Учитель, казалось, вот-вот лопнет от переживаний: раскрасневшись, он задавал всем одни и те же вопросы, перепроверял оборудование и сквозь щель в занавесе наблюдал за зрителями.
Почему у меня внутри не похолодело? И почему я как ни в чем не бывало могу шевелить руками и ногами? И во рту не пересохло… Мне нужно бояться до смерти - в этом я не сомневался. Бояться того, что ничего не выйдет, что волшебное пение в коридоре больше никогда не повторится.
Конечно, если сравнить эту проблему с маминой болезнью или с тем, что случилось с Гейром, она выглядит крошечной царапиной, которая даже не болит и не кровоточит. Может, в этом-то как раз и все дело? В моей жизни произошло чересчур много событий, поважнее того, что сейчас будет.
Я огляделся. Одни репетировали, другие дурачились, почти все болтали. Ученикам "А" класса сообщили, что представление завершится не так, как было задумано. Так что главное - точно выполнять указания учителя. Все должны выстроиться в ряд и делать именно то, что он скажет. Зачем понадобились эти изменения, никто не спросил. Может, всем кажется, что это так принято, чтобы в последний момент все перевернулось с ног на голову?
Это всего лишь летний праздник, а не конец света. Разве что чуть-чуть.
У меня зажужжал мобильник, и, хотя время было не самое подходящее, я решил ответить.
- Это Джон Джонс.
- А-а. Привет.
Он кашлянул.
- Я вот что хотел сказать. Было бы здорово все равно как-нибудь покататься вместе на великах.
Я хотел было сказать, что только недавно научился кататься, но вместо этого тихо переспросил:
- Вместе покататься?
- Можем и еще что-нибудь придумать.
- Что?
- Сходим куда-нибудь, ты и я. Пускай я не твой отец, я все равно подумал - было бы круто.
Я промолчал.
- Если не хочешь, ничего страшного, - добавил он. В трубке что-то слабо потрескивало. Со сцены доносилась музыка и громкие голоса. Секунды убегали.
- Я понимать… - проговорил наконец Джон Джонс. Который вовсе не был моим отцом.
"Круто" - это слово как-то самопроизвольно возникло у меня в голове.
- Приятно было с тобой познакомиться, - сказал Джон, и я испугался, что в следующий миг он повесит трубку.
- Круто! - почти выкрикнул я.
- Что-что?
- Я говорю - круто!
- Вон оно что… Ну тогда… круто!
- Моим папой тебе уже не стать.
- Знаю.
- Но, если мы подружимся, будет круто.
- Я люблю ходить в кафе, и в кино, и еще в парк "Тысяча развлечений".
- Я все это тоже люблю. Наверное. Точно не знаю, я не очень часто туда хожу.
- В "Тысячу развлечений" я тоже еще не ходил! Может, доедем туда вместе на великах? Я тебе как-нибудь позвоню. Ладно?
- Хорошо.
- И удачи тебе на выступлении!
- Спасибо!
Все же этот день не совсем безнадежен. У него по-прежнему есть все шансы войти в историю в качестве довольно сносного и не окончательно ужасного и отвратительного. Такие дни вспоминаешь, даже оказавшись в доме для престарелых. Но тут, конечно, придется поднапрячься.
"Б" классу публика хлопала как сумасшедшая. Настала очередь "А", и мои одноклассники начали друг за дружкой выходить на сцену. Они жонглировали, показывали фокусы, танцевали, разыгрывали сценки, а во время скетчей Августа зрители чуть со стульев не падали от смеха. Все это время я сидел за кулисами на столе и наблюдал, как остальные, нервничая, выходят на сцену, а возвращаются радостными и довольными. Глаза учителя пылали, а с его губ не сходила торжествующая улыбка: наш успех "Б" классу даже и не снился.
- Очень весело было! - запыхавшись, выпалила вернувшаяся со сцены Ада.
