- Это тоже записывай, - сказал я. - Значит, там в парке есть всякие аттракционы: ну, "Трабант", "Миксер", "Весёлый поезд", "Чашечки", там автодром, кареты, карусель, "Музыкальный экспресс", аттракцион "Твистер", двухрядная карусель, "Ракетоплан-1", "Ракетоплан-2", "Мертвая петля". Так вот, я, в основном, буду развлекаться на аттракционах, возле которых висят такие предупреждающие таблички: "Лицам, страдающим головокружением, сердечными и другими недомоганиями, посещать аттракцион не рекомендуется". Значит, всё будет происходить, как я тебе сказал, понимаешь? - спросил я Вертишейкина.
- Фифти-фифти, - ответил Колесников-Вертишейкин, - как говорят американцы, пятьдесят на пятьдесят. Ох и интересный же ты человек, Иванов. С одной стороны, понятный, с другой стороны, в тебе чёрт ногу сломит. Всё в тебе непонятно и загадочно.
- Ладно, - сказал я Вертишейкину, - только время поможет тебе во мне разобраться! - с этими словами я вышел во двор.
При виде меня все мои соученики напряглись, как один.
- Совсем недавно, - сказал я, - английская подводная лодка "Пайсез-3" с двумя исследователями на борту затонула. На глубине 1575 футов (примерно 473 метра) корма "Пайсеза-3" ударились о дно - удар был не столь ошеломляющим, как ожидали, - и на несколько десятков сантиметров лодка погрузилась в ил. Подождав несколько минут, подводники обшарили лучом карманного фонаря внутренность лодки: повреждений как будто не было.
Чэпмен сообщил о результатах осмотра на базу. "Расслабьтесь! - сказал руководитель работ Хендерсон тоном столь спокойным, как будто заказывал обед. - Держите атмосферное давление. Не делайте усилий больше, чем это необходимо. Мы спустимся за вами, как только на место прибудет ещё одна "Пайсез"." Совет "не напрягаться" имел глубокий смысл. Дело в том, что запас кислорода, рассчитанный на семьдесят два часа (девять из них уже прошли), можно было "растянуть": если "пленники моря" сохраняют спокойствие и физически пассивны, кислород тратится значительно медленнее. Соображаете? Так что экономьте кислород, "не напрягайтесь"… Расслабьтесь… Кутырев, ты, например, очень напряжён. Сначала ноги расслабь, потом руки. Смотрите, как я стою. Видите, как у меня спокойно висят руки вдоль тела. Левая нога свободно отставлена в сторону, правая, хоть я на неё опираюсь, тоже не напружинена.
Мои одноклассники зашевелились, задвигали руками и ногами, стараясь внять моему умному совету.
- Это я вам вместо "здравствуйте", - продолжал я, - а вместо "как живёте" я вам вот что скажу: объем тела самого крупного муравья измеряется кубическими миллиметрами, объём же муравьиной кучки вместе с её подземной частью - кстати, тоже удивительное творение из лабиринтов сложнейших ходов и камер - в сотни тысяч раз превосходит размеры "строителя". Если сопоставить объём всех сооружений крупной муравьиной колонии с отдельным её жителем, то получится, что относительный размер муравейника в восемьдесят с лишним раз превосходит масштабы пирамиды Хеопса. Значит, с одной стороны, мураши, мурашишки, мурашишечки, а с другой стороны, что?..
Все напряженно молчали.
- Что же всё-таки с другой стороны? - переспросил я всех сразу.
- А с другой стороны, "я царь или не царь?" - сказала, набравшись смелости, Вера Данилова.
- Правильно, Данилова, - поддержал я, - Только чего "царь или не царь"? - переспросил я Веру Данилову и всех сразу и сам ответил: - "Я царь или не царь природы?!" Нет, не царь! Пока не царь! "Пока" я говорил как бы в двух смыслах сразу: в смысле: пока человек ещё не царь природы и пока в смысле: до свидания. Понятно? А сейчас, продолжал я, - давайте мысленно произведем чёткую загрузку мышечной системы. Даю команду: бегом, шагом марш! Вы, конечно, подумали: опять этот Иванов дает какую-то странную команду. А ничего странного, между прочим, в этой команде нет. Поясняю: то, что для всех бегом, для Иванова - шагом! Значит, бегом, шагом марш!
