Слово взял Аркадий Викентьевич. Он откашлялся и, протянув руку в сторону Борьки, сказал:
- Слезы, между прочим, есть соленая водичка. А соль нынче дешевая! И учти, что существует такая поговорка: "Москва слезам не верит!" У нас, правда, не Москва, а Пореченск, но и сибиряков слезой не прошибешь, не разжалобишь! Особенно пионеров!
- А Борька никого и не жалобит! - крикнул Влас.
- Ещё один выкрик, Шкапа, ещё одна выходка, и ты будешь удален отсюда! - пригрозил Аркадий Викентьевич. - Удален, как зуб!
Ребята зашумели. Вожатый сказал:
- Успокойтесь, ребята, мы во всем разберемся!
- Расцениваю такое поведение пионера Шкапа как желание сорвать ваш сбор, - продолжал возмущаться Аркадий Викентьевич. - Сорвать по-ли-ти-чес-кое мероприятие! Всех шумящих и мешающих следует расценивать как сообщников виновного! Куда вы, товарищ Плодухин, смотрите?
Ребята снова зашумели. Вожатый поморщился и зазвонил в колокольчик:
- Тихо!
- Пусть Ваткин ответит на вопрос, - сказал Аркадий Викентьевич. - Только на один вопрос. Ответит прямо, при всех!
Ребята насторожились.
- Ответь, Ваткин, - продолжал учитель, - ответь, что тебе дороже: крестик или галстук?
Стало очень тихо. Слышно было только, как скрипнул стул, с которого поднялся Борька, как застучали по полу тяжелые его башмаки. Борька медленно подошел к столу, молча снял с шеи галстук и положил его на стол.
- Что ты делаешь? - ахнула Нина.
- С ума сошел, Борька! - крикнул Влас.
- Подожди, Ваткин! - попытался остановить его Коля.
Но было поздно. Борька рванулся с места и опрометью бросился из дверей.
Борька бежал быстро. Миновав площадь, он перемахнул через забор и оказался в городском саду.
Борька заплакал и сел на скамью. Он просидел долго. Солнце спряталось за косматыми тучами. Подул ветер. На этой скамье и нашли его Влас, Нина и Александр Иванович.
- Ну что, все цирк ждешь? - ласково спросил Александр Иванович, присаживаясь рядом с Борькой.
Борька кивнул, глотая слезы. Помолчали.
- Ты понимаешь, Борис, что ты был неправ? - начал Александр Иванович.
- А что, Аркадий Викентьевич прав?
- Тоже неправ. Коля с ним из-за тебя, скажу по секрету, насмерть разругался. Но ты не имел права так поступать. Поэтому сам на себя пеняй!
- И на бога своего идиотского! - добавил Влас. Борька промолчал. Александр Иванович привстал со скамьи и оперся на палочку.
- Уверен я, настанет день, когда Борис сам от бога откажется. Поймёт. Меня сейчас другое волнует, ребята. Досадно, что забыл он торжественное обещание, забыл, что такое галстук пионерский.
- И ничего я не забыл! Красный галстук - это часть революционного красного знамени! - отчеканил Борька.
- А если помнишь, так ещё хуже! Как же ты мог галстук на стол швырнуть?
Борька насупился.
- Значит, часть знамени, говоришь?
- Часть знамени…
Учитель задумался. Потом спросил: - Твой отец воевал?
- Воевал.
- А где воевал, знаешь?
- С антоновцами.
- В средней полосе России, значит. Ну, это не столь важно, где… Когда мы воевать начинали, никаких орденов и в помине ещё не было. Даже герба своего не имела наша молодая республика. Высшей наградой в нашей стране считалось знамя. Сам ВЦИК знаменем награждал. Сам Ленин… Когда присягу принимали, на колено вставали, целовали знамя в край. Святее его ничего на свете не было и нет… Так вот, как ты думаешь: отец твой допустил бы, чтобы знамя на землю швырнули?
- Ни за что! - с жаром ответил Борька.
- И я так думаю. А за галстук осудил бы тебя? Борька понурил голову.
- Можно тебя одну вещь спросить? - обратилась к Борьке молчавшая до сих пор Нина. - Правду скажешь?
- Скажу!