- А я не видел, как ты выступала… - пожалел я и испугался, что она скажет, будто мне нет дела ни до кого, кроме себя самого.
И мне пришлось бы с ней согласиться. Ясное дело, мне надо было посмотреть ее выступление - и тогда по окончании я мог бы отвесить пару знатных комплиментов. Иначе какой же я друг?!
- Я как-то читала, что, когда волнуешься, у тебя прибавляется сил и сообразительности, - сказала Ада, - а те, у кого на сцене ничего не получается, наверняка просто не волнуются. Ты-то как, боишься немного?
- Я… не знаю.
- Все будет хорошо.
В этот момент я понял, что лицо у Ады накрашено. Никогда прежде такой я ее не видел. Губы были какими-то особенно красными, глаза обведены чем-то темным, а кожа казалась непривычно матовой. Мне словно показали фотографию более взрослой Ады. Девчонки меня пугают. Они красивые, но я их побаиваюсь.
- Осталось пять минут! - бросил мне учитель, направляясь к Бертраму, который как раз собирался на сцену.
Ада подошла ближе, а мгновения полетели с невиданной скоростью. Когда до моего выхода осталась минута, я так и не понял, куда подевались остальные четыре.
Я встаю.
Сейчас - это произойдет сейчас. Пытаюсь дышать ровно. В голове совершенно ясно. И замечаю, что волнуюсь. Все будет хорошо.
Я уже направлялся к сцене, когда ко мне подошел учитель.
- Барт, у нас проблемы, - сказал он.
Моя последняя глава
(расслабьтесь, я не умру)
Все столпились возле Бертрама и восторженно хлопали его по спине. Две девочки из нашего класса выбежали на сцену и запели песню Бейонсе, которая шла в качестве проигрыша между номерами. Рядом со мной стоял учитель, что-то мне толковавший, но я сомневался, что понимаю хоть слово. Впрочем, я понял, чем это грозит мне.
- Так что будем делать? - спросил он.
Словно я работник сцены и привык решать такие вопросы.
- Э-м-м… Ну… Не знаю, - ответил я.
Занавес не опускался. Техник давно уже обещал починить его. Механизм вышел из строя много лет назад, так что рано или поздно это должно было случиться. И вот сейчас занавес заклинило намертво.
- Ничего-ничего, - учитель потер лоб, - что-нибудь придумаем…
Девочки на сцене запели последний куплет.
- Хочешь, выйдем вместе? - предложила Ада. - Я не против.
Меня обступили одноклассники, которые должны были выходить на сцену во время моего выступления. По очереди. Точно бусины на нитке. И теперь все они не сводили с меня глаз.
Я сглотнул, и мне показалось, будто я проглотил булыжник.
В зале захлопали. Девочки вернулись со сцены. Я был не в силах никому смотреть в глаза: передо мной словно расплывался туман, превративший все лица в бесформенную массу. Но слова мои прозвучали вполне отчетливо.
- Я пойду, - сказал я.
Ада взяла меня за руку.
- Один.
Она выпустила мою руку.
- Ты уверен? - спросил учитель каким-то странным голосом.
- Не будем сейчас это обсуждать.
- Включайте музыку! - закричал он, а потом пробормотал: - И да помогут нам боги…
Кто-то сунул мне в руки микрофон. Я поднялся по трем ступенькам, отделявшим меня от сцены, взглянул в зал и остолбенел: сколько же там было народа! И каждый смотрел на меня. В первом ряду сидела бабушка - она натянуто улыбалась, а руки скрестила, словно тоже, по примеру учителя, молила высшие силы о том, чтобы я не опозорил навсегда свою семью.
Из колонок лилась музыка. Нельзя думать о том, что все пойдет плохо, - это я понимал. Если я так сделаю, публике придется внимать самой ужасной какофонии, какую только можно представить.
Слишком поздно. Эта мысль уже закралась мне в голову.
