Когда совсем стемнело, бандиты повели нас дальше. Долго вели лесной дорогой и привели на какой-то лесной хутор. Нас втолкнули в погреб.
Усатый бандит сказал, повернувшись к Закревскому:
- Мы вас всех выпустим, только напиши акты, что на этих хуторах хлеба нет и взять нечего. А потом ты привезёшь мне уездного комиссара.
- Ты его тут убить хочешь?
- А это уже моё дело.
- Ну, а если вместо комиссара я приведу сюда красноармейцев?
- А я отпущу пока только тебя одного. А их (он показал на меня и возницу), а их тогда, когда ты привезёшь комиссара.
Закревский молча стал оглядываться вокруг: никакой надежды выбраться отсюда не было.
- Отпусти его, - сказал Закревский, показывая на меня. - Пусть он приведёт комиссара.
- А я хочу, чтобы ты! - взревел бандит.
- А я с тобой и говорить не хочу, - ответил Закревский.
Бандиты вышли и закрыли нас в погребе.
- Ты на меня не обижайся, - сказал мне Закревский, - за то, что я сказал, мол, ты комиссара приведёшь. Я знаю, ты этого не сделаешь. Но я хотел, чтобы они тебя отпустили. Лучше уж мне, пожилому человеку, погибнуть, чем тебе, молодому. Я пожил уже немного на свете, а ты, можно сказать, ещё и жизни не видел. Да и какая жизнь была у тебя, батрачонка?.. Теперь только и жить тебе, когда пришла советская власть. Ты теперь человеком будешь.
Вдруг мы услышали, что возница плачет.
- Ничего, браток, - стал утешать его Закревский. - Нас же ещё не расстреливают, ещё всякое может случиться. А тебя они и не тронут, ты же только возница.
Смелый тон Закревского и его выдержка подбодрили возницу. Он успокоился, стал то и дело заглядывать в щель в двери.
Так прошло, наверное, часа два. Бандитов не было слышно. Возница вновь поглядел в щель.
- День близится, - вздохнул возница, - на дворе светает. - Тут он повысил голос: - Они идут… Какая-то девушка с ними…
Мы по очереди заглянули в щель и увидели, что перед бандитами стоит девушка и что-то тихо говорит им. Видно было, как она куда-то показывает рукой.
- Где, где ты видела? - громко переспросило несколько бандитов.
- За садом, у гумна, - ответила девушка.
- А сколько их?
- Больше пятидесяти.
И тут произошло то, чего мы никак не ожидали: бандиты рванулись с места и сразу исчезли. Не успели мы ни о чём подумать, как услышали, что по двери стучат чем-то тяжёлым. Мы не знали, что происходит. Потом девушка просунула нам под дверь топор и сказала:
- Я не могу замок сбить, ломайте дверь.
Возница схватил топор и раз пять так стукнул по двери, что вместо неё осталась лишь груда досок.
- Бегите за мной, - сказала девушка.
Она вывела нас на лесную дорогу.
- Кто ты такая? - спросил у неё Закревский.
- Я тут служу батрачкой. Я не спала и заметила, как вас привели. Я подкралась к погребу и подслушала, о чём они говорили. Я всё поняла и сказала бандитам, что за гумном появилось около полусотни красноармейцев. Я всё это выдумала, чтобы спасти вас.
Возница глядел на девушку, и на его лице всё время блуждала радостная улыбка. Он стал совсем как дитя: срывал с кустов листья и нюхал, трогал рукой верхушки молодых сосенок…
- Бандиты будут вас ловить, - сказала девушка.
Возница вновь испугался.
- А это что? - сказал весёлым голосом Закревский, чтобы подбодрить возницу, и достал из-под пиджака револьвер, который бандиты не успели забрать.
Тут Закревский стал шарить по карманам и заволновался.
- В этой суматохе потерял где-то патроны. Теперь вся надежда на те, что остались в револьвере.
Девушка показала нам, в какой стороне ближайшая деревня. Мы с Закревским пошли в том направлении лесом, девушка с возницей шли в пятистах шагах за нами.
Нам надо было пересечь дорогу, а там, через небольшой лесок, мы вышли бы уже на открытую, людную местность. Но как раз тут мы наткнулись на двух бандитов. Мы их узнали, ведь это они вчера подошли к нашему возу. Видимо, бандиты разбрелись теперь по всему лесу в поисках нас: наверное, они уже знали, что девушка их обманула. Этих двоих мы увидели по ту сторону дороги, они выглядывали из-за дерева. Надо было пробиваться силой. Как я жалел, что у меня нет моей винтовки. Бандиты нас ещё не заметили. Закревский закрыл меня своей спиной и велел бежать следом за ним. Мне стало так стыдно перед ним, ведь он, старший, закрывает меня, младшего, и я стал просить, чтобы он дал мне свой револьвер, а сам шёл за мной.