- Тогда объясни вот что. Человек ты вроде неплохой. Заводилой можешь быть. Товарищ настоящий. И футболист. И акробат. И насчет скелета придумал очень здорово. Человек как человек. Даже хороший, можно сказать. Но почему в бога веруешь?
- А разве в бога только плохие люди веруют?
- Нет, конечно. Но почему ты веруешь? Может, чудо какое видел?
- То-то и оно, что видел!
Чудо, которое он видел, потрясло его, укрепило веру в могущество бога…
"Выведи меня на крылечко, Боренька", - не раз просил его сосед по квартире, в которой когда-то покойные мать и отец снимали комнатенку. Сосед опирался на Борькино плечо, и оба медленно шли к крыльцу. Там Борька подставлял под его омертвевшую ногу скамеечку. Сосед разговаривал, шутил и вдруг ни с того ни с сего на землю падал, закатывал глаза, начинал корчиться. Кричал. А изо рта у него пена. Страшно глядеть.
Всякие средства пользовал сосед. Лечился у врачей. Ходил к знахарям. Пил какие-то чудодейственные травки. И все без толку… Так и не вылечился бы никогда, если бы не послушался Борькиной матери. Она посоветовала ему молебен отслужить и приложиться к мощам.
Отвели соседа в церковь. Как только он вошел, затрясся весь, упал. Закричал. И с ним приключился точно такой припадок, как всегда. А вокруг тропарь в честь Симеона пели. И Борька вместе со всеми шептал.
Подбежал дьяк к лампаде негасимой, что над ракой Симеона висела, отлил из неё в кружку масла, святой водицы добавил, размешал и соседу поднес. Чуть не захлебнулся сосед, но пришел в чувство. Многие заплакали.
Страшно стало Борьке. Уцепился он за материну юбку да так заорал, что пришлось его вынести на паперть…
Хоть и поцеловал сосед чудотворца в руку сквозь прорезь, а чуда не свершилось. Домой все возвращались мрачные.
И вдруг среди ночи - истошный крик. Бросились все, как были полуодетые, в комнату к соседу: "Помирает, что ли?" А сосед… пляшет! Пляшет, и по его лицу катятся слезы… Мать красивым грудным голосом величание затянула: "Ублажаем тя, преподобе отче Симеоне, и чтем святую память твою, наставниче монахов и собеседниче ангелов…" Свершилось чудо. Вылечился сосед. Навсегда вылечился.
- Вы, Александр Иванович, сомневаетесь, конечно, что так было, и они не верят, видите, как Влас хохочет, - с грустью закончил Борька, - а только все это - истинная правда! Был человек порченый, стал нормальный.
- Я тебе верю, - к удивлению всех, сказал учитель. - И верю, что сосед твой не шарлатан. Внезапные исцеления бывают. Только мощи тут совсем ни при чем. Нервные болезни иногда происходят от самовнушения. Самовнушением и излечиваются. Самовнушением, а вовсе не мощами. И у твоего соседа была нервная болезнь. Я вот какой случай припоминаю. У нас в госпитале один раненый лишился дара речи. А потом речь к нему вернулась. А было это так. Раненому становилось все хуже. Парализовало руку и ногу. Еле-еле двигался на костылях. А однажды сидел он на завалинке и увидел, как с высокой крыши падает мальчишка-голубятник. Это настолько потрясло раненого, что к нему вернулся дар речи, он отшвырнул в сторону костыли и бросился к упавшему мальчишке.
- А Павлик про такой случай рассказывал, - вмешалась Нина. - У его отца друг есть, зубной врач. Очень вспыльчивый. Приходит к нему пациент, стонет, а до больного зуба дотронуться не дает. Совсем врача замучил. Тот не выдержал, рассвирепел да ка-ак даст ему в скулу! Зуб сразу болеть перестал. Не знал потом пациент, как врача отблагодарить за такое лечение…
Все засмеялись. Даже Борька улыбнулся. "Хоть бы Аркадия Викентьевича кто так вылечил…" - подумал он.
- А насчет мощей, - продолжал Александр Иванович, - я тебе вот что скажу. Если условия для гниения благоприятны, то святой сгниет в могиле, как обыкновенный грешник. И, наоборот, бывали случаи, когда находили нетленными тела известных пьяниц, гуляк, скандалистов и даже, представь себе, безбожников! Как это объяснить? Как объяснить, что сохранились нетленные тела крыс, лягушек, мышей и других животных? Ведь не будешь же ты утверждать, что они тоже свято жили?
