На другой день он притащил зклеры, а на следующий, проходя мимо кондитерской, что на Большой улице, купил там пирожки с вишнями. Папины две тысячи франков таяли, как снег на солнце, но что за беда? Теперь Тинтин обращался с этим парижанином, который закармливал его пирожными, как со старым другом, теперь Маринетта все реже и реже высмеивала его, иногда она даже улыбалась ему на прощанье, вот до чего дошло! Поль чувствовал себя наконец принятым в их среду. Впрочем, он тоже стал другим. Проводя все дни с этими ребятами и страстно мечтая стать похожим на них, Поль все лучше и лучше узнавал своих новых товарищей. Он понял: для них рыбный промысел не игра, а работа, и деньги - жалкая выручка за улов - идут в семью: на них покупается хлеб. Мысль, что он помогает им, что отец его в детстве занимался таким же трудом, наполняла его гордостью; когда же после двух-трёх часов старательных поисков под камнями он ссыпал свою добычу в кошёлку Маринетты, в кошёлку, давным-давно потерявшую и форму и цвет, счастью его не было предела. Даже хорошая отметка никогда его так не радовала. Какими нелепыми казались ему теперь игры курортников на пляже! Неужели он мог с завистью смотреть на этих благонравных школьников, у которых все каникулы проходили в том, что они рыли в песке никому не нужные ямки!
Он избегал лишь одного: не ходил с Николя продавать макрель в кварталы, прилегающие к улице Аиста: ему совсем не улыбалось повстречаться с госпожой Юло! Под разными предлогами он оставался в таверне с дядюшкой Арсеном, и тут снова начинались разговоры о паруснике, о знаменитой контр-бизани, то слишком короткой, то слишком длинной, над которой старик весь день мудрил за своим колченогим столиком. Не в восторге он и от грота.
Что думает об этом Поль? Достаточна ли, по его мнению, осадка? Поль понимающе кивал головой, а иногда отваживался робко подать совет, который дядюшка встречал неизменным "Тихо на палубе!" Его "знаток" на поверку ничего не знал, но умел слушать, а для старика это было главное.
Поль возвращался со своих долгих прогулок совершенно обессиленный, опьянённый солнцем и ветром. Прежде чем подойти к пляжу, он тщательно стряхивал приставшие к одежде клочки водорослей. Его замкнутость и молчаливость, с каждым днём всё возраставшие, совершенно не вязались с тем оживлённым состоянием, в каком он теперь постоянно пребывал. Он молчал, но глаза его блестели, ноги под столом ходили ходуном, и при самом незначительном вопросе он вздрагивал всем телом, словно мысли его витали где-то очень далеко.
- Да что с вами? - язвительно спрашивала госпожа Юло. - Нужно слушать, когда с вами разговаривают! Нет, что за невежа!
Поль спешил пробормотать какое-то извинение, старался быть внимательнее, но всё напрасно - "Полярная звезда" брала верх, и он снова погружался в мечты. Да, госпожа Юло была весьма разочарована, она ведь надеялась найти в нём товарища, мальчика, который скрасит ей одиночество. Она жаловалась на него мадемуазель Мерль, но после злосчастного происшествия добрая мадемуазель взяла Поля под своё крылышко и с жаром защищала его.
- Всё, должно быть, пошло с того раза, как он чуть не утонул, милая моя мадам Юло, - говорила она. - Малыш перенёс такое сильное потрясение.
- "Потрясение! Потрясение!" Да вы посмотрите на него: он загорел, как рыбак! А видели бы, как он ест… не ест, а заглатывает, настоящая прорва!.. С таким мальчишкой одно разорение! Заметьте, я ни в чём ему не отказываю, это не в моём характере, вы знаете, но, если бы я могла предвидеть, я бы назначила другую цену за пансион. И потом, как хотите, но мне действует на нервы его отсутствующий вид: не слышит, что ему говорят, сидит, словно воды в рот набрал.
