- Нет, мне разное нравится. Но иногда… иногда классно бывает… такое. Ну, так, изредка.
- Тебе нравится только такая музыка, да?
В этом главная сложность с девчонками. Они все секут, даже когда нарочно темнишь. Это и пугает, и поражает одновременно.
- На самом деле да.
- А сам поешь? - спрашивает Ада.
Тут я и впрямь струхнул не на шутку. Понятия не имею, как так у девчонок получается, будто они читают в твоей душе, стоит только изменить выражение лица или открыть рот.
- Я?.. Ну да, пою немного.
Ах, черт, недаром говорится: язык твой - враг твой. Потому что как раз об этом я никому никогда не собирался рассказывать. И, что меня здорово тревожит: Ада, похоже, уже все знает.
- Классно!
- Правда?
- Ну, сам посуди: что делают другие? Играют в футбол или в школьном оркестре. Знаешь, как много девчонок танцует? Да почти все! А ты - ты поешь оперу!
- Я не очень-то здорово умею…
- Да какая разница!
У меня перехватывает дыхание, хотя мы идем очень медленно.
- Можно послушать?
Я сбит с толку. Она что, серьезно?
- Э-э… - начинаю я и оглядываюсь.
Я не могу петь на улице - кажется, такое объяснение сойдет? Или сказать, что у меня болит горло?
Ада не дура. И, по-моему, я уже говорил: у нее ослепительная улыбка.
- Хочешь, сделаю для тебя запись? Мне проще петь под музыку, - отвечаю я.
И это, кстати, правда.
- Ладно. С удовольствием послушаю.
- Вечером запишу.
- Отлично. Я живу вон там, - она показывает куда-то за школу.
Я киваю и неловко машу рукой.
- Улыбайся почаще. У тебя красивая улыбка, - говорит она на прощанье.
Ада ушла, а я стою столбом. Что она имела в виду? У меня еще и улыбка красивая!.. Разве девчонки говорят такое мальчикам просто так, разве это не значит сто тысяч разных вещей, которых мне не понять? Слишком редко я улыбаюсь перед зеркалом, чтобы судить, как это у меня получается.
А в остальном… Роста я маленького. Не совсем коротышка, но еще пятнадцать-двадцать сантиметров не помешали бы. Волосы у меня темно-русые и очень короткие - стрижет меня мама. Глаза голубые, ни с морем, ни с небом не сравнишь - скорее с потертыми джинсами.
И вообще, по-моему, внешность у меня совершенно заурядная. Из тех, что сразу забываются, как только исчезают из поля зрения. Куда лучше, когда у тебя длинный нос или кроличьи зубы, - во всяком случае, на них задерживается взгляд. Впрочем, когда вырасту, можно сделать татуху в виде змеи, обвивающей горло. Хотя не очень-то это и стильно.
Я с силой втягиваю в себя воздух и направляюсь домой.
Прежде чем тронуться в путь, надо все же перевести дыхание…
Моя третья глава
- Что случилось с твоим прекрасным личиком? Мама осматривает мой глаз.
- Тренировка, - объясняю я.
- Правда? Ну ничего, мой мальчик.
Она ерошит мне волосы.
На маме халат, который ей узковат.
- Ты еще дашь им сдачи, - с улыбкой говорит она.
- Наверное.
- Ты прирожденный боец, малыш.
Не знаю даже, что на это ответить, поэтому просто улыбаюсь. И она улыбается в ответ. Ничего страшного, что у нее нет одного нижнего зуба.
Наверное, теперь стоит описать маму и нашу квартиру, раз уж я рассказал, как выгляжу сам. Но иногда трудно подобрать правильные слова. Мама мягкая, как подушка, а квартира - чуть меньше замка. Сойдет?
- Я сегодня работаю в вечернюю смену, - сообщает мама.
- Отлично.
Иногда, когда мама работает в магазине по вечерам, она приносит домой просроченные продукты. Недавно,’ например, это было мясо на косточке и венские сосиски, и мы наелись до отвала. Вот только не приложу ума, как уговорить ее работать почаще.
- У меня нет для тебя обеда. Хочешь соленой соломки?
