3
Теперь Серёжу почти не узнать: у него огромный неровный живот, а под ним тонкие ноги в перепачканных брюках. Серёжа, тяжело переваливаясь с ноги на ногу, медленно идёт по пёстрому саду, от макушки до пят облитый жарким солнцем и душистым запахом спелых яблок. Он уже почти подходит к другим высоким воротам, после которых начнётся Белогорск, когда слышит за спиной чей-то строгий голос:
- Э-эгей, хлопчик! А ну ступай до мени!
Так, кажется, Серёжу ещё никогда не подзывали, таким вот строгим и многообещающим голосом. И он, сразу же споткнувшись, медленно и грустно поворачивается, не в силах даже подумать о бегстве.
- Ступай, ступай сюда, бандюга, - толстый обветренный палец лениво шевелится как бы отдельно от здорового усатого дядьки, и Серёжа, заворожённо глядя на этот палец, медленно подходит к сторожу.
- Ну так шо ты, хлопчик, в садуви робыв? - строго спрашивает дядька и, сильно оттянув ворот Серёжиной рубашки, смотрит на яблоки. - О-о! Я бачу, хлопчик, ты дюже гарно поробыв.
Сторож дёргает рубаху вверх, и яблоки, стукаясь о Серёжины колени, сыпятся на землю, неохотно раскатываясь по усталой траве. Серёжа глубоко вздыхает и думает, что сейчас его поведут в тюрьму. Но сторож, неожиданно потеплевшим голосом, удивлённо глядя на Серёжу, уже по-русски спросил:
- Да ты где их набрал-то?
- Там, - Серёжа машет в глубину сада.
- С земли?
- Да.
Сторож покашлял, смущённо покрутил ус и пояснил Серёже:
- Что-то я до тебя не припомню, чтобы ваш брат, хлопчики, яблоки с земли подбирали... Н-да... А зачем тебе яблоки? Да ещё столько?
- Сколько? - не понял Серёжа.
- Полна запазуха. - Сторож опять перешёл на родной язык: - Чи дома яблук нема?
- Я в больницу иду, - объяснил Серёжа, - к маме.
- Звиткеля же ты будешь?
- Что?
- Где ты живёшь? - Сторож осмотрелся и, потянувшись, сорвал большое розовое яблоко и протянул его Серёже. - Кушай, хлопчик.
- Я уже ел, - признался Серёжа. - Мы в Курортном живём, у дяди Феди.
- Это якого же Хведи?
- Тухачёва.
- Хвёдора Яковлевича Тухачёва? - Сторож сильно чешет в затылке, хмурится и вдруг решительно говорит: - А ну пишлы до мени. Я тоби сливами угощу. Что же ты мне сразу не сказав за дядю Хведю?
- Нет, - мотает головой Серёжа, - мне к маме надо.
Дядька думает, потом обрадованно говорит:
- Так ты назад же будешь возвертаться? Во! Так и заходь до мени. Вон, - он протянул руку, - бачишь, хибара? Так то моя хибара и е. Розумиешь?
- Я пойду. - Хохол говорит очень быстро, и Серёжа почти ничего не понял.
- Тю-ю, - догадался сторож, - ты же нашей мовы не разумиешь... Я кажу, я говорю, ты как обратно будешь идтить, так до меня и заходь. Понял? А дядьке свому от дядьки Васыля поклон передай. Мы с ним вместях партизанили. Разумеешь? А яблочек бери, сколько надо - столько бери. Разве будемо жалкувать для больных. И назад пойдёшь - тоже бери. Да ведь ты и хлопчик смешной, у нас з полу яблуки для животин збирают, а ты до больницы набрав.
И сторож, взяв Серёжу за руку, обходит с ним несколько яблонь. Выбирая самые спелые и крупные плоды, он ловко сбивает их палкой, и уже вскоре яблоки некуда девать.
- Хватит, - Серёжа смущённо улыбается, - больше не надо.
