-Папа, давай рассказывай мне про трактор.
-Что ж тебе рассказать, сынок?
-Ну, как там у него устроено? Где там что и почему? И кто его заедает?
Отец смеётся:
-Ты сейчас этого не поймёшь, Аман. Вот подрастёