- Она нам не племянница, повелитель, - ответила она, перекрикивая всеобщее веселье. - Мы - Нарцисса и я - не видели сестру с тех пор, как она вышла замуж за грязнокровку. Ни у кого из нас нет ничего общего ни с этим отродьем, ни со зверьём, за которое она выходит замуж.
- А что скажешь ты, Драко? - спросил Вольдеморт тихим, но явственно слышным среди свиста и насмешек голосом. - Будешь сидеть с волчатами?
Это развеселило собравшихся ещё больше; Драко Малфой в ужасе взглянул на отца, уставившегося в собственные колени, а потом встретился взглядом в матерью. Она едва заметно мотнула головой и снова с каменным лицом уставилась на стену напротив.
- Довольно, - сказал Вольдеморт, поглаживая рассерженную змею. - Довольно.
И смех тут же угас.
- Многие из наших самых древних родословных деревьев со временем слегка заболевают, - сказал он Беллатрикс, которая не дыша, умоляюще смотрела на него во все глаза. - Чтобы сохранять их здоровыми, их нужно подрезать, не так ли? Отсекать те части, которые угрожают здоровью остальных.
- Да, повелитель, - прошептала Беллатрикс, и её глаза снова наполнились слезами благодарности. - При первой же возможности!
- Она у вас будет, - ответил Вольдеморт. - И в мире, как и в вашей семье… мы будем вырезать поражающую нас гниль, пока не останется лишь истинная кровь…
Вольдеморт поднял палочку Люциуса Малфоя, наставил её прямо на медленно поворачивающуюся фигуру, подвешенную над столом, и едва уловимо шевельнул рукой. Фигура со стоном ожила и начала рваться из невидимых пут.
- Ты узнаёшь нашу гостью, Северус? - спросил Вольдеморт.
Снейп поднял глаза на перевёрнутое лицо. Теперь все пожиратели смерти смотрели на пленницу, как будто получили разрешение проявить любопытство. Повернувшись к камину, женщина надтреснутым голосом в ужасе произнесла:
- Северус! Помоги!
- А, да, - сказал Снейп, а пленница снова медленно повернулась.
- А ты, Драко? - спросил Вольдеморт, свободной рукой поглаживая морду змеи. Драко нервно мотнул головой. Теперь, когда женщина проснулась, он, похоже, уже не мог на неё смотреть.
- Но ты бы к ней на занятия не пошёл, - сказал Вольдеморт. - Для тех, кто не знает, сегодня с нами Черити Барбидж, до недавних пор преподававшая в Школе магии и волшебства Хогвартс.
За столом раздался шумок понимания. Какая-то коренастая сгорбленная женщина с острыми зубами загоготала.
- Да… профессор Барбидж учила детей волшебниц и волшебников всему, что касается магглов… учила, что мы с ними не такие уж и разные…
Один из пожирателей смерти сплюнул на пол. Черити Барбидж снова повернулась лицом к Снейпу.
- Северус… пожалуйста… пожалуйста…
- Молчать, - сказал Вольдеморт. Волшебная палочка Малфоя снова дёрнулась, и Черити смолкла, будто ей в рот сунули кляп. - Профессор Барбидж, недовольная развращением и засорением умов детей волшебников, на прошлой неделе написала в "Ежедневный пророк" прочувствованное послание в защиту грязнокровок. Волшебники, говорит она, должны принять этих воров своего знания и волшебства. Вырождение чистокровных волшебников, говорит профессор Барбидж, самое что ни на есть желательное явление… Её бы воля, она бы нас всех скрестила с магглами… и уж конечно с оборотнями…
На этот раз не смеялся никто. Теперь в голосе Вольдеморта невозможно было не услышать гнева и презрения. Черити Барбидж в третий раз повернулась к Снейпу. Из глаз ей в волосы стекали слёзы. Снейп совершенно бесстрастно встретил её взгляд, и она снова медленно отвернулась.
- Авада Кедавра!
