Встреча с метро произошла гораздо обыденнее, чем он это представлял во всё время пути к Москве. Поставив два чемодана на скользкий разноцветный пол, отец быстро сходил к маленькому окошечку, над которым крупными буквами было написано "Касса", и взял четыре билетика. Потом Серёжа увидел выгнутые никелированные трубы, между которыми проходили люди, отдавая билетики широким тёткам в чёрных халатах. Ещё он успел заметить, что, благополучно миновав никелированные трубы, напоминающие два поставленных на землю коромысла, люди куда-то исчезали, словно проваливались под землю. Больше Серёжа ничего заметить и разобрать не успел, у него просто не хватило на это времени, потому что отец и носильщик опять подхватили большие чемоданы, мать строго сказала: "Серёжа, не отставать!" - и они, миновав контролёров, тут же оказались перед серой широкой лентой, быстро вытекающей прямо из-под ног и полого уходящей куда-то вниз. Серёжа сразу вспомнил транспортёр в рыбокомбинате, по которому рыбин с плашкоутов поднимали в разделочный цех. Он и Васька прокатились однажды немного, когда никто не видел, но бригадир Мефодий Иванович всё равно как-то узнал и потом ругался... Маленький носильщик с металлической бляхой на груди и отец быстро встали на эту ленту, и их, как но течению, понесло вниз. А вот мать замешкалась, поставила одну ногу, испугалась, хотела убрать, но её уже потянуло, и она громко вскрикнула и тут же вместе со всеми поехала вперёд. Серёжа на эскалатор встал спокойно. Держась за перила, смотрел на встречный поток людей, на ступеньки, которые сами собой неожиданно выросли под ногами, а потом так же неожиданно пропали куда-то... В общем, когда они вышли из метро, Серёжа так ничего и не понял, не успел осознать и очень расстроился. Подёргав мать за руку, он спросил:
- А мы ещё под землёй поедем?
- Ну уж нет, хватит! - почему-то рассердилась мать. - Нас твой папочка и так сегодня накатал, вместо того чтобы взять такси.
- Но ты ведь и сама не хотела, - не очень уверенно возразил отец.
- Мало чего я не хотела. Ты как мужчина должен был настоять...
Когда сдали вещи в камеру хранения и руки у отца наконец-то освободились, он ласково потрепал Серёжу по русой голове:
- Ну, как Москва, понравилась?
- Да... Только очень много людей. Почему?
- Столица, - с уважением сказал отец. - Все сюда едут, из разных уголков...
- Сейчас закомпостируем билеты, - вмешалась в разговор мать, - и, если у нас останется время, поедем осматривать Москву.
- В Мавзолей?! - выдохнул Серёжа.
- Может быть, и в Мавзолей. Только вначале надо оформить билеты. Где тут касса?
3
Билеты оформляли долго. Окошечко за стеклом, к которому они продвигались с противоположного конца зала, вначале такое близкое и знакомое, однако никак не хотело приближаться. Люди в очереди волновались, какая-то женщина потеряла маленькую девочку и теперь, взволнованная, бегала мимо очереди...
Серёжа незаметно взял мать за руку.
- Ну почему было не закомпостировать билет в поезде? - ворчала мать.- Ведь специально человек ходил и спрашивал. А теперь вот стой здесь и жди.
- Кто его знает, - смущённо улыбнулся отец, - никто не компостировал, вот и я не стал. Ты же помнишь, сосед рассказывал, как у них билеты так вот закомпостировали, да перепутали...
- Мало ли что люди расскажут...
Женщина уже нашла свою девочку, отшлёпала её, и девочка уже давно перестала плакать, а окошечко всё ещё было далеко.
На улице шёл первый апрельский дождь - это Серёжа видел через громадное окно - и над головами прохожих расцвели разноцветные зонтики.
Серёже очень захотелось тоже пройтись под зонтиком, разбрызгивая новыми ботинками лужи. Но ещё сильнее ему захотелось оказаться с зонтиком в своей деревне и посмотреть, как бы ахнули Васька и Витька, а Настька бы от зависти язык откусила.
- Ма-ам, - зовёт он. - Ты зонтик мне купишь?
- Что-о? - Мать даже улыбнулась от неожиданности.
- Я зонтик хочу, - нахмурился Серёжа. - От дождя.
- Ты долго думал?
- Н-нет...
- Ну так подумай ещё.
Серёжа обижается и решает попозже поговорить об этом с отцом.
