Август опустил глаза. Этот стоявший передо мной Август был вообще почти не похож на того, которого я встречал каждый день в школе. Мама Августа положила руку сыну на плечо.
- Прости, что я тебя ударил, - тоненьким голоском проговорил он.
- Ничего страшного, все в порядке, - быстро ответил я в надежде, что теперь-то они уйдут.
- Я хотела бы кое-что выяснить… - неуверенно проговорила мама Августа.
Только бы бабушка не вздумала предложить им кофе!
- Это правда, что Август столкнул с лестницы твою маму? То есть вашу дочь… Или это неправда?
- О чем вы? - не поняла бабушка.
- Август этого не делал, - сказал я.
- Понятно. Тогда почему так говорят в школе?
Я мог бы сказать, что не знаю, и даже рассказать, что с матерями подобное иногда случается. Все мы иногда страдаем от сплетен. Порой эти сплетни - вранье. Потому они и называются сплетнями. Ее сыну больше не стать популярным. Здесь, на самых нижних ступеньках школьной иерархии, нас таких много. Теперь он один из нас. Ничего, от этого никто еще не умирал.
Но потом у меня появилась идея. Довольно опасная, потому что ни одна мать не станет плохо думать о собственном ребенке. Однако остановиться я уже не мог.
- Это я придумал, - признался я.
- Н-но зачем? - пробормотала мама Августа.
- Иначе Август стал бы похваляться, что расквасил мне нос, и тогда у меня появилась бы куча проблем. Но тут все стали болтать о том, будто он толкнул мою маму, и Август хвастаться прекратил.
Возможно, мне стоило еще сказать, что Август - заводила из тех, кто другим не дает житья, и привык к тому, что ему подчиняются. Я мог бы даже сказать, что он вовсе не всегда жесток и время от времени совершенно нормален, особенно со своими друзьями. Внезапно меня осенило: а что, если нам с Августом подружиться? Может, не такая уж это и бредовая идея?
- Это правда? - спросила мама Августа, повернувшись к сыну.
- У меня есть предложение, - встрял я, не дав Августу ответить. - Если мы с Августом сделаемся друзьями, то на уроке я встану и расскажу всему классу, что на самом деле произошло с моей мамой.
- А сейчас вы не дружите? - Женщина вновь посмотрела на Августа.
- Я ни с кем в классе особенно не дружу, - ответил я. - Одноклассники ведут себя так, словно меня не существует. Я не хочу, чтобы Август приходил сюда и прикидывался лучшим моим другом. Но пускай в школе мы будем как бы приятелями.
Больше мама Августа не успела ни о чем спросить - Август протянул мне ладонь.
- Договорились, - сказал он.
Я поспешил пожать руку Августа, чтобы помешать его маме заговорить.
- Значит… теперь все в порядке? - спросила бабушка.
- Похоже на то, - ответила мама Августа.
Как принято у взрослых, бабушка и Августова мамаша обменялись любезностями. Я заметил, что не званная нами гостья старается заглянуть в нашу квартиру - ей, похоже, было интересно, как живется в трущобах. Никаким нормальным родителям не захочется, чтобы их дети общались с обитателями подобных тараканников. Но она прекрасно понимала, что сейчас Августа спасет только наш уговор. Мама у Августа вполне смышленая. "Спассите! Мне неч-чего надеть!" - заорал из комнаты Гудлайк.
После их ухода бабушка спросила, правда ли все, о чем говорилось.
- Да.
- Ох, как же давно я училась в школе…
Сидя в трамвае по дороге в больницу, я смотрел в окно. Папа, Гейр, мое выступление - от этого любой бы задергался, но у меня внутри было пусто, словно в спортивном зале после уроков. Мне никак не удавалось собраться с мыслями. За окном проплывали дома и люди, собаки и машины, но я ни на что не обращал внимания. Я словно вообще ничего не видел.
- Ты что-то все молчишь, - заметила бабушка.
Я улыбнулся ей. У нынешнего дня пока есть все шансы стать лучшим в моей жизни. На это и нужно настраиваться.