И я побежал по московским улицам по направлению к Центральному парку культуры и отдыха имени Горького.
ВОСПОМИНАНИЕ ДВЕНАДЦАТОЕ. Я сам себя сыграю
"Сначала все полезут за мной на любой аттракцион, - думал я на бегу. - Потом с каждым новым аттракционом желающих будет всё меньше и меньше, а я буду кататься и развлекаться до тех пор, пока Маслов тоже не выдержит и, как говорится, сойдёт с дистанции. Я же всё равно буду продолжать кататься и развлекаться. И когда я накатаюсь досыта, тогда я пойду в Сандуновскую баню попариться. Часть ребят, наверное, потащится за мной и в баню, но париться, конечно, никто не будет вместе со мной, разве только Маслов. Я попарюсь, потом покупаюсь в бассейне, потом опять попарюсь, потом опять покупаюсь в бассейне, потом немного отдохну и приду в школу. Наш класс занимается во вторую смену, но говорят, что в будущем учебном году мы будем все учиться только в первой смене".
Дальше в тетрадке сохранились лишь обрывки фраз. В ЦПКиО имени Горького на аттракционах всё происходило так, как и предполагал Юрий Иванов: "развлекаться" с ним на аттракционах начали все ребята, а закончил эти испытания развлечениями он в полном одиночестве, даже будущий космонавт Маслов и тот не выдержал перегрузок, предложенных Ивановым.
Обкатав все аттракционы, Юрий направился в Сандуновскую баню. До бани с ним еле доплёлся один Маслов, но что произошло в бане, неясно, так как в тексте отсутствуют ещё страницы три-четыре. Затем Иванов, продолжает описывать, как он сидел в актовом зале школы, ожидая начала уроков, и занимался сразу пятью делами…
…Итак, после посещения ЦПКиО имени Горького и Сандуновской бани я как ни в чем не бывало сидел в актовом зале нашей школы и занимался сразу пятью делами, самым серьёзным из которых были мои размышления о книге "Ораторское мастерство". Эту книгу я купил в книжном магазине по дороге в школу. Ещё я купил книгу "Судебные речи". По книге "Ораторское мастерство" я собираюсь овладеть искусством красноречия, а на судебных речах обвинителей я собираюсь тренировать своё красноречие. Обе книги я прочитал в сквере минут за сорок. Я не очень-то давно овладел искусством так называемого партитурного чтения, и с помощью этой системы могу прочитать примерно двести - триста страниц в час. Поэтому, когда я сидел в школе, я уже не читал, а только размышлял о прочитанном.
Дело в том, что мне как представителю земной цивилизации придётся представлять её на встрече с инопланетянами, а для общения с ними мне, конечно, необходимо овладеть достаточно сильным и могучим красноречием. Соотечественников я, конечно, могу и без всякого красноречия поразить первыми же попавшимися словами, но одно дело - соотечественники, а другое дело - инопланетяне! К инопланетянам потребуется, думаю, более научный подход.
Из прочитанного я понял, что ораторское искусство держится на философии, логике, психологии, этике, языкознании… Мысли мои прервал вошедший в зал Борис Кутырев. Я посмотрел на него и подумал: на чём держится красноречие, я знаю, но вот на чём держится Борис Кутырев, не могу понять. В парке Кутырев не выдержал и сошёл с круга уже, кажется, на третьем или четвертом аттракционе, и сейчас у него было бледно-зелёное лицо, впалые щеки и какие-то блуждающие глаза. Он посмотрел на мою книгу, опустился без сил на стул и спросил:
- Ещё читать можешь?
- Могу, - сказал я.
- И на уроках сидеть будешь?
- Буду, - сказал я.
