Марина Ивановна никогда бы на Севере не жила. Там комары съедят. Прямо живьём. От них на Севере не спасёшься. Как там люди живут? А у нас, в Туркмении, хорошо, комаров у нас нет. Только солнце. Солнце для человека полезно. Песок тоже полезный, он чистый. Люди за песок деньги платят, чтобы на нём лежать. А у нас лежи сколько хочешь! За так. Некоторым, наверно, деньги девать некуда, так они в Болгарию едут. Марина Ивановна ни за что не поехала бы.
- Мама с папой на золотом пляже там будут лежать, - хвастается Арина.
- А хоть и на золотом, - говорит Марина Ивановна.
- Но там же море, - говорит Надежда Георгиевна.
- А что - море?
Марина Ивановна море видела, в Красноводске. Подумаешь - море, удивили! Всю ночь шуршит, спать только мешает. Без толку катается в берегах. Зряшняя вода, вот что такое море. Если бы канал!
- У нас канал есть, - говорю я.
Море я, конечно, не видел. Но канал у нас есть, пусть Аринина тётя не думает. Конечно, не в заповеднике, но канал есть.
- А откуда вы воду берёте? - спрашивает Надежда Георгиевна.
- Нам в цистернах привозят, - говорит Марина Ивановна. - У нас вода всегда есть, не то, что раньше. В таз сколько хочешь налей и купайся. Вода у нас мягкая, от неё волос блестит. Вон у Ариночки как блестит!
У Арины, конечно, блестит, её тётя сразу согласилась. Она Арину совсем другой представляла. По письмам. Совсем маленькой. Куклу ей привезла. А Арина вон какая большая. В куклы, наверное, уже не играет.
- Играю, - говорит Арина.
- Я тоже в куклы играю, - говорит Витя. - Но лучше в танк. Ты танк мне привезла?
Танк Аринина тётя не привезла, она не знала.
- А пластилин привезла? - говорит Арина.
Пластилин Надежда Георгиевна привезла. Целых десять коробок. Она нас всех представляла себе другими. Меня, Витю, Арину. А мы вон какие! Она боялась, что вообще Арину не узнает. Ведь она её очень давно видела. Но на перроне она Арину сразу узнала. Арина так на сестру похожа! Аринина мама, оказывается, сестра Надежды Георгиевны, их даже в детстве путали. Поэтому она Арину узнала.
- Вы у меня в Москве были, когда тебе только-только год исполнился, - говорит Надежда Георгиевна. - Ты, конечно, не помнишь.
Как же Арина может помнить, если она совсем маленькая была.
- Я помню, - вдруг говорит Арина.
- Ну что ты, Аришка, помнишь? - смеётся Надежда Георгиевна. - Может, ты Красную площадь помнишь, как мы тебя в коляске везли? Или Третьяковскую галерею? Так разоралась там, что пришлось сразу уйти.
Нет, Арина Красную площадь не помнит. Никакой галереи она тоже не помнит. Она просто помнит, как они были у тёти Нади.
- Я тебя помню, - говорит Арина.
- Ничего ты не можешь помнить, - улыбается Аринина тётя. - Тебе просто кажется.
- Я помню, как ты мне мишек давала играть, - говорит Арина. - На шнурочке.
Тут Аринина тётя очень удивилась.
- Постойте, - говорит. - Это что же такое? Правда. Была у меня такая игрушка. Я её даже с собой на Север брала, потом потеряла.
Вот как Арина помнит.
А Надежда Георгиевна ей не верила.
Аринина тётя подумала, потом опять говорит:
- Нет. Это тебе, наверное, мама рассказывала. Про мишек.
Вот она какая, никак не верит.
- Я сама помню, - говорит Арина. - Три мишки на шнурочке.
- Предположим, что три, - говорит тогда Аринина тётя. - А какого цвета мишки, случайно, не помнишь? Раз уж ты всё у нас помнишь!
Вот она как сказала. И ещё смеётся.
Этого, уж конечно, Арина не помнит, я просто уверен. Разве запомнишь - какого цвета! Я как-то мячик потерял. Папа спрашивает: "Ты какой потерял - синий или красный?" Чтобы легче искать. А я и не помню какой. Потерял - и всё. Потом красный на веранде нашли, значит, я синий потерял.
Арина молчит. Я тогда говорю:
- Наверное, эти мишки красные были…
- Да нет, - смеётся Аринина тётя, - не красные.