Борька молчал.
- А священнослужители частенько верующих обманывали. Вместо мощей подделки всякие клали. В девятнадцатом году во многих монастырях и церквах по просьбе самих верующих делали ревизию мощам. По всей России. В одной гробнице в Архангельске нашли обыкновенный уголь, битые кирпичи, щебень, в другом городе в раке обнаружили матерчатую куклу, в третьей не было ничего, кроме ваты…
- А что нашли в гробнице у нашего Симеона? - спросила Нина.
- В нашей церкви раку, может, и не обследовали. Я не знаю, - ответил Александр Иванович. - Ну, ребята, пора домой! Мать волнуется…
- А что решили насчет футбола? - спросил дорогой Борька.
- Ничего не решили, - ответил Влас. - Коля сказал, что футбол - не буржуазная игра, а настоящая физкультурная. А я сказал, - сверкнул глазами Влас, - что лучше играть во все буржуазные игры сразу, чем слушать фискалов…
Александр Иванович вдруг остановился около телеграфного столба.
- Смотри-ка, Борис! Интересное объявление!
На небольшой бумажке, прилепленной к столбу черным хлебным мякишем, было написано фиолетовыми чернилами:
"Цирку требуются комнаты. Звоните по телефону 23–16".
Вернувшись домой, Александр Иванович хитро глянул на Борьку и снял трубку телефона:
- Алло! Двадцать три шестнадцать! Я по объявлению!
- Да, да, слушаю… - услышал Борька голос из трубки.
- Вам комната нужна?
- А в каком районе?
- В центре. Вы не можете сказать, когда точно приедет цирк?
- Дня через два-три… Так какой адрес, я записываю.
- Сейчас я перезвоню. Что-то плохо слышно, - сказал Александр Иванович, подмигнул Борьке и положил трубку на рычаг. - Вот видишь, совсем немного ждать осталось! Ну как, идем завтра в клуб?
- Идемте… - вздохнул Борька.
Глава шестая
СПЛОШНЫЕ НЕПРИЯТНОСТИ
Неприятности начались, когда Ромка вернулся домой, А в школе все складывалось как нельзя лучше. Римма согласилась ехать в клуб вместе. Не очень охотно, правда, но все-таки согласилась. От покупки билетов в клуб Ромке тоже удалось отвертеться.
- Я не могу сидеть в пятнадцатом ряду, - сказал он Павлику. - Я привык в ложе дирекции или в партере недалеко от сцены. Иначе я ничего не воспринимаю…
Зачем зря тратиться, когда у Ромки есть знакомства в мире искусств? Главный администратор Нового клуба. Он, правда, друг папы, а не Ромки, но это все равно. Администратор не раз говорил Ромке: "Приходи запросто! Тебе всегда будет место".
После школы Ромка позвонил администратору:
- Сегодня решил посетить вас!
- Все билеты проданы. Аншлаг, Рома. Кто же в день спектакля просит пропуск? Ведь ты театральный человек! И потом, все деньги идут в фонд английских детей!
- А за деньги билеты есть? - чуть не плача, спросил Ромка.
- Сейчас узнаю!
"Неужели придется в копилку залезать? - с ужасом подумал Ромка. - Там, правда, денег немало, но все они отложены на фотоаппарат со штативом!"
Ромка покосился на копилку. Великолепный никелированный агрегат. Ящик со сложным запором. На крышке написано: "Храните деньги в сберегательной кассе". Под надписью находилось несколько узких щелочек для монет всех достоинств. А сбоку счетчик. Очень удобно! Бросишь монетку - счетчик сработает и выскочит новая цифра. Общая сумма.
Ромка любил показывать копилку гостям. Всем интересно, как счетчик складывает цифры. Вот и опускали гости монеты в щелочки. Ромкин старший брат называл это вымогательством и очень сердился, но если бы не гости - не видать бы Ромке фотоаппарата.
Администратор сказал в трубку:
- На твое счастье, есть два билета. Только дорогие. И в разных местах. Будешь брать?
