Глава II
ВЕЛОСИПЕД
На лестнице раздаются шаги. Зося бежит к двери. Да, это возвращается Анка. Как медленно она идет! Должно быть, страшно устала.
- Ну, что у вас тут слышно? Адась хорошо вел себя?
- Да, - говорит мальчик, внимательно глядя на пакет, который сестра держит в руке. - Что там?
- Ничего! - смеясь, поддразнивает его Анка.
- Это что-то для меня! Это для меня! - радуется Адась, вскакивая на стул, чтоб достать руку сестры, поднятую вверх. - Есть! Достал! Конфеты!
- Мятные! Анка, мятные?
- Конечно, мятные!
Зося торопливо вытаскивает из печи кастрюлю и наливает в тарелку борщ для сестры.
- Ого! Посмотрите, что за роскошный обед она сварила!
Анка весело разговаривает с Зосей и Адасем. Но на душе у нее неспокойно. Сегодня, в субботу, она первый раз получила плату за неделю работы на фабрике. Надо рассчитать, хватит ли на все. У нее вычли немного за порванные на шпулях нитки. Она получила меньше, чем ожидала.
Когда Адась уже спит в своей кроватке, три головы - темная, Анкина, и две светлые, Зоси и Игнася, - склоняются над столом, в узком кругу света, отбрасываемого керосиновой лампочкой.
- На квартиру надо отложить…
Игнась сосредоточенно записывает.
- В лавочку…
- За уголь…
- Сапожки Адася отдать в починку…
- Теперь подсчитай, сколько всего.
Игнась считает. Проверяет еще раз, чтобы не ошибиться.
Анка кладет на стол заработанные деньги.
- Нет, не хватит! - говорит она обычным своим голосом. А сама в полном отчаянии. Она совсем забыла про подметки Адася… И угля ушло больше, чем она ожидала. Неужели пани Тобяк в самом деле была права?
- Ну, не снесем сапожков Адася в починку. И с квартирой можно обождать, платить-то ведь надо еще только первого, - беспечно говорит Зося.
- Да, а сапожки дырявые, Адась простудится. На квартиру придется откладывать каждую неделю, а то потом откуда взять сразу столько денег?
Зося вздыхает. Анка, подперев голову руками, смотрит на счет, написанный Игнасем.
- Ну, нечего сегодня голову ломать! Заплатим по счету в лавку, а про квартиру будем думать на будущей неделе, - советует Игнась. - Анка, ты бы лучше легла пораньше спать. В воскресенье только и можешь выспаться как следует!
"Действительно, ведь ничего не придумаешь. Денег все равно не прибудет", - думает Анка и ложится спать.
Утром, когда она просыпается, солнечные лучи золотистой полоской ложатся на чисто вымытый Зосей пол. Зося и Адась сидят за столом. Малыш что-то рисует.
- Вот выспалась-то! За все время!
- А мы уже давно встали! Только сидели тихо, как мышаты, чтоб тебя не разбудить, - говорит Адась.
- Как мышата, а не как мышаты! - смеется Анка.
- А как мышаты - лучше, - упирается мальчик, выпячивая губки.
Анка, смеясь, наливает воду в таз.
- А где Игнась?
- Куда-то убежал с самого утра. Наверно, на велосипеде поехал: я слышала, как он его доставал из чулана.
Анке немного досадно. Она думала, что воскресенье они проведут все вместе, а Игнась взял да и умчался неизвестно куда. Уж больше года, как он получил этот велосипед и никак не натешится им. Все бы только ездил да ездил.
- Ну, так и мы тоже пойдем погулять! Давайте в парк, а?
- В парк! В парк! В парк! - весело запрыгал Адась.
А Игнась тем временем действительно катил на своем велосипеде. Выехал из города на широкое шоссе. Далеко-далеко вперед тянулась зеленая аллея высоких деревьев. Маленькие домики прятались в палисадниках, полных георгинов. Веселый ветер обвевал лицо свежестью. Как чудесно было мчаться по гладкой дороге в синеющую от легкой дымки тумана даль! Велосипед катился ровно, послушный рукам хозяина.