Когда наконец билеты закомпостированы - уже вторая половина дня. Они устало отходят от кассы, и мать привычно ворчит:
- Вот и погуляли по Москве, посмотрели... И никаких других мест больше не было? - недоверчиво спрашивает она отца.
- Лида, ты же сама слышала, - пожимает плечами отец, - были ещё только на завтра.
- А в Мавзолей? - холодеет Серёжа.
- Не получается, сынок, - виновато говорит отец. - В следующий раз.
Серёжа опускает голову, и ему становится всё равно. Он сразу чувствует, что очень устал в Москве, хочет есть и хоть немного где-нибудь посидеть. И, словно услышав его мысли, отец говорит:
- Сейчас мы сходим в буфет, а потом немного пройдёмся вдоль вокзала. В общем, в нашем распоряжении полтора часа.
4
Что значат полтора часа, Серёжа понял, кажется, только в Москве. Вначале он думал, что это очень и очень много, потому что полтора часа - два урока в школе. А эти два урока вон сколько сидишь, сидишь и ещё до конца много остаётся. Но тут получилось всё наоборот: не успели они покушать (а какие вкусные были ватрушки!), как уже прошло полчаса. Пока вышли из вокзала - ещё пятнадцать минут, а там уже и осталось всего ничего. К тому же не прошли они и десяти шагов, как мать неожиданно тонко вскрикнула: "Мулинэ!" - и встала в новую длинную очередь к маленькому зелёному киоску. Отец, нерешительно потоптавшись, покрутил головой в разные стороны и встал рядом с матерью. Всё было кончено. Это Серёжа понимал, потому что мать без конца вышивала, даже в поезде, и ниток ей надо было миллион. Серёжа соскучился и хмуро огляделся. Всего в нескольких метрах от него, гремя, извиваясь и исходя синей вонью, двигался бесконечный поток автомашин. Какие-то бесстрашные люди бросались в самую гущу этого потока, исчезали, Серёжа жалостливо закрывал глаза, а когда вновь решался посмотреть, отважные люди как ни в чём не бывало шагали по той стороне улицы. Это был секрет, в котором надо было разобрать ся, но тут за спиной Серёжи кто-то громко засмеялся, он быстро оглянулся и совсем рядом увидел очень высокую дверь и очень большую букву "М" над нею. И весь остальной мир перестал для него существовать, а была только эта удивительно высокая и зовущая дверь, и над нею четыре барабанные палочки буквы "М".
- Конечно, это безобразие, что мальчик пропускает уроки, - сказала мать. - Он отстанет от программы.
- Ничего страшного, догонит, - ответил отец.
- Я просто удивляюсь тебе, твоему спокойствию...
Дальше Серёжа слушать не стал, а потихоньку, с намерением "только взглянуть", направился к приветливо распахивающейся двери. Без особых помех и приключений он вошёл в метро, миновал женщину, подметавшую ступеньки, огляделся, увидел металлические трубы, контролёров и только тут понял, что очень хочет ещё раз прокатиться на транспортёре. Вниз, вверх и сразу обратно, на улицу, так что мать с отцом даже ничего не заметят. И он направился было к блестящим трубам, у которых сидели женщины-контролёры, но тут вспомнил, что надо покупать билет, и остановился в испуге... Он вывернул один карман, другой, и лишь в третьем обнаружил несколько монет, которые остались у него после мороженого.
- Десять и пять, - забормотал Серёжа, - да прибавить еще пятнадцать...
Всего набралось тридцать пять копеек. Билет стоил - пятьдесят. Серёжа глубоко вздохнул и отошёл от кассы. Он никак не мог поверить, что из-за каких-то пятнадцати копеек нельзя будет прокатиться вниз и вверх, и всё рылся в карманах, проверял каждый шов, но ничего, кроме хлебных крошек, там не нашёл.
- Мальчик, не стой на проходе, - подтолкнула его какая-то женщина, он отступил в сторону и в этот момент увидел, что одна из контролёрш скрылась за маленькой дверью, проделанной прямо в стене. Медленно, глядя прямо перед собой, не смея шевелить руками, он двинулся к металлическим трубам, потом прошмыгнул под красной верёвочкой, не выдержал и бегом бросился к эскалатору. И волшебная лента преданно и быстро повезла его под землю. Теперь, во второй раз, Серёжа уже более внимательно осматривал всё, что ему попадалось на глаза. И полукруглый потолок, и красивые стенки из разноцветных плиток, и большие жёлтые фонари, стоящие возле двигающихся перил, которые можно было по трогать, но Серёжа не стал. Но вот главное, самое-самое главное он так и не увидел, откуда берётся и куда исчезает лента? Три раза спустился он вниз и три раза поднялся наверх, но так ничего и не понял. Лента вытекала и втекала в такие узкие щёлки, что, как ни заглядывал в них Серёжа, он ничего не смог рассмотреть. И всё время, пока он спускался вниз и поднимался вверх, Серёжа помнил, как он входил в метро. Он хорошо понимал, что в этом красивом и волшебном царстве, где лента, по которой ездят люди, откуда-то берётся и берётся, и сами собой делаются ступеньки под ногами, и по ним бегут люди и даже на ходу читают газеты, что в этом царстве дважды-два заблудиться. И поэтому Серёжа ни на минуту не забывал той двери и того прохода, по которому он вошёл сюда.