Администратор назвал такую сумму, что день приобретения аппарата отодвинулся месяца на два.
- Алло! Что же ты замолчал? Разъединили, что ли?
- Нет! Нет! Не разъединили! - очнулся Ромка. - Просто наш телефон немного испорченный! Когда приезжать за билетами?
- Сейчас, если можешь! И в другой раз так никогда не поступай. Ты же театральный человек! - сказал администратор и повесил трубку.
Честно говоря, Ромка никак не мог приехать сейчас: перед ним лежали раскрытый учебник арифметики и тетрадка с нерешенными задачками.
"Ладно, сдую у кого-нибудь!" - решил Ромка, захлопнул учебник и выскочил на улицу.
На поездку за билетами ушло почти два часа. Вернувшись, Ромка долго вертелся перед зеркалом, безуспешно пытаясь соорудить "политический зачес", как у Власа. Волосы не ложились, но Ромка нашел выход: пожевал сахар и намочил волосы слюнями. Они послушно легли назад. Ромка надел новый костюм и ботинки. Потом надушился папиным цветочным одеколоном.
Из часов выскочила кукушка и прокуковала шесть раз. Ромка ужаснулся, поняв, что никуда уже не успевает: ни за Риммой, ни в клуб. Единственное спасение - в извозчике. Сколько нужно на него денег, Ромка не имел понятия. На всякий случай он выгреб из кармана все содержимое копилки.
На улице не оказалось ни одного извозчика. На площади тоже.
- Вот те фунт! - сказал вслух Ромка.
И тут же, словно из-под земли, выросла пролетка с кудлатым и заросшим возницей на козлах.
- Простите, вы свободны? Сначала поедем на улицу Разина, семнадцать, потом в Новый клуб.
- А платить кто будет? Ты аль человек с Разина?
- Я!
- Ты? - вытаращил глаза извозчик и расхохотался. - Да у тебя на такие концы капиталу не хватит!
- А сколько это стоит?
Извозчик назвал сумму.
Ромка тоже вытаращил глаза и начал торговаться.
- Н-но, милая! - дернул за вожжи извозчик и нехорошо выругался.
- Стойте! Куда же вы? Я согласен.
- Деньги вперед! - скомандовал извозчик.
Ромка тщательно отсчитал мелочь и протянул её волосатому чудовищу.
- Ну садись, пан! - сказал возница, и лошадь тронулась.
Из-за поворота показался трамвай. В нем ехали ребята.
- Смотрите! - закричал Борька. - Ромка на извозчике!
Ребята прильнули к окнам. Трамвай и пролетка поравнялись.
- Эй ты, нэпман! - окликнул Ромку Влас. - Куда путь держишь?
Ромка приветливо помахал рукой:
- За Болонкиной, потом в клуб!
- Опоздаешь!
- На извозчике-то? Это вам с пересадками, а мне напрямик!
Щегольской экипаж скрылся в переулке.
- Скорее! Скорее! - торопил Ромка извозчика.
- Пятиалтынный сверху!
- Согласен!
Извозчик напоминал Ромке сразу двоих: волосатого мужчину Адриана Евтихиева из учебника старшего брата по основам дарвинизма и бородатую женщину, изображенную там же, на другой странице.
"Может, он тоже волосатая женщина? - подумал Ромка. - Нет, вряд ли! Ни одна женщина, даже бородатая, не может ругаться, как этот извозчик".
И Ромка спросил на всякий случай:
- Простите, пожалуйста, ваша фамилия не Евтихиев?
- Петровы мы! - коротко ответил извозчик, ударил лошадь и снова крепко выругался.
"Наверное, все-таки мужчина!" - успокоился Ромка.
Наконец приехали.
Ромка поспешно соскочил с пролетки.
Войдя за зеленую ограду и миновав цветочную клумбу с блестящим никелированным шаром посредине, он поднялся на крылечко и дернул за ручку звонка. "Как только выйдет, сразу скажу: "Карета подана, синьора!""
Никто не открывал.
Ромка позвонил ещё раз. Потом подергал дверь. Было тихо. Только из ульев, стоящих вдоль забора, доносилось равномерное жужжание.
- Ну как, пан, скоро? - крикнул с улицы волосатый возница.