"Поеду еще дальше, - думает Игнась. - Ведь это в последний раз!"
Ему вспомнились теперь все далекие прогулки, которые ему удалось совершить благодаря велосипеду. Сосновые рощицы за городом, деревушки, раскинувшиеся вдоль дорог, речки, текущие по золотистому песчаному дну… Он никогда не увидел бы их, если бы не велосипед, славный, милый велосипед, который в час-два может унести далеко от города, пыли, от уличного шума. Велосипед этот он получил от дяди. Уезжая в Америку, тот оставил его племяннику. На красивой серой раме с уже облупившимся местами лаком видны были, правда, следы двух-трех лет добросовестной службы. Но он мог еще нестись по дорогам легко, как птица.
Вчера еще Игнасю казалось, что он не отдал бы его никому и ни за что; еще две недели тому назад он, только смеялся, когда Стефан, работавший в парикмахерской на углу, просил его продать ему велосипед. Ни за что на свете! Его ждут далекие прогулки, и давнишняя мечта Игнася - путешествие на велосипеде по Польше.
- Подумай еще, - сказал Стефан, - я дам тебе за него тридцать злотых.
Но Игнась сел на велосипед и, весело свистнув, покатил куда глаза глядят. Это было всего лишь две недели тому назад. Да, но сколько перемен произошло в его жизни за эти две недели!
Тридцать злотых - это означало и уплату за квартиру и починку сапожков Адася. Плата за тесную комнатку с маленьким окошечком была не так уж велика, а сапожник был знакомый и брал не очень дорого. Значит, должно хватить и на то и на другое. Анка перестанет горевать. После недели работы она сможет спокойно отдохнуть в воскресенье, не думая о том, откуда взять денег.
В придорожных вербах зашумел ветер:
"А ты никогда уже не помчишься по дороге! Никогда уже не искупаешься в речке под нашей тенью! Хорошо еще, если пешочком отправишься в рощицу, замусоренную бумажками и старыми бутылками, куда по воскресеньям высыпают толпы людей подышать свежим воздухом. Ты никогда не услышишь, как свистит в ушах ветер… Ах, эти велосипедные прогулки!"
- А печальная Анка, а заплаканная Зося, а простуженный Адась! - сказал Игнась вслух так громко, что даже гусыня, ковылявшая по краю дороги, захлопала крыльями от испуга.
Он засмеялся и повернул обратно. Низко склонившись над рулем, он изо всех сил нажимал на педали и вихрем мчался в город, выраставший перед его глазами, выплывавший все отчетливее, все ближе.
Въехав в город, он замедлил ход. Стефана не пришлось долго искать - он разгуливал перед домом, на углу.
Сторговались в два счета. Игнась, позвякивая в кармане деньгами, направился домой.
Остальные уже вернулись с прогулки. Анка возилась у печки, Зося торопливо чистила картошку.
- Где ты был?
- Ого-го! Долго рассказывать…
Адась тотчас же бросил дощечки, которые тщетно старался сбить кривым гвоздем.
- А что было? Как это было? - спрашивал он с любопытством. - Расскажи! Сейчас он нам расскажет историю! - повернулся он к Зосе с торжествующим видом, как будто это была его заслуга.
- Ну вот… вышел я прогуляться…
- Наверно, выехал?
- Ну, пускай выехал! Еду себе, еду по дороге, вдруг из-за дерева выходит высокий господин…
- Ну и что? Ну и что?
- Вежливо кланяется мне?..
- Тебе кланяется? - удивился Адась.
- А ты что думаешь, карапуз? Мне, Игнатию Сельскому, не кому-нибудь. И говорит: "Сударь, не могу ли я предложить вам маленький подарок? Мне как раз некуда девать тридцать злотых…"
- Чепуха! - возмутилась Зося.
- Чепуха? А это что?
Анка и Зося с изумлением смотрели на блестевшие на столе монеты.
- Что это, Игнась?
- На квартиру и подметки, - смеялся Игнась. И вид у него был такой счастливый, как будто он совершенно позабыл в эту минуту, что это был вместе с тем и свист ветра в ушах, и склонившиеся над дорогой зеленые вербы, и журчанье речки, и все неизведанные, ждавшие его впереди дороги Польши.