А Арина молчит. По шпалам за папой прыгает и молчит.
- Значит, синие, - говорю я.
- Не всё ли равно, - говорит Марина Ивановна. - Совсем голову задурили ребёнку. Нашли что вспомнить.
Тут Арина остановилась и говорит:
- Ага, вспомнила! Один мишка розовый был, второй - голубой. А третий я плохо вспомнила, кажется, фиолетовый…
Аринина тётя даже руками развела.
- Верно, - говорит. - Представьте себе: верно! Именно такое нелепое сочетание было. Как она может помнить?
- Н-да… - говорит папа. - Вот это память!
Вот у Арины какая память! А никто не верил. Один я верил.
- Память вообще тёмная штука, - говорит дядя Володя. - Вон я про известного разведчика прочитал. Он будто бы ещё в коляске лежал, а рядом, на обоях, телефон был записан. И больше он этого телефона не видел. А потом, взрослый уже, вспомнил и позвонил, когда надо было… Честное слово, в серьёзном журнале читал, - смеётся дядя Володя.
- Я нашему Виктору буквы один раз показала, - говорит тётя Наташа. - Давно уже. И что вы думаете? Вчера Мурад газету читает, а Виктор подходит и сразу тычет пальцем. "Это, говорит, "дэ", это, говорит, "ю"". С одного раза запомнил.
- Почему с одного? - говорит папа. - Может, он ежедневно все газеты просматривает. Верно, Витя?
- "Пэ" ещё, - говорит толстый Витя.
- Значит Аринка имеет шанс стать разведчиком, - говорит Надежда Георгиевна. - Будешь разведчиком, Аришка?
- Не буду! - говорит Арина.
- Зря отказываешься, Арина, - смеётся папа.
- Я буду известный художник, - говорит Арина.
- Будь, мы не возражаем, - говорит папа.
Я бы разведчиком согласился. Но у меня такой памяти нет, мне и не предлагают. Буквы я знаю, конечно, кто их не знает. Подумаешь - буквы!
- А мы ужинать будем? - спрашивает Витя.
- Безусловно, будем, - говорит папа. - Гляди, Виктор, веселей! Впереди у нас праздничный ужин.
КТО ЖЕ ЭТО ТАМ, У ПЛИТЫ?
У нас сегодня ужин такой - мы сома будем есть.
- Неужели сом в пустыне живёт? - удивляется Надежда Георгиевна. - Это же рыба.
Конечно, рыба! С усами. Сом пятнадцать килограммов весит. Папа его в лаборатории взвешивал, и он прыгал на весах. Я хотел за хвост подержать, так сом меня ударил хвостом. Такой сильный! Он в канале живёт. Охотится там на уток. Как утку увидит, выскочит из воды и схватит. Нам Боря рассказывал. Боря ехал мимо канала и поймал этого сома. Хорошо, что в кузове бочка была. Боря сома сразу в бочку пустил. А то бы он его живым не довёз. Мы с Ариной никогда раньше сома не видели.
- Я тоже хочу посмотреть, - говорит Надежда Георгиевна.
Но сом уже жарится, такая жалость.
- Зато будете есть, - говорит папа. - Это даже лучше.
Марина Ивановна сначала Боре сказала, что он сома зря привёз. Она рыбу не ест и готовить её не умеет. Не песчаная это еда - сом. Лучше бы Боря зайца привёз. А дядя Володя как раз мимо шёл, говорит: "Выбросить его - и дело с концом". Тогда Марина Ивановна говорит: "Пробросаешься! Ещё чего - выбросить!" Нет уж. Раз Боря этого усастого обормота привёз, придётся делать праздничный ужин.
И сделала.
- Где накрывать? - говорит Марина Ивановна. - На улице?
У нас стол перед домом стоит. У него ножки прямо в песок врыты, крепко стоит. И скамейки тоже врыты, очень удобно. Мы за этим столом все вместе обедаем. Он большой. Марина Ивановна его с мылом моет, и стол блестит. Потом она его скребёт ножом. И стол совсем уж блестит. Мы за него все сразу садимся. Арина, мой папа, дядя Володя, толстый Витя, тётя Наташа, дядя Мурад, Вета с метеостанции, шофёр Боря и я. Если кто-нибудь к нам приехал, он тоже садится. У нас ещё табуретки есть, места хватит.
В комнате мы редко обедаем. Если только дождь. Или, например, песчаная буря. Песчаные бури, конечно, у нас часто. Но ведь не каждый день. А за этим столом мы сидим каждый день.