- Да я не очень-то голоден.
- Прости, но ничего другого нет.
- Ну тогда давай хотя бы соломки.
Дело не в том, что соломка противная, она очень даже вкусная. Но ею трудно насытиться. Кроме того, она соленая и воздушная. Так что живот у меня начинает болеть раньше, чем я утолю голод.
- Обещаю принести что-нибудь вкусненькое из магазина, - говорит мама.
- А если я засну к тому времени?
- Тогда съешь на завтрак.
- Отлично.
Это слово я говорю часто. "Отлично". Не потому, что все хорошо, а потому, что если все время говорить просто "окей", или "ну да", или вообще промолчать, то все кончится довольно печально.
- Здорово, что ты снова работаешь, - добавляю я.
- На этот раз у меня получится, обещаю.
- Отлично.
Ну вот, опять… Наверное, надо было сказать "не обещай слишком много" или "посмотрим". Только это не в моем стиле. К тому же от таких слов портится настроение. А плохое настроение не украшает жизнь.
- Бабушка завтра зайдет. Надо придумать, что мы ей скажем.
- Окей.
Я умолчал об электрике из "Хафслюнна", зато рассказал о предполагаемом концерте.
- Ты будешь выступать? - спрашивает мама.
- Нет.
- На этот раз я обязательно пойду смотреть.
- Отлично.
- Я серьезно, Барт. Ведь правда пойду.
Маме не особо нравится на школьных вечерах. Прекрасно понимаю почему. В конце концов, все люди разные. Но, если бы она хоть разок пришла, может быть, это помогло бы… А вот хочу ли я, чтобы она это сделала, - сложный вопрос.
Как только мама уходит, я включаю музыку, глубоко вздыхаю и начинаю распеваться. После нескольких попыток записываю себя на комп. Я, конечно, не прирожденный оперный певец, но пою чисто - иногда даже сам себе поражаюсь, прослушивая собственные записи. Я не очень хвастаюсь? Сорри!
Жаль, что мне не суждена сцена… Но кое с чем в жизни приходится смиряться.
Я записываю диск и вывожу на нем "АДЕ". Потом, решив, что это лишнее, записываю еще один. Потому что если "АДЕ", то это - подарок. А в моем случае это всего лишь доказательство. Я кладу диск в конверт и засовываю его в рюкзак.
Ада меня совершенно не интересует. И пусть никто не думает иначе, особенно сама Ада. У нее есть парень - старшеклассник из неведомого города, за сто верст от нашего.
Делая уроки, я ем соломку и пью воду. В дверь звонят, но на сей раз я не открываю. Даже не смотрю в глазок. Пора уже чему-то научиться. Снова звонят. Я делаю звук плеера громче, и музыка побеждает.
Около одиннадцати я ложусь, но в подъезде шумят, и я не сразу засыпаю. Когда я наконец проваливаюсь в сон, возвращается мама.
- Какой ты чудесный, мальчик мой, - говорит она и гладит меня по волосам.
- Угу, - бормочу я.
- Мне так стыдно, я вообще-то собиралась сразу пойти домой, но тут… Я не хотела.
- Все в порядке, мама.
- А еще я забыла всю еду. Положила пакет под стол…
- Ничего страшного.
- Мне правда очень стыдно, малыш. Ох, сынок, какой же ты у меня хороший…
Мама очень приятно поглаживает меня по голове. Иногда она присаживается на мою кровать и делает это долго. Если дышать ртом, не чувствуешь исходящего от нее запаха. Но мне нельзя засыпать, потому что мама сама не доберется до дивана.
- Ложись, - говорю я ей.
- Ты такой у меня славный, - повторяет она.
Я помогаю ей улечься и мгновенно засыпаю.
Поутру звонок будильника вырывает меня из сна, который невозможно вспомнить. Но он точно был хорошим. В этом я уверен.
Мама лежит на спине и громко храпит. Я доедаю соломку и отправляюсь в школу.
- Вот, - говорю я, протягивая конверт Аде, когда мы входим в класс.
Кажется, никто не обращает на нас внимания.
- Спасибо, Барт, - отвечает она тихо и улыбается, засовывая диск в рюкзак. - Послушаю дома.