- Слушай, что я тебе скажу, - сердито скомандовал он громким шёпотом. - Марш за мной, и чтобы я от тебя больше ни слова не слышал. Кричи вместе со мной "ура".
Я почувствовал себя тогда так, будто мне всего лет пять. Скажу тебе, незавидное это дело, когда кто-то тебя спасает, а ты не можешь даже и помочь ему, не говоря уж о том, чтобы самому себя спасти. Мы закричали и побежали прямо на бандитов: я бежал, прячась за спину Закревского. Закревский, закричав, выстрелил из револьвера. От неожиданности те двое перепугались и заметались. Наверное, они и не разглядели нас толком: один из них выстрелил в нашу сторону, и они бросились бежать. Я увидел, как Закревский вдруг стал припадать на одну ногу, но в такой суматохе сразу не догадался, что произошло. Мы перебежали через дорогу, и Закревский ещё раз выстрелил вдогонку тем двоим. Они скрылись в лесу. Очень быстро прошли мы придорожный лесок и вышли в поле. И тут Закревский застонал. Как-то сразу он обмяк, и я увидел, что у него из ноги, повыше колена, сочится кровь.
- Ранил, гад, меня, - сказал Закревский и опёрся на моё плечо. Я взял из его рук револьвер.
- Пустой, - сказал Закревский, - нечем больше стрелять. - И ещё громче застонал. Я поддерживал его под руку, и так мы добрались до деревни. Оттуда на подводе мы приехали в местечко, и Закревский тогда больше месяца пролежал в больнице. Поправившись, он стал работать на прежнем месте. Нога его после ранения хоть и не болела, но он хромал, не очень сильно, но все же заметно. Так у него и осталось навсегда. С той поры мы с ним стали близкими людьми. Он мне был как родной отец. Помогал всегда и заботился. Потом я поехал учиться, а его перевели работать в другое место. Мы писали друг другу письма, а летом я приезжал к нему в гости. У него был сын, мой одногодок, мы с ним подружились. Однажды Закревский сообщил мне страшную весть: его сын, совсем ещё молодой человек, умер, оставив сиротой маленькую девочку и вдовой жену. Сын его работал в деревне учителем. Прошло ещё какое-то время, и как-то так случилось, что мы не встречались. Последние годы мы не знали ничего друг о друге. А недавно я встретил его здесь на улице. Мы так обрадовались друг другу, что обнялись прямо посреди улицы, не обращая внимания, что на нас оглядываются люди. Он переехал жить в этот город. Он дал мне свой адрес, а я ему наш. И почему-то он ко мне не заходит, может, он болен, он уже совсем старый. Завтра выходной день, завтра я пойду к нему.
- И я пойду с тобой, - сказал Серж.
- Хорошо, и тебя возьму.
Серж уже любил этого старого человека: мысленно он представлял его образ - героя и необыкновенно интересного человека, которого можно только любить и уважать.
- Пошла бы и я с вами, но мне надо проведать того человека, которого Серж обидел. Ну, а к Закревскому пойду в другой раз, если он к нам сам вскоре не придёт. Мне тоже очень хочется его повидать.
- А что стало с той девушкой, которая спасла вас от бандитов? - спросил Серж.
- Я тогда… - начала было мать Сержа, но Серж перебил её:
- При чём тут ты? Не мешай рассказывать.
Мать улыбнулась, а отец сказал:
- А та девушка с возницей добралась до деревни позже нас, они не могли перейти занятую бандитами дорогу. Под вечер туда приехали красноармейцы, которым я обо всём рассказал.
- Тот возница, - сказала мать, - как только пришёл домой, стал горевать, что в лесу остался его конь. А через несколько дней красноармейцы привели ему его коня.
- При чём тут ты! - закричал Серж. - Папа, а что стало потом с той девушкой?
- О, она осталась знакомой мне на всю жизнь.
- А сейчас она где?
- Ты её очень хорошо знаешь. Только она теперь уже не такая молодая, ведь с той поры прошло десятка два лет.
- Откуда я её знаю? - даже подпрыгнул на своём стуле Серж. - Где она?
- А вот она. Это твоя мама.
Серж откинулся на спинку стула и разинул рот от удивления, не сводя глаз со своей матери.
