Молоденькая гувернантка напевает веселую швейцарскую песенку, под звуки которой дружно маршируют с ружьями на плечах, с важным видом оба их братишки и сестренка.
- Эскадрон, стройся! - кричу я и, схватив Ниночку на руки, сажаю ее на плечо и мчусь вперед.
За мной Левка, успевший схватить толстенького, пыхтевшего, как паровик, Сашу, Дрыгавшего от восторга пухлыми ножонками.
Павлик и Эльза бросаются за нами, стараясь отнять детей. Мы визжим, несемся, выбегаем из сада, мчимся по дороге и… налетаем на странное шествие.
Я первая, покраснев, останавливаюсь с виноватым видом.
По дороге шествуют гуськом человек десять. Впереди всех длинный рыжий джентльмен - конторщик, господин Джорж Манкольд, со съехавшей на затылок панамой. На лбу его сияет великолепная, заклеенная розовым пластырем шишка. В одной руке огромная бутыль с молоком, в другой не менее большой каравай хлеба. За ним идет мисс Елена. За Еленой - Молли Манкольд. За Молли - Алиса, Кетти, Мэли, Лиза и Луиза. У каждой из барышень по небольшой корзиночке в руках. В корзиночках уложены самым тщательным образом всевозможные съедобные припасы, от колбасы до яблок.
Шествие замыкает маленький толстенький Бен Джимс, который, отдуваясь от жары, несет большой никелевый самовар, осторожно сжимая его в объятиях. Кран самовара, незаметно для Джимса, открылся, и порядочная струйка, к счастью, еще холодной воды весело сбегает на его белый костюм и безукоризненные желтые туфли.
Все это кажется мне до того забавным, что я опускаю на землю Ниночку и, задыхаясь от смеха, сажусь на придорожную скамью.
Левка шмыгает за широкий ствол дерева и прячется там. Его не успели разглядеть. Но зато меня заметили сразу.
- Мисс Лида! М-lle Лида! М-lle Воронская! - слышу я приветственные крики, и вмиг нас с малюткой Ниной окружают молодые леди и джентльмены.
- Какая прелесть! О, маленькая птичка! - восторгаются они моей сестренкой.
Ниночка - крайне благоразумная для своих четырех лет маленькая особа. Но тут она растерялась: я вижу, как губки у нее складываются в плаксивую гримасу, носик морщится. Вот-вот она сейчас разразится плачем от этих непрошенных ласк и поцелуев.
Как избавить от них сестренку?
- Куда вы идете? - обращаюсь я по-французски к барышням и молодым людям, чтобы отвлечь их от ребенка.
Молли поднимает голову и, тряхнув пышными белокурыми волосами, заявляет важно:
- У нас предстоит маленький пикник! Завтрак на лоне природы. Прелестная затея, не правда ли?
- Мы решили идти в лес и позавтракать среди мха и деревьев.
- В обществе букашек и комаров, которые будут падать в изобилии в наши стаканы! - прибавляет Бен и еще нежнее прижимает к груди самовар.
Он самое симпатичное для меня существо в этой компании. И потом, он друг Большого Джона и, следовательно, должен быть мне симпатичным: друзья наших друзей - наши друзья. Поэтому я и решаю, что мне необходимо оказать ему маленькую услугу.
- Месье Бен. - говорю я громко, - Закройте кран в вашем самоваре.
Едва я успела произнести эту фразу, как все "миссы" и длинный мистер покатились со смеха.
Воспитанные, корректные барышни, забывшись, хохочут до слез.
Почему? Что я сказала такого? Ах, поняла. И слезы стыда обожгли мне веки. Какая непростительная ошибка! Я сказала: закройте "камин" вашего самовара, так как La cheminee - камин по-французски, а кран, который я советовала закрыть Бену, - La robinet. Так вот почему они так смеются. Камин в самоваре! Недурно!
Алиса, Елена и Мэли, впрочем, сдерживаются, кусая губы и глазами останавливая сестер. Бен рассыпается в благодарностях передо мною, но зато другие: длинный Джорж хохочет громко, скаля свои желтые зубы, а Молли, та просто невменяема.
О, как я ненавижу их! Нельзя же издеваться над человеком, который ошибся по рассеянности. Я с детства говорю по-французски и если обмолвилась ненароком - моя ли в том вина?
- У вас проходят языки в институте? - спрашивает Молли, в то время как глаза ее все еще смеются.