- Сейчас, сейчас, минуточку! - нервно ответил Ромка и забарабанил в дверь.
Его окликнули, из сада вышла Риммина мама с большим медным тазом.
- А Риммочка уже уехала! Только что!
- Как - уехала? - покрылся испариной Ромка.
- Не дождалась тебя! Села на трамвай и укатила. А ты-то как же теперь успеешь?
- Я на извозчике!
- На извозчике? - ахнула Риммина мама. - Откуда же у тебя деньги такие, что ты разъезжаешь на извозчике?
- А я бесплатно. Он мой друг.
- Друг? - посмотрев на волосатого извозчика, Риммина мама чуть не выронила таз.
- Лучший друг! Вернее, родственник даже. Двоюродный брат!
- Эй, пан, поехали, что ли? А то за простой придется приплатить. Стыд сказать, но грех утаить! - весело крикнул из-за ограды волосатый "двоюродный брат".
- Он шутник у нас большой! - шепотом, чтобы не слышал извозчик, пробормотал Ромка и поспешно простился с Римминой мамой.
- Поехали!
- А за скорость? - строго напомнил извозчик.
- Сейчас, сейчас, давайте только отъедем немного! - тихо, чтобы не услышала Риммина мама, умолял Ромка.
- Что значит "отъедем"? - заорал во весь голос возница и, состроив жалостливую рожу, обратился вдруг к Римминой маме: - Обмануть меня хочет! Ты глянь только, мадам! Обмануть!
Сгорая со стыда, Ромка расплатился. У трамвайной остановки пролетка опять поравнялась с ребятами, ожидавшими трамвая для пересадки.
- Эй, Ромка! Что порожняком? - крикнул Валька Кадулин.
- У клуба ждет! Я все перепутал! - бодро отозвался Ромка. - Может, кого до клуба подвезти? Недорого возьму!
- Нет, спасибо! - ответил за всех Влас. - Нам неплохо и на трамвае. Мы успеем и так!
Ехать было скучно.
Из задумчивости Ромку вывело пчелиное жужжание. Вокруг Ромки вилась пчела. И откуда она взялась? Из Римм иного сада, наверное…
Ромка отмахнулся. Пчела отлетела и устроилась на огромном, как сундук, заду возницы. "Вот хорошо бы, ужалила его, проклятого!"
- Куси его! Куси его! - зашептал Ромка.
Но пчела не стала жалить извозчика, а снова перелетела ближе к Ромке. "И чего её тянет ко мне? - подумал он. - Из-за папиного одеколона, наверное. Ведь он цветочный".
Пчела зажужжала над Ромкиной головой, "Сахар!" - понял он.
Ромка пощупал сладкие слипшиеся волосы.
"Ну и обезьяна же я! - клял себя Ромка. - Прекрасная была прическа. Так нет! Надо было "политический зачес" устраивать!"
Пчела перестала жужжать. "На волосы села", - ужаснулся Ромка, отчаянно замотал головой и начал метаться по сиденью.
- Ты чего, пан? - с удивлением обернулся извозчик.
- Пчела! Пчела! - зашептал Ромка. - Сгоните её, пожалуйста!
- Тпру! - Извозчик остановил пролетку. И, подумав немного, изрек: - Ежели бы зима сейчас была, известное дело, легче бы было!
- При чем тут зима?
- Вот и выходит, пан, что ты совсем дурной! Живешь без гармошки в голове! Зимой у меня есть рукавицы. Я бы её враз схватил! А голыми руками поди возьми!
Возница взял кнут и осторожно помахал им над Ромкиной головой. Пчела тут же пребольно ужалила Ромку в бровь.
- У-и-и-и-и! - взвыл несчастный и тотчас получил такой удар кулачищем в лоб, что отлетел назад.
Несколько полтинников выскользнули из Ромкиного кармана и исчезли в глубоких складках кожаного сиденья. Но Ромка не заметил этого.
- Ну, теперь все! Во как я её! - похвастался возница, ткнув кнутовищем в мертвую пчелу.
Бровь вспухла немедленно, и Ромка отчетливо чувствовал, что лицо перекосило в сторону.
- Ну, вылазь! Вон он, клуб-то твой!
Ромка пулей выскочил из пролетки. Риммы у клуба не было.
Заморосил мелкий дождь.