По дороге от остановки до больницы я спросил:
- Можно сперва я один зайду к маме?
- Ну конечно, если хочешь.
- А ты приходи чуть попозже. Мне хочется поговорить с ней… наедине.
- Конечно, так и сделаем. Посижу немного на солнышке, погреюсь.
В моем животе вдруг все сжалось: зря я наврал бабушке. Но, расскажи я ей о папе, она засыпала бы меня вопросами, ответить на которые у меня вряд ли хватит смекалки.
Бабушка уселась на скамейку, а я направился к входу. Папу я видел еще с улицы - он кругами расхаживал по больничному холлу с огромным букетом в руках.
- Привет, - поздоровался я, раздумывая, можно ли мне сегодня его обнять.
Его, похоже, тоже мучили сомнения на этот счет, поэтому мы вновь лишь обменялись рукопожатием. Папа заговорил о том, как сложно выбирать цветы - ведь, говорят, за каждым из них закреплено определенное символическое значение: какие-то приносят только на похороны, другие дарят, когда хотят сделать признание в любви. А ему просто хотелось принести красивый букет, без всякого подтекста. Так что на всякий случай он купил разных цветов.
- Красивые, - сказал я, чтобы закрыть эту тему: честно говоря, мне было не до цветов.
На папином лбу выступили капельки пота. Он оправил рубашку и с такой силой высморкался, что щеки его покраснели.
В регистратуре сказали, что мама лежит в 117-й, и мы решили, что папа пока подождет в коридоре. Я бесшумно вошел. Мама не спала. "Привет", - обрадовалась она, увидев меня. Голос ее, хотя и веселый, отдавал усталостью. Как бы мама ни бодрилась, утомление и слабость скрыть ей не удавалось.
- Как прошла операция? - спросил я.
- Хорошо. Теперь надо привести себя в порядок. Я сброшу вес и со временем смогу больше работать. И тогда, Барт, тогда мы переедем.
- Может, лучше решать проблемы поочередно, не все сразу.
- Если я найду постоянную работу, то попрошу своих нанимателей поручиться за меня, чтобы удалось снять квартиру получше и в другом районе. Главное теперь - выбрать, где ты хочешь жить.
Я уселся на краешек ее кровати.
- Мама… Мне нужно с тобой поговорить.
- Что?
- О папе. О Джоне Джонсе. Я решил его найти.
- Барт, хороший ты мой, у твоего папы очень распространенное имя…
- Но что, если…
- Я прекрасно понимаю, как тебе хочется отыскать его. Но ты разочаруешься. Пожалуйста, обещай мне, что прекратишь это…
Я вскочил, не дослушав:
- Погоди секундочку… - И я бросился к двери. Высунувшись в коридор, я подозвал папу, и тот медленно шагнул в палату, прикрываясь букетом, словно щитом. Мама растерянно глянула на меня.
- Привет, - сказал папа и положил букет на кровать.
Мама, хотя еще не пришедшая в себя после операции, ослабевшая - да и таблетки давали о себе знать, - тем не менее энергично выпрямилась и отодвинулась подальше от папы.
Он протянул ей руку:
- Меня зовут Джон Джонс. Кажется, мы встречались… раньше.
Мама словно привидение увидела. Не обращая внимания на протянутую ей руку, она изумленно смотрела на меня:
- Кто это?
- Это… папа… - ответил я, чуть было не добавив "кажется". Но мне страшно хотелось убедить маму, что это действительно он. Ведь люди меняются с годами. Пусть даже с первого раза их трудно узнать - на то может быть куча причин. Ну ничего, сейчас он напомнит маме про красный велосипед… Джон Джонс, конечно, не самое редкое имя - но только не в Норвегии. Здесь так мало кого зовут.
- Барт, мне надо с тобой поговорить, - серьезно сказала мама.
Джон Джонс так и стоял посреди палаты.
- Он тебе цветы принес, - проговорил я.
- Может, мне лучше… - Папа кивнул на дверь.
- Да, вы пока, пожалуйста, выйдите, - согласилась мама.
