- Надоели мне эти фрагменты! Что я, нанялся, что ли, собирать черепки!
- Быстро же ты остыл, - сказал Адгур. Он лежал на краю канала и промывал находки. И, хотя солнце исправно обесцвечивало ему спецовочку, руки его были синими от холодной воды. - А ты ещё говорил, что настоящий исследователь должен быть терпеливым и настойчивым. Эх, ты!
- Вовсе не "эх, ты"! Просто здесь размаха нет. Опять одна бытовая керамика.
- А тебе кладов захотелось, да?
- Это тебя клады интересуют. А мне хоть бы какой-нибудь поганый кинжал попался - и то хлеб. Вот тебе ещё один черепок со странной конфигурацией! - И Миша кинул Адгуру чёрный от земли черепок.
Адгур поймал черепок на лету и опустил его в воду. Помолчав немного, Миша заметил:
- Надо будет сказать Пал Палычу - давайте копать в новых местах. Здесь надоело.
- Опять надоело! А ещё учёным хочешь стать.
- Я уж до материка добрался, а ничего, кроме черепков, нет. А материк смешной какой - одна галька и морской песок. А насчёт того, что надоело, - так я же разбросанный!
- Разбросанный? Кто же это тебя разбросал? - Адгур даже повернулся всем телом, чтобы посмотреть на человека, которого зачем-то разбросали.
- Я сам себя разбросал, - с гордостью заявил Миша.
- Как так?
- Арсен говорит, я разбросанный, неустойчивый и нецелеустремлённый. И мама говорит то же. Вот я и стал таким. А если хочешь знать, то так даже удобнее - быть разбросанным.
- Врёшь!
- Вот и не вру. Если я разбросанный, то какой с меня спрос? Вот захочу и разбросаю все твои фрагменты и поступлю контролёром в кино. Раз у меня характер такой, что я могу поделать?
Такой взгляд на собственный характер уди лил Адгура. Он отложил в сторону фрагмент со странной конфигурацией и задумался, уж не шутит ли Миша? Но нет, говорит вроде серьёзно. Так что же получается? Выходит, Миша разбросанный только потому, что все говорят, что он разбросанный. Ну, а он, Адгур? Если бы все говорили, что он разбросанный, стал бы он тогда разбросанным или нет? И вообще, какой он, этот самый Адгур Джикирба?
- Ну, а я? Я разбросанный, как по-твоему? - спросил он.
Миша оглядел его с ног до головы.
- Ты? Конечно, разбросанный. Смотри, как разбросал черепки. И ещё у тебя сдерживающие центры слабо развиты. Потом, ты… как это?.. импульсивный тип!
- Импульсивный? А что такое "импульсивный"?
- Что я тебе, Алик-Архимед, что ли, чтобы на всё отвечать?
- Это тебе Вера Ивановна сказала про импульсивный?
- Кто бы не сказал, а сказал!
- Что это за центры такие - сдерживающие?
- Не знаешь?
- Не знаю.
Конечно, было бы гораздо честнее сказать: "И я тоже не знаю", но Миша нашёл другой, гораздо более умный ответ:
- Вот ты, например, можешь взять черенок и мыть его, мыть, мыть, мыть, без конца мыть?
- Без конца? Нет. Без конца, пожалуй, не могу.
- Ну, вот это и значит, что у тебя слабые сдерживающие центры. Понял? Ты не можешь долго задерживаться на одном деле. А кроме того, ты азартный. Помнишь, что Пал Палыч говорил про азартных археологов? Что от них толку не будет.
- Помню.
- Но ты не расстраивайся. Из меня тоже археолога не выйдет. Ну и пусть, верно? Чем-нибудь другим увлечёмся.
Адгур ничего не ответил. Он вытащил из воды свой фрагмент со странной конфигурацией и осмотрел его. Черепок походил на угол какого-то ящика из обожжённой глины, и в этот угол забилась твёрдая земля. Адгур хотел было бросить черепок на берег, к остальным фрагментам, но передумал и стал старательно выковыривать землю из углублений, затем потёр его рукавом спецовочки и снова сунул в воду. Держал он черепок в поде очень долго, так что пальцы перестали сгибаться от холодной воды, - это он, должно быть, решил развивать свои сдерживающие центры и больше не быть импульсивным.
