* * *
- Маленькому барину фриштык принес! - сообщил гимназический сторож Онуфрий, которого "старшие" прозвали "президентом" за его внушительный вид.
И "президент" поставил на стул у дверей объемистую корзину с завтраком, привезенную из дому Счастливчиком и monsieur Диро.
После арифметики следовал урок Закона Божия, во время которого батюшка не спрашивал никого, а рассказывал то, что надлежало выучить к следующему разу. Потом было пение. Мальчиков повели в зал. Преподаватель пения, ударяя по клавишам рояля, приказывал гимназистам петь каждую ноту, издаваемую инструментом.
Еще пели по нотам: "до, ре, ми, фа, соль, ля, си" и обратно. Этот урок понравился Счастливчику; было весело и нетрудно тянуть голосом вместе с другими.
Наступила большая перемена. Мальчики завтракали: кто - у себя на скамейке, кто у окна. Завтраки у них были простые: у кого булка с ветчиной, у кого - кусок колбасы, укого - бутерброд с холодной котлетой или просто кусок вчерашнего пирога. Был и десерт: яблоки, леденцы, сухое пирожное. Некоторые ушли пить чай вниз, в раздевальную. Скромные завтраки эти приносились в уголке ранца или в кармане, тщательно завернутые в бумажку заботливыми родными, матерями, воспитательницами, прислугою. Не мудрено поэтому, что появление громадной корзины с "фриштыком" произвело суматоху. Все мгновенно позабыли о собственной еде и собрались вокруг стула, на котором стояла злополучная корзина.
Впереди всех очутился Подгурин.
- Братцы! Да никак здесь на всю артель прислано! - крикнул он весело и, потирая руки, схватился за бечевку, которой была nepeвязана корзина. - Славное, значит, выйдет угощение.
- Не надо трогать! Это не тебе! Это новенькому принадлежит! - прозвучал обычно тихий, а теперь взволнованный голосок Голубина.
- Ну, ты, шиш, потише! Так залимоню, что от тебя только мокро останется! - сердито крикнул "Верста", как называли в гимназии чрезвычайно высокий рост Подгурина.
- За Ваше здоровье, Ваше королевское величество.
- Не суйся, голубчик, не в свое дело! - насмешливо остановил его, поблескивая своими калмыцкими глазами, Бурьянов.
- Но нельзя же, нельзя брать чужое! - возмущался Голубин.
- А тебе жаль, что ли? Да ты не бойся, малыш, мы не возьмем, мы только попробуем! - расхохотался "Верста".
- Янко! Янко! Курнышов! Курнышов! - громко позвал Голубин обоих своих приятелей, благородных и рыцарски честных мальчиков.
Но ни Хохла, ни Помидора Ивановича не оказалось в классе. Вокруг корзины толпились по большой части приятели Подгурина и Бурьянова и были сами не прочь узнать, что за обильный "фриштык" привез новенький из дому.
- Постой, я побегу искать Янко и Курнышова. Они заступятся, они не позволят им распоряжаться чужими вещами! - горячо воскликнул Голубин и, оставив Киру, с которым не разлучался во все перемены между уроками, бросился в коридор отыскивать обоих мальчиков.
Счастливчик остался стоять, спокойный по своему обыкновению, и невозмутимо следил за тем, что будет дальше с его корзиной.
* * *
Следил, впрочем, не один Кира. Следило десять пар любопытных детских глаз за тем, как под быстрыми руками исчезали веревка и бумага, обвязывающие и обматывающие огромный пакет. Подгурин сорвал последнюю обертку.
- Вот тебе раз! Целое царское угощение! - произнес он восторженно и живо поднял крышку судка, в котором были тщательно уложены две куриные котлетки с гарниром.
Еще минута - и замазанная в чернилах рука Версты протянулась к котлете. Он вытащил ее из судка, пачкая в соусе руки, и отправил в рот.
- За ваше здоровье, ваше королевское величество! - комически раскланялся он перед Счастливчиком.