Джон Джонс направился к дверям. Мне хотелось, чтобы он остался, ведь от папы-то нам скрывать нечего. Он часть нашей семьи. Ясное дело, маме с этим непросто смириться. И вообще глупо было ожидать, что она сразу обрадуется, увидев папу. Особенно сейчас, когда еще не окрепла после операции. А может, они и прежде часто ссорились? Ведь я многого не знаю. Может, Джон Джонс бросил маму ради другой девушки?..
- Иди сюда, - и мама похлопала рукой по кровати.
- Я лучше тут постою, - решил я.
- Как ты его нашел?
- По интернету.
- Я так и думала, что рано или поздно ты займешься этим. Но я полагала, что ты мне расскажешь, и тогда я, скорее всего, смогу тебя остановить.
- Но я же разыскал его. Вот он - стоит за дверью! Это Джон Джонс, и он помнит твой красный велосипед с корзинкой на руле.
- Его зовут не Джон Джонс.
- Но он сказал, что его зовут… Ты о чем это?
- Имя твоего папы - не Джон Джонс. Я это просто выдумала.
Комната стала вдруг маленькой и тесной. Я отступил на несколько шагов, подальше от мамы.
- Но он… он же сказал…
- На самом деле твой папа мне довольно плохо запомнился. В те времена я много пила и…
- Он помнит твой красный велосипед… - тихо сказал я.
- Это не он. К сожалению.
Ее слова эхом отозвались у меня в ушах, а звуки мячиками запрыгали в голове. "К сожалению"…
- Я придумала это имя - Джон Джонс, потому что оно иностранное и такое распространенное, что если даже ты и стал бы искать, то быстро бросил бы эту затею. Барт, прости, но я совершенно не помню твоего отца. Мне очень жаль.
- Но что, если… - Я умолк. Мужчина за дверью мог оказаться моим папой, однако шансы на это были настолько малы, что это не считалось. Такие крошечные шансы никого не интересуют.
Мама криво улыбнулась и протянула мне руку. Я отпрянул и наткнулся на холодную стену, от которой по моим голым рукам побежали мурашки. До меня вдруг дошло, что Джон Джонс - просто немного грустный человек, позабывший всех женщин, с которыми некогда встречался. И ему хотелось бы вдруг найти сына, которому нужен отец. Сына, который наполнил бы смыслом его жизнь, которая, похоже, получилась не такой, как он ожидал.
Я резко развернулся и вышел в коридор. Мама слабо окликнула меня.
Я подошел к Джону Джонсу.
- Спасибо, что вы хотели стать моим отцом. Но, похоже, это не вы, - и я зашагал прочь.
- Но… приятно было с тобой познакомиться, - крикнул мне вслед Джон Джонс, - к сожалению, я не помнить твоя мама.
Я спустился по лестнице и выбежал на улицу, к бабушке.
- Можешь идти, - сказал я.
- А ты куда?
- В школу.
- Мы же вместе туда собирались.
Но я уже бежал к трамвайной остановке.
Во дворе школы я остановился и огляделся. Этот день по-прежнему может стать удачным. Совсем ужасных дней вообще не бывает. Главное - отыскать это хорошее, откопать его. Пускай начало не самое веселое, но у меня еще есть все шансы откопать золотой слиток. Или еще что-нибудь блестящее.
Народ вокруг радовался. Эти выиграли в футбол. А вон тот встретился со старым другом. А кто-то еще нашел своего отца.
В школьном дворе я остановился. Вокруг никого не было. Школа была пуста и мертва. "Кстати, о смерти!" - вспомнил я вдруг. Что это я тут топчусь? Мог бы и к Гейру в больницу заглянуть. Если он еще жив…
Неудивительно, что всякие размышления вгоняют людей в тоску.
- Хорошо, что ты пораньше пришел! - воскликнул кто-то за моей спиной.
Я обернулся и увидел широко улыбающегося учителя Эгиля.
- Ой, добрый день!
- Как твой голос?
- Все в порядке.
- Я хотел уточнить… - Учитель запнулся, видимо подбирая нужные слова. - На той записи… Ведь это ты поешь, правда?
- Да.