- Где накрывать? - опять спрашивает Марина Ивановна.
- А вот мы сейчас метеостанцию спросим, где накрывать, - говорит папа. - Вета, как там насчёт дождя?
Вета покраснела и говорит:
- Нимбостратусов нет, Алексей Никитич…
Вета всегда краснеет, когда с ней разговаривают. Она самая молодая, вот почему она краснеет. Она ещё стесняется. Вета в прошлом году только школу окончила и приехала к нам на метеостанцию. Если я с Ветой разговариваю, она не краснеет. Чего ей краснеть, я ещё моложе. А вот когда с ней разговаривает мой папа, Вета краснеет. Потому что папу она уважает. Больше всех уважает.
Ещё бы! Он Вету нашёл! Если бы не папа, её бы в живых давно не было, Вета сама говорит. Она столько раз это говорила, что я уж наизусть выучил.
Папа вот как её нашёл. Вета на градиентные наблюдения пошла, а тут поднялся ветер. У нас ветер так - вдруг поднимется! Сразу. Как налетит. Ничего не видно. Вета термометр потеряла. Не знает, куда идти. Где дом, тоже не знает. Следы замело, песок крутит. Песок на зубах у Веты скрипит. В нос лезет. В уши. Ветер уже сбил Вету с ног. А язык у неё вдруг стал, как щётка. Колючий такой! И не помещается во рту. А воды у Веты нет. Ей Марина Ивановна сколько раз говорила: "Хоть в магазин идёшь, а фляжку держи при себе". Но Вета смеялась. Она думала, зачем ей эта фляжка, когда дом рядом. За домом врыт бак с водой. В кухне чайник стоит. И ещё умывальник висит на столбе, чуть тронешь - сразу брызги летят. Умывальник у нас ужасно брызгучий.
Теперь Вета поняла, что Марина Ивановна была права. Но что толку? Она это поздно поняла. Когда заблудилась в пустыне, тогда поняла. У неё всё равно сил больше нет. Вета села и плачет. И песок ей в рот сразу набился, она уже задыхается.
И тут Вету мой папа нашёл.
- Чего это ты сидишь-посиживаешь? - кричит. - А ну вставай!
Вета не встаёт, плачет. Тогда папа её на себе домой притащил.
На метеостанции сразу хватились, что Веты нет. Все бросились искать. Кричали, стреляли. Никто Вету не смог найти, а вот папа нашёл. Он её без всяких ориентиров нашёл, просто чутьём. Папа пятнадцатый год в пустыне - у него чутьё.
- А какие же стратусы есть? - смеётся папа.
Папа любит у Веты спрашивать про погоду. Ему названия особенно нравятся. Облаков и всего остального. Вета вверх посмотрела и говорит:
- Есть остатки циррусов, Алексей Никитич…
Мне тоже названия нравятся. Циррусы-то я знаю. Я тоже вверх посмотрел. А никаких циррусов нет. Небо высоко над нами стоит. Совсем чистое. Только с краю как будто белые пёрышки. Одно. Два. Разве это циррусы? Просто пёрышки. Дождя уж, во всяком случае, быть не может. У нас дождь редко бывает. Я говорю:
- Не будет дождя.
- А как насчёт снега? - говорит папа.
Снег у нас и зимой редко идёт. И на лету тает. Мы с Ариной прямо языком его ловим. А то и забудешь - какой снег.
- Значит, будем на улице ужинать, - говорит папа. - Все крупные специалисты высказались "за".
Вета, конечно, покраснела.
Дядя Володя уже сковороду несёт. Он её еле тащит, такая огромная. Сом на сковородке трещит и маслом брызгает на дядю Володю.
- Крокодилы, за стол, - говорит папа.
- Чур, я рядом с тётей Надей, - говорит Арина. Конечно, это её тётя. Но мне тоже хочется рядом:
- Чур, я рядом с Надеждой Георгиевной!
- Только не подеритесь, - говорит папа.
- Сом стынет, - говорит Марина Ивановна.
Вдруг Арина тарелку от себя отодвинула и говорит своей тёте:
- Почему Лёдик тебя "Надежда Георгиевна" зовёт?
- Как почему? - отвечает папа. - Потому что она - Надежда Георгиевна. Я её тоже так зову. И все так зовут.
- Нет, - говорит Арина. - Она тётя Надя.
- Это она тебе - тётя, - говорит мой папа, - а не Лёдику.