Кутырев пожал плечами и сказал:
- Ну, Иванов, видал я закоренелых развлеченцев, видал и закалённых аттракционистов, но такого, как ты, встречаю в первый раз… - Затем он взглянул на книги, которые я читал, и вздрогнул. Сверху лежала книга "Судебные речи".
- Товарищи судьи! Я приступаю к обвинительной речи на данном судебном процессе с полным сознанием его огромного значения! - громко крикнул я на весь зал. Я крикнул для того, чтобы проверить, как звучит мой голос в смысле красноречия. Голос мой звучал прекрасно, просто очень даже прекрасно.
Кутырев вздрогнул, посмотрел на меня с ужасом, а в глазах его можно было прочитать: какое там - или "влюбился", или "попал в дурную компанию", или "его какая-то муха укусила", или "его инопланетяне подменили"!? Тут определенно всё сразу: и влюбился, и попал в дурную компанию, и муха укусила, и инопланетяне подменили!!! Подумав так, Кутырев бессильно и тихо спросил:
- А где все?
- Ты хочешь узнать, где все хлипаки? - переспросил я Кутырева и разозлился: - Бросил бы я всех хлипаков в речку к пираньям… во время отлива.
- Ну да, - сказал Кутырев, - тебе дай волю, ты только бы и делал, что стоял на берегу реки и бросал всех к пираньям, А когда всех перебросал, тогда бы что ещё стал делать?
Я, конечно, ответил самым презрительным на свете молчанием на такую ужасную картину, нарисованную словами Кутырева. Если бы я начал отвечать, пришлось бы рассекречивать многое - одно за другим. А я такое себе позволить не могу. Поэтому я обязан был выслушать слова Кутырева совершенно спокойно, не дрогнув ни единым сверхмускулом на своем сверхлице. Не дождавшись ответа, Кутырев тяжело вздохнул и оглянулся.
- А где все? - переспросил он меня устало, но настойчиво.
- Если здесь я, значит, здесь все, - сказал я. - А остальные, по-моему, в медпункте.
Кутырев глубоко вздохнул и, наверное, подумал, что ему тоже надо бы сходить в медпункт, но у него не хватило сил подняться со стула, поэтому он остался сидеть. И потом, у него было какое-то ко мне, как это я чувствовал, очень важное дело. Я с жалостью смотрел на Кутырева и думал: "Да, а ведь это только мой перигей, и даже не перигей, а, так сказать, самое его начало".
Кутырев, видимо, понял мой взгляд, поэтому он опять вздохнул и сказал:
- Укатали сивку…
Он даже не мог договорить до конца пословицу.
- Укатали сявку, - поправил я Кутырева.
Я прислушался к своему пульсу и к артериальному давлению, проверил аппетит - он у меня был сейчас просто волчий - и подумал: "Всё в норме, всё в абсолютной норме, самочувствие сверхкосмонавта Юрия Иванова прекрасное!"
Затем я опять хотел погрузиться в изучение ораторского искусства и красноречия, но Кутырев опять отвлёк меня.
- Слушай, Иванов, - сказал он как-то тускло и без особых красочных прилагательных, которые он обычно любит употреблять. - Я, значит, и группа товарищей решили называть наш кинолюбительский кружок "Весёлый тир". Знаешь, вот есть фотоохота - это когда человек стреляет по животному миру не из ружья, а из фотоаппарата. Так вот мы тоже решили стрелять по живым мишеням, но из киноаппарата. Как ты на это посмотришь?
Я понимал, к чему клонит Кутырев, и прекрасно догадывался, что это они снова меня избрали мишенью для своей киноохоты. Я хотел сказать Кутыреву, по своим, мол, стреляете, но не сказал, только подумал, а сказал вот что:
- Значит, всю жизнь будешь последним делом заниматься, Кутырев?
- Почему последним? - удивился Кутырев.
- Да потому что, - объяснил я, - ты же знаешь, всякий юмор там, всякие басенки, побасенки, всякие шаржики-маржики, пасквили-масквили обычно помещают на последних страницах каких-нибудь там журналов и газет, а раз помещают на последней странице, то, значит, это дело-то последнее.
