тарана, сказал Коля. - Может, у нее свои дела, а мы в синяках...
- Приедет. Как мы на сеанс не явимся, она сразу прикатывает. Приготовились!
Наташка тоненько всхлипнула.
- Она уже два раза в этом году приезжала. Один раз на собаках. Другой на лыжах.
- Р-раз... Два-а... Р-разом! - Все трое качнулись вперед. Отбитые плечи ударили в дверь без особой ярости. Наташка всхлипнула громче.
- Мне Леньку жалко. Он старший, - ему попадет.
- Подзатыльниками или словами? - спросил Коля.
- Словами. К боли я терпеливый... - Представил Ленька Соколов свою маму, Марию Карповну. Сидит она у директора в кабинете в мягком кресле, вся от растаявшего мороза мокрая. Директор потчует ее горячим чаем. Она чай прихлебывает и говорит: "Здоровые, не больные, и слава богу..." А сама смотрит на Леньку, смотрит и, насмотревшись, принимается причитать: "Лучше бы мне помереть, чем видеть, какой ты растешь безответственный. Я уж не девочка, чтобы бегать на лыжах за сто километров. Мне уже на покой пора. Нет у тебя совести и не будет. Ты об отце подумал? Отец десять дней в тундре обретался - не спавши, не евши. Он, ты думаешь, деревянный?.. Ишь глаза-то бессовестные. Другой бы, хороший, заплакал, прощения у матери попросил. Безответственный ты, Ленька, совсем безответственный. И Наташка - а еще девочка, как не стыдно - тебе подражает..."
- Словами хуже всего, - задумчиво сказал Коля. - К подзатыльнику можно отнестись с юмором... Давайте с разбегу. - Коля оттянул Леньку и Наташку в глубь кладовой. - Р-раз... Два... Взяли!
Ребята с разбегу ударили в дверь. Дверь легко отворилась. Она распахнулась как бы сама собой. Ленька, Коля и Наташка вывалились в кабинет прямо под ноги седому сутулому учителю физики Михаилу Матвеевичу.
Учитель подобрал слетевшие с носа очки, посмотрел сначала на ребят, потом в кладовую. Подобрал осколок лучевой электронной трубки и долго рассматривал его, двигая и поправляя очки на носу.
Наташка закусила губу, прижалась к Леньке. Так, прижавшись друг к другу, они и попятились к двери. Только Коля не волновался. Он и Матвею Михайловичу посоветовал:
- Вы не волнуйтесь. Мы за эту штуку внесем. - И протянул учителю десять рублей.
- Чем это пахнет? - тихо спросил учитель.
Коля понюхал десятку.
- Ничем...
Но учитель, подрагивая ноздрями, уже шел к рации. Включил... Из рации повалил желтый дым.
- Вот чем пахнет! - загремел учитель неожиданно мощным басом.
- Мы же внесем, - пискнул Коля.
- Что такое - внесем? Что такое - внесем? Извольте явиться к директору... И немедленно. - Михаил Матвеевич помахал Колиной десяткой, уставился на нее, разглядел и воскликнул. - А это что такое?!. Немедленно! Сию же минуту к директору!
Ребята выскочили из кабинета.
* * *
Северное сияние, порванное верховым ветром, пошло улетать ввысь, рассыпалось и закружилось в вышине мерцающей пылью.
Все изменилось в природе. Все посуровело вдруг, как если бы адмирал сменил свой парадный мундир с орденами на боевой строгий китель.
И медведь, что лукаво сидел у продушины, поджидая тюленя, ушел за торосы. И песец, и сова, и мгновенный, как луч, горностай, бегут-летят, как снег на снегу, невидимые, ищут щели.
- Говорит Центральная арктическая метеостанция. Передаем второе штормовое предупреждение...
И леммингово осторожное племя зарывается в снег, едва успев добежать до своих сытных нор.
- "Снег", "Снег", я - "Фиалка". Евгений, где же вы, наконец? Почему молчите - не отвечаете?
Гидролог Чембарцев сидел на зимовке Соленая Губа у приемника. Веки у него тряслись. На распухших пальцах при свете маленькой тусклой лампочки, и на лице, и на груди тоже, можно было разглядеть темные пятна, которые станут ранами, медленными и болезненными, - мороз, как огонь, ранит больно и надолго. Чембарцев хотел подстроить приемник, чтобы лучше слышать "Фиалку", но пальцы у него не гнулись. Он касался ими круглых, зазубренных для удобства ручек и кривился.
- Говорит Центральная арктическая метеостанция. Ураган, двигающийся из околополюсных районов, достиг зимовки Дальняя, зимовки Трофимовка, гидропоста Топорково, зимовки Соленая Губа, примите экстренные меры. Поселку Порт передать штормовое предупреждение по радиосети.
- Я - "Кристалл", я - "Кристалл". Борт семьдесят семь-четыреста пятьдесят шесть, наконец, благополучно сел на расчищенную нами полосу. Грузим оборудование. Льдину заливает водой. Связь прекращаю. Дальнейшая связь с самолетом. Все...
Во дворе возились наевшиеся собаки, некоторые скулили во сне. Что им снилось? Может быть, синее летнее море, в котором белыми окаменевшими облаками качаются ЛЬДЫ? Обтекает их сверкающая влага, радужатся они на солнце. Может быть, снилась собакам свежая летняя пища, которую не нужно варить? Может быть, чайки и кулики, за которыми весело бегать и которых невозможно поймать? Кто их знает, собак. Известно только одно: собаки сны видят, и, наверно, хорошие.
Со двора с паяльной потушенной лампой в руке вошел Степан Васильевич.
- Ты чего с печки слез? - сказал он. - Давай обратно на печку.
Чембарцев на его слова внимания не обратил. Спросил безучастно:
- Слесарничаешь?
- Радиатор на твоем вездеходе паял. Патрубок заменил. Говорю - лезь обратно.
- "Снег", "Снег", я - "Фиалка", - сказал приемник Раиным голосом, в котором уже закипели слезы. - Если вы не отзоветесь, мы будем вынуждены послать поисковый отряд. А вашего сына Колю отослать в Одессу.
- Хорошенькое дело, - пробормотал Чембарцев. - Они, видите ли, вынуждены. А я, видите ли, ни при чем. - Он вдруг вскочил со стоном, так как болезнь ударила его по всему телу.
- Не беги... Не беги... - Степан Васильевич мягко толкнул его обратно на табурет. - Ишь ты, разгорячился. Как же они отошлют твоего Колю, если пурга? Самолетам летать запрещается?
- "Снег", "Снег"... - снова сказал приемник.
- Давно меня ищет?
- С полдня... Все кличет и кличет. - Степан Васильевич помог Чембарцеву надеть свитер, пимы. - Поешь вот, если жевать можешь.
- Где тетя Муся? - спросил Чембарцев. - Она меня чаем поила... Мне что, пригрезилось?
- Поила, конечно... В поселок она побежала на лыжах... У нее свои хлопоты.
- Ты что? - Чембарцев снова поднялся. - Пурга идет.
- Кабы я видел. Я, понимаешь, заснул на минутку - неделю в тундре работал.
- Догони на собаках.
- Лежат собаки... Я ж говорю - неделю их из упряжки не выпускал. - Степан Васильевич ударил кулаком по столу. - Не маленькая. Пургу услышит, где-нибудь схоронится... - Успокоившись, он подвинул Чембарцеву селедочницу. - Заправься. Селедка мягкая, небось давно такой не едал.
Чембарцев селедочницу отодвинул.
- У меня на гидропосту бочка.
- Едал я твою - соль голая... Как же ты не встретил его. Кольку-то?