Начало было сделано. Вслед за одним угощением отведалось и другое. Теперь уже не один Подгурин хозяйничал в корзине. Бурьянов тоже запустил в нее руку, открыл другую крышку и, вытащив порядочный кусок рыбы из другого судка, принялся уничтожать ее с завидным аппетитом.
Их примеру последовали другие мальчики. Один схватил бутылку с какао, уложенную самым тщательнейшим образом заботливыми руками няни, точно птица в гнездышко из ваты и, отвернув пробку, вылил все содержимое из бутылки себе в рот. Другой схватил грушу, третий - плитку шоколада. И в какие-нибудь пять минут от съестных запасов, привезенных Счастливчиком из дому, осталась только пустая корзина.
- У вас дома всегда так здорово едят? - осведомляется Подгурин, облизывая губы.
- Что? - недоумевает Счастливчик.
- Вкусные, говорю, блюда такие у вас всегда готовят?
- Всегда!
- Ах, ты, хвастунишка! Дай ему щелчок по носу, кто стоит поближе! - хохочет Бурьянов.
- Нет, нет, подожди, Бурьяша, - смеется Подгурин, - мы его поисповедуем раньше. Пускай поврет.
И он делает такую лукаво-смешную физиономию, что все мальчики фыркают со смеха.
- Я никогда не лгу, - серьезно говорит Счастливчик.
- Уж будто? - щурится Бурьянов. - Не врешь? А ну-ка побожись, лилипут-девчонка! Побожись, что не врешь.
- Божиться грешно, - спокойно возражает Кира, - очень дурно божиться, особенно по пустякам.
- Ах, ты, святоша! Божиться грешно, видите ли, а хвастаться не грешно, скажешь? - не унимается Подгурин.
- Я не хвастаюсь!
- Врешь! А ну-ка повтори, что у вас каждый день едят за завтраком такую рыбу, компот, котлеты.
- Да, у нас всегда такие завтраки! - спокойно отвечает Кира, не понимающий, почему к нему так пристает этот долговязый мальчик.
- И одет ты всегда так хорошо?
- Как хорошо? - изумился Счастливчик.
- Ну, вот как на экзамене одет был: в бархат и кружева, точно его величество принц китайский! - говорит Подгурин.
- Я не видел, как одевается принц китайский, - говорит Счастливчик, - но бабушка любит, когда на мне бархатный костюмчик с кружевным воротником. Теперь я гимназист и носить его не буду больше. У меня форма, - заключает он.
- Не форсись, гимназист! Не гимназист ты, а девчонка или просто лохматая собачонка, или овца! - сердито крикнул Бурьянов и неожиданно дернул Счастливчика за волосы.
- Ай! - вскрикнул Счастливчик. - Мне больно!
- Коли больно, не держи себя вольно, - ухмыльнулся Бурьянов.
Другие мальчики вторили Калмыку, как они уже успели прозвать Бурьянова за его маленькие глаза и монгольские скулы.
- Эка неженка! Крикун! Волосок тронуть нельзя! Подумаешь тоже!
- Оставьте его, братцы! Я его живо от хвастовства отучу, - повысил голос Подгурин. - Эй, ты, левретка, овца, кукла нечесаная - резко обратился он к Кире, - небось тебе бабушка на заказ костюм шила?
- Да, на заказ, - отвечал удивленный таким неожиданным вопросом Счастливчик.
- Ишь ты как! Фу-ты, ну-ты, ножки гнуты. А сапоги, поди, из кожи шевро?
- Право, не знаю.
- А белье? Тонкое, поди, дорогое, батистовое?
- Да, тонкое, - спокойно отвечал Счастливчик, - а что?
Оп поднял серьезные глаза на Версту с молчаливым вопросом. "Что, мол, тебе за дело до моего белья и платья?"
- Ага! Ты так-то! Хвастаться вздумал! Пыль нам пускать в нос с первого же дня своим богатством! Так постой же ты у нас! Мы тебя проучим! - закричал Подгурин и, нагнувшись к уху Бурьянова, шепнул ему что-то.
- Ха-ха-ха! - так и покатился со смеха Калмык. - Здорово придумал! Ай, да Подгурин! Молодец!