- Обязательно! - отвечаю я, поймав в ее голосе язвительную нотку. И, мгновенно вспыхивая от злости, добавляю: - Мы должны все уметь говорить по-французски и немецки, так как приходится постоянно сталкиваться с иностранцами. Я, например, никогда не рискну поселиться в Англии, так как не знаю ни слова по-английски.
Ага! Получай! Ты покраснела? И великолепно! Поняла, значит, что стыдно жить с детства в России, зная только два слова: "извозчик" и "мужик".
Теперь очередь Молли краснеть.
Но смеялась не одна она, смеялись и другие. Мне хотелось и их наказать. Что, если испортить им сегодняшний пикник "на лоне природы"? Отравить страхом этот праздничный завтрак весело настроенных людей? И вот я делаю мрачное лицо, хмурю брови и с угрюмым видом обращаюсь ко всей компании:
- Как вы не боитесь идти в лес, когда из казарм Наумского убежали новые ссыльные и рыщут в предместье.
- Что?!
У всех барышень лица вытягиваются. Джорж Манкольд выпучивает на меня глаза с таким видом, точно из ссыльной казармы бежала я, а не партия беспаспортных бродяг. Огромная бутыль с молоком прыгает у него в руках, как живая.
- Ссыльные сбежали? - спрашивает он испуганно.
- Да! Да! - с восторгом подхватываю я. - Сбежали от Наумского, бродят по лесу, на кого-то уже набрасывались и кого-то ограбили нынче утром. Вот Левка говорил, расспросите его.
Теперь Левка важно выступает из-за дерева и, переглянувшись со мною, начинает роскошную импровизацию о дебоширствах ссыльных.
Лица барышень бледнеют. Явная тревога и страх отпечатываются на них. Джорж Манкольд хмурит брови, и взгляд его озабоченно перебегает из стороны в сторону.
Один Бен спокоен и, как и прежде, занят своим самоваром.
Вдруг Джорж говорит с улыбкой:
- Это все выдумки. Русская барышня трусит напрасно. Мне, по крайней мере, никакие ссыльные не страшны. И если будет нападение, я, как истый джентльмен, буду защищать вас до последней капли крови.
Последнюю фразу он цедит по-английски и величественно ударяет себя в грудь.
Но я отлично поняла слова: "выдумка" и "трусит", относившиеся ко мне. И татарская кровь моих предков бурно заклокотала в моих жилах.
Я выдумщица?! Я трусиха?! Ну погоди же! Увидим, какой ты джентльмен!
Взволнованная, я стою на краю дороги, прижимая малютку Нину к себе. Левка подле меня; глаза его смеются. Мы научились с одного взгляда понимать друг друга, и он, как в открытой книге, читает в моей голове.
Мимо нас снова тянется великолепное шествие: Джорж с бутылью, семь барышень с провизией и толстенький Бен с самоваром.
Проходя мимо меня, все они величественно кивают мне головами. Бен смеется и шепчет лукаво, поравнявшись со мною:
- Как жаль, что вы не с нами. Было бы во сто раз веселее. Честное слово!
- Хорошо! Вы еще услышите обо мне! - успеваю я ответить ему чуть слышно.
* * *
- Ну, Левка, за мной!
Ниночку мы передали с рук на руки Эльзе.
Маленький револьвер-бульдог, заряженный холостыми зарядами, в моем кармане, однако из него трудно бить ворону. Это подарок Большого Джона. Левка, с игрушечным монтекристо моего старшего братишки в руках, пробирается кустами в самую чащу, где уже делают костер и откуда несется веселая трескотня на английском языке. То-то будет потеха!
План действий давно созрел в моей голове. Напугать надменных англичанок, выставить "джентльмена" Джоржа в самом непривлекательном свете - новый замысел Лиды Воронской.
Мы пробираемся сквозь кусты, беззвучно смеемся, и оба преисполнены задора.
- Стоп! Мы у цели. Стоп!
Я командую шепотом и останавливаюсь. Левка берет ружье на прицел: дулом на воздух.
- Ну, штука! - говорит он шепотом, захлебываясь от восторга. - Ах, чтоб тебя, придумаешь!
И тот же восторг отражается в его черных глазах.
Перед нами поляна. Посреди пылает костер. Вокруг костра, важно рассевшись на пестрых пледах, все семь барышень и два молодых человека с аппетитом уничтожают тартинки, изредка перебрасываясь короткими английскими фразами. Джорж Манкольд важно оделяет всех молоком из огромной бутыли.
- А ну-ка, Левка, свистни. Пора! - шепчу я моему спутнику, загораясь необузданной жаждой шаловливой проделки.