Зелёная вспышка осветила каждый уголок комнаты. Черити с гулким грохотом упала на стол, который задрожал и скрипнул. Несколько пожирателей смерти подскочили на стульях и отпрянули назад. Драко упал со своего на пол.
- Ужин, Нагини, - ласково произнёс Вольдеморт, и огромная змея, качнувшись, скользнула с его плеч на полированное дерево.
Глава вторая
In Memoriam
Гарри порезался до крови. Сжимая левой рукой правую и ругаясь себе под нос, он плечом открыл дверь своей комнаты. Раздался хруст раздавленного фарфора - он наступил на чашку с холодным чаем, которая стояла на полу за дверью его спальни.
- Что за?..
Он огляделся - лестничная площадка дома номер четыре по Бирючиновому проезду была пуста. Наверное, эта чашка чая в представлении Дадли была остроумной ловушкой-сюрпризом. Подняв повыше свою окровавленную руку, Гарри другой рукой сгрёб осколки чашки и кинул их в мусорную корзину, и без того уже переполненную, которая едва виднелась в глубине его комнаты. Потом он побрёл в ванную, чтобы сунуть палец под кран.
Так глупо, бессмысленно, невероятно досадно, что должны пройти ещё четыре дня до того, как он сможет колдовать… но приходилось признать, что с этим неровным порезом на пальце он бы всё равно не справился. Его не учили исцелять раны, и теперь он об этом задумался - особенно если учесть его ближайшие планы - пожалуй, это серьёзное упущение в магическом образовании. Взяв себе на заметку, что надо спросить у Гермионы, как это делается, он взял большой ком туалетной бумаги и промокнул чай, насколько мог, после чего вернулся в свою комнату и захлопнул за собой дверь.
Гарри провёл утро, полностью разгружая свой школьный сундук в первый раз с тех пор, как собрал его шесть лет назад. В начале каждого последующего учебного года он просто вынимал верхние три четверти содержимого, а потом клал вещи обратно или заменял на новые, оставляя на дне слой всевозможного хлама: старые перья, сушёные глаза жуков, разрозненные носки, которые уже не налезали. Пару минут назад Гарри сунул руку в эту массу, почувствовал острую боль в безымянном пальце правой руки, отдёрнул её и увидел, что она вся в крови.
Теперь он действовал чуть осторожнее. Снова опустившись на колени возле сундука, он пошарил на дне и после того, как извлёк старый значок, который слабо вспыхивал, по очереди показывая надписи "Поддержим СЕДРИКА ДИГГОРИ" и "ПОТТЕР ВОНЮЧКА", треснутый и потёртый вредноскоп и золотой медальон, в котором была спрятано послание с подписью Р.А.Б., нашёл наконец тот острый край, что ранил его. Он узнал его сразу. Это был двухдюймовый осколок заколдованного зеркала, которое подарил ему покойный крёстный, Сириус. Гарри отложил его в сторону и осторожно пошарил в сундуке, ища остальное, но от последнего подарка крёстного больше ничего не осталось, кроме раскрошенного стекла, осыпавшего самый нижний слой хлама сверкающей пылью.
Гарри выпрямился и посмотрел в неровный осколок, которым он порезался, но не увидел там ничего - на него смотрел только один ярко-зелёный глаз его собственного отражения. Тогда он положил осколок на утренний выпуск "Ежедневного Пророка", лежавший непрочитанным на кровати, и попытался подавить внезапный прилив горестных воспоминаний, уколов сожаления и тоски, который вызвала находка разбитого зеркала, решительно взявшись за оставшийся в сундуке хлам.
Ещё час понадобился ему на то, чтобы опустошить его окончательно, выбросить всё ненужное, а остальное разложить по кучам в зависимости от того, понадобится ли ему это в дальнейшем. Школьную мантию и форму для квиддича, котёл, пергамент, перья и большую часть учебников он свалил в кучу, чтобы оставить здесь. Интересно, что сделают с ними дядя с тётей; наверное, сожгут глухой ночью, как будто эти вещи - свидетельство какого-то ужасного преступления. Маггловскую одежду, плащ-невидимку, набор для зельеварения, кое-какие книги, альбом с фотографиями, что когда-то подарил ему Хагрид, пачку писем и волшебную палочку он уложил в старый рюкзак. В переднем кармане помещались карта мародёра и медальон с запиской от Р.А.Б. Медальону было отведено это почётное место вовсе не оттого, что он был ценен - в обычном смысле слова он был бесполезен - но из-за того, какой ценой он достался.