Уже совсем ловко, ничего не боясь, он шагнул с ленты на пол и побежал к знакомым металлическим трубам, ослепительно сверкающим никелем. Он боялся только одного: а вдруг и при выходе проверяют билеты.
- Мальчик, ты куда? - остановили его. - Выходить надо вон там. Вон, где все люди выходят.
И это была первая неожиданность, но не самая страшная. Вторая поджидала его тут же, через несколько шагов: выходов было три. Вот здесь Серёжа испугался по- настоящему. Он сразу же представил себя среди громадных домов и ревущих машин, среди спешащих людей, красивых витрин, магазинов, представил одиноко идущим но Москве, и ему стало жутко. Серёжа бросился к правому выходу, он показался ему незнакомым, левый - тоже, но и средний, центральный выход, он не узнавал. Казалось, он входил совсем не здесь. А может быть, и здесь... Шло время, надо было на что-то решаться, и Серёжа пошёл через центральный выход. Он поднялся по ступенькам и обрадовался: перед ним была высокая дверь, точно такая же, через какую он входил сюда. Но тут же слева и справа Серёжа увидел ещё две одинаковые двери. И он опять пошёл в центральную.
Когда он вышел и увидел знакомый зелёный киоск, слёзы покатились из его глаз и всё вокруг вначале закачалось, а потом запрыгало. Серёжа побежал к киоску, и тут его ожидала третья неожиданность: возле киоска ни отца, ни матери не было. Но здесь он уже не так испугался и сразу же решил никуда от киоска не отходить.
А в это время сквозь тучи прорвалось солнце и осветило большой город Москву красными полуслепыми лучами, и круглые макушки какой-то церкви напротив вокзала ослепительно засверкали, и он удивился этому ожесточённому сверканию, которое, казалось Серёже, даже низкие тучи покрасило в жёлтый свет. И в это время, совсем неожиданно, кто-то сзади подхватил его, на него крепко пахнуло духами "Красная Москва", щёку обожгли горячие губы, и сразу же после этого - шлепок ниже спины, потом ещё один... И Серёжа понял, что это мать, засмеялся, прижался к её ногам, заплакал и опять засмеялся.
- Ну, парень, ты даёшь! - высоко над Серёжей сказал отец.
- В следующий раз я тебя так нашлёпаю, - совсем не строгим голосом обещает мать.
А вокруг дышала, спешила, работала и отдыхала громадная столица - город Москва.
ЯБЛОКИ ДЛЯ МАТЕРИ
1
Валя с подругой играли в куклы, а Серёжа долго ничего не делал, потом взял книжку и, спрятавшись за домом, начал читать. Но вскоре стало совсем невыносимо сидеть под палящим солнцем, и Серёжа, в который раз, вспомнил родные Озёрные Ключи, Амур, Тихую протоку и ещё множество разных мест, где так легко и весело ему жилось до этого лета. Здесь же не только реки или озера, даже самого маленького пруда не было, и воду брали из колодца, который к вечеру пересыхал. И вообще все странным казалось здесь Серёже. Ну разве не странно, что деревню называют Курортное, а ближайшие курорты от неё за двести километров. Или вот люди: многие нигде не работают, сидят дома и кормят червяков, которых называют шелкопрядами. Серёжа и сам уже ходил за листьями шелковицы, а потом видел, как червяки незаметно и быстро объедали зелёную мякоть, оставляя от листьев только черенки. Он смотрел на них и думал, какая бы хорошая наживка могла получиться для карася. Но караси там, дома, очень и очень далеко, а здесь Крым, и даже в колодце вода к вечеру пересыхает.
- Серёжа, - выбегает из-за угла Валя, - мы к мамке побежим. Хочешь с нами?
- Нет.
- А чего? Побегли! Там табак рубят. Посмотришь.
- Я уже смотрел.