- Ну, так ведь ты-то, Иванов, ты вот как раз на четвёртых страницах и будешь работать в жизни, так что мы с тобой, в общем, одним делом будем заниматься, - ответил мне Кутырев.
- Значит, ты думаешь, что я работаю и буду работать на четвертую страницу? - спросил я Кутырева.
- А на какую же еще? - удивился Кутырев.
- А ты не уверен, что я работаю даже не на первую страницу, а на ту, которая перед первой? - спросил я снова Кутырева.
- Перед первой, - ответил Кутырев, - никаких страниц не бывает. Это только в научно-фантастических романах, может быть, бывает ещё какая-то страница перед первой. Но не в этом дело.
- Вот именно, говори дело, Кутырев! Что тебе от меня надо?
- Мы хотим на тебя киносатиру снять. - С этими словами Кутырев достал из портфеля несколько страниц, отпечатанных на машинке.
- Разрешение надо спросить, разрешение у товарища Иванова, понимаете ли, а потом уже шаржики-маржики свои делать, - отрубил я.
- Так я вот и говорю с тобой, вроде как бы спрашивая разрешения, - стал оправдываться Кутырев.
Я покосился на листки в руках Кутырева, вероятно это и была киносатира на меня, и строго сказал:
- И вообще неправильно формулируете свои мысли. Надо говорить не "мы хотим", а "нам пришла в голову глупая идея" или "мы с ребятами уже давно мучаемся дурью!".
Кутырев обдумал мою поправку и нехотя согласился.
- Ну хорошо, - сказал он, - нам пришла в голову глупая идея, и мы давно мучаемся дурью… снять на тебя киносатиру, то есть выстрелить по тебе из киноружья.
- А что это за киносатира? - спросил я строго.
- Да так, небольшой сюжет из твоей прошлой жизни и будущей под названием: "Звонок на перемену, или Что было бы, если бы Юрия Иванова назначили старостой класса".
- Покажи текст! - приказал я.
Кутырев с готовностью протянул мне листки бумаги.
Товарищи потомки, во избежание фальсификации всего что я прочитал, прилагаю к моим воспоминаниям текст, сочиненный Борисом Кутыревым, и затем продолжу свои воспоминания.
Звонок на перемену, или Что было бы, если бы Юрия Иванова назначили старостой класса
Фальшиво напевая "Когда я на почте служил ямщиком…", Юрий Иванов подметает сцену перед занавесом. Вбегает Миша Холин.
Миша. Иванов, хватит тебе мести, первого урока не будет.
Юрий. А что будет?
Миша. Перевыборы старосты!
Юрий. Миша, мне у тебя прическа нравится… Может, мне сделать такую…
Юрий и Миша скрываются за занавесом. Из репродуктора, висящего на авансцене, доносится шум. Голос: "Предлагаю выбрать старостой класса Юрия Иванова. Он хорошо учится, дисциплина у него томе хорошая, скромный, деловитый, в общем, хороший парень… Кто "за"? Прошу поднять руки!.. Единогласно! Принимай дела, Иванов! Поздравляем!.." Снова шум.
Занавес открывается.
Миша. Все свободны!
Коля. Кроме участников концерта. Уточним программу… и кое-что подрепетируем…
Маша. Я думаю, по поводу программы надо с Ивановым посоветоваться, он теперь староста - значит, это его тоже касается…
Зоя. Правильно!
Коля. Согласен. Юра Иванов, иди сюда!
Юрий. Я здесь. В чем дело?
Коля. Юра, сегодня вечером выступает наш кружок самодеятельности.
Юрий. Ну и что?
Миша. Каждый участник концерта составил программу, а какая из них лучше, мы не знаем, решили с тобой посоветоваться. Как ты думаешь, с чего лучше начать концерт? Маша предлагает с художественного чтения, а Зоя - с пения.
Юрий. Ребята, ну какой же я вам советчик? Концерт меня не касается…
Коля. Что значит - не касается? Ты староста. Руководитель. Вот и начинай. Тебя теперь всё касается. Так с чтения или с пения начинать?