- Добре, - соглашается дядько.
Он провожает Серёжу до высоких ворот и на прощание даёт ему ещё одно, самое большое, яблоко.
- Это тоби, - говорит сторож и, похлопав Серёжу по плечу, легонько подталкивает его на дорогу. - Так ты заходь до мени. А дядьке Хвёдору поклон. Скажешь, дядька Василь из Белогорска передавав, он знает...
- Хорошо. - Серёжа уже далеко, но странный дядько всё ещё что-то кричит и кричит, поглаживая усы и добродушно улыбаясь.
Серёжа оглядывается, машет рукой и громко кричит в ответ: - Спаси-ибо!
А через несколько минут он уже входит в Белогорск, ещё издалека разглядев белую двухэтажную больницу на горе.
4
- Мальчик, тебе кого надо? - спрашивает молодая девушка в белом халате. Она очень молодая, очень красивая, добродушная, с продолговатыми ямочками на круглых щеках и длинной чёрной косой за овальными плечами. Серёжа робеет перед нею, но ему очень хочется смотреть и смотреть на неё, и он невольно жалеет, что у него нет такой взрослой и красивой сестры.
- Маму, - тихо отвечает Серёжа.
- Какую маму? - улыбается красивая девушка в белом халате.
- Да это же Лидии Ивановны сынок, - говорит пробегающая мимо няня, - из второй палаты.
- А-а. - Что-то меняется в лице девушки, она уже не улыбается и ямочки на её щеках исчезают. - Сейчас кликну... Тебя как зовут?
- Серёжа.
- Ты подожди здесь, Серёжа. Сейчас мама придёт.
И Серёжа почему-то хмурится и низко опускает голову. Ему кажется, что девушка с ним говорит, как с совсем маленьким, несмышлёным, а он уже закончил три класса и осенью пойдёт в четвёртый. Но уже в следующее мгновение он забывает обо всём этом, потому что в коридоре появляется мать, и Серёжа впервые замечает, как сильно изменилась она. И впервые он с криком не бежит к ней, а удивлённо и встревоженно смотрит, как она, высокая и прямая, в сером больничном халате, подходит к нему. Она подходит, и он молча прячет лицо в серый больничный халат, сильно пропахший карболкой, и непривычные слёзы жалости к всегда строгой и большой матери неожиданно горячо просыпаются из его глаз.
- Как ты повзрослел, - тихо говорит мать и гладит его сухой ладонью по русым волосам. - Пойдём на улицу.
Они выходят из больницы и садятся на красную скамью под широкой старой грушей. Жара спала, здесь, на горе, дует лёгкий ветерок, и сидеть на скамейке после душного дня приятно и очень хорошо.
- Это кто же тебя одного отправил? - спрашивает мать.
- Никто... Я сам.
- Вот как... А где ты деньги на автобус взял?
- Я без денег, - отвечает Серёжа, виновато отворачиваясь в сторону, - пешком.
- Пешком? Один?! - мать сильно удивилась, но, против ожидания Серёжи, ругать его не стала. - Как же ты дорогу нашёл?
- А чего её искать. Она сама идёт, идёт, и прямо сюда.
- Но дома-то хоть кто-нибудь знает о том, что ты пошёл ко мне?
- Нет.
- Вот что, Серёжа. - Мать встревоженно повернула его к себе и внимательно посмотрела в глаза. - Сейчас же дай мне слово, что больше никогда ко мне один приходить не будешь. Ни на автобусе, ни пешком. Слышишь?
- Да.
- Даёшь ты мне такое слово?
- Да, мама... Я больше не буду один ходить к тебе.
- Ты всё-таки ещё маленький, Серёжа, - вздыхает мать, - для таких путешествий. Я знаю, тебе скучно там, но потерпи немного. Скоро приедет твой отец, и вы будете приходить вместе. Хорошо?
- А когда он приедет? - Глаза у Серёжи радостно заблестели.