- Не жди ничего особенного.
- А я жду! - Ада снова улыбается.
Я догадываюсь, что она шутит. Но делает она это так, что сбивает меня с толку, и я краснею. Даю ей сдуть домашку.
Даже не взглянув на таблицу, учитель Эгиль говорит, что хотел бы видеть в ней больше предполагаемых участников. Ада и еще несколько девочек будут танцевать хип-хоп. Другой наш одноклассник вызвался играть на скрипке, еще предполагается скетч или номер с йо-йо. Две девицы собираются подпевать песне Бейонсе, а Гейр-Уве - показывать фокусы, которые все уже сто раз видели.
- Любое предложение будет принято с благодарностью, - трижды возглашает Эгиль.
На перемене я стою с этим-как-его-там-зовут - даже удивительно, как трудно запомнить его имя.
- Вчера я играл в наикрутейшую игру, - сообщает он.
- Отлично…
- Не помню только, как называется. Там был чувак, которому надо было… нет, сначала ему надо… короче, начало офигенное. Там такой пейзаж, а потом подходит тип с мечом… Играл?
- Нет.
- Ну, просто офигенно! Просидел почти всю ночь.
Вот такие у нас разговоры. Может, стоило бы увлечься игрой с чуваком, вооруженным мечом?.. Но я очень редко играю. Не потому, что не хочу.
На школьном дворе слишком шумно, чтобы назвать паузу, возникшую в нашем диалоге, гнетущей. Однако любое мое сообщение не имеет шансов превзойти рассказ об "обалденном чуваке с мечом". А я мог бы кое о чем порассказать - ну, например, что мама будила меня ночью раз сто, чтобы сказать, как она меня любит. Но меня гложет смутное подозрение, что как-там-его-зовут вряд ли заинтересуется этим сюжетом.
- Сегодня тепло, - говорит он.
Я киваю, хотя на улице довольно прохладно.
И вдруг из ниоткуда возникает подкравшийся к нам Бертрам и встает рядом со мной. Так что мы выглядим как компания из трех человек. В нас с как-там-его-зовут включилась тревожная кнопка.
- Периодическая система - потрясающий пример классифицирующей таблицы, - выпаливаю я в надежде, что Бертрам не просечет, о чем мы говорили.
Но проблема в том, что как-там-его-зовут не врубается в ситуацию и озадаченно спрашивает:
- Ты это о чем?
Надо было ему подмигнуть, говоря про таблицу.
- Проехали.
- Я хотел… я только хотел спросить… - начинает Бертрам. Неужто он собирается сказать, что нам надо держаться друг друга, раз мы все на обочине? - Я только хотел спросить: не хотите ли вы почитать со мной рэп на празднике?
Этот вопрос должен немного повисеть в воздухе. Не потому, что я не знаю ответа, просто я вдруг начинаю сомневаться, правильно ли я расслышал. Как-там-его-зовут реагирует первым:
- Мне мама не разрешает.
- Да ну? - удивляется Бертрам.
Мне тоже страшно интересно, куда гнет как-там-его-зовут.
- Да, она не хочет, чтобы я перебрался в гетто и расхаживал с огнестрельным оружием, - щеки его слегка розовеют при этом объяснении.
Бертрам взглядывает на меня. Как бы соврать получше?..
- Я на концерте буду петь соло.
- Ну ладно, - и Бертрам отходит от нас.
- Ты будешь петь на празднике? - спрашивает как-там-его-зовут, когда Бертрам уже нас не слышит.
- Нет, но надо же было как-то отмазаться. Между прочим, звучало убедительней, чем у тебя…
- А я вовсе и не врал. Мама действительно готова на все, лишь бы я не читал рэп. Она думает, что именно так превращаются в преступников и садятся на пособие.
- Пособие?.. - повторяю я и смеюсь чуть громче положенного. - Значит, на пособие… ага… - фиговый из меня артист.
- Бертрам читает рэп - с ума сойти!
- А если он прославится?