- Отлично! Я просто для ясности… Ведь вчера на репетиции тебя не было.
- Послушайте… А что, если я… - Теперь подыскивать слова приходилось уже мне, а они почему-то то и дело вылетали из головы.
- Что?
- Вы любите бокс?
- Бокс? Ничего не имею против бокса. А почему ты спрашиваешь?
- Ну…
Мобильник у меня в кармане зажужжал и затренькал. Я вытащил его и увидел, что звонит Кристиан.
- Простите, мне надо ответить, - извинился я и отошел в сторону. Учитель понимающе кивнул и направился в школу.
- Алло.
- Привет, Барт, что делаешь?
- Да вот в школу пришел.
- Ну, круто. Круто… - Он на секунду умолк. - Слушай, тут кое-что случилось…
- Что случилось?
- Да Роберт - у него в семье проблемы и ему пришлось уехать, а один я на ринг выйти не могу.
- Ты просто обязан прийти!
- Фигня какая-то получилась, ты уж прости… Но в одиночку мне этого не осилить.
- Но… что же мне делать тогда?
- Я бы только испортил все. Но вот если кто-то к тебе полезет, ты скажи - я приду и набью ему рожу. Обещаю.
Во рту у меня пересохло. Будь у меня деньги, я бы с радостью заплатил Кристиану.
- Но Кристиан…
- И к тому же у меня свидание.
- А-а… ясно.
Мы попрощались, и я нажал на отбой. Я стоял на школьном дворе один. Словно на необитаемом острове. За оградой гудели машины. С тротуара доносились голоса прохожих. Где-то совсем вдалеке кричали дети. Но на моем островке был только я.
А кому нужен остров, на котором никого нет?
Я окинул взглядом школу. Она казалась больше, чем обычно. Не нравится мне эта школа. Чересчур большая, и от нее одни неприятности.
Я прошел через двор и вошел в ту же дверь, за которой за несколько минут до меня скрылся учитель. Затем я поднялся по лестнице на второй этаж, подошел к окну и широко распахнул его. Внизу я увидел женщину с коляской, мальчишек на велосипедах и мужчину с тростью, направлявшегося в магазин.
Я вдохнул - глубоко-глубоко. И где-то в самой глубине моего тела родилась музыка. Из горла вырвался звук. Громкость я прибавил до максимума. Люди начали оборачиваться. Они смотрели на школу и видели меня в окне. Я пел во все горло, и казалось, будто звук даже слегка вибрирует. А потом что-то произошло - и случилось это внезапно. Словно кто-то ударил вдруг по моему голосу мечом - звуки рассыпались и смешались.
Мальчишки на велосипедах засмеялись. Дама с коляской зашагала дальше. И лишь старик не сдвинулся с места и стоял, прислушиваясь к какофонии звуков. Я замолчал. Продолжать смысла не было.
- Барт… - раздался за спиной хорошо знакомый голос.
- Да, - откликнулся я, не оборачиваясь.
- Э-эхм… Я… Я слышал, как ты… поешь, - сказал учитель.
- Угу.
- Может, тебе все же не стоит сегодня выступать на празднике?
- Может, и не стоит.
- Ничего страшного не случится. У нас и так достаточно номеров. И праздник получится просто отличный.
- Это правда мой голос на той записи.
- Да-да, конечно, но… В зале будет много народу и…
- Я могу не выступать.
Он подошел поближе и положил руку мне на плечо. Взрослые так делают, когда хотят утешить. Но в тот момент я не нуждался в утешении, поэтому резко дернулся, и учитель убрал руку.
- Всем остальным я объясню, почему ты не сможешь петь. Предоставь это мне. И никто не обидится.
Я закрыл окно и обернулся к нему. И обнаружил, что за учительской спиной стоит еще кое-кто. Ада! И лицо у нее такое несчастное, словно случилось что-то жуткое. И я понял - это она из-за меня такая несчастная! Из-за парня, который может петь только зубным щеткам и шкафчикам с лекарствами. Ада подошла и взяла меня за руку.
- Вы?.. - начал учитель.
Мы одновременно покачали головами.