VI
Настенька Закревская в последнее время начала уже скучать без своей мамы. Особенно это чувствовалось вечером, когда, приготовив уроки, она стелила себе постель на диване. В это время дед её уже спал, и она была одна. Постелив постель, перед тем как лечь, она высчитывала, сколько ещё осталось до марта месяца, когда мама насовсем приедет из Москвы. Оставалось ещё много времени, и Настенька не выдерживала: она быстренько присаживалась к столу и писала маме письмо. Так было почти ежедневно. Каждое письмо было коротким. Когда набиралось письма три, Настенька складывала их в один конверт и посылала в Москву. А потом гасила свет и, возбуждённая, припадала лицом к оконной раме. Было ещё не поздно. По переулку проходили люди, иногда проезжала машина. Настенька любила, когда вечером дул ветер. Тогда, лёжа в постели, хорошо было слушать, как шумит голый клён у окна, и казалось, что это какая-то бесконечная песня или длинный-предлинный рассказ. И вправду, словно кто-то что-то рассказывает, интересное, важное и необходимое. А ещё этот шум напоминает длинную дорогу, вдоль которой стоят сёла и города и всюду живут люди. Проходят поезда, и пыхтят паровозы, дымят в небо заводы, зеленеют луга, колышется ржаное поле, в соснах слышен шёпот ветра, в речке блестит под солнцем вода. А как пахнут мокрой травой просторы речных берегов! А какое солнце всходит ясным утром! А какой огненный закат бывает в безоблачный день! И как хорошо, что после осени наступает зима, а после зимы весна, а потом лето и снова осень. Сколько всего есть на свете, и как хорошо быть среди всего этого. И как хорошо, что в этом мире дедушка жил так, что может теперь о многом рассказать своей внучке, Настеньке. И как хорошо то, что будет впереди! Осенью приятно ждать первого снега, а зимой - первой травы. И как радостно увидеть первый жёлтый листок на дереве. А самые красивые листья бывают осенью на осинах. Необыкновенный цвет! Шум ветра за окном превращается в тихую музыку, расплывается в нечто неопределённое, Настенька уже дремлет в своей постели, и наконец приходит сон, крепкий, сладкий и здоровый.
Ночь пролетает, как одно мгновение. Настенька просыпается уже утром. Десять минут она лежит, перебирая в памяти, что она будет делать в этот день, а потом встаёт и быстро одевается. К этому времени уже готов завтрак, и дед хлопочет в кухоньке и весело подаёт оттуда голос:
- Расшевеливайся, расшевеливайся, малышка, в школу пора.
А Настенька обычно возьмёт да и преподнесёт деду сюрприз. Одевается она тихо, чтобы дед не слышал, а едва он крикнет из кухни, чтобы она "расшевеливалась", Настенька в то же мгновение появляется на пороге кухни, готовая, одетая.
- Я уже расшевелилась, - хохочет она и бежит умываться.
- Ах ты, стрекоза, - смеётся дед и подхватит, и подержит свою Настеньку с минуту на руках.
- Ты, наверное, будешь носить меня на руках и когда я стану большой? - говорит Настенька.
- О, если бы я дожил до тех дней, когда ты будешь большой… - отвечает дед. - Ну, стрекоза, садись завтракать… А что мы сегодня будем варить на обед?
А когда заболел дед, всё пошло по-другому. Настенька вставала часа за два до школы. Ещё было темно, когда она зажигала свет, накладывала в печь дрова, перебирала крупу или горох, чтобы, придя из школы, сразу поставить на примус вариться обед. Накормив деда и напоив его чаем, она бежала в школу, а придя домой, готовила обед, ходила на рынок, приносила в кухню дрова. Хорошо, что дедушкина болезнь надолго не затянулась. На десятый день он начал вставать и ходить от кровати к столу, а потом сидел, а потом сам стал греть чай и топить печь. С каждым днём ему становилось всё лучше.
Во время дедушкиной болезни Настенька была так занята, что ей некогда было не только писать маме письма, но даже скучать по ней. В работе дни пролетали быстро, и Настенька не написала маме ни одного письма. Мама в Москве встревожилась и постаралась взять до самой весны отпуск, чтобы заниматься своей наукой дома и чтобы лишь в самом конце поехать на экзамены. Она и дала телеграмму Настеньке, что на днях приедет. Это случилось уже тогда, когда дед начинал делать всё сам и даже вышел разок пройтись по переулку, - без этой прогулки ему словно чего-то не хватало, настолько он привык к ней.
Накануне выпал первый снег, но его было совсем мало, повсюду из-под него виднелась мёрзлая земля. День был пасмурный, тихий. Настенька проснулась рано, и ей уже не хотелось спать. Было ещё, наверное, больше часа до рассвета, а она уже выспалась. Она поднялась, чтобы зажечь свет, и увидела, что на кухне горит лампочка. Дед там чем-то занимался.
