Мишель отнекивалась, но я была настойчивой, и она согласилась, а я сказала, что приеду к ней завтра утром. Она жила всего в пяти минутах от станции. Все оказалось так просто.
Я не читала в поезде. Сидела неподвижно, морщилась при покачивании вагона и наблюдала через окно, как дома Лондона уступали место сельскому пейзажу. День был мрачно-серый. Накануне вечером Адам растер меня всю с массажным кремом. Он очень аккуратно касался синяков, нежно притрагивался к их багровой поверхности, словно это были славные боевые шрамы. Он искупал меня, завернул в два полотенца и положил ладонь мне на лоб. Он был так заботлив, так гордился мной и моими страданиями.
Поезд проезжал по длинному туннелю, и я посмотрела на свое отражение в окне: худое лицо, распухшие губы, тени под глазами, плохо уложенные волосы. Я достала из сумочки расческу, резинку и туго закрепила волосы. Мне пришло в голову, что я не захватила ни блокнота, ни ручки. Куплю на станции.
Мишель Стоу открыла дверь, держа на руках младенца, припавшего к ее груди. Он кормился. Глаза были крепко зажмурены на сморщенном покрасневшем личике. Губы жадно двигались. Когда я вошла через дверь, младенец на секунду оторвался от груди, и я увидела, что он сделал слепое инстинктивное движение - рот открылся, крошечные пальчики разжались и стали хватать воздух. Потом он снова нашел сосок и стал ритмично причмокивать.
- Я уже заканчиваю кормление, - сказала женщина.
Она провела меня в маленькую комнату, в которой почти все пространство занимал коричневый диван. Пылал переносной камин. Я села на диван и стала ждать. Мне было слышно, как она тихо воркует, а ребенок хнычет. В воздухе стоял сладковатый запах талька. На каминной полке - фотографии младенца, иногда с Мишель, иногда с худым лысым мужчиной.
Мишель вошла в комнату уже без ребенка и села на другой конец дивана.
- Хотите чаю или еще чего-нибудь?
- Нет, спасибо.
Она выглядела моложе меня. У нее темные вьющиеся волосы и полные бледные губы, выделявшиеся на круглом настороженном лице. Все в ней казалось мягким: блестящие завитки волос, маленькие белые руки, молочно-белые груди, еще округлый после родов животик. Она выглядела и соблазнительной, и уютной в своем поношенном кремовом кардигане, в красных тапочках на ногах, с пятнышком молока на черной тенниске. Впервые в жизни во мне шевельнулся материнский инстинкт. Я вытащила из сумочки скрепленный металлической спиралью блокнот и положила на колени. Приготовила ручку.
- Почему вы написали Джоанне?
- Кто-то показал мне статью, - сказала она. - Не знаю, что у них было в голове. Меня изнасиловала знаменитость.
- Расскажите мне об этом.
- Почему бы и нет? - сказала она.
Я не отрывала глаз от блокнота и время от времени чертила в нем значки, которые можно было принять за скоропись. Мишель говорила с усталой фамильярностью человека, который в сотый раз рассказывает бородатый анекдот. В то время, когда произошел инцидент - она использовала это странное слово, видимо, после всех полицейских и судебных процедур, - ей было восемнадцать лет, а случилось все на вечеринке в деревне рядом с Глочестером. Вечеринку устраивал приятель ее парня ("Тони тогда был моим парнем", - пояснила она). По дороге на вечеринку она поссорилась с Тони, он бросил ее там, отправившись с двумя приятелями в соседний паб. Она была рассержена и смущена, сказала она, и опьянела от сидра и дешевого красного вина, выпитых на пустой желудок. К тому моменту, когда она познакомилась с Адамом, у нее в глазах все кружилось. Она стояла в углу, болтая с подругой, когда пришли он и другой мужчина.
- Он был симпатичный. Возможно, вы видели его на фото. - Я кивнула. - Значит, появились эти двое, и я, помню, сказала Джози: "Твой блондин, а я подхвачу красавчика".