Теперь осталась только изрядная кипа газет, лежавшая на письменном столе рядом с его белой совой, Хедвиг - по одной на каждый из дней, что Гарри провёл этим летом на Бирючиновом проезде.
Он поднялся с пола, потянулся и направился к столу. Хедвиг не пошевелилась, когда он начал быстро просматривать газеты, одну за другой швыряя их в кучу мусора. Сова спала, а может быть, и притворялась: она сердилась на Гарри за то, что в эти дни он слишком мало выпускал её из клетки.
Приближаясь к низу газетной стопки, Гарри замедлился. Он искал один конкретный номер, который пришёл, как ему помнилось, вскоре после его возвращения на Бирючиновый проезд на лето; он помнил, что там на первой странице было краткое упоминание об отставке Чарити Бербедж, преподавательницы маггловедения в Хогвартсе. Наконец он нашёл его. Открыв десятую страницу, он уселся на стул возле письменного стола и перечёл ту статью, которую искал.
Элфиас Додж: В ПАМЯТЬ АЛЬБУСА ДАМБЛДОРА
Я познакомился с Альбусом Дамблдором, когда мне было одиннадцать лет, в день нашего первого приезда в Хогвартс. Наша взаимная склонность была, несомненно, вызвана тем, что оба мы ощущали себя изгоями. Я непродолжительно переболел драконьей оспой перед самым приездом в школу, и хотя уже не был заразен, мои оспины и зеленоватый цвет лица немногих вдохновляли на знакомство со мной. Альбус, в свою очередь, приехал в Хогвартс, обременённый невольной дурной славой. Не далее как за год до этого его отец, Персиваль, был обвинён в жестоком нападении на трёх молодых магглов, которое наделало много шума.
Альбус никогда не пытался отрицать, что его отец (впоследствии умерший в Азкабане) совершил это преступление; напротив, когда я набрался смелости и спросил его, он уверил меня, что знает: отец его виновен. Помимо того раза, Дамблдор не желал говорить об этой печальной истории, хотя многие пытались вызвать его на это. Некоторые даже склонны были хвалить поступок его отца и полагали, что и Альбус такой же магглоненавистник. Они не могли ошибаться сильнее: всякий, кто знал Альбуса, подтвердит, что он никогда не проявлял ни малейших антимаггловских тенденций. В самом деле, за свою решительную поддержку прав магглов он приобрёл в последующие годы немало врагов.
Однако шли месяцы, и собственная слава Альбуса начала затмевать славу его отца. К концу первого курса уже никто больше не назвал бы его сыном магглоненавистника, - нет, теперь он был ни больше ни меньше как самый блестящий ученик, какого когда-либо знала эта школа. Те из нас, кто был удостоен его дружбой, много выиграли от его примера, не говоря уже о его помощи и одобрении, на которые он всегда был щедр. Позже он признался мне, что уже тогда понял, какое великое наслаждение для него учить других.
Мало того, что он завоевал все почётные награды, какие могла дать школа - скоро он уже вёл регулярную переписку с самыми выдающимися магами тех дней, среди которых Николас Фламель, прославленный алхимик, Батильда Бэгшот, знаменитый историк, и Адальберт Ваффлинг, теоретик магии. Некоторые его труды попали в научные издания, такие как "Трансфигурация сегодня", "Загвоздки заклинаний" и "Практический зельевар". Казалось, будущая карьера Дамблдора должна быть яркой и стремительной, и оставался только один вопрос: когда он станет министром магии. Хотя в позднейшие годы часто предсказывали, что он вот-вот займёт эту должность, но он никогда не мечтал о министерстве.