Зажмуриваться бессмысленно. Я уже успел увидеть все эти глаза, с любопытством взирающие на меня. К счастью, в этот момент зажглись два прожектора, и их свет совершенно меня ослепил. Еще несколько тактов - и все услышат мое волшебное пение…
Внезапно я увидел папу. Не Джона Джонса, а моего настоящего папу. Он был в зале единственным зрителем и ждал, когда я запою. Папа улыбался мне, и его улыбка придала мне сил. Руки его спокойно лежали на коленях, и сам он казался совершенно бестрепетным.
Ясное дело, что для папы я готов был спеть.
Я глубоко вдохнул. А затем открыл рот.
Я лежал на полу и смотрел прямо на прожектор. Вокруг меня раздавались какие-то звуки. Кто-то подхватил меня и поставил на ноги, хотя мне подниматься не хотелось. Как хорошо было на полу - надежно и спокойно.
Папа исчез, и зал опять заполнили незнакомые мне люди. Все они почему-то стояли. Им хотелось разглядеть, что со мной случилось. Я что, в обморок грохнулся? И все испортил?
Их руки двигаются, повторяя один и тот же жест, который я видел сотни раз. Неужели они хлопают, потому что я жив?
- Получилось! У тебя получилось! - прокричал учитель прямо мне в ухо.
Да что получилось-то?
Мои одноклассники стояли на сцене рядом со мной и раскланивались. Я тоже наклонился и опять едва не повалился на пол, но кто-то поддержал меня. Бабушка кричала, словно на рок-концерте. Это было стыдно, но одновременно и приятно.
Мы уходили со сцены и вновь возвращались. Учитель теперь даже не пытался сдерживать слез. И когда мы наконец покинули сцену, он подозвал нас всех.
- Знаете что? Это… да, это самое великое… ну да, величайшее событие, которое случилось со мной за все то время, что я работаю в школе. И все это благодаря вам, - проговорил он совершенно изменившимся голосом.
А потом он обнял меня. Только меня. И это длилось довольно долго.
Я осторожно высвободился из его объятий и отошел в сторону, оставив учителя утирать слезы рукавом рубашки. Ада догнала меня и ухмыльнулась.
- Тебе повезло - ты так долго нюхал учительскую подмышку! - сказала она.
- Ада… - я запнулся, - я нормально… нормально пел?
- Лучше, чем в коридоре. Ты что, сам не слышал?
- Я… вообще не помню, как пел. Помню только, что папа сидел в зале. И больше там никого не было.
- Знаешь, Барт, с тобой не соскучишься.
Ада взяла меня за руку и потащила в зал, где к нам то и дело подходили какие-то незнакомые люди. Все они говорили мне что-нибудь приятное.
- Наслаждайся, - шепнула мне на ухо Ада, - сегодня ты супергерой.
За окном падала звезда, хотя, вполне возможно, это был самолет или НЛО. Их не различишь.
По дороге домой бабушка не уставала меня расхваливать. Мы вошли в подъезд и поднялись по лестнице. Возле нашей квартиры кто-то сидел. Бабушка схватила меня за руку.
- Осторожнее! - сказала она.
Какой-то мужчина в разодранной футболке сидел, уткнувшись головой в колени. Мне почудилось что-то знакомое. Дышит ли он, понять было невозможно. Я выдернул свою руку из бабушкиной и подошел к нему.
- Гейр! Гейр!
Он очнулся и покрасневшими глазами уставился на меня.
- О, здорово!
- У тебя все в порядке? - спросил я, присев рядом.
- Ну, как сказать. Бывало и получше.
- А почему ты не в больнице?
- Не по душе мне там.
Бабушка грозно нависла над нами. Она нахмурилась.
- Может, зайдешь к нам? - спросил я.
- Барт! - одернула меня бабушка, но я сделал вид, будто не слышу ее.
- Не будешь же ты здесь сидеть, - уперся я.