- Нет, и Лёдику, - говорит Арина.
- Конечно, конечно, - говорит Надежда Георгиевна. - И Лёдику тоже. Алексей Никитич, оставьте, мне только приятно.
- Он уже не маленький, - говорит папа. - Может взрослого человека называть по имени-отчеству. Пусть привыкает. А то все кругом дяди-тёти. Сосунок какой!
- Я тогда тоже буду "Надежда Георгиевна" называть, - говорит Арина. - Я тоже не маленькая! Я Лёдика на три дня старше!
- Но она тебе родная тётя, Ариночка, - говорит Марина Ивановна.
- И Лёдику родная, - говорит Арина. - Мне же Лёдик родной!
Вот как Арина им всё объяснила. Она мне родная! Мы в прошлом году ездили в Ашхабад, так все в поезде говорили: "Посмотрите, какие эти братишка с сестрёнкой дружные". Потом один дядя говорит: "Вы, наверное, близнецы?" Арина говорит: "Конечно, мы близнецы. Я только на три дня Лёдика старше". Все в поезде как засмеются!
Но Арина правду сказала - она на три дня старше. Папа пришёл, ему говорят: "Какие у вас ребята забавные". А он говорит: "Они у меня такие".
- Логично, Арина, - говорит дядя Володя.
- Вообще-то, конечно, - говорит и папа. - Тут возражать трудно. Лёдик, несомненно, тебе не чужой.
- Ага, - говорит Арина. И тарелку сразу к себе подвинула.
- Хоть бы вот так-то на всю жизнь осталось, - говорит Марина Ивановна. И смотрит на нас с Ариной. И глаза себе трёт, у неё глаза на мокром месте, она сама сказала.
- Ладно, - разрешил папа. - Зови как хочешь.
И мы сразу сома стали есть.
Зря Марина Ивановна Борю ругала. Сом вкусный. В нём костей совсем нет, одно мясо. Марина Ивановна никогда рыбу не ест, но этого сома она бы каждый день ела, только давай. Особенно печень. У сома печень по вкусу прямо, как дичь, лучше зайца. Зайцы нам уже надоели, мы их всю жизнь едим. А сом нам не надоел, особенно печень.
- Совсем белое мясо, - удивляется тётя Надя.
- Сомятина, - говорит папа, - это вещь!
- Тиной малость припахивает, - говорит дядя Володя. - Предлагал выбросить, правильно предлагал. Кто у сковородки? Подкиньте-ка мне ещё кусочек. Побольше.
- И я бы ещё попросила, - говорит дядя Мурад.
Он так про себя говорит: "Я пошла", "Я бы попросила". Потому что дядя Мурад туркмен, он русский язык уже взрослым выучил. Иногда, конечно, он ошибается. Если бы мы по-туркменски заговорили, туркмены бы прямо животы надорвали, так папа считает. У туркмен язык очень трудный. Папа, правда, с дядей Мурадом разговаривает по-туркменски. И дядя Мурад не смеётся. Он потому не смеётся, что очень деликатный, так папа думает. Мы, конечно, тоже не смеёмся, когда дядя Мурад говорит: "Я бы попросила". Чего тут смешного? Он же понятно говорит.
Все добавки взяли.
- Теперь кофейку бы, - говорит тётя Надя.
Марина Ивановна даже расстроилась.
- У меня только чай, - говорит. - Я же не знала.
Мы, в Туркмении, кофе совсем не пьём. Мы пьём чай. Мы зелёный чай пьём, он вкуснее, с чёрным его никак не сравнишь. От него сила. Мы с Ариной от зелёного чая вон как быстро растём. Надо только зелёный чай уметь заварить.
Марина Ивановна умеет его заварить. Мой папа тоже умеет. И дядя Мурад. А без зелёного чая в нашей жаре пропадёшь, мы только чаем спасаемся.
- Никогда не пила, - говорит тётя Надя.
- Если человек привык к кофе, - говорит Марина Ивановна, - значит, надо кофе сварить.
- Я с удовольствием попробую чай, - говорит тётя Надя.
Так ведь кофе одна минута сварить. У нас теперь газ. Нам газ в баллонах привозят. Такое удобство! Иногда, правда, не привозят, тогда мы на плите готовим. Как раньше. Но сейчас нам как раз привезли баллоны. Только Марина Ивановна боится, что она как-нибудь не так кофе сварит.
- Если позволите, я сама сварю, - говорит тётя Надя.