Пока все совпадало с рассказом Адама. Я нарисовала в углу блокнота увядший цветок.
- Что произошло потом? - спросила я. Но Мишель даже не нужно было спрашивать. Ей хотелось рассказать свою историю. Хотелось поговорить с незнакомкой, чтобы ей наконец поверили. Она думала, что я на ее стороне, журналистка-психолог.
- Я подошла к нему и пригласила на танец. Мы немного потанцевали, потом стали целоваться. Мой парень все не возвращался. Я подумала, что проучу его. - Она подняла глаза, не шокировал ли меня задуманный ею прием, заявление о котором, должно быть, и привело к перекрестному допросу. - Значит, я принялась за дело. Я поцеловала его и засунула ему руки под рубашку. Мы вместе вышли на улицу. Там уже были и другие, они целовались и хохотали. Он потащил меня к кустам. Он сильный. Что ж, он лазает по горам, разве нет? Когда мы были еще на лужайке и все вокруг на нас смотрели, он начал расстегивать мне платье на спине. - Она резко втянула в себя воздух, это прозвучало как всхлип. - Звучит глупо, я не какая-нибудь там дурочка или что-то в этом роде, но я не хотела... - Она замолчала, потом вздохнула. - Я просто хотела подшутить, - проговорила она неубедительно. Обеими руками откинула с лица свои темные волосы. Она выглядела слишком молодой, чтобы быть восемнадцатилетней восемь лет назад.
- Что произошло, Мишель? - спросила я.
- Мы отошли от остальных, за дерево. Мы целовались, и все пока было нормально. - Теперь ее голос был очень тихим, и мне пришлось податься вперед, чтобы слышать, что она говорит. - Потом он просунул руку мне между ног, а я сначала не противилась. Потом я сказала, что не хочу этого. Что хочу вернуться в дом. Мне показалось вдруг, что все не так, как надо. Я подумала: может, вернулся мой парень. Адам был такой высокий и сильный, а я если открывала глаза, то видела, что он смотрит прямо на меня, если же закрывала, то меня начинало ужасно тошнить и все вокруг вертелось. Я здорово напилась.
Когда Мишель описывала мне сцену, я старалась концентрироваться на словах, а не представлять все в картинках. Когда я поднимала на нее глаза, чтобы ободряюще кивнуть или хмыкнуть в поддержку, то старалась не фокусировать взгляд на ее лице, а видеть лишь расплывчатое пятно, бледный кусок кожи. Она говорила, что пыталась вырваться. Адам стащил с нее платье, швырнул в темноту кустов и снова поцеловал ее. На этот раз поцелуй был болезненным, к тому же его рука вызывала боль между ног. Она испугалась. Принялась вырываться, но он лишь крепче держал ее. Она попыталась закричать, Адам рукой зажал ей рот. Она помнила, что старалась выговорить "пожалуйста", но из-под его пальцев доносилось только невнятное мычание.
- Я думала, что если он услышит мои мольбы, то остановится, - сказала Мишель; теперь она была готова расплакаться. Я нарисовала в блокноте большой квадрат и маленький внутри его. В маленьком квадрате я написала слово "пожалуйста".
- Какая-то часть меня еще не верила в то, что происходит. Я все думала, что он в конце концов остановится.
Этого не может быть, думала я, это не изнасилование. Должен быть мужчина в маске, который внезапно появляется из темной аллеи, вы знаете эти рассказы.
Он повалил меня на землю. Было очень колко. Крапива обожгла мне икру. Он по-прежнему зажимал мне рот рукой. Один раз он убрал руку, чтобы меня поцеловать, но это уже не было похоже на поцелуй, просто другой вид кляпа. Потом он снова зажал мне рот. Я все время боялась, что меня вырвет. Он просунул другую руку мне между ног и попытался сделать так, чтобы я захотела его. Он действительно очень старался. - Мишель посмотрела сквозь меня. - Я не могла не ощущать определенного удовольствия, и это было хуже всего, вы понимаете? - Я снова кивнула. - Хотеть, чтобы тебя изнасиловали, - это уже не изнасилование, не так ли? Не так ли?