Левка знает уже, что должна означать моя фраза.
У ссыльных есть свой особый посвист, которого так боятся мирные горожане Ш. За этим посвистом следует обыкновенно какая-нибудь проделка. И, разумеется, такой посвист должен произвести потрясающее впечатление здесь, в лесу.
Все участники пикника веселы и беспечны. Молли кокетливо улыбается и кушает тартинки, едва раскрывая рот, как бы для того, чтобы убедить всех, как он у нее мал и изящен. Алиса гордо поводит глазами и что-то оживленно говорит о "мисс Лиде", то есть обо мне. Все остальные англичаночки пожимают плечиками.
Все это по моему адресу, я отлично понимаю. Ага! Так-то! Отлично!
- Мисс Лида, - говорит Джорж и прибавляет что-то очень остроумное, должно быть, по моему адресу, и взрыв смеха оглашает поляну.
Но, увы! Ему не суждено длиться долго… Левка, приложив палец ко рту, издает ужаснейший свист.
- А-а-а-а! - вопят барышни, вскакивают с травы и начинают метаться по поляне, собирая остатки провизии в корзины.
- Пли! - снова шепчу я Левке, и в тот же миг щелканье монтекристо и выстрел моего бульдога, а за ним другой, третий и четвертый оглашают лес.
Дружный визг проносится вслед за этим по лесной чаще.
Я выглядываю из кустов и вижу: Мэли и Лиза бегут, взявшись за руки, прямо в кусты и визжат, как поросята. Елена от страха опустилась траву. Алиса схватила самовар и стала в оборонительную позу. Бен, отчаянно жестикулируя, уговаривает Кетти и Луизу не волноваться. А те мечутся по поляне, не находя места, куда скрыться.
- Ссыльные! Разбойники! - вопят они по-французски, обе бледные, как смерть.
Молли, с подкосившимися от страха ногами, сидит на траве и лопочет что-то, а храбрец Джорж, забыв все на свете, трясущимися руками льет молоко из своей огромной бутыли прямо на великолепную прическу Молли и на ее воздушное батистовое платье.
Едва сдерживая смех, я стреляю еще раз в воздух и выхожу на поляну.
Мимо меня метнулось что-то длинное, высокое, рыжее и худое, и фалдочки Джоржа скрылись в кустах.
Храбрый джентльмен, вместо обещанной защиты барышень, предпочел дать тягу.
Не владея собою, я заливаюсь смехом. Бен, сразу поняв, в чем дело, вторит мне с самым добродушным видом. Барышни успокаиваются, и суета на поляне понемногу прекращается.
- Прошу прощения! - говорю я вежливо. - Мы с Левкой пробовали оружие, а то негодный ястреб повадился воровать цыплят у нас на мызе; надо же найти на него в конце концов суд и управу. Но что с вами, m-lle Молли? - прибавляю я совсем уже невинно.
Голова Молли, ее пышный шиньон прически белы и мокры, точно от снега.
- Боже мой! Молоко! О-о! Джорж не очень-то храбр, по-видимому. Но где же он, однако? - говорю я, едва удерживаясь от смеха, в то время как Левка просто катается по траве.
Молли, злая и надутая, как индюшка, приводит себя в порядок при помощи сестричек.
- Глупая шутка! - ворчит она сквозь зубы. - Можно было напугать до смерти.
- Слава Богу, однако, никто не умер! - подхватываю я весело, но мгновенно замолкаю при виде вылезшего из кустов Джоржа.
Его шляпа потеряна. Рыжие волосы в беспорядке. Он смотрит испуганно и смущенно лепечет что-то о разбойниках - ссыльных, стрелявших в лесу. Он поистине жалок, и я могу быть удовлетворена вполне. Сестрички и Бен всячески успокаивают его.
Мы с Левкой молча раскланиваемся и исчезаем.
* * *
А лето подвигается все дальше и дальше, на редкость жаркое лето. Знойно дышит большое озеро, накаленным воздухом несет от леса. Даже близость реки не помогает.
У Вари головные боли повторяются теперь ежедневно, приводя ее в отчаяние.
- Вся надежда на Царицу Небесную! - говорит она мне часто. - Захочет исцелить Владычица Казанская. Помнишь, ты мне давала книгу, в которой рассказано, как исцелилась девушка по милости Божией Матери от хронической болезни ног? Вот скорее бы Казанская пришла.
А праздник Казанской иконы Божией Матери приближается. Это видно по всему: множество духовенства съезжается в маленький город; огромное число молящихся едет и идет сюда; церкви украшаются по-праздничному; на городской площади идут приготовления к ярмарке и гулянью.