Через три года после того, как мы начали учиться в Хогвартсе, в школу поступил брат Альбуса, Аберфорт. Они были непохожи: Аберфорт был далёк от учёности и, в отличие от Альбуса, больше любил решать споры на дуэли, чем в аргументированном споре. Было бы, однако, вовсе неверно предполагать, как это делают некоторые, что между братьями не было дружбы. Они уживались настолько мирно, насколько это было возможно для двух столь разных мальчиков. Отдавая справедливость Аберфорту, следует признать, что жизнь в тени Альбуса никак нельзя было назвать совершенно приятной. Дружба с ним заключала в себе постоянный риск того, что он вечно будет затмевать тебя, и для брата дело обстояло ничуть не лучше. Когда мы с Альбусом окончили Хогвартс, мы собирались вместе отправиться в путешествие по миру, как было тогда принято, посещать и наблюдать волшебников разных стран, а потом заняться каждый своей карьерой. Но несчастье нарушило наши планы. В самый канун нашего путешествия умерла мать Альбуса, Кендра, оставив Альбуса главой семьи и её единственным кормильцем. Я отложил свой отъезд настолько, чтобы отдать Кендре последнюю дань на погребении, а потом отправился в путь, который теперь мне предстояло проделать одному. Не могло быть и речи о том, чтобы Альбус отправился со мной, когда на нём оставались младший брат и сестра, а денег было совсем мало.
То было время в нашей жизни, когда мы общались меньше всего. Я писал Альбусу, расписывая, возможно, бестактно, чудеса моего путешествия, начиная с химер в Греции, от которых я ускользал с риском для жизни, и заканчивая экспериментами египетских алхимиков. Его письма мало что говорили мне о его повседневной жизни, которая, как я догадывался, была удручающе скучна для столь блестящего волшебника. Захваченный впечатлениями, с ужасом я узнал, когда год моих странствий близился к концу, что семью Дамблдора постигла ещё одна трагедия: смерть его сестры Арианы.
Хотя Ариана уже давно была слаба здоровьем, удар этот, последовавший так скоро после утраты матери, глубоко поразил обоих братьев. Все, кто был близок Альбусу - а я считаю себя принадлежащим к числу этих счастливцев - согласны, что смерть Арианы и то, как Альбус её пережил, ощущая свою личную ответственность за неё (хотя его вины, разумеется, тут не было), навсегда оставили на нём свой след.
Я возвратился домой и нашёл молодого человека, который перенёс страдания впору человеку гораздо более взрослому. Альбус стал сдержаннее, чем раньше, и почти утратил свою беззаботность. Вдобавок ко всем его несчастьям, потеря Арианы привела не к возрождению близости, но к отчуждению между Альбусом и Аберфортом. (Со временем оно пройдёт - в позднейшие годы они вновь наладили отношения, которые стали если не близкими, то, безусловно, сердечными.) Однако с той поры он редко заговаривал о своих родителях и Ариане, и его друзья усвоили, что о них не следует упоминать.
Пусть другие живописуют триумфы следующих лет. Бесчисленные вклады Дамблдора в копилку магического знания, в том числе его открытие двенадцати способов применения крови дракона, послужат будущим поколениям, как и мудрость, которую он выказывал в многочисленных судебных решениях, будучи верховным магом Визенгамота. И до сих пор говорят, что ни одна волшебная дуэль не может сравниться с той, что была между Дамблдором и Гриндельвальдом в 1945 году. Те, кто был при этом, описывали, какой ужас и трепет они испытывали, глядя, как бьются эти два непревзойдённых чародея. Победа Дамблдора и её последствия для волшебного мира считаются поворотным моментом в магической истории, сравнимым с введением Международного Устава секретности или падением Того-Кого-Нельзя-Называть.
Альбус Дамблдор никогда не был гордым или тщеславным; он умел найти достоинства в каждом, каким бы тот ни казался жалким или незначительным, и я думаю, что ранние утраты наделили его великой человечностью и состраданием. Я не могу выразить, как мне будет не хватать его дружбы, но моя потеря ничто в сравнении с потерей волшебного мира. То, что он был самым любимым и вселявшим вдохновение из всех директоров Хогвартса - вне всяких сомнений. Он умер так же, как жил: вечно трудившийся ради высшего блага и до последней минуты всё так же готовый протянуть руку мальчику с драконьей оспой, как в тот день, когда мы впервые встретились.