- Не знаю.
- Потом он сделал это со мной. Вы не представляете, какой он сильный. Казалось, он наслаждается, делая во время этого мне больно. Я просто лежала, вся мокрая, и ждала, когда все это закончится. Когда он кончил, то опять поцеловал меня, как будто все произошло по обоюдному согласию. Я не могла говорить, не могла ничего сделать. Он принес мое платье и трусики. Я плакала, а он просто смотрел на меня, словно ему было интересно. Потом сказал: "Это просто секс", или: "Это всего лишь секс", или что-то в этом роде и просто взял и ушел. Я оделась и вернулась в дом. Я увидела Джози с ее блондином, она мне подмигнула. А он уже танцевал с другой девушкой. Даже не взглянул на меня. Мишель, казалось, оцепенела, лицо ее было почти безразличным. Ей приходилось не раз рассказывать это. Я спросила ровным голосом, когда она обратилась в полицию. Она сказала, что подождала неделю.
- Почему так долго?
- Я чувствовала себя виноватой. Я напилась, завлекла его, я действовала за спиной у своего парня.
- Что же тогда заставило вас заявить о случившемся?
- Мой парень прослышал об этом. Мы поскандалили, и он ушел от меня. Тогда я пошла в полицию.
Мишель вдруг оглянулась, поднялась и вышла из комнаты. Я несколько раз глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, прежде чем она вернулась с ребенком. Она снова села на диван, завернутый в одеяло младенец уютно лежал у нее на руках. Время от времени она подносила к его губам свой мизинец, и тот принимался с готовностью его сосать.
- В полиции ко мне отнеслись довольно сочувственно. На теле еще оставались синяки. Еще он... он проделывал со мной всякое, было заключение врача. Но суд прошел ужасно.
- Что случилось?
- Я дала показания, а потом поняла, что судят меня. Адвокат спрашивал о моем прошлом... в смысле о моих прошлых половых связях. Со сколькими мужчинами я переспала. Потом заставил меня рассказать все, что произошло на вечеринке. Как я поссорилась со своим парнем, что на мне было надето, сколько я выпила, как я первая его поцеловала, как заигрывала с ним. Он - Адам - сидел на скамье подсудимых с серьезным и печальным видом. Судья прекратил процесс. Мне хотелось провалиться сквозь землю... все вокруг показалось грязным. Вся моя жизнь. Я никого никогда не ненавидела так сильно, как его. - Она помолчала. - Вы мне верите?
- Вы были очень откровенны, - сказала я. Ей хотелось от меня чего-то большего. Ее лицо было по-девичьи полным, и она смотрела на меня с напряженным выражением мольбы. Я почувствовала к ней жалость, к себе тоже. Она подняла ребенка и уткнулась лицом в мягкий изгиб его шеи. Я встала. - И еще вы были смелой, - выдавила я из себя.
Она подняла голову и посмотрела на меня.
- Вы что-нибудь с этим сделаете?
- Здесь проблемы с законом. - Меньше всего мне хотелось обнадеживать ее.
- Да, - кивнула она безнадежно. Казалось, она мало чего ждет. - Что бы вы сделали, Сильвия? Скажите.
Я заставила себя посмотреть ей в глаза. Было такое ощущение, что я смотрю не с той стороны подзорной трубы. На меня опять нахлынуло чувство двойного предательства.
- Я не знаю, что бы я сделала, - сказала я. Потом мне в голову пришла мысль: - Вы не выбираетесь в Лондон?
Она озадаченно нахмурилась.
- С ним? - она показала глазами на ребенка. - И зачем мне это?
Она казалась вполне естественной; да и телефонные звонки с письмами, казалось, прекратились.
Младенец заплакал, и она подняла сына так, что его головка уткнулась ей в подбородок. Он лежал у нее на груди, раскинув руки, словно крошечный альпинист, прижавшийся к поверхности скалы. Я улыбнулась ей.
- У вас прекрасный мальчик, - сказала я. - Вы хорошо потрудились.