- Игнась! Что ты сделал? - забеспокоилась Анка.
- Убил лавочника внизу, в магазине, - ответил, смеясь, Игнась. - Что же ты делаешь такие большие глаза?
Анка выбежала из комнаты. Слышно было, как она передвигает вещи рядом в чулане.
- Ты продал велосипед, Игнась?
- Ну, продал! Что ж из этого?
- Ничего, - сказала Анка. В глазах ее блеснули слезы.
Она хорошо понимала, какой ценой заплатил Игнась за подметки Адася, за квартиру, то есть за их покой, за кров над их головами. Она знала, что это было свежее дыхание ветра на лице, и шепот верб, и плеск реки, и далекие, неведомые чудесные дороги всей страны, по которым никогда уже не поедет серый велосипед, управляемый рукой Игнася.
Глава III
ПОЖАР
В шесть часов утра Анка уходила из дому. До фабрики было далеко, а на трамвай нельзя было тратиться. В семь часов она уже должна была стоять у машины, наматывающей белую хлопковую вату на большие жужжащие шпули.
В половине восьмого убегал в школу Игнась. Шаги его гремели по деревянным ступенькам, как орудийная канонада.
Зося оставалась одна с Адасем. С серьезным видом надевала она синий передничек и принималась за уборку.
- Не лезь под щетку! Мне же надо подмести.
- Только оставь хоть немного крошек.
- А зачем? На полу должно быть совсем чисто.
Мальчик задумался.
- А что будет, если придет… мыша?
- Какая мышь, Адась?
- Такая себе, простая мыша. Что она будет кушать?
- Здесь нет мышей.
- Есть. Когда ты метешь, мыша пищит. Ты послушай. Она плачет, что ей нечего будет есть.
- Ах ты, глупыш! Это щетка так скрипит. Надо попросить Игнася покрепче прибить ее к палке, а то она еле держится.
- Щетка? - разочарованно спрашивает Адась.
- Конечно. Вот послушай.
В самом деле, каждый раз, когда Зося крепче прижимала ее к полу, щетка издавала легкий скрип. Адась огорчился:
- А я думал, мыша. И что она будет наша собственная, моя и твоя. И мы ей будем давать крошки. А можно ее приручить?
- Конечно, можно. Бывают ведь белые мыши, я видела у портного в стеклянной банке. Они ручные.
- А теперь что мы будем делать?
- Теперь ты пойдешь в садик, поиграешь с ребятами, а я сбегаю в лавку.
- Потом я помогу тебе чистить картошку, ладно?
- Ладно, а теперь пойдем. У тебя чистые руки?
- Вот…
Адась протянул ручки и широко растопырил пальчики, чтобы видно было, что они чистые.
- И ведь в саду они все равно выпачкаются, - серьезно сказал он.
Они вместе спустились по лестнице.
Сад - это был собственно большой двор с одним-единственным кривым кустом сирени. Тут собиралась играть детвора со всего дома. Из окошка комнаты в первом этаже, где жил сапожник, тоскливо смотрел на играющих бледный Хаимок, его сын.
- Только смотри не выпачкайся, Адась!
- Не выпачкаюсь. Ну, а если немножечко - так можно будет почистить щеткой, правда?
Зося не ответила. Она быстро пробежала темную арку ворот и вышла на улицу, а спустя несколько минут уже возвращалась с кошелкой, полной картошки и капусты. Увидев ее, Адась побежал навстречу.
- Что купила?
- Все самое вкусное. Только побудь еще немножко здесь, Адась, я вымою окно. Во что вы играете?
- В черное пугало. Ты не боишься черного пугала?
- А кто теперь черное пугало?..
- Юзек. А я совсем не боюсь, хоть он и рычит так страшно.
Зося засмеялась и вошла в сени. Смешной этот Адась! Такой малыш и такой серьезный…
Взойдя на лестницу, она сразу почувствовала запах гари.
Что это может быть?