- Это мальчик робкий, к нему надо уметь подойти, - возражала мадемуазель Мерль, - но в общем, он ласковый и милый. Мне кажется, что ему скучно без мамы, вот почему он такой невесёлый. Как вы ни добры к нему, милая моя мадам Юло, но его можно понять…
Мама… Поль, конечно, думал о ней. Он исправно писал ей два раза в неделю, но его письма, вначале такие длинные, с подробным описанием самых незначительных событий, постепенно становились всё более и более туманными. Ах, если бы он мог ей всё рассказать! Нет, невозможно, из-за этой ссоры, и он сообщал лишь, что чувствует себя хорошо и ему очень весело. Нацарапав последние слова - "твой любящий сын Поль", он тихонько и грустно вздыхал и снова возвращался всеми мыслями к Николя. Только вчера тот наконец открыл ему, что он собирается делать после школы. Он сядет на пароход - Поль до сих пор не мог опомниться, - он сядет на большой грузовой пароход и поплывёт далеко-далеко, в неизведанные моря, в неведомые страны, где работы хоть отбавляй. Он соберёт как можно больше денег и, набив ими все карманы, никого не предупредив о своём приезде, вернётся домой. "Мама, я привёз тебе из путешествия подарок". - "Что же это? - спросит мама. - Какой подарок?" Тогда он выложит все деньги на стол и маме не придётся больше мучиться по вечерам, подсчитывая жалкую выручку; она будет жить, как принцесса, Иветта получит новую куклу, а дядюшка - прекрасную трубку. Вот только с Лулу Николя не знал, как быть; конечно, за время его отсутствия Лулу сильно подрастёт, но, может быть, заводной поезд, такой, как у Поля…
- В какую страну ты поедешь, чтобы заработать столько денег? - помолчав немного, спросил Поль.
Ник сделал широкий жест, словно хотел объять весь горизонт.
- Туда, сюда… там видно будет! А почему ты спрашиваешь? Хочешь поехать со мной?
- О, - растерянно пробормотал Поль. - Думаешь, это возможно? Мне бы так хотелось, если только я тебе не помешаю!
- Ничуть! По рукам, дружище, едем вместе!.. Только предупреждаю: надо научиться орудовать шваброй и сносить подзатыльники - такова жизнь юнги.
- Конечно, - согласился Поль.
Он и сам не знал, как вернулся в тот вечер на пляж. Сесть на корабль вместе с Николя - ослепительная перспектива! Он уже видел себя плывущим на точно таком паруснике, как у дядюшки Арсена, по синему, словно на географической карте, морю. После долгого-долгого путешествия они высадятся на необитаемом острове, нечто вроде острова Робинзона, но гораздо красивее - ведь там будет полно золота; пляж будет искриться на солнце. Он тоже станет работать и все свои деньги отдаст тете Мальвине (папе они не нужны). А со шваброй и подзатыльниками дело как-нибудь обойдётся: подметать - дело не мудрёное, а матросы, если повести себя с ними обходительно и услужливо, не станут ни с того ни с сего отвешивать пощёчины.
Надо ли удивляться, что Поль был вечно рассеян, не способен поддерживать разговор: ведь он видел перед собой золотые горы. Мальчик без конца возвращался к своим мечтам, и всё, не относящееся к таверне, Нику, путешествию, постепенно переставало для него существовать.
Так протекло две недели.
Вернувшись в следующую субботу с пляжа, Марианна, Поль и ангелочки увидели поджидавшего их господина Юло; он только что приехал вечерним поездом, карманы его оттопыривались от сластей, из-за которых между малышами сразу же разгорелся спор. А Полю он привёз посылку от мамы. В другое время этот высокий мужчина, говоривший басом, вызвал бы в Поле чувство почтительного трепета, но сейчас, поглощённый своими мыслями, он едва обратил внимание на его присутствие. Поль рассеянно положил пакет на стол, даже не развязав его.
- Не очень-то вы любопытны, - заметил господин Юло.
- Ах да, правда, - пробормотал Поль и принялся торопливо развязывать бечёвку, притворяясь нетерпеливым.
Синий джемпер, новые сандалии, прямо из магазина. Дети, несомненно, надеялись на добавочные лакомства, потому что громко выразили своё разочарование.
- Фу, какие некрасивые! - заявил Фред.