Юрий. Ребята, консерватории я не кончал, в пении я ничего не понимаю. Мне медведь на ухо в детстве наступил, так что… И вообще… я простой ученик.
Коля. Ну, положим, ты, Юрий, был простой ученик, а теперь ты наш староста, и у тебя уже есть стаж руководства нашим классом…
Юрий. Ну какой стаж, ребята, у меня… Я староста-то всего пять минут…
Серёжа. Всего пять минут!.. Ты хочешь сказать, целых пять минут стажа!
Маша. А у нас, например, ни одной минуты.
Серёжа. Соображаешь?.. Поэтому тебя уже и уважают в классе, и уже ценят твое мнение.
Юрий. Ценят уже, говоришь?
Серёжа. Очень ценят.
Юрий. И меня всё касается?
Миша. Старосту всё и должно касаться.
Коля. С тобой уже считаются. Больше того, твоим мнением уже дорожат.
Юрий. (с достоинством). Это ты, Коля, хорошо сказал… удачно… Со мной уже считаются. Моим мнением уже дорожат.
Вадим. В конце концов, ты же умница.
Юрий. Это верно, я умница.
Лена. У тебя есть вкус, Юрий.
Юрий. Что есть, то, кажется, есть… Кто хочет ещё что сказать?
Коля. У тебя верный глаз и лёгкая рука. Поэтому тебя в классе уже пять минут ценят!
Юрий.(смотрит на часы) Пять минут и сорок секунд! Прошу выражаться поточнее.
Миша. Скажу больше, тебя, Юрий, уже в нашем классе любят! Да, да, любят и даже гордятся…
Юрий. Стой, стой! Повтори, как ты сказал. Меня… что?
Коля. Тебя любят.
Юрий. Мной… что?
Коля. Тобой гордятся!
Юрий. А почему?
Миша. А потому, что у тебя есть… это… Ну, как её…
Юрий.(подсказывает) Ярко выраженная индивидуальность у меня есть. И я, как староста седьмого класса "А", что?
Коля. И ты… как староста, просто… это самое…
Юрий.(подсказывает) Яв-ле-ние!
Миша. Точно… Явление…
Юрий. Я - личность!
Коля. Безусловно! Если бы ты не был личностью, разве бы тебя выбрали…
Юрий. Не возражаю…
Коля. Вот поэтому мы с товарищами и решили посоветоваться с тобой, то есть решили вместе программу концерта…
Юрий. Вместе, значит? Ну, ну, давайте, давайте, попробуйте вместе. Посмотрим, как это у вас получится… (Многозначительно расхаживает по сцене) Ну, говорите вместе. Что у вас там?
Серёжа. Здравствуй!.. Мы тебе уже двадцать минут растолковываем… Вот программы, мы не знаем, на какой остановиться…
Юрий. Попрошу с уважением, с уважением попрошу… Мы ещё на одной парте с тобой не сидели… так что на "вы" попрошу…
Серёжа. Пожалуйста… Юрий, но мы с тобой, то есть я с вами шесть лет сидел на одной парте…
Юрий. Сидел, а больше сидеть не будешь… Трифонов, Воробьёв!
Голоса. Здесь мы!
Юрий. Возьмите у завхоза пилу и… отпилите…
Голоса. Что отпилить?
Юрий. Часть моей парты от его.
Голоса. Да, но…
Юрий. Выполняйте!
Трифонов и Воробьёв убегают.
(Ставит стул на стол, влезает на стол, садится на стул) Вместе захотели! Никаких вместе, понятно? Я достаточно вырос на ваших глазах, чтобы решать самостоятельно все вопросы нашего класса. Как-никак незаурядное явление - староста, а не какой-нибудь там простой ученик… (Читает программы и рвёт их) Ерунда… Глупости… Примитив… Сейчас я вам составлю программу…
Коля. Хорошо, Юрий, составляй, но тогда разреши помочь тебе советом.
Юрий. А ты кто такой, чтобы мне советовать?
Коля. Я твой товарищ по седьмому классу "А".