Пахло очень неприятно, а на площадке второго этажа дым щипал глаза. Что же это? На один момент мелькнула мысль, не у них ли это горит. Но нет, огонь у них в печке давно погас. Чад, очевидно, доносился откуда-то еще.
Чем выше она поднималась, тем больше было дыму. Теперь она уже знала: это из квартиры Калиновской. Зося ужаснулась: в это время там никого не бывало дома, кроме старой, разбитой параличом бабушки, которая всегда лежала в кровати. У девочки задрожали руки. Она уронила сумку и подбежала к двери Калиновских. Да, через щель под дверью на лестницу ползли струйки дыма.
Что делать? Кричать, звать на помощь? Кто же в это время дома? Тобяк, наверно, ушла стирать; во всех квартирах одни только дети. Кричать не к чему.
Зося постучала кулаком в закрытую дверь. Оттуда послышался слабый стон.
Не раздумывая больше ни минуты, она нажала ручку двери и вбежала в комнату. Едкий дым ударил ей в лицо. В комнате было почти совсем темно. Клубился дым. Теперь густой тучей он двинулся на Зоею в открытую дверь.
- Пани Калиновская! Пани Калиновская! - закричала Зося.
Ничего не видя в дыму, она медленно продвигалась вперед, протянув руки, словно защищаясь ими.
- Пани Калиновская!
Ей ответил слабый стон. Девочка бросилась вперед, спотыкаясь о мебель, ушибая ноги. Наконец, она наткнулась на кого-то, лежащего на полу. Да, это не мог быть никто другой, как парализованная старушка. Очевидно, загорелся пол около печки, и больная сползла с постели, чтобы потушить огонь. Зося чувствовала запах паленых тряпок: на старушке, наверно, затлелась одежда. Зося ощупью добралась до окна, толкнула его. Оно широко распахнулось, и сильный сквозняк подхватил клубы дыма.
Стало, светлее. Зося остолбенела: яркий огонек змеился по кофте лежавшей на полу Калиновской.
На минуту Зося растерялась. Что делать? Где тут найти воду? Как помочь?
К счастью, ей вспомнился рассказ из книги Игнася. Она сорвала с кровати какое-то одеяло и накинула на горящую кофту. Крепко прижимала руками, глуша огоньки. Совсем не замечала, что стоит коленями на трухлявых, гнилых досках, которые не горят, но тлеют горячим жаром, не чувствовала ожогов на руках. Затем схватила стоявшее в углу ведро и выплеснула воду на пол. Зашипело. Густые клубы дыма и пара взметнулись в воздух и вновь опали. В комнате стало почти светло. В эту минуту на лестнице послышались шаги.
- Ой-ой! Пожар! - закричала жена дворника.
За нею бежал еще кто-то. Услышав голоса, почувствовав, что она уже не одна, что опасность пожара миновала, Зося потеряла сознание. Она почти не чувствовала, как ее подняли с полу. Словно сквозь туман видела, как дворничиха и прислуга с первого этажа несут на кровать парализованную старушку, как они возятся в комнате, как льют еще воду на пол.
- Бедняжка ты моя, ведь у тебя руки обожжены. И как только, Иоася, она не побоялась броситься в огонь!
- Тут был дым, - тихонько сказала Зося.
- И дым, и огонь, и все! Сгорела бы совсем старушонка, если бы не ты! А так только и всего, что перепугалась… Ну как, пани Калиновская, болит у вас что-нибудь?
- Нет… Только дым так меня одурманил… Дверца не закрывается, давно говорю: починить надо. Да где там! Все ушли, угли высыпались…
- Надо было кричать!
- Ох, кричать, кричать… Неужто я не кричала? Да разве меня кто услышит? Слезла я с кровати, на руках доползла до печки… А там уж ни-ни… Сгорела бы, как пить дать…
Иоася осматривала руки Зоси.
- Здорово обожжены… Очень больно?
Но Зося почти не чувствовала боли. Не думала об этом.
- Ничего. Только как я теперь сготовлю обед?
Иоася погладила ее по голове.
- Да ты не беспокойся, я помогу тебе. А сейчас надо бежать в аптеку, аптекарь даст тебе что-нибудь для рук.