- Ещё посмотришь, - не отстаёт Валя и таращится на Серёжу какими-то странно белесоватыми глазами.
И тут вот тоже чудо, которое Серёжа никак не может и не хочет понять. Ему скоро исполнится одиннадцать лет, а Вале только восемь, но отец говорит, что она Серёже приходится тетей. Как это так? Ему обидно...
- Я же сказал - не пойду... Там всё время хочется чихать.
- У-у-у, какой... Это только сначала, а потом привыкнешь.
- А я не хочу привыкать.
- Мы вчера нанизали пятьдесят иголок. Это знаешь сколько денег?
- Сколько?
- ...Много. Ладно, как знаешь, мы побегли.
- Побежали,- поправляет Серёжа.
Валя внимательно смотрит на него, часто мигает и тихо говорит:
- По-бег-ли...
И вот он совершенно один в доме. Дядя Федя, у которого они живут, уехал на лошадях далеко в горы, к Зайсану, вывозить лес. Туда, в горы, дядя Федя пообещал взять как-нибудь и его, Серёжу. Почти неделю нет и отца. Он всё время куда-то ездит и ищет себе работу по специальности, но такой работы пока нет, а другую отец не хочет. Тётя Паша, Валина мама, ходит работать на табачное поле. Вначале она рубит листья табака длинным ножом, потом сушит эти листья высоко над землёй, для чего листья нанизывают на длинную плоскую иголку, а потом, когда листья хорошенько высохнут, из них делают махорку, которую всё время курит дядя Федя.
Серёжа опять открывает книгу, но читать ему решительно не хочется, буквы разбегаются в разные стороны и никак не хотят складываться в слова. И он во второй раз откладывает книгу и впервые остро завидует сестре, которая осталась дома, у дедушки с бабушкой в Выселках, и теперь сколько хочет купается в Амуре, играет с Верным и катается с дедом на лодке по Ванькиной протоке.
2
Он выходит за каменную ограду и аккуратно прикрывает калитку. В ту и другую сторону на улице ни одного человека. Тихо, даже мухи не жужжат. Серёжа вздыхает и решительно направляется в сторону автобусной остановки. Здесь он немного помедлил, сосредоточенно раздумывая о чём-то, и затем так же решительно двинулся дальше.
Выйдя за деревню, Серёжа миновал кукурузное поле и по шоссе, вдоль которого росли дикие яблони и груши, спустился в другую деревню - Красный Партизан. Отсюда до Белогорска четыре километра. На автобусе это очень близко, а вот сколько пешком - Серёжа пока ещё не знает.
Сразу за Красным Партизаном дорога пошла в гору, запетляла из стороны в сторону, обходя крутые подъёмы, и Серёжа очень скоро устал петлять вместе с нею. Тогда он догадался срезать эти петли напрямую, и сразу дело пошло веселее. Ему то и дело приходилось прыгать с камня на камень, цепляться за ненадёжные кусты, осторожно перебираться через галечные осыпи, а это было куда интереснее, чем просто шагать по белой от известняка дороге. Он представлял себя то альпинистом, то пограничником, который высоко в горах преследует шпиона, и поэтому ему часто приходилось прятаться между камней, делать короткие перебежки, тщательно осматривать каждый след, каждую помятую травинку между камней. Так вот и получилось, что Серёжа даже шпиона не успел поймать, а уж стоял перед высокими воротами - входом в колхозный сад, через который дорога вела в Белогорск. Сад этот Серёжа запомнил с первого раза, ещё когда они ехали на такси из Симферополя в Курортное. Тогда Серёжу удивили необычайные размеры этого сада, который в то время, весной, был обдут белым дымом, весь светился и пряно дышал терпким ароматом. Они остановились на дороге и немного подышали воздухом, который был густо прогрет запахами цветущих яблонь, и отец сказал матери: "Вот, Лида, уже ради этой минуты стоило ехать сюда. Всё-таки врачи лучше нас знают, когда дают нам советы..." Теперь же этот яблоневый сад был совершенно иной, пёстрый и тяжелодушистый, и Серёжа, ступив на его территорию, замер от восторга: всюду, куда бы он ни посмотрел, бледно-розово, красно, лазорево сияли яблоки, кругло свисая вдоль тёмных морщинистых стволов. Такой же разноцветной была и земля, щедро осыпанная падунцами. "Вот как здорово, - радостно подумал Серёжа, - можно набрать яблоки для мамы. Она обрадуется и будет весёлая". И он, свернув с дороги, вначале все подряд, а потом немного разборчивее стал собирать упавшие на землю яблоки.