- Давай пой, - тихо скомандовала она, - только закрой глаза.
Рука ее была теплой. Я зажмурился, и учитель вдруг исчез. Кажется, Ада шепнула мне: "Все хорошо", - но в этом я не уверен.
- И что это все значит… что происходит… Бормотание учителя куда-то кануло, я втягиваю в себя воздух и задерживаю его - секунду, две, три. Одерживая дыхание, я успеваю подумать, что это плохая идея. Но в ту же секунду понимаю, что стою вовсе не на лестнице, и что огорченный учитель вдруг исчез, и что я не прячусь в туалете. Я стою на сцене, а передо мной - целое море людей. И сейчас я буду петь.
Звук рвется из меня. Голос, будто шлем, обволакивает голову. Ада сжала мне руку - наверное, от радости. Звук на воображаемой сцене удивительный - почти как в просторном коридоре. Я старался изо всех сил.
Я один. На сцене.
Я совсем выдохся. Ада выпустила мою руку. Я открыл глаза, и сперва все вокруг показалось мне каким-то чересчур светлым. И вроде перед тем, как я закрыл глаза, учитель стоял дальше.
- Эт-то п-просто… Т-ты… сов-вершенно… - Эгиль заикался от волнения.
- Потрясающе, - прошептала Ада.
- Да! Да! Потрясающе! Ты очень волновался, да? - спросил учитель.
- Я раньше никогда не пел на публике, - признался я.
- А на сцене у тебя получится? Если Ада будет держать тебя за руку?
"Да, у нее такие теплые руки, что я все на свете смогу", - хотелось сказать мне. Но откуда мне было знать, как оно на самом деле повернется.
- Не знаю.
- Ладно. Задам вопрос иначе: рискнем?
- Но если мы с Адой выйдем на сцену вместе и я буду все время держать ее за руку… Получится как-то странно, разве нет? - Я взглянул на Аду.
- Может, и так, - радостно согласился учитель и потер виски. - Послушай, там же есть занавес! Вот что: вы с Адой встанете за занавес, и Ада возьмет тебя за руку. Тогда ты даже не увидишь зрителей. Ты будешь петь, а тем временем на авансцену по очереди выйдут все участники концерта. Затем, когда ты уже почти допоешь, занавес медленно поднимется. От такого эффекта все с ума сойдут!!!
Если постоянно ныть, жизнь лучше не станет. Я всегда считал, что главное - это во всем находить что-то хорошее, и тогда жизнь наладится.
Вот он, мой шанс! Я могу спеть. И не исключено, что все получится. Ведь если я и мысли не допущу о том, что дело пойдет не так, - значит, все действительно получится?
По-моему, в этом есть логика, хотя и странноватая.
- Ладно.
Учитель обнял меня. К такому я не привык. Затем он ослабил объятья, развернулся и скрылся на лестнице.
- Похоже, он опять заплакал, - сказала Ада.
Перед выступлением за кулисами царила суматоха. Первыми на сцену должны были выйти "бэшники", и они лихорадочно к этому готовились. "Ашки" разбились на небольшие группки и расселись в ожидании. Отовсюду раздавалось пение, все вокруг были чем-то заняты и вспотели от волнения. Я же не делал ничего - просто молча сидел на столе. Как будто в воздухе витали незримые электрические потоки - но меня они обходили стороной. Говорят, погибающим от переохлаждения за мгновение до смерти становится тепло. Вот и я чувствовал себя так же. Будто переступил последнюю черту. Волнение превратилось в бесчувственность. Я вздохнул, сглотнул слюну и вытянул руку вперед. Она не дрожала. В этом было что-то необычное.
Ада должна была танцевать и нарядилась в шорты, как у хип-хоперов, и майку без рукавов. Бертрам навешал на шею несколько цепочек.
Август поздоровался со мной и спросил, все ли в порядке с голосом.
- Кажется, да.
- Круто будет послушать, как ты поешь.
- Тебя тоже будет круто увидеть… Кстати, ты с чем выступаешь?
- Мы с Габриелем и Ионии подготовили несколько скетчей.