- Эй, ты, лилипут, снимай, брат, твою амуницию! - решительно проговорил Верста и крепко схватил Счастливчика одной рукой за плечи, а другой изо всей силы рванул его за борт куртки. Две пуговки на вороте отскочили. Тонкое сукно затрещало по швам. Подгурин и Калмык ликовали.
- Что вы хотите делать со мною? - теряя обычное спокойствие, спросил Счастливчик, стараясь запахнуть расстегнутую курточку на груди.
- Ничего особенного, миленький, - корча обезьянью гримасу, пищал умышленно тоненько длинный Подгурин.
- Раздеть тебя хотим. Ничего особеннаго, прелесть моя! Только костюмчик твой снимем, чтобы ты не больно-то форсился своим платьем. Эй, Калмычек, помоги мне справиться с этим франтом! - не переставая гримасничать, поманил Подгурин приятеля.
Вокруг них прыгали мальчики.
- Раздеть, раздеть, конечно! Что, в самом деле, за хвастун выискался! Франт пике нос в табаке! Форсило!
Счастливчик испуганным взглядом затравленного зверька окинул толпившихся мальчиков.
"Неужели это они, те самые, что только что угостились из его корзины? И ни одного расположенного к нему не найдется между ними!.. Все охотно принимают глупую, злую шутку этих двух гадких, злых второгодников. О, если бы можно было уйти домой! Сейчас домой!" - Мучительно сжималось сердце мальчика, но желанию Счастливчика не суждено было осуществиться.
Несколько пар рук протянулось к нему, и Подгурин крикнул:
- Эй, Малинин, иди караулить дверь!
Черненький, как мушка, Малинин, мальчик лет одиннадцати, стремглав помчался к двери класса.
Счастливчика окружили плотнее, схватили за руки, прижали к стене. Чьи-то проворные пальцы стали стаскивать с него куртку, пояс, сапоги, штанишки…
Через какие-нибудь пять минут у доски вместо гимназиста в куртке стоял в одном нижнем белье дрожащий как лист от холода и волнения худенький мальчик.
- Ну, вот, теперь ты и повар! Не хочешь ли сготовить нам обед? - спросил Подгурин, дергая Счастливчика то за волосы, то за рубашку.
- Нет, нет, он не повар, а сенатор! Только сенатор без мундира! Честь имею приветствовать вас, ваше превосходительство! - вторил товарищу Калмык, становясь во фронт перед раздетым Счастливчиком и взяв руку под козырек.
- Вот умора! Совсем, совсем ощипанная левретка! Стриженая овца! Бе-бе-бе-бе! - неистовствовали остальные гимназисты.
Счастливчик стоял у стены. Губы его дрожали, глаза были полны слез.
"Бабушка! Бабушка! Зачем ты меня отдал сюда на такую обиду, на такую муку!"
Вдруг Подгурин наклонился, схватил с пола валявшееся платье Счастливчика и, вскочив на парту, ловко забросил его на лампу, висевшую под потолком.
- Господа, кто желает купить с аукциона эти вещи? Дешево продам! - вскричал Калмык и волчком закружился на одном месте.
Но тут дверь класса широко распахнулась, и карауливший ее Малинин вылетел на середину комнаты.
В класс ворвались Янко, Голубин и Курнышов.
Помидор Иванович на минуту остановился у порога, быстрым взором окинул класс и в один миг понял все происшедшее.
- Ага! Вы все-таки обижаете его! - крикнул он. - Постойте же, мы вас с Янко угостим по-свойски. Только держись!
Засучив рукава своей курточки, он стремительно накинулся на Подгурина.
Синеглазый Ивась Янко, в свою очередь, в два прыжка очутился на спине Калмыка, и… пошла потасовка!
Аля Голубин растолкал мальчиков, пробрался к Счастливчику и, обхватив его за плечи, отчаянно жестикулируя, кричал:
- О, как не стыдно вам! Как не стыдно! Что он вам сделал?! Бессовестные вы все! Это нечестно, гадко, подло!
Но мальчики и сами отлично знали, что во всем происшедшем действительно немного было хорошего.
Они отхлынули от новенького.