- У меня ж тут, внизу, берлога. Туда и пойду. Все путем. Просто хотел кое-что отдать тебе, - и он протянул мне пакет. Я открыл его и увидел внутри черный футляр.
- Сейчас необязательно открывать. Это часы - от папаши мне достались. "Ролекс Устрица", коллекционные. Выпущены в 1952 году. На обратной стороне гравировка.
- Но зачем ты даришь их мне?
- Потому что они дорогие.
- А разве тебе самому деньги не нужны?
- Вот в том-то и дело. Если я их продам, то и деньжата все сразу же спущу. Мне просто… как подумаю, что променяю эти часы на героин, то мне аж больно делается. Ты их продай, и тогда вы с мамой, а может и с бабушкой, переедете отсюда. Здесь тебе не место.
- Но я не могу…
Гейр попытался встать.
- Помоги-ка. Что-то затекло все.
Я подхватил Гейра под руку, потерял равновесие и едва не свалился на него. В конце концов я все же помог ему подняться. Гейр слегка пошатывался.
- Даже не знаю, что и сказать, - проговорил я, разглядывая пакет.
- А что тут говорить. Спасибо скажи - и хватит об этом.
- Спасибо.
- Пожалуйста, Барт. И не становись таким, как я.
- Обещаю.
И он, шатаясь, побрел вниз.
- Кто это? - спросила бабушка.
Прежде я не думал, как это назвать, но теперь понял, кем приходится мне Гейр:
- По-моему, это мой лучший друг.
В жизни иногда приходится принимать важные решения. Может, это одно из них, не знаю. Но бокс я решил бросить. Я не готов потратить на него еще девять тысяч девятьсот шестьдесят часов.
Сдается мне, что на пение в туалете у меня ушло часов пятьсот. Значит, осталось девять тысяч пятьсот, а это сильно меньше - так мне почему-то кажется. В туалете есть маленькое окошко. Завтра, когда буду петь, я, возможно, его открою.
Я сижу возле маминой кровати и смотрю, как она спит. Она похрапывает и слегка вертит головой. Когда она проснется, я расскажу ей о своем выступлении. А вот о подарке Гейра мне говорить не хочется. Мама наверняка решит, что его надо вернуть, и я прекрасно понимаю, что она права. В интернете написано, что коллекционеры за границей готовы выложить за такие часы по меньшей мере полмиллиона крон. Может, я вырасту и верну Гейру деньги? Если он завяжет с героином, то точно доживет до восьмидесяти.
Мобильник в кармане зажужжал. Я вышел из палаты, вытащил телефон и увидел, что это Ада.
- Это живой автоответчик Барта, - проговорил я в трубку.
- Привет. Что нового?
- Я в больнице. Мама спит.
- Как она себя чувствует?
- Получше.
- Это просто отлично. Слушай, пошли сегодня вечером в кино.
- Ну давай.
- Я хотела заказать билеты на такой двухместный диванчик - знаешь, в последнем ряду. Значит, пойдем на фильм в полседьмого - как раз в это время эти места свободны.
Белозубая Ада - у нее же есть парень, живущий в другом городе. Старшеклассник. Раньше она часто про него рассказывала.
- Мы… ну да, можно.
- Значит, решено!
- Но надо…
- Ага, я прямо сейчас и закажу. Пока!
Сейчас, стоя в больничном коридоре, я понял, что вырос на несколько сантиметров. И моя одежда стала мне мала. Выходит, бывает и такое.
А я-то думал, что со мной этого никогда не случится.
Примечания
1
- Да?
- Вы Брин Таффель?
2
- Да, это я.
- Это мой друг Барт.
3
- Он, как и вы, певец, мистер Таффель.
- Повезло тебе.
4
- У него удивительный голос - я такого больше не слышала. Но он не может петь на публику.
- Нервничаешь, да?
- Он сам может рассказать.
5
Входите.