- Я уже расшевеливаюсь! - крикнула Настенька.
- Спи, ещё рано, - ответил дед. - Зачем тебе так рано вставать, стрекоза?
- А ты почему так рано встал?
- Мне, старику, не спится. Я выспался.
- Ты думаешь, я не знаю, почему ты там рано встал? Я хитрая, я всё знаю. Я же вижу, как ты что-то переставляешь в кухне. Ты наводишь там порядок, чтобы всё было так, как тогда, когда мама отсюда уехала. Ты хочешь, чтобы мама застала тут прежний порядок.
- Верно. Так и надо, чтобы мама не сказала, что мы неряхи.
Настенька вдруг соскочила с постели и бросилась в кухню.
- А где тут беспорядок? - закричала она. - Ну скажи, где что не так, как нужно?
- Я ж про тебя ничего не говорю, стрекоза ты моя дорогая!
- Ой, девочки, он мне ничего не говорит, а сам пошёл на кухню поглядеть, что после меня прибрать нужно.
Настенька схватила деда за жилетку и потянула из кухни в комнату. Дедушка делал вид, что упирается, а Настенька притворялась, что не замечает этого, и тянула его.
- Чтобы ты мне больше в кухню не ходил! - пищала Настенька. - Ты ещё не совсем поправился, почему ты не лежишь?
- Ой, устал я, - просился дед. - Дай отдышаться.
Настенька отпустила его. Он сел на диван и на самом деле стал шумно отдуваться.
- Плохо, чёрт побери, когда к старости прибавляются ещё и хвори, - говорил он, медленно произнося слова.
Но вот наконец Настенька увидела, что дед отдышался и взялся за табак, чтобы закурить трубку.
- Ой, и хитрый ты! - сказала Настенька.
- Почему это я хитрый? - спросил дедушка.
- Я знаю, отчего тебе не спалось сегодня. Ты не можешь дождаться, когда мы пойдём на вокзал встречать маму.
- Ой, девочки! - запищал дед, передразнивая Настеньку.
- Ты меня передразниваешь, потому что я угадала и тебе уже нечего больше сказать.
Это была правда, и дед молча закурил трубку. Ему на самом деле с полуночи не спалось, и он, как малое дитя, ждал, чтобы скорей пришло утро, когда он с Настенькой пойдёт на вокзал встречать дорогого и родного человека. Вчера пришла телеграмма, что Настенькина мама приедет сегодня. Ещё только начало светать, а московский поезд приходил после полудня. Пососав чуток трубку, дед сказал таким тоном, чтобы Настенька не заметила, что она угадала, отчего ему не спалось:
- А нам же ещё надо что-то приготовить к маминому приезду.
- Ой! - крикнула Настенька.
- Девочки! - пискнул дед.
- Ой, девочки, - захохотала Настенька. - А мама очень любит гороховый суп, давай сегодня сварим.
- Ну, давай.
Настенька одним махом проскочила всю комнату и вытащила из шкафа мешочек с горохом. Вдвоём они перебирали горох, потом пили чай, потом снова перебирали горох. Так медленно у них шла работа потому, что они не столько перебирали горох, сколько поддразнивали друг друга, дурачились, словно деду тоже было лет двенадцать.
- Ой, - не выдержала наконец Настенька.
- Девочки! - запищал дед.
- Хоть бы скорее этот поезд с мамой приходил, - сказала Настенька и запустила в деда горошиной.
- Ага, - согласился дед и грустно кивнул головой.
И вот настал день. Рассвело, дед погасил свет и посмотрел в окно.
- О, снегу подбросило за ночь, - сказал он, - придётся тебе, Настенька, доставать лыжи.
Дед надел праздничный костюм и долго подкручивал перед зеркалом свои седые усы. Настенька тоже надела нарядное платье и тогда лишь заметила, что они так и не успели перебрать горох.
- Что же будет с нашим супом? - уныло пробормотал дед.
- Ой, как тоскливо ждать, нечем заняться, скорей бы уж поезд приходил.
- Давай докончим перебирать горох и пойдём на улицу, - сказал дед.
И они снова принялись за горох, но тут забарабанили в дверь и в сенях раздались детские голоса:
- Настенька, открой!
- Ой, девочки! - радостно воскликнула Настенька и, рассыпав по полу горох, бросилась открывать дверь. Вошли три девочки - Рая, Фаня и Надя.
- Скорее, скорее сюда, стрекозы вы мои, - радостно встрепенулся дед.