Потушила свет и закрыла за собой дверь. Несколько секунд Кико лежал неподвижно и дремал, но, услышав щелканье двери, широко раскрыл глаза и, не шевелясь, стал водить ими по сторонам; фрамуга над дверью тускло светилась, и в полумраке он увидел угрожающе застывшего в воздухе ангела-хранителя, глаза, крылья и незамедлительно - рога и хвост и закричал изо всех сил:
- Вито!
Но никто не пришел, а черт начал шевелиться, и рядом, в ногах постели, вдруг возник мертвый Маврик, и Кико завопил что было мочи:
- Вито!!
Но вошла Доми.
- С чего это ты так раскричался? Что тебе надо, скажи на милость?
- Пить, - ответил Кико, сразу успокоившись, потому что при свете, в привычном присутствии Доми черт снова стал ангелом-хранителем, а Маврик - зеленым пластмассовым горшком, и когда Доми вернулась и сказала ему: "На, пей", он отхлебнул глоток и сказал: "Да, Доми", и Доми проворчала: "Больше не проси ни пить, ни чего другого, я не приду, так и знай", и он ответил: "Да, Доми", упал на постель и поскорее зажмурился, чтобы не видеть, как наступит темнота, но, услышав хлопок двери, приоткрыл один глаз и в полумраке различил Лонхиноса с огромным шприцем в руке, а позади Солдата - тот присел на корточки, сжимая кинжал: вот-вот кинется, - и, не в силах сдержаться, закричал снова:
- Вито!
Но при звуке его голоса Лонхинос начал двигаться, а Солдат выпрямляться, и Кико в ужасе натянул одеяло на голову и истерически заплакал, громко вскрикивая: "Вито, Вито, иди сюда", но в дверь снова вошла Доми, зажгла свет и встала возле кровати, скрестив руки на груди.
- Ну, объясни, что теперь тебе приспичило? - едко спросила она.
Лонхинос был уже не Лонхинос, даже отдаленно на него не походил - просто край стеллажа с кувшином наверху, а Солдат - тоже не Солдат, а кресло, обтянутое винилом, с его аккуратно сложенной одеждой, и Кико сказал:
- Хочу пи-пи.
- Да разве Вито тебя не ставила?
- Нет.
Доми подняла мальчика на ноги и поднесла зеленый пластмассовый горшок. Она терпеливо подождала.
- Сам видишь, - сказала она наконец, - две капли, вот и все. Главное, чтобы ты не намочил кровать, неряха.
Кико снова лег, зажмурился и закрыл лицо одеялом, но едва он успел это сделать, как услышал над собой грозное хлопанье крыльев, и снова закричал:
- Доми!
Доми приоткрыла дверь.
- Хорошенькое дело, - заворчала она. - Ну, что теперь?
Голос Кико звучал рассерженно:
- Не закрывай дверь!
Доми оставила дверь полуоткрытой, но, услышав ее шаги, Кико закричал опять:
- Доми!
- Что?
- Пусть ложится Пабло!
- Пабло надо поужинать, так что успокойся.
- Тогда… тогда… пусть придет мама!
- Твоя мама занята.
- А я хочу, чтобы она пришла!
- Спать. - И Доми закрыла дверь.
- Мама!!!
Вдали послышались мамины каблуки, и Доми открыла дверь. Ее голос звучал теперь слащаво, необычно ласково:
- Кико, сынок, дай же твоей маме поужинать.
Каблуки стучали уже по плиткам коридора. Раздался мамин голос:
- Что тут происходит?
- Да вот не спит, - ответила Доми.
Но Мама была уже рядом, она присела на кровать Маркоса и нежно говорила:
- Что с тобой, Кико? Тебе страшно?
- Да, - пробормотал Кико.
- Чего же боится мой мальчик?
Кико вытащил руку из-под одеяла и на ощупь поискал мамину. Мама взяла его ручку в свои ладони, и он ощутил их спасительное тепло.
- Когда тебя не было, прилетал черт и тащил меня за волосы в ад, и Маврика тоже, а потом Лонхинос делал мне укол, и Солдат хотел убить меня двулезым кинжалом, а Призрак…
- Ох, сколько историй. Кто тебе их рассказывает, Кико?
Голос Мамы успокаивал, убаюкивал его, и теперь все в полумраке выглядело по-обычному. Кико сказал:
- Доми.
- Уж эта Доми… - сказала Мама.
На него слетал сон, тяжелый, неодолимый, но он еще дважды сжал мамину руку, прежде чем пальчики его ослабели и дыхание стало глубоким и ровным. Мама посидела еще несколько минут возле него, потом осторожно выпрямилась, подсунула руку Кико под одеяло и на цыпочках вышла из комнаты. Когда она проходила мимо кухни, ей навстречу вышла Доми.
- Что ему было надо, сеньора?
- Мою руку, - сказала Мама.
- Вашу руку?
- Ему было страшно.
- А-а.
Доми смягчилась, и в ее глазах блеснула искорка нежности.
- Подумать, сколько значит для ребенка рука матери,- сказала она.
Лицо Мамы посуровело.
- Плохо бывает потом, - ответила она, - в день, когда мамы нет рядом или когда они вдруг поймут, что мама тоже боится, боится так же, как они. И хуже всего, что тогда это непоправимо.
Notes
1
Сан-Себастьян, курортный город на берегу Бискайского залива. (Здесь и далее - прим. перев.).
2
Чилийский кустарник, настой из листьев которого помогает при болях в желудке.
3
Речь идет о вступлении в детскую фашистскую организацию.
4
"Прекрасная Америка" (англ.).