- Скоро, Серёжа, скоро... А что это у тебя за пазухой? - наконец-то замечает мать непомерно раздувшийся Серёжин живот.
- Яблоки! - вскакивает Серёжа. - Яблоки, мама, для тебя.
- Где ты их взял? - медленно, с расстановкой спрашивает мать, и лицо у неё становится холодным и чужим.
- В саду.
- В каком саду?
- Мне дядя Василь разрешил.
- А это ещё кто?
И Серёжа, вначале хмурясь и сбиваясь, а потом быстро и горячо рассказывает матери, как собирал яблоки под деревьями, потом встретил дядю Василя, потом дядя Василь узнал про дядю Федю и обрадовался, а потом уже они нарвали яблок прямо с веток, и вот это, самое большое...
- Да зачем же так много, - облегчённо улыбается мать, - разве я все съем?
- А ты ещё кому-нибудь дай, - решает Серёжа, - кто болеет.
Вскоре мать оставляет Серёжу одного, и он долго сидит на красной скамейке, почему-то особенно остро переживая своё одиночество именно здесь, возле матери, на высокой горе, крепко продутой больничными запахами. Солнце, медленно отламываясь от неба, падало за далёкие горы, и спокойная предвечерняя тишина мягко оседала на раскалённую за день землю.
- Серёжа! Ты не уснул?
А он и не заметил, как совсем близко подошла мать.
- Это тебе. - Она протягивает ему большой свёрток, в котором, он это знает, конфеты и печенье. Но, против обыкновения, гостинцы его обрадовали не очень, и Серёжа говорит матери:
- Это ведь тебе... Я не хочу.
- Ну вот ещё! Разве можно отказываться?
Потом, значительно позже, он поймёт, что в эту встречу с матерью, впервые испытывая щемящую жалость к ней, он словно бы предчувствовал всё, что произойдёт с нею.
- Я попросила Галю, она проводит тебя до автобуса,- говорит мать.
Серёжа пристально, не мигая, смотрит на неё, и вдруг бросается к ней, крепко обнимает и быстро, захлебываясь слезами, говорит:
- Не хочу! Не хочу! Не хочу!..
5
Серёжа с Галей спускаются с горы, и на повороте Серёжа ещё раз оглядывается и видит мать у больничных ворот. Она грустно машет ему, потом показывает, чтобы он шёл и не задерживал Галю. Серёжа вздыхает и только теперь замечает, что самое большое яблоко всё ещё у него в руках.
- Как же ты не побоялся так далеко идти один? - спрашивает Галя.
Галя, та самая девушка, что первой встретила его в больнице. Серёжа опять робеет перед нею, говорит скованно и неохотно.
- Ноги, наверное, болят?
- Нет.
- Ты маму сильно любишь? - неожиданно спрашивает Галя.
Серёжа хмурится и не отвечает.
- Любишь, - сама себе со вздохом отвечает Галя. - Ты ведь вон какой молодец: мало того что пешком пришёл, а ещё и яблоки для матери принёс... Правильно, Серёжа, так и надо делать всегда.
- А маму скоро отпустят? - спрашивает Серёжа.
- Маму? - Галя не ожидала этого вопроса и немного растерялась. - А вот ещё немного подлечим мы её, - говорит она неестественно бодрым голосом, как принято говорить о больных в среде нянечек и санитарок, - и тогда отпустим... Вот мы и пришли. Ты подожди меня здесь, я билет куплю.
Галя уходит в кассу за билетом, а Серёжа опять смотрит на смутно белеющую в сумерках больницу. Сейчас она вроде бы парит над землёй, так темно ниже и выше её. Гофрированная жесть на крыше матово взблескивает в невидимых лучах закатившегося светила.
- Серёжа! - громко окликает Галя, - давай в автобус. А то прозеваем...
Они подходят к автобусу, и Серёжа, наконец-то решившись, протягивает яблоко Гале.
- Это мне? - удивляется Галя и берёт яблоко, и улыбается, и ямочки на её щеках, как две застывшие слезинки, продолговато расплывшиеся по щекам.
- Спасибо, Серёжа, спасибо...
Когда автобус трогается, он машет Гале и ещё несколько секунд видит её белое круглое лицо и грустно улыбающиеся глаза.
ДЯДЯ ФЕДЯ
1
Такую странную повозку Серёжа видел впервые. У неё были только передние и задние колёса, соединённые между собою длинной деревянной балкой. И ещё у этой повозки, как у машины, были тормоза. И если сама повозка, с втулками и осью, подушками из прямоугольного бруса и стойками, всё-таки походила на бричку деда Плехеева, в которой он со склада на конюшню возил мешки с овсом, то тормоза ни на что другое не походили, потому что их просто не было в Озёрных Ключах. Как говорил дядя Федя, повозку и тормоза придумали специально для того, чтобы возить лес по горной дороге. И вот сегодня Серёжа вместе с дядей Федей впервые поехал за лесом именно на такой повозке.
Выехав за село, они миновали густые посадки шелковичника, и сразу за ними дорога стала круто карабкаться вверх. Муха и Лысуха крепче впряглись в хомуты, так что упруго напряглись постромки, и, не сбавляя шага, мотая длинными головами, дружно потянули повозку на подъём.
- Н-но! - изредка покрикивал дядя Федя, чмокая губами и дёргая вожжи. Получалось это у него как-то не сердито, и лошади на понукания не обращали внимания. - Н-но!
А ещё только начиналось утро, и весь день был впереди. Раскалённая горбушка солнца робко показалась над горами, но быстро стала вытягиваться и округляться, а через минуту это был уже шар, на который нельзя было смотреть.
Наконец они осилили первый подъём, и на повороте Серёжа увидел село. Далеко внизу тянулись две параллельные ниточки домов, белея шиферными крышами и никелированными желобами на углах. С высоты дома и сады, каменные ограды и колодец в центре села казались красивее, чем были на самом деле.
- Ты, Серёжа, наверное, не выспался? - спросил дядя Федя, доставая из кармана выгоревшей гимнастёрки кисет с куревом.
- Выспался.
- А то поспи немного. Голову вот сюда, мне на колени, а ноги на дышло...
- Я не хочу.
- Ну молодец. Тогда держи вожжи, а я пока закурю.
Вроде бы ничего не переменилось от того, что вожжи перешли в изумлённо-обрадованные руки Серёжи, а Муха и Лысуха сразу почувствовали это и начали "баловать". Вначале Муха, более молодая и озорная, потянулась за листьями, а потом и Лысуха сбилась с дороги. Серёжа изо всех сил натягивает правую вожжу, но Лысуха закусила мундштук уздечки и делает вид, что ничего не чувствует. Колёса повозки запрыгали по камням так, что Серёже пришлось вцепиться в стойку, чтобы не свалиться с подушки, на которой они с дядей Федей, подстелив старый ватник, сидели. И только тогда дядя Федя вроде бы заметил беспорядок, бессовестную наглость лошадей и хоть негромко, но строго прикрикнул:
- Лысуха! Ну баловать-то!
И Лысуха, взмахнув седым хвостом, потянула на дорогу, а когда Муха не захотела послушать её и всё хватала мокрыми губами черёмуховые листья, куснула её за шею.
- Ну-у, ты чего?! - рассердился Серёжа на Лысуху.
- Она тихонько, - успокоил дядя Федя Серёжу, - для порядка.
И снова поскрипывают колёса, выдавливая из втулок чёрный тяжёлый солидол, и всё выше поднимается дорога, и всё плотнее смыкаются над ней кроны огромных деревьев.
2
- Далеко ещё, дядя Федя? - спрашивает Серёжа.
- Что, устал уже? - смеётся дядя Федя и смотрит на Серёжу с лукавым прищуром.