Старушка заворочалась на кровати.
- Панна Иоася!
Девушка нагнулась к ней. Старушка достала из-под подушки злотый.
- Скажите, панна Иоася, аптекарю, чтобы он дал хорошее лекарство, самое лучшее, какое только у него есть!
Зося, потупив глаза, слушала благословения и слова благодарности. Она очень обрадовалась, когда можно было, наконец, уйти. Руки теперь сильно болели, спереди на платье была выжжена большая дыра.
- Ничего, это можно будет заштопать, - утешала ее Иоася. - Молодец ты, девочка!
То же сказал и аптекарь, смазывая ожоги льняным маслом с известковой водой. А Иоася болтала без умолку. По дороге в аптеку и обратно она успела рассказать историю о пожаре хозяйке прачечной, пекарю, зеленщице, мальчишке из парикмахерской и, пожалуй, еще человекам десяти. Зося шла все быстрее. Ей было неловко, что все на нее смотрят и удивляются, как будто вновь знакомятся с нею, с Зоськой Сельской, которая ведь родилась в этом же доме, на этой же улице, и которую все знали тут с пеленок.
Когда она очутилась, наконец, у себя на дворе, навстречу ей выбежал Адась, взволнованный, с красными пятнами на щеках.
- Как это было, Зося? Ты не сгорела? А огонь был большой? Юзек говорит, доходил под самую крышу… А почему руки у тебя завязаны?
- Зося обожглась, - сказала Иоася. - Теперь, Адась ты должен хорошо себя вести и не надоедать ей.
- Я буду чистить картошку.
- Ну, вот и пойдем, - засмеялась Иоася, - вместе будем чистить.
Глава IV
КУСТ СИРЕНИ
А ниже - лесная детва - шиповник в объятьях калины.
Черная ежевика прижалась устами к малине…
Зося положила книгу на колени.
- Подумай, Анка, как там было красиво… Хотелось бы мне когда-нибудь побывать в лесу…
Анка притворилась, что не слышит. Продолжала чинить свое единственное платье. Что собственно могла она ответить сестре? Да, конечно, где-то, может быть даже не так далеко, есть такие леса, о каких писал Мицкевич. Леса, где шумят высокие деревья, леса, полные веселого щебета птиц, зеленые, благоухающие, чудесные.
Но никто из них четверых никогда не видел такого леса; может быть, разве Игнасю случалось когда-нибудь заехать на велосипеде так далеко. Ей, Анке, лес был знаком только по книгам. И ей понятна была тоска, звучавшая в голосе Зоси. Впрочем, мать тоже часто рассказывала им о лесе. Ведь до того, как она приехала в город и вышла замуж, она жила в деревне. Она никогда не забывала деревню. Приходила с фабрики усталая, кашляя от хлопковой пыли, но по первой же просьбе Адася начинала рассказывать, как жила в своих родных Заенчниках, на высоком берегу Буга. Невесела была, вероятно, эта жизнь сиротки, служившей у чужих людей, а все же мать вспоминала это время с волнением. Адась и Зося прекрасно знали, как выглядит Буг, как летают над ним белые чайки, как ребята собирают чернику в больших лесах, как на тропинке в еловой чаще можно встретить рыжую лису.
- Если нам когда-нибудь будет житься лучше, непременно поедем в деревню, - всегда говорила мать.
Но никогда, даже при жизни отца, им не жилось так хорошо, чтобы можно было позволить себе куда-нибудь съездить.
- Анка, ты не слушаешь?
Голос сестры вывел Анку из задумчивости.
- Слушаю, слушаю, Зося… Я только так, задумалась…
- О чем?
- Да вот о лесе… и вообще…
- Знаешь, если б у нас был хоть садик - такой, как на Слизкой улице, куда пани Тобяк ходит стирать.
Зося подошла к окну и посмотрела во двор. Унылый, серый двор городского каменного дома. Единственной зеленью был тут куст сирени, жавшийся к стене своими тоненькими ветками. Нет, здесь не было красиво, нет!
Где изумрудная дичина с гречей белоснежной,
Где дятлина пылает румянцем, как у девушки, нежным…-