Нашим прислали почетные билеты на места У окон городской управы, мимо которой пройдет крестный ход. Но мы с Варей упросили отпустить нас "в народ", чтобы видеть чудотворную икону близко-близко, чтобы получить возможность очутиться под нею хоть на минуту, когда ее понесут в процессии, высоко поднятой над головой.
Этого хотела Варя.
- Я чувствую. Я чувствую. Лишь только Владычица очутится надо мною, мои головные боли пройдут, исчезнут навеки, - шептала она мне в религиозном экстазе. - Исцелюсь я, Лидочка; только ты попросись у твоих отпустить нас в толпу.
И я просила, молила об этом и папу-"Солнышко" и маму-Нэлли. После предостережений держаться в стороне, не лезть в "самое пекло" разрешение это нам было дано.
* * *
Наступил наконец давно ожидаемый день. С утра в безоблачном небе палило солнце. В двенадцать часов мы вышли из дома: "Солнышко", мама-Нэлли, дети, Варя, Эльза и я. Два заранее приготовленных городских извозчика повезли наших с Эльзой по направлению к улице, где помещалась городская управа. Я и Варя, в простых ситцевых платьях, с легкими шарфами вместо шляпок на головах, как настоящие богомолки, пустились пешком навстречу крестному ходу.
"Солнышко" перед тем, как сесть в наемную коляску, долго и тревожно убеждал меня присоединиться к ним, отменив решение идти в толпу. Но я взглянула на замкнутое лицо Вари, на ее бледные сжатые губы, на решительные глаза, говорившие: "Все равно я пойду одна, если ты откажешься. Пойду непременно. Потому что там исцеление и счастье для меня".
- Ну разумеется, их не переупрямить обеих! - пожимая плечами, произнес раздосадованный отец. - Держитесь в стороне, по крайней мере. А то ведь задавят вас. Ради всего святого, прошу вас, подальше от толпы.
- Ну конечно, "Солнышко", ну конечно! Будь спокоен!
Я вижу в его глазах тревожные огни. Лицо мамы-Нэлли тоже неспокойно.
Ах, я не могу отступить, родные мои. Не сердитесь на меня.
Когда извозчик отъезжает, отец оборачивается еще раз и кричит:
- Помните. В два часа ждем вас в управе. А то беспокоиться будем! Возвращайтесь скорей.
- Да, да, конечно! Поезжайте с Богом! - кричу я весело и задорно.
Но тут новая остановка. Мой младший братишка, обожающий Варю, начинает реветь во все горло.
- И я хочу! И я тоже с вами на крестный ход! - картавит он, вырываясь из рук Эльзы, держащей его на коленях.
Варя подбегает к нему, обещает принести игрушку, говорит что-то смешное и нервно держится за виски. Голова у нее сегодня с утра горит и болит ужасно. Глаза - почти безумные от нестерпимого физического страдания.
- Ну, идем же, - шепчет она мне.
Пока мы шагаем по предместью, нас то и дело обгоняет запоздавший из соседних деревень народ. Чем ближе к городу, тем толпа гуще и пестрее. Но вот смутный гул несется с площади - там огромная шумная толпа ждет процессии. Здесь и горожане, и крестьяне, и нищие - целые полчища нищих, калек и убогих. Кликуши выкрикивают на разные голоса; блаженные и слепые выпевают дрожащими голосами мольбы о подаянии. Детские нежные голоса изредка прорезают этот гул.
Между ларьками, еще не окропленными святою водою до начала ярмарки, снуют подростки. Высоким фальцетом черный худой монах, босой, в растерзанной рясе, рассказывает народу о том, как появилась первая чудотворная икона Владычицы:
- Шведы осаждали крепость, отбитую у них русскими. Наши дружины засели в крепости и защищались. Но с каждым днем падали русские силы и одолевала вражья рать. И вот кто-то заметил трещину в крепостной стене, точившую влагу. Разломали часть каменной ограды и видят: Пречистый образ, замурованный в стене, точит слезы. Чистые святые слезы на Лике Бог весть откуда появившейся иконы Царицы Небесной. И вспыхнули новым боевым духом русские дружины. Помолились Владычице, поместили ее в крепостном соборе и с новыми душевными силами ринулись на врага. И одолели, и покорили шведа. С тех пор и празднуется годовщина этого великого события в Ш., и тысячи, десятки, сотни тысяч богомольцев стекаются сюда в этот день.