Мы замираем. Действительно, если Бертраму повезет и он прославится в школе как рэпер, нашим одноклассникам придется избрать себе новую жертву для травли. Таковы неписаные законы жизни. И мы с как-там-его-зовут до смерти пугаемся.
- Может, сходим куда-нибудь вместе после уроков? - вдруг предлагает он.
И внезапно я вспоминаю, что его зовут Юнас. Почему бы ему не стать моим лучшим другом? Ведь если у тебя есть друг, ты уже не изгой. Но для начала хорошо бы больше не забывать его имени.
Эта мысль утешает меня лишь на мгновенье. Нет, исключено - как можно дружить, если нельзя позвать к себе в дом.
- К сожалению, вряд ли получится… Юнас.
- Меня зовут Браге.
- Я так и знал!
По счастью, раздался звонок. Такие разговоры - как катанье на коньках: оступаешься… и головой об лед.
После окончания занятий, чтобы никто за мной не увязался, я поскорее смотался. Натянул наушники на черепушку и врубил плеер.
Принародно распевать под него не стоит, подумают, что ты того… ку-ку. И я стараюсь следить за собой. Но и когда беззвучно разеваешь пасть, со стороны выглядит довольно странно - как будто ловишь ртом мух. Зато так очень хорошо разучиваются арии. Так что у моей жизни есть собственный саундтрек. Сжучноватое кино - но под весьма драматичную музыку.
Мамы дома нет, и я стою посреди комнаты, распевая во все горло. Звонить, чтобы узнать, где она, я не могу по двум причинам. Во-первых, у меня нет и никогда не было мобильника. Во-вторых, мамина симка заблокирована.
Мой плеер был приобретен у Чарли-Подешевле. Он живет в нашем подъезде и большой спец по удачным покупкам. Комп за шестьсот крон тоже он нам продал. Сказал, что отдает так дешево только потому, что себе он добыл новый.
В бывшем компьютере Чарли оказалось полно фоток, но ни на одной из них не было его самого. Как-то полицейский, приходивший к нам в школу, говорил, что пользоваться краденым - то же, что украсть самому. В таком случае мы с мамой заплатили шесть сотен, чтобы стать ворами. "У этих людей есть деньги на новый компьютер", - сказала мама, когда мы рассматривали фотки. Действительно, те, у кого сперли этот комп, много ездили на юг, а в их саду стоял огромный батут. Но это не означает, по-моему, того, что им было не обидно лишиться всех этих фотографий. Поэтому я их загнал на несколько болванок, нашел адрес на отсканированном письме и выслал на него диски по почте. Хотя, может, и зря: у них ведь мог быть бэкап - кто знает… Все отпечатки пальцев с дисков и конверта я тщательно стер. Тюрьма не лучшее место для мамы, да и мне неохота выяснять, какие жилищные условия предлагает служба опеки.
Я подключаюсь к открытой сети кого-то из соседей и захожу в "Фейсбук". У меня в друзьях четверо с бокса и два фаната Симпсонов. В их жизни ничего особенного не происходит, да и я никогда не обновляю своих новостей.
Я ищу своего папу. Как всегда, на запрос вылезает восемьдесят шесть миллионов ссылок. Шансы, что на какой-то из них мой отец, весьма велики. Не знаю только, на какой. Папа - американец, и его зовут Джон Джонс. Больше мама ничего не хочет рассказывать. Да я и не уверен, что ей кроме этого что-нибудь еще известно, потому что по-настоящему они и знакомы-то не были. Когда-нибудь я найду своего отца и попрошу свозить меня в "Юниверсал студиос" и другие тематические парки. Но пока мне недостает информации. Я не похож ни на одного из найденных мною Джонов Джонсов. В "Википедии" их семьдесят семь, многие уже покойники.
И сегодня, как всегда, я не обнаружил ни одного Джона Джонса, разыскивающего своего сына в Норвегии. Ну ничего - впереди еще несколько миллионов интернет-страниц.
Мама, задыхаясь, входит в квартиру, за ней идет бабушка.
- Привет, мой мальчик, - говорит бабушка и обнимает меня, обдавая запахом нафталина и сигарет.
- Привет, - отвечаю я через забившую мне рот ее блузку.