- Некрасивые! - повторил Рири, завладев одной сандалией и швыряя её на пол.
- Довольно, Рири! - прикрикнула на него мать. - Признаться, Товели могли бы чем-нибудь побаловать детей, - колко добавила она.
- Они поправят эту оплошность через неделю, - ответил господин Юло, тяжело опускаясь в кресло.
- Как! Товели приезжают? Но где же они остановятся? Неужели в этой малюсенькой квартирке, где…
- Успокойся, успокойся, Минетта, Товели устроятся в гостинице, очень просто. По правде говоря, они рассчитывали сегодня приехать вместе со мной, но в последний момент возникли какие-то осложнения, - кажется, переучёт, - и им пришлось на неделю отложить поездку. Бедная госпожа Товель пришла в отчаяние, что ей не удастся обнять своего сынка! - сказал он в заключение, повернувшись к Полю.
- Да, мсьё, - прошептал тот.
Во взгляде господина Юло промелькнуло удивление:
- Что с этим ребёнком? Он словно с луны свалился!
- Удивительно, как это ты сам заметил! - съехидничала жена. - Таков он все две недели. Да, от него мало радости, от их Поля.
Поль быстро опустил голову и, чтобы скрыть смущение, полез под стол за сандалиями. Нужно взять себя в руки, сосредоточиться, слушать, отвечать, если он не хочет, чтобы тайна его была раскрыта.
- Хорошо доехали, мсьё? - стремительно выпалил он.
- Вот так-то лучше! - пробасил господин Юло. - Великолепно, благодарю вас.
Ангелочки завладели им. Тото тащил его за руку, Рири теребил ему щёки, а тем временем Фред, забравшись к нему на колени, пытался развязать галстук. Отец не останавливал детей, счастливый, что находится в семье, в прохладной комнате. "Париж - сущее пекло", - заявил господин Юло, но он наверстает упущенное - и завтра, как уйдёт с утра на пляж, так весь день до самого вечера пробудет там.
- Ты согласна, Минетта? - спросил он жену. - Не заняться ли нам завтра ловлей креветок, как ты смотришь на это?
- Ох, я… знаешь, ловля креветок, пляж… - уклончиво прошептала госпожа Юло.
- Ах да, правда, твоя постоянная мигрень, - помрачнев, произнёс муж. - Ну ладно, удовольствуюсь обществом детей. Мы отправимся с вами, ангелочки, ловить креветок, и вы покажете мне хорошие места!
- Да! Да! - закричали малыши.
Марианна совсем было собралась уходить, как вдруг вернулась.
- Раз вы весь день проведёте с детьми, мсьё, - сказала она, - то, может быть, разрешите мне не приходить? Меня бы это очень устроило: завтра годовщина свадьбы моих родителей.
- Договорились, - ответил господин Юло прежде, чем успела вмешаться его жена. - Отдохните, отдохните, девочка, к тому же ведь завтра воскресенье.
- Благодарю вас, мсьё… И ещё… одна просьба… Не могу ли я пригласить Поля к обеду?
- Меня? - пробормотал Поль. - Но я не могу…
- Прекрасная мысль! - перебила его госпожа Юло. - По-моему, автобус на Увиль идёт ровно в полдень. Поль великолепно доедет. Повеселитесь, повеселитесь, деточка!
- Да, мадам, - ответил Поль, и голос его прозвучал безотрадно, - я повеселюсь вовсю.
VIII
Аптека находилась на краю площади, неподалеку от автобусной остановки. "Клуэ, аптекарь", - гласила вывеска на фасаде. День был воскресный, и железные жалюзи скрывали витрину, но Марианна дала Полю самые точные указания, и он направился прямо к небольшой коричневой двери, слева от входа в аптеку. Дверь эта цветом своим напомнила ему дверь таверны - мысли его постоянно вертелись вокруг "Звезды", - и мальчик с отчаянием подумал, что пройдут долгие часы, пока он вернётся туда: двадцать семь часов - подсчитал он в автобусе. Поль с трудом заставил себя нажать кнопку звонка. Дверь тут же отворилась, и в полутёмном коридоре возникла фигура Марианны в голубом переднике поверх платья.
- Какой вы нарядный! - сказала она. - Что за рубашка! Пошли, я вас представлю.
Она ввела его в прохладную комнату, где на столе, накрытом скатертью в красную и белую клетку, уже были расставлены приборы. Какой-то толстяк с округлым брюшком, какой-то худосочный молодой человек с бородой до самых ушей, а позади них сидела, раскачиваясь на ручке кресла, какая-то девушка в шортах и облегающей фигуру вязаной кофточке канареечного цвета. Девушка была рыжая, как Николя, но на этом и кончалось сходство между ними, потому что она отличалась необыкновенной красотой. Поль едва осмеливался смотреть на неё.
- Папа, Бернар, Элизабета, вот мой гость, - возвестила Марианна.
- Очень рад с вами познакомиться, мой юный друг, - сказал толстяк, крепко пожимая руку подошедшему к нему Полю.
Элизабета подавила зевок.
- Ну как, скоро обед? - спросила она.
- Да, да, сейчас предупрежу маму, что все уже в сборе, а вы пока усаживайтесь, - ответила Марианна.
Она скрылась в коридоре, в ту же минуту там скрипнула дверь, и в комнату проник запах жжёного сахара.
- Недурно пахнет, мама нас балует, - заметил аптекарь с видом человека, любящего хорошо поесть. - Ещё бы, в такой день! Ну, детки, к столу!
И так как Поль стоял в нерешительности, не зная, куда деваться, он сказал ему без обиняков:
- Садитесь, где вам угодно, это не имеет значения.
- Ну нет, папа, - запротестовала Элизабета, - он должен сесть рядом со мной, так принято.
- Ладно, как хочешь, дочка!
Элизабета нахмурила брови.
- Сколько раз я тебя просила: не называй меня "дочкой", а ты всё за своё!
- Да что ты, напротив, это очаровательно! - воскликнул Бернар. - "Дочка" звучит великолепно, будто, будто…
- Возможно, но мне не нравится.
Бернар, должно быть, нашёл её возражение смешным, потому что им овладел безудержный смех, которому вторил аптекарь. Оба смеялись, показывая пальцами на Элизабету, а та делала вид, что не смотрит на них; её красивые глаза сверкали, она казалась рассерженной, но вдруг выражение её лица изменилось, и она тоже расхохоталась.
- Оба вы сумасшедшие, - нежно произнесла она. - Ну что подумает этот малыш? Скажите, Поль, что вы о них думаете? Только откровенно.
- Не знаю, мадемуазель, - ответил Поль.
После этого безудержный смех возобновился с ещё большей силой и не смолкал, пока не вернулась Марианна с подносом, уставленным закусками, в сопровождении маленькой толстенькой женщины, подвижной и жизнерадостной; она несла дыню на блюде.
- Очень мило, что вы пришли, - сказала она Полю. - Отец, ты принёс вино из подвала? Для начала налей белое.
Господин Клуэ наполнил бокалы, и все без дальнейших проволочек выпили за здоровье обоих супругов. Госпожа Клуэ расчувствовалась и, краснея, смахнула украдкой слезу, а муж её заявил, что в этом новом платье она моложе, свежее и красивее, чем в первый день их знакомства. Двадцать лет супружества кажутся ему сном, добавил он. Уже двадцать лет! Как летит время!
- Помнишь, Лолотта, то утро… а тот вечер?..
- Да… Да… - сдавленным голосом шептала госпожа Клуэ. - И подумать только, что теперь настала очередь моей Лизетте выходить замуж! Ты помнишь её в распашонке?
- Да полно тебе, мама! Полно, папа! - возмущались Элизабета и Марианна, подбегая сперва к одному, потом к другому и целуя их. - Нашли время грустить!
- Прекратите сейчас же, а то остынет дыня! - пошутил Бернар.
К закускам все приступили растроганные и умилённые. Дыню нашли великолепной, а появление золотистых, зажаренных цыплят привело аптекаря в такое чудесное настроение, что он стал так и сыпать анекдотами.
- Знаем уже! - кричали дочери.
- А я нет! - заявлял Бернар. - Продолжайте, папаша.
Все болтали, ели, смеялись. Бернар поддразнивал Элизабету, Элизабета отвечала ему тем же, а Марианна, сияя от гордости за своё семейство, ловила взгляд Поля. "Ну, не восхитительны ли они оба?" - казалось, говорила она ему. Поль улыбался и молчал. К нему приставали с вопросами, как получилось, что он чуть не утонул, но от него ничего нельзя было добиться, кроме коротких "нет", "да"; в конце концов его оставили в покое. Впрочем, чета Клуэ не видела никого, кроме своих дочерей, не слышала никого, кроме будущего зятя, который принялся рассуждать о перспективах кино, о перспективах, целиком зависевших, само собой разумеется, от некоего режиссёра, по имени Бернар Масон. Надо начать всё с азов, полагал он, надо покончить со старыми формами, но прежде всего надо отыскать "атмосферу" - нечто фантастическое и в то же время реальное, что позволило бы зрителям с первых же кадров заявить: "Фильм такого-то, видна его рука!" О, всё дело в "атмосфере"!
- Например, тот кадр, которым начинается мой документальный фильм… Помните, Лизетта, крупным планом - босая нога рыболова? Ну признайтесь, ведь она выражает сразу всё: человека, море, меня самого. В этой ноге - целый мир.
- Гениальная мысль! - воскликнула Элизабета проникновенным тоном.
Отрезая крылышко цыплёнка, Бернар улыбнулся ей.
- Вы преувеличиваете, дорогая! - скромно произнёс он.
- Нисколечко! Она совершенно права! - потрясая вилкой, вскричал аптекарь.
- Бернар произведёт революцию в кино! - перещеголяла их Марианна. - Впрочем, я уже говорила об этом Полю. Правда, Поль, я вам говорила?
- Что? Ах да, конечно, - ответил Поль. - Конечно, Марианна.
Все выпили за здоровье будущего революционера в киноискусстве, который очень мило принял эту дань уважения своей грядущей славе. Белое вино уже оказывало свое действие, и теперь речь шла о том, где лучше Бернару снимать свой будущий фильм. Элизабета произносила "свой фильм" так, словно перечёркивала этими двумя словами всё, что существовало до него. Одни считали, что на севере, другие - на юге. Бернар признался, что он подумывает о Мексике.
- Но это так далеко, так далеко! - возразила госпожа Клуэ, с мольбой сложив руки. - Боже мой, что станет с моей Лизеттой, пока вы будете в этой стране дикарей, где с вами может случиться всё, что угодно! Хватит с меня Марианны, которая собирается уехать на Мадагаскар.
- Теперь уже нет дикарей, моя милая, - весело возразил ей муж, - но всё-таки, Бернар, я как раз хотел сказать вам…
И, пока госпожа Клуэ, всё ещё взволнованная, ходила за крем-брюле, он после крайне многословного вступления подал мысль, что здесь, на побережье, имеются мало кому известные места, где Бернар мог бы - по крайней мере, так ему, господину Клуэ, кажется - найти эту столь желанную "атмосферу".
- Я пойду с вами туда, - сказал он. - Устраивает вас?
Бернар ответил, что его "это вполне устраивает".
- Да, кстати, о местах, - продолжал господин Клуэ, поворачиваясь к Полю. - Не вы ли спрашивали мою дочь, где находится ресторан "Полярная звезда"?.. Что такое, что с вами?
Поль выронил из рук бокал. Содержимое его залило скатерть и штанишки Поля.
- Ничего, ничего, - успокоила его госпожа Клуэ, которая уже внесла крем. - Марианна, вытри скатерть, а вы, малыш, идите сюда, я почищу вам штанишки.
- Нет, нет! - так пронзительно крикнул Поль, что все подскочили.
Он снова сел и уже тише добавил:
- Благодарю вас, мадам, мне очень хорошо и так.
- Оставь его, мама, - сказала Марианна.
- Ну да, оставь, ему так прохладнее, - с добрым смешком добавил аптекарь. - Так о чём мы говорили? Ах да, о "Звезде"! Вы искали её, мой мальчик?
- Да, - прошептал Поль, - то есть я спросил у Марианны…