Ее лицо расплылось в ответной улыбке.
- Да, потрудилась, разве нет?
Глава 22
- Что вы сделали?
До того момента я считала, что выражение об отвалившейся челюсти всего лишь метафора или преувеличение, но тут никаких сомнений быть не могло: у Джоанны Нобл просто отвалилась челюсть.
Возвращаясь на поезде, и без того шокированная и расстроенная, я ощутила приступ настоящей паники, когда до меня впервые дошло, что в действительности я натворила. Я представила себе Мишель, которая звонит в "Партисипант", спрашивает Сильвию Бушнелл, чтобы пожаловаться или что-нибудь добавить к своему рассказу, узнает, что там никого с таким именем нет, и тогда связывается с Джоанной. Едва ли потребуется много времени и усилий, чтобы выйти на меня. Что подумает Мишель по поводу того, что проделали в отношении ее? Другой не совсем абстрактный вопрос - что случится со мной. Если даже напрямую не нарушен никакой закон, я представила, как объясняю Адаму, что натворила.
Я урегулировала вопрос, насколько это было возможно, немедленно. По дороге домой позвонила из автомата Джоанне Нобл и ко времени завтрака на следующий день была у нее в квартире.
Я посмотрела Джоанне в лицо.
- Пепел нужно стряхнуть, - сказала я.
- Что? - переспросила она, все еще пребывая в оцепенении.
Я нашла на столе блюдце и подставила его под покачивающийся цилиндрик пепла на кончике сигареты, которую она держала в правой руке. Я сама тронула пальцем сигарету, и пепел осыпался в блюдце. Я приготовилась излагать дополнительные детали к голым фактам своей исповеди. Все должно было быть изложено максимально ясно.
- Мне очень стыдно, Джоанна. Позвольте мне рассказать, что именно я натворила, а потом вы скажете, что думаете обо мне. Я позвонила Мишель Стоу, назвалась вашей коллегой по работе в газете. Я поехала к ней, поговорила, и она рассказала, что произошло между ней и Адамом. Я не могла заставить себя отказаться от желания выяснить это, а другого способа придумать не смогла. Но это было ошибкой. Я чувствую себя ужасно.
Джоанна воткнула сигарету в блюдце и подожгла другую. Она провела ладонью по своим волосам. Журналистка была по-прежнему в халате.
- Что, черт побери, вы делаете?
- Расследую.
- Она думала, что говорит с репортером. Думала, что делает смелое заявление от имени жертв насилия, а вместо этого удовлетворила ваше любопытство по поводу того, что ваш муженек, - последнее слово Джоанна произнесла с горьким презрением, - выкидывал со своим петушком до того, как вы поженились.
- Я не пытаюсь оправдываться.
Джоанна сделала глубокую затяжку.
- Вы назвались вымышленным именем?
- Я сказала, что меня зовут Сильвия Бушнелл.
- Сильвия Бушнелл? Где вы такое откопали? Вы... - Это было для нее уже слишком. Джоанна начала хихикать, потом не смогла сдержаться и захохотала. Она опустила голову и пару раз даже ударилась о столешницу. Она снова затянулась сигаретой и принялась одновременно кашлять и смеяться. Наконец ей удалось взять себя в руки. - Вы явно умеете задевать за живое. Вам следовало бы заняться моей работой. Мне необходимо немного кофе. Хотите?
Я кивнула, она вскипятила воду и за разговором намолола кофейных зерен.
- Так что же вам удалось узнать?
Я кратко изложила рассказ Мишель.
- Гм-м, - произнесла Джоанна. Она не казалась особенно смущенной. Налила кофе в две кружки, снова села за кухонный столик напротив меня. - Итак, что вы чувствуете после своей проделки?
Я отхлебнула кофе.
- Все еще пытаюсь навести порядок в голове... Опустошение. Это одно из ощущений.
Джоанна недоверчиво посмотрела на меня.
- Правда?
- Конечно.
Она прикурила очередную сигарету.