Гарри окончил читать, но всё не отрывал взгляда от фотографии, сопровождавшей некролог. На лице Дамблдора была знакомая добрая улыбка, но когда он взглядывал поверх своих очков-полумесяцев, создавалось впечатление, что он даже с газетного листа просвечивает Гарри словно рентгеном, и грусть смешалась в нём с чувством унижения.
Он думал, что неплохо знает Дамблдора, но после того, как прочёл этот некролог, он вынужден был признать, что едва ли вообще знал его. Он ни разу не пытался представить Дамблдора в детстве или юности, как будто тот сразу появился на свет таким, каким помнил его Гарри - старым, почтенным и седовласым. Представить Дамблдора подростком было попросту дико, всё равно что пытаться вообразить глупую Гермиону или добродушного взрывохвостого хлопстера.
Ему никогда не приходило в голову спросить Дамблдора о его прошлом. Разумеется, это показалось бы странным, даже дерзким, но ведь, в конце концов, каждый знал, что Дамблдор сражался в той легендарной дуэли с Гриндельвальдом, а Гарри и не подумал спросить Дамблдора, как это было, и о других его знаменитых достижениях тоже. Нет, они всегда говорили только о нём, Гарри - о прошлом Гарри, о будущем Гарри, о планах Гарри… а теперь Гарри казалось, несмотря на то, что его будущее казалось таким опасным и неопределённым, что он упустил невозвратимые возможности, не расспросив Дамблдора побольше о нём самом. И неважно, что единственный личный вопрос, который он задал своему директору, был также и единственным, на который, как он подозревал, Дамблдор не ответил откровенно:
"А что видите вы, когда смотрите в это зеркало?"
"Я? Я вижу, как держу в руках пару толстых шерстяных носков".
После недолгого раздумья Гарри вырвал некролог из "Пророка", аккуратно сложил и сунул его в первый том учебника "Практическая защитная магия и её применение против тёмных сил". Потом он бросил остаток газеты на гору хлама, повернулся и посмотрел на свою комнату. Здесь стало гораздо опрятнее. Единственное, что осталось не на месте - сегодняшний "Ежедневный Пророк", по-прежнему валявшийся на кровати, и на нём осколок разбитого зеркала.
Гарри прошёл через комнату, скинул кусок зеркала с сегодняшнего "Пророка" и развернул газету. Когда рано утром он забирал её, свёрнутую в трубку, у совы-разносчицы, он едва глянул на заголовок и отбросил газету, увидев, что там ничего не говорится о Вольдеморте. Гарри не сомневался, что Министерство полагается на "Пророк" в замалчивании новостей о Вольдеморте. Поэтому он только сейчас заметил, что кое-что пропустил.
На первой странице внизу был мелкий заголовок над фотографией Дамблдора, который быстро шагал куда-то, вид у него был встревоженный:
ДАМБЛДОР: НАКОНЕЦ-ТО ПРАВДА?
На будущей неделе выходит в свет шокирующая история порочного гения, которого многие считают величайшим волшебником своего поколения. Развенчивая популярный образ безмятежного седобородого мудреца, Рита Вритер раскрывает разрушенное детство, преступную юность, вражду длиной в жизнь и постыдные тайны, которые Дамблдор унёс с собой в могилу. ПОЧЕМУ тот, кому пророчили стать министром магии, довольствовался всего лишь должностью директора школы? КАКОВА была истинная цель тайной организации, известной под названием Орден Феникса? КАК на самом деле Дамблдор встретил свой конец?
Ответы на эти и многие другие вопросы раскрываются в новой сенсационной биографии "Жизнь и ложь Альбуса Дамблдора", автор - Рита Вритер. Читайте эксклюзивное интервью Берри Брейтуэйт на странице 13.