- Я так рада, что ты мне сегодня споешь, - с воодушевлением говорит бабушка.
- Да? - я взглядываю на маму.
- Тебе же надо репетировать перед публикой! Мама бессчетное количество раз слышала, как я распеваю в туалете. Там прекрасная акустика. Я запираю дверь, закрываю глаза и горланю во всю мочь. И все получается, хотя я знаю, что мама слышит меня. Маму порадует, если я спою для бабушки. И бабушка придет в неописуемый восторг. Я заранее польщен.
- Попробую.
Бабушка усаживается на диван и рассказывает о поездке на автобусе и о том, что вчера в кафе выиграла в лотерею. Мама распаковывает пакеты из "Бургер Кинга" и раскладывает еду по тарелкам. Комната наполняется приятным запахом. Один бургер - бабушке, два - мне и шесть - маме.
- Будет ли у нас песенка к обеду? - спрашивает мама с улыбкой.
Я закрываю глаза. Набираю воздуха. Представляю, что стою в туалете. И пою.
Кажется, начал я не очень здорово. Неудивительно - я не разогрел связки. Но получается все хуже и хуже. Я скриплю, как несмазанный механизм, и каждая нота сечет воздух взбесившейся газонокосилкой.
Несколько любопытствующих бабушкиных взглядов, и мои связки скручиваются узлом, словно мне в горло насыпали гравия. Не смею открыть глаза, чтобы не видеть бабушкиного печального взгляда. Она, конечно, как это умеют только любящие бабушки, скажет что-нибудь одобрительное - но это будет чистейшей, абсолютной ложью. Я замолкаю и в отчаянии окаменеваю посреди комнаты. Мой голос не предназначен для посторонних. Сорри.
Открываю глаза - никаких аплодисментов.
- Отлично, Барт, - говорит бабушка. - А теперь пора есть.
И, не погружаясь в трясину вранья, она с энтузиазмом продолжает:
- Гамбургеры выглядят очень аппетитно.
У меня умная бабушка.
Разумеется, моя мечта - стоять на сцене, упиваясь овациями и восторженными возгласами, что навряд ли возможно и чего, скорее всего, никогда не произойдет. Я давно научился смиряться с тем, что в жизни далеко не все случается так, как хочется. Только полные идиоты способны полагать, будто все будет прекрасно.
Я надеялся, что того, что произошло потом, не случится, - но тщетно… Бабушка всегда интересуется маминой работой в "Теленоре". Мы с мамой давно договорились, что там все отлично и мама успешно взбирается по карьерной лестнице. Несколько раз я по-английски гуглил "менеджера по работе с клиентами", чтобы выяснить, чем они занимаются. Но английских слов, содержавшихся в ответе на мой запрос, мы в школе не проходили, а "Гугл-переводчик" далеко не всегда выдает вразумительный текст. Тем не менее я выписал на бумажку несколько, на мой взгляд, внушительных выражений. Вот и теперь мама вдохновенно рассказывает историю про своего коллегу, на празднике переодевшегося мобильным телефоном. Надеюсь, бабушка ни о чем не догадается.
- Мама очень хорошо анализирует голосовой трафик, - хвастаюсь я, когда мама замолкает.
И мама, и бабушка переводят взоры на меня. Я подглядываю в свою шпаргалку:
- Вот ты вчера говорила, что изучение активных пользователей интереснее, чем исправление обеспечений клиентских жалоб.
Бабушка вопросительно смотрит на маму - мне кажется, она улыбается. Мама реагирует на меня, как на грязь, прилипшую к подошве.
- Он, наверное, что-то не так понял, - говорит она бабушке.
- Да-да, отлично, что у тебя есть эта работа, - замечает та, - хотя у тебя и нет образования.
Тут бабушка оборачивается ко мне с очень странным выражением лица.
- Я очень горжусь мамой, - поспешно добавляю я. Если бы мама сама посмотрела в интернете про "Теленор", мы смогли бы договориться о ее мнимых рабочих обязанностях там. Неужели бабушка и впрямь верит, что ее дочь занимается техобслуживанием сетей и руководит четырьмя подчиненными, из которых двоих зовут одним и тем же именем Берре?