А посреди класса уже кипела форменная драка. Янко, Курнышов, Верста и Калмык катались по полу в одной сплошной, отчаянно барахтавшейся куче.
* * *
- Директор идет!..
- Директор! Что делать? Что делать?
На лицах мальчиков отразился ужас. Только четверым драчунам сейчас не было до директора никакого дела: они продолжают кататься по полу, награждая друг друга пинками и тумаками. Тогда Малинин бросается к Помидору Ивановичу и кричит ему в самое ухо, что есть мочи, как на пожаре:
- Директор идет! Понимаешь - директор идет.
- Что? Где? Какой директор? - Тяжело дыша и сопя носом, с вытаращенными глазами, недоумевает Помидор Иванович.
Но ему некогда пояснять.
Десятки рук подхватывают его, ставят на ноги; потом приводят в стоячее положение Янко, Калмыка, Подгурина.
Голубин в это время хватает за руку Счастливчика и кричит:
- Спрячься! Спрячься! Под скамейку! Не то всему классу попадет!
И сам мчится к своему месту.
В классе топот… шелест… возгласы испуга…
Директор идет - это ведь не шутка! Директор идет, а у них раздетый мальчик в классе! Что делать?
Счастливчик, трепещущий, измученный, медленно направляется к своему месту.
- Скорее! Скорее! - кричат ему мальчики с первых скамеек.
Но уже поздно…
На пороге класса стоит директор - высокий, полный, красивый господин, с баками, вроде котлеток.
На лице его не то недоумение, не то испуг.
- Это еще что за явление? - говорит директор и протягивает вперед указательный палец.
Спиною к нему стоит Счастливчик в нижнем белье и носках.
На вопрос директора он оборачивается и, увидя взрослого, почтительно кланяется, шаркнув полуобутой ножкой по всем правилам.
- Это еще что такое? - строгим голосом спрашивает директор.
Подоспевший воспитатель, "дедушка", бочком протискивается к Счастливчику и тревожно спрашивает:
- Где же твое платье, Раев?
Счастливчик хочет поднять руку и показать, где его платье, хочет ответить, что его платье мирно покачивается на лампе под потолком, но в это время между партами пробирается Янко и, очутившись около Голубина, рядом с первой скамейкой, шепчет Счастливчику:
- Только не выдавай!.. Только не выдавай!.. Они все дрянные, гадкие, но ты их все-таки не выдавай!.. У нас выдавать не полагается… У нас правило товарищества… Пожалуйста, не выдавай!
Счастливчик молчит. Его губы сжаты. Глаза полны слез.
- Да что с тобой, голубчик? - тревожно спрашивает его воспитатель. - Отвечай же господину директору, отчего ты раздет.
Голос "дедушки" похож на голос monsieur Диро, и еще он смахивает немножко на "Ами": такой же седенький, старый. И потом он первый приласкал Счастливчика в этих так неласково встретивших его стенах, назвал приветливо "голубчиком", тревожится, сочувствует ему…
Кира, перенесший столько волнений сразу, не выдерживает. Слезы брызгают фонтаном из глаз. Он прижимает голову к синему сюртуку воспитателя и рыдает горько, неудержимо.
Нечасто можно видеть в классе плачущего гимназиста в нижнем белье, похожего на поваренка. Это явление далеко не обычное. Притом мальчик плачет так искренно, так исступленно и так дрожит, что тревога невольно наполняет сердце директора, и он говорит, приближаясь к Кире:
- Ну, ну, успокойся, мальчик! Да расскажи, в чем дело.
Но так как вместо рассказа слышны одни только рыданья и всхлипыванья, директор ровно уже ничего не понимает.
- Да объясните же вы мне, наконец, что случилось? - начиная сердиться, обращается он к классу. Но мальчики стоят, как истуканы, каждый у своей парты, и молчат.
Тогда встает Янко с первой скамейки. Рожица у Ивася сейчас самая плутовская, но брови он хмурит, стараясь быть серьезным. Он оборачивается назад и смотрит на заметно испуганных Подгурина и Бурьянова.
На них лицах написано:
"Не выдай нас, Янко! Пощади! Не выдай!"