- Нет... Только я хочу немного пешком пройти, можно?
- А почему нельзя. Ступай.
Дядя Федя останавливает лошадей, Серёжа прыгает на землю и невольно приседает, так устали у него ноги всё время сидеть на повозке. Тоненькие уколы разбегаются по икрам, и вначале Серёжа прихрамывает, едва поспевая за повозкой. Но вскоре всё это проходит, он легко обгоняет лошадей, забегает в лес, прыгает через упавшие деревья, вскрикивая от счастья и восторга. Иногда он затихает и внимательно слушает, как светло и чисто поют невидимые птахи, как медленно шуршат падающие листья и разносится по лесу стук кованых копыт Мухи и Лысухи. С каким-то особенным восторгом он видит светло-синие столбы света, падающие на землю сквозь отверстия в крышах деревьев, лианы, оплетающие мощные стволы лип и грабов, поляны папоротника. В одном месте он набредает на неглубокий овраг, промытый в лесу вешними и дождевыми ручьями, и долго пробирается по нему, воображая себя разведчиком. Овраг заканчивается узким тупиком, заваленным ветками и молодыми деревцами. Здесь Серёжа останавливается и долго ждёт, пока наконец до него доносятся звуки скрипящих колёс и отфыркивающихся лошадей. И он уже совсем собирается выбраться из оврага и бежать на дорогу, когда вдруг замечает какой-то странный блеск между наваленных ветвей. Серёжа осторожно приближается, поднимает одну ветку, другую и видит под ними металлическую бочку с заржавленными ободами. Несколько секунд он в полном недоумении смотрит на свою находку, а потом громко кричит:
- Дядя Федя! Дядя Федя, я бочку нашёл!
Ещё несколько раз скрипнули колёса - и всё стихло.
- Что там у тебя? - громко окликает дядя Федя, и даже по голосу Серёжа догадывается, что он опять достаёт кисет.
- Тут бочка, дядя Федя, - кричит Серёжа, - под ветками.
И вдруг, совершенно неожиданно, с дороги доносится резкий, почти незнакомый Серёже голос, который заставляет его вздрогнуть и невольно отступить от бочки:
- Стой! К бочке не подходи! Стой на месте!
И Серёжа слышит, как бежит дядя Федя, бросив на дороге лошадей и повозку.
- Ничего не трогай и не шевелись! - ещё раз издалека предупреждает дядя Федя.
Затаив дыхание, Серёжа смотрит, как осторожно, тщательно осматривая каждую веточку и зачем-то разгребая листья, дядя Федя крадётся к бочке. Ведёт себя дядя Федя, по представлению Серёжи, странно, и ему становится не по себе, и он невольно тихим, приглушённым голосом спрашивает дядьку:
- Чего ты, дядь Федя?
- Т-с-с, - машет на него дядька, осторожно поднимая наваленные ветки...
Через пять минут дядя Федя садится на край овражка и облегчённо отдувается, разворачивая кисет и серьёзно поглядывая на бочку.
- Ф-фу, парень, напугал же ты меня, - укоризненно говорит он Серёже.
- Почему? - не понял Серёжа. - Я же сразу видел, что это бочка, и тебе кричал...
- Кричал, кричал, - ворчит дядя Федя, - а ты знаешь, сколько у нас таких вот любопытных ребятишек после войны погибло?
- Как... после войны?
- А так. Найдут в лесу какую-нибудь штуковину, наподобие этой вот бочки,- и готово. В прошлом году Лёшка Котенко на мине подорвался... Так-то вот, брат.
- На мине? - Серёжа ошеломлён.- Да ведь война давно кончилась...
- Десять лет, Серёжа, не так уж это и давно. Так что всякие там штуковины, которых по нашим лесам еще много ржавеет, не трогай им под каким видом. Договорились?
- Договорились, - задумчиво отвечает Серёжа.