У нас кухня в сторонке, там гараж раньше был. Всякие запчасти лежат и ещё кухня. Марина Ивановна хотела тёте Наде показать, где какие кастрюльки. Но тётя Надя сказала, что сама разберётся.
- Ну, хозяйствуй, - говорит Марина Ивановна.
Она вообще-то не очень любит, когда чужие люди на кухне толкутся и всё не на место ставят. Но тёте Наде она разрешила.
И тётя Надя в кухню пошла.
Вдруг она обратно идёт. Быстро так. И говорит:
- Отличная кухня. Только кто-то там лежит у плиты.
- Как - у плиты? - удивилась Марина Ивановна.
- Как ты думаешь, Володя, - спрашивает папа, - кто бы это там мог лежать, у плиты?
- Ума не приложу, - говорит дядя Володя. И быстро идёт в кухню.
- Никто, по-моему, там не может лежать, - говорит папа. И идёт за дядей Володей, быстро так. Прямо бегом.
Мы все сразу вскочили.
У нас кухня просторная. А плита далеко стоит в углу. Дядя Володя к плите нагнулся, нам только спину видно. И говорит кому-то:
- Пригрелась, моя хорошая. Как ты возле газа пригрелась - ого-го…
Потом дядя Володя вдруг как отскочит назад.
И папа отскочил. Кричит нам:
- Ближе не подходите! Спугнёте!
Тут я слышу, будто кто-то мячик надувает: "Уфффф!" И ещё: "Уфффф!"
- Ой, - говорит тётя Надя, - это змея…
Конечно, змея. Теперь все увидели. Она у стенки лежит, голову высоко подняла и не знает, куда бежать. Мы дверь загородили, а в стенках тут щелей нет, пол бетонный.
Я её сразу узнал. Это змея эфа. Такие пёстрые штучки на ней, как цветочки. Я её сколько раз видел. Например, видел так. Мы с папой на почту пошли, он говорит: "Погоди-ка, кажется, удавчик ползёт. Он нам нужен".
Нагнулся и роет в песке руками. Вдруг отпрыгнул и мне кричит: "Стой! Не дыши!" Я слышу: где-то надувают мячик. Близко где-то. Рядом. Я не дышу. Потом у моей ноги что-то чирк! И уже нет. Она у моей ноги проскочила, я не дышал. Больше уже не могу не дышать. Ка-ак дохну! Папа говорит: "Видал? Эфа. А я за удавчика принял, вот смех-то".
Эфа вдоль стенки бежит. И на нас смотрит.
- Скорей, - говорит папа. - Мешок нужен!
- Обойдёмся, - говорит дядя Володя.
И вдруг разувается. Что это он? Босиком, что ли, удобней эфу ловить? Он кеды снял. Потом снял носок, а кеды обратно надел. Кричит:
- Давай пока в носок!
- В носке она ещё не сидела! - говорит папа.
Только она никак не хочет в носок. Ей, наверное, непривычно. Если бы в клетку. Или в мешочек! Папа её с трудом в носок запихал. И затянул шнурком от кедов.
- Совсем разула меня красавица, - сказал дядя Володя. Замахал носком, побежал в лабораторию.
- А вы чего стоите? - сказал папа. - Чай небось остыл. Мы только глянем и тоже придём.
Они, правда, быстро пришли.
Чай ещё не остыл. Тётя Надя тоже чай с нами стала пить. Ей почему-то расхотелось кофе варить.
- Не зря она к кухне жалась, - смеётся дядя Володя. - Я такой тощей змеи на воле ещё не встречал.
- Вы её не убили? - говорит тётя Надя.
- Зачем? - удивился дядя Володя. - Пускай посидит отдохнёт. Потом выпустим.
- В заповеднике никого не убивают, - говорит папа. - Сами никого не убиваем и другим не даём.
- Я почему-то думала, - говорит тётя Надя, - что на ядовитых змей это не распространяется.
Странно, почему она так думала.
Ядовитые змеи как раз очень полезные. Из яда лекарство делают, разве она не знала?
- А эта… эфа… она опасная? - спрашивает тётя Надя.
- Как вам сказать, - говорит папа. - Считается смертельной.
- А на самом деле?
- На неё наступать нельзя, - говорит Арина. - Она у нас на крыльце лежала, так я не наступила.
- А я наступлю, - говорит Витя. - А я наступлю!
- Спать уже хочет, - говорит тётя Наташа.