Но Янко и без этого отлично помнит, что выдавать товарищей - мерзость. Помнит и то, что директор, Григорий Исаевич Мартьянов, любит его, Янко. Авось поверит его словам и не рассердится.
Ивась обдергивает курточку и говорит, обращаясь к директору, почтительно, но смело:
- Мы, Григорий Исаевич, в перемену бежали завтракать из коридора в класс. И новенький с нами был. Вдруг новенький поскользнулся, упал и прямо на доску боком угодил. Стал плакать и стонать: "Бок больно! Бок больно!" Стал просить нас: "Посмотрите, нет ли раны на боку?" Ну, мы и хотели посмотреть. Сняли куртку и все прочее. А вы и изволили войти как раз в эту минуту.
Янко говорит явную неправду, и директор отлично понимает это. Но Григорий Исаевич Мартьянов - в сущности очень добрый человек и не любит наказывать гимназистов.
Однако он все-таки очень недоволен беспорядком в классе и строго обращается к ученикам:
- Чтобы этого не было в другой раз!.. Слышите! Если кто стукнется, заболеет, нечего самим мудрить! Надо сказать господину воспитателю, и вас отведут к доктору в приемный покой, А ты не плачь и одевайся! Да в другой раз не будь таким дурачком, не позволяй так глупо с собой распоряжаться, - полушутливо обратился к Счастливчику директор и повернулся уже, чтобы уйти, как неожиданно увидел покачивающийся на лампе злополучный костюм гимназиста.
- Кто это осмелился сделать? Это еще что за шалость? Кто посмел забросить на лампу костюм?
Мальчики молчали.
- Ну-с, я жду! - еще строже спросил Григорий Исаевич.
Легкий шум проносится по классу:
- Мы все закинули!.. Мы все виноваты, Григорий Исаевич! - слышатся робкие голоса.
- Как все? Что за чушь! Не может быть, чтобы весь класс! - говорит директор.
- Все!
- Все виноваты до единого? - переспрашивает Григорий Исаевич.
- Все виноваты, все! - звучит дружный ответ.
Директор подходит к Счастливчику, кладет ему руку на плечо.
- Ну, а ты что скажешь, новенький? Кто сделал это? - и он поднял кверху палец, указывая на злополучный костюм.
Счастливчик поднимает голову. На него обращены испуганные лица тех двух злых мальчиков, которые так гадко поступили с ним сегодня. Что если назвать их директору?… Их строго накажут, и больше никогда никто не посмеет обидеть Счастливчика.
Но доброе сердечко Счастливчика выстукивает совсем другое:
"Ну, пожалуешься ты на них, ну, накажут их строго, и что ж? Легче от этого будет? Сестра Ляля постоянно говорит: "Надо прощать врагов, тогда только и будет хорошая, светлая, радостная жизнь на земле".
И при этой мысли теплая волна вливается в душу. Хочется простить и Версту, и Калмыка, всем сердцем простить.
Директор внимательно смотрит на заалевшее лицо Счастливчика.
- Ну, что же? Кто закинул твой костюм? - спрашивает директор. - Дождусь я ответа?
Кира делает над собой невероятное усилие. Он не привык ко лжи. Но сейчас, когда надо спасать товарищей, приходится поневоле говорить неправду.
- Все… - говорит Счастливчик, - все закинули, весь класс…
И помолчав немного, неожиданно добавляет к полному изумлению присутствующих:
- И я тоже!.. И я закидывал тоже на лампу мой костюм…
Это вышло так неожиданно, что директор, воспитатель и весь класс смотрят на Счастливчика изумленно.
Директор понимает, что он сказал неправду, но он доволен новеньким, который не хочет платить злом за зло. А что новенькому причинили зло - в том директор теперь уже не сомневался. Недаром же так горько плакал Счастливчик.
Директора точно что подтолкнуло к Кире. Он взял его за руку, притянул к себе, откинул ему кудри со лба.
- Вот это надо убрать завтра же! - произнес он, указывая на его волосы, - и помни, что в гимназии нельзя быть такой росомахой и позволять с собой делать, что только вздумается. А вы все, в наказание за шалость, останетесь на час после уроков.