Наконец он снова вытащил из воды черенок и стал рассматривать его и так и этак.
- А черепок-то весь в пупырышках, - сказал Адгур, протягивая фрагмент Мише.
Действительно, наружная поверхность черепка была шероховатая, как рашпиль, которым шофёры зачищают резину перед склеиванием. Но Мишу эти пупырышки особенно не заинтересовали, ибо он был занят тем, что щекотал высохшей травинкой то один усик улитки, то другой и смотрел, как от прикосновения усики сокращаются, втягиваясь в голову улитки.
- Такие черепки нам ещё не попадались, - настаивал Адгур.
- Смотри, какие смешные усики у улитки. Они у неё вместо глаз. Давай станем учёными по улиткам. А что? Чем плохо? Поинтереснее твоих фрагментов!
Тогда Адгур одним прыжком вскочил на ноги и закричал:
- Пал Палыч! Смотрите, какой черепок! С пупырышками!
- И необычной конфигурации, - солидно, совсем как какой-нибудь академик в чёрной шапочке, добавил Миша.
Пал Палыч осмотрел черепок, заглянул в кулёчки с подъёмным материалом и, став на колени, запустил обе руки в Мишин раскоп. Оттуда он вытащил целую пригоршню крупного чёрного морского песка - крошки - и несколько черепков.
- Зовите всех. Кажется, мы нашли нечто очень интересное! - сказал он.
Когда ребята собрались, Пал Палыч попросил их объяснить, как попали сюда морская галька и песок.
Посыпались разные варианты:
- Джихи нанесли, да?
- Чтобы дорожки выложить. Как у нас в совхозе. Верно?
- А это не остатки древней крепостной стены? Может, тогда делали стены из гальки?
Но нет. Ни один из этих вариантов не годился. Гальку и каменную крошку нанесли сюда морские волны, а насыпь эта естественного происхождения. Она - древний морской береговой вал, или место, где кончалось море и начиналась суша. И в этом морском береговом валу был найден черенок странной конфигурации, да ещё с пупырышками. Как он попал сюда? Какие выводы можно сделать из этого?
Ребята подумали-подумали, но ничего не придумали. Тогда Пал Палыч спросил про конфигурацию - дескать, слово "конфигурация" как будто усвоено достаточно хорошо, но о чём говорит в данном случае эта самая конфигурация?
- Конфигурация необычная. Не было ещё такой конфигурации.
- Ну, а что говорят вам пупырышки?
Но и пупырышки сказали ребятам не ахти как много.
- Пупырышки как пупырышки, ничего особенного. Такие бывают на тёрках для чистки овощей. Видны они только на наружной стороне черепка, а на внутренней их нет. Значит, делались они для украшения или, говоря по-научному, для орнамента. Больше ничего, пожалуй, о них не скажешь!
Пал Палыч выслушал ребят, а потом сообщил им о том, что поведала ему поверхность черепка. Ребята диву дались - какой-то несчастный кусок обожжённой глины, а сколько всякой всячины рассказал! Прежние черепки не были такими разговорчивыми.
Оказывается, пупырышки - это не просто пупырышки, а отпечатки ткани. А черепок - не просто черепок, а кусок так называемой "текстильной керамики". Это очень интересная керамика. Достаточно сказать, что археологи охотятся за ней во всех частях света. Правда, некоторые называют её "сетчатой", исходя из того, что поскольку на её поверхности виден как бы отпечаток какой-то сетки, то она и должна называться "сетчатой", но ни один настоящий учёный не принимает этот термин всерьёз. Гораздо правильнее термин "текстильная керамика", ибо он показывает самую технологию изготовления её. Технология же была такова. Возьмёт первобытный гончар и выкопает ямку в земле, выложит дно и стенки ямки тканью, а потом формуют из глины сосуд поверх ткани. Иногда же делает из глины длинную колбаску-жгутик и, накладывая один жгутик на другой, возводит стенки сосуда. Нередко сосуды изготавливались из цельного куска глины.
Но вот дно и стенки готовы. Гончар вытаскивает сосуд из ямы за выступающие концы материи. Следы ткани так и остаются отпечатанными на стенках. Этим, кстати, и объясняется то, что отпечаток виден только на наружной поверхности сосуда. Внутреннюю поверхность его сглаживали либо ладонью, либо пучком травы, а ещё чаще гребёнкой. Вот следы её видны на внутренней стороне.
Почему археологи до смерти рады, когда попадается текстильная керамика? Дело в том, что ткани очень недолговечны. Проходит век, от силы два или три, и некогда красивая и крепкая материя превращается в прах. Правда, в египетских гробницах ткани пролежали тысячи лет, но ведь в египетских гробницах такие условия, какие в природе не встречаются. Пупырышки же позволяют видеть структуру ткани и на основе её судить о состоянии техники ткачества того времени.
Текстильный способ изготовления гончарных изделий был известен кое-где в древнем мире. Текстильную керамику находили при раскопках свайных построек в Швейцарии. Встречалась она и у нас, на Оке, Клязьме и верхней Волге. Но в здешних местах такие находки не попадались. А учёным очень хотелось бы увидеть отпечаток ткани, изготовленной на Кавказском берегу Чёрного моря. Ведь здесь обитали люди, которые считались замечательными ткачами. Геродот, например, утверждает, что льняное полотно колхов по качеству не уступало лучшему полотну того времени - египетскому. Колхи же жили южнее, в Колхиде.
- Ну, а теперь посмотрите хорошенько на структуру этого материала. Что она вам скажет? - спросил Пал Палыч.
С особой осторожностью, как какую-нибудь хрупкую вещь, ребята взяли черепок и снова осмотрели его. А Леночка, так та, по простоте душевной, даже обнюхала его и поднесла к уху, должно быть, думала, глупенькая, что черепок возьмёт да и прошепчет свой старый-престарый секрет.
Немного погодя ребята вернули черепок:
- Черепки, что мы нашли здесь весной, были и крепче и лучше обожжены. А этот больно хрупкий.
- Тесто в тех черепках было ровнее.
- И он какой-то пористый.
- Ну, а вам, Пал Палыч, что прошептала структура?
И Пал Палыч рассказал, что именно он узнал, изучая структуру.
- В тесте видны какие-то зёрна. Это примеси морского песка. Попадается крапинка полевого шпата и слюды. Всё это в изобилии находится здесь, на берегу моря. Значит, это местное изделие, а не привозное. Песок, как видите, просеян плохо, полевой шпат размешан недостаточно. Имеются неразмятые кусочки глины. Черенок рыхловат, и в изломе он чёрного цвета. Это говорит, что обжиг производился на костре, а не в гончарной печи. Но почему? На этот вопрос могут быть два ответа: либо гончарная печь ещё не была известна, и тогда это осколок сосуда каменного века; либо мастера не придавали большого значения сосуду, и этим объясняется плохое качество замеса и плохой обжиг. Какой из этих двух ответов правилен, определим по сопроводительным находкам.
- А может, это джиховская стоянка? - спросил Адгур.
- Клад надеешься найти? - съехидничал Миша.
- Отстань ты со своим кладом! Просто интересно.
- Возможно, и джиховская. Но прежде надо определить, от какого сосуда этот черепок. Он ни от амфоры, ни от ахипчи, ни от кувшина, ибо ни амфора, ни кувшин, ни ахипчи не имеют углов и в тряпочке их не изготовишь. Будем копать дальше. Посмотрим, что делается в других квадратах. Будем раскапывать вдоль всего берегового вала. А если кому попадётся керамика с пупырышками, сейчас же зовите меня.
Скоро на свет появился ещё один фрагмент, похожий на угол глиняного ящика, а потом часть дна и боковина. Ребята промыли и сложили черепки. Получился продолговатый, расширяющийся кверху сосуд вроде корытца или противня, в котором мамы тушат гусей. Наружная часть была светло-охряного цвета, а внутренняя - темно-коричневого. Почему? То ли обжигали так, что пламя действовало больше снаружи, чем изнутри, а снизу сильнее, чем сверху? Или, может, наружные стенки получили больший обжиг при варке пищи на костре?
- Ну, каково назначение сосуда? - спросил Пал Палыч.
- Может, это было корыто? - предположил Адгур.
- Ну да! И в нём мамаши купали своих джиховских ребятишек! - вставила одна из девочек.
- Тоже скажешь! Это тебя мама купает каждый день в корыте, а тогда детей не купали в корытах, - сказал Архимед.
- Нет, купали!
- Тогда всем, даже девчонкам, разрешали купаться где угодно и сколько угодно! - председательским тоном ответил Миша.
Разгорелся спор о том, кто же пользовался большей свободой, джиховские ребята или современные. Так как кружковцев было много, и у каждого кружковца была своя собственная, отличная от других, точка зрения, и каждому хотелось высказать её, и каждый знал по собственному опыту, что если ты не перекричишь остальных, то тебя никто слушать не станет и с тобой не согласится, то диспут получился довольно громкий.
Неизвестно, какое мнение восторжествовало бы, ибо Пал Палыч заявил, что на сегодня копать и спорить достаточно и что надо будет прийти сюда в следующее воскресенье.
Две недели ребята возились с этой стоянкой на древнем береговом валу и за эти две недели раскопали больше, чем за два месяца весною. Объяснить это можно только тем, что Пал Палыч, наконец признав, что ребята научились сдерживать свой археологический азарт, выделил по квадрату на каждую четвёрку - пусть двое копают, а двое промывают раскопочный материал. И разрешил им копать самим, но только под его наблюдением.
Находки оказались интересными. В нескольких квадратах были найдены угловатые сосуды. Была и сопроводительная керамика - пузатенький графинчик-кувшинчик с волнистым орнаментом и вмятиной для большого пальца на ручке. Такие кувшины часто попадались археологам в джиховских стоянках. Всё говорило, что эта стоянка относилась к тому же самому времени и тому же самому племени, что и первая, которую нашёл Друг. А если качество замеса и обжига здесь ниже, то это только потому, что гончары не придавали большого значения долговечности угловатых сосудов. Но каково же их назначение?
Кое-что объяснил квадрат, в котором работал Архимед с Леночкой. Там, рядом с остатками сосуда, была ямка, заполненная отборной галькой. Отшлифованная морем поверхность голышей была в трещинах. Отчего? От ударов? От действия высокой температуры?
Почва под голышами оказалась красноватого цвета, как бы обожжённая, и песок под сосудом спёкся. Исчезли всякие сомнения: здесь, рядом с сосудом, некогда находился костёр. Возможно, джих кипятил что-то в своём четырёхугольном котле, потом снял сосуд с пламени и поставил рядом с костром, и тут произошло нечто, что помешало ему унести варево. Но что? Может, напало соседнее племя? Или звери? Или испугало землетрясение? А сосуд так и остался стоять на тысячелетия, только вот разбился маленько.
И ещё одну странность имел сосуд. Углы его оттянуты и образуют как бы ушки. Один из них вытянут сильнее других и имеет форму желобка или носика.
Рядом с кострищем были найдены три палочки из обожжённой глины, каждая сантиметров сорок длиной. С одной стороны палочки заострены, а с другой - имеют развилку, похожую на лапу. Такие палочки были рядом и с другими сосудами.
- Ну так для чего же предназначался этот сосуд? И какую роль играли эти глиняные палочки? - спросил Пал Палыч, когда все уже собирались идти домой.
На этот вопрос ребята ничего путного ответить не смогли. Одни утверждали, что это ложки, другие доказывали, что это совсем не ложки, а вилки. Леночка была склонна считать, что ими мешали кашу в котле, Миша полагал, что это были игрушки первобытных хлопцев и изображали они бычков с рожками.
Слушая эти предположения, Пал Палыч только смеялся. А потом ни с того ни с сего спросил:
- А музей у вас готов?
- Готов. А что?
- Давайте сделаем так… Отнесите все находки в музей и побеседуйте с ними на свободе. Может, они вам сообщат, для чего именно предназначались глиняные палочки и что джихи варили в этих сосудах. Но примите во внимание, что археологические ценности, пролежав в одиночестве десятки сотен лет, склонны к скрытности. А некоторые любят поморочить голову. Чутьё же мне говорит: джиховские сосуды не так-то охотно расстанутся со своими секретами. Кстати, а какой формы бывают кастрюли, чайники и котлы - квадратной или пирамидальной, круглой или прямоугольной?
- Круглой, а что?
- Наши сосуды имеют прямоугольную форму. Почему? Подумайте и доложите на следующем заседании. Заседание проведём в музее. Надеюсь, вы уж открыли музей в торжественной обстановке?
- Нет. А нужно?
- Музей, не открытый в торжественной обстановке, - это не музей. И без ленты вам не обойтись. Разве вы этого не знали?
- Знали! - ответили ребята, хотя за минуту до этого они даже не подозревали, что надо открывать музей, да ещё в торжественной обстановке и с лентой.
- И давайте пригласим на открытие директора.
"А у нас здесь совсем неплохо!"
Торжественное открытие музея получилось не очень-то торжественным. И всё из-за ленты и ИО директора.
Дело было не в том, что Миша не сообразил, о какой такой ленте говорил тогда Пал Палыч. Нет, Миша достаточно часто видел кинохронику, чтобы не догадаться, о чём шла речь.
Просто перед открытием музея надо будет натянуть поперёк двери ленту. Когда все соберутся, Миша, как председатель, подойдёт к двери, какая-нибудь девочка протянет ему ножницы. Не глядя, он возьмёт ножницы и перережет ленту. Потом он сунет ножницы в чью-то услужливо подставленную руку и войдёт в музей. За ним хлынут посетители. Все начнут поздравлять его и пожимать ему руки. Так открывают железнодорожные мосты, памятники и детские ясли. Нужно думать, школьные музеи тоже.
Но вот беда - когда пришёл момент, ленты не удалось достать. И всё из-за того, что Миша переоценил любовь девочек к археологии. Он думал, что любая с радостью пожертвует ленточкой из волос по такому случаю. Но девочки заявили, что не хотят ходить растрёпанными даже ради музея. Вот и пришлось удовлетвориться простой верёвочкой.
Миша выгнал всех из музея, вбил по гвоздю по обе стороны двери и уже начал было натягивать верёвочку на гвозди, но тут послышались тяжёлые шаги. Миша выглянул за дверь - батюшки! Матушки! Сам Леонид Петрович!
Миша сунул верёвочку в карман и выступил вперёд, чтобы приветствовать директора школы от имени пещерно-археологического общества. Но, увы, ничего путного из этого приветствия не получилось. В Мишу вперились очки Леонида Петровича - очки, которых никто, никогда, ни при каких обстоятельствах не видывал в совхозе - только на его носу. Раскосые, как заячьи глаза, они отражали всё, на что смотрели, и мир, заключённый в них, казался маленьким, уродливым и очень смешным. Глаз хозяина не было видно за ними. Миша замер, смотря на двух Миш Капелюх, что стояли в стёклышках-зеркальцах, маленьких, пузатеньких, с тоненькими ручками и ножками, и не мог произнести ни слова.
Но вот Леонид Петрович шагнул прямо на Мишу, как если бы он совсем не видел Мишу через очки или же Миша был бы не председатель славного пещерного общества, а какой-нибудь человек-невидимка. Волей-неволей пришлось отступить в сторону.
Леонид Петрович последовал в музей, а за ним хлынули посетители - ребята и учителя.