- Разве это как-то отличается от того, что вы прочли в газете? Если исходить из того, что рассказали вы, я бы все равно оправдала Адама. Меня удивляет, что все это вообще дошло до суда.
- Мне нет дела до юридических тонкостей, Джоанна. Меня волнует то, что произошло. Что могло произойти.
- О, ради Бога, Элис, мы же взрослые женщины. - Она долила себе кофе. - Видите ли, я не считаю себя особо неразборчивой в связях... Да и никто таким себя не считает, не так ли? Но мне приходилось спать с мужчинами, чтобы только от них отделаться или потому, что они были очень настойчивыми. Я занималась сексом по пьянке с теми, с кем в трезвом виде никогда бы этого не сделала. Делала это без особого желания и сожалела на следующее утро или через десять минут. Раз или два я так унизила себя, что меня потом тошнило. С вами такого не было?
- Бывало порой.
- Я хочу сказать, что многие из нас побывали в том сереньком местечке и позабавлялись с тем, чего в действительности хотели. Я знаю, это непросто, но должна сказать, что это вовсе не то же самое, когда мужчина залезает к тебе в окно в маске и с ножом.
- Мне жаль, Джоанна, но я никак не могу с этим свыкнуться.
- А вам и нет надобности привыкать к такому. В этом все дело. Видите ли, я не знаю, что у вас с Адамом. Как вы познакомились?
Ну, скажем, это было не совсем как за чаем у священника и вполне в духе Джейн Остен.
- Этого довольно. Когда я впервые увидела Адама, он был грубым со мной, колким, неразговорчивым. Подозреваю, что его поведение было комбинацией из отсутствия интереса ко мне, подозрительности и презрения, и меня это возбудило. Он сексуален, не так ли?
Повисла тишина, и я не пыталась ее нарушить.
- Ну, я права или нет?
- Он мой муж, - процедила я.
- Ради всего святого, Элис, не изображайте передо мной Деву Марию. Этот человек сам по себе грандиозен. Он спас почти всю экспедицию. Клаус рассказывал мне про его жизнь. В шестнадцать лет он бросил Итон и отправился в Альпы. Мотался там два года, пока не нашел своего пути в Гималаи, где многие годы провел в скитаниях и восхождениях. Как вы посмели обнаружить этого мужчину раньше меня?
- Я знаю все это, Джоанна. Для меня потрясение обнаружить другую сторону его натуры.
- Какую другую сторону?
- Ну, то, что он может быть жесток, опасен.
- Он бывал с вами жесток?
- Ну, знаете... - Я пожала плечами.
- О, вы хотите сказать, приятно жесток.
- Не уверена, что "приятно" - верное слово.
- М-м, - одобрительно, почти плотоядно произнесла Джоанна. - У вас проблема.
- У меня проблема?
- Вы влюбились в героя, неординарного мужчину, который не похож на других, о ком мне доводилось слышать. Он странный и непредсказуемый, и мне кажется, временами вам хотелось бы, чтобы он был каким-нибудь адвокатом, который приходит домой на обед в шесть тридцать, и чтобы были нежные объятия, и чтобы обычная поза раз в неделю. С кем у вас была предыдущая связь?
- Я оставила ради Адама одного человека.
- Каким он был?
- Хорошим. Но не тем адвокатом, о котором вы только что говорили. Он был остроумным, внимательным, мы были друзьями, у нас были общие интересы, нам было хорошо вместе. Мне нравилось спать с ним.
Джоанна перегнулась через стол и внимательно посмотрела на меня.
- Скучаете по нему?
- С Адамом все по-другому. Мы не "делаем что-то вместе", как я привыкла с другими парнями. Мы никогда не бываем... просто вместе, как было с Джейком. Все это так... страстно, от этого по-своему устаешь. И секс... это, конечно, прекрасно, но тоже беспокоит. Тревожит. Я уже не знаю, по каким правилам мы играем.
- Вы скучаете по Джейку? - снова спросила Джоанна.
Это был вопрос, который я сама себе никогда не задавала.
У меня практически не было времени, чтобы задаваться им.
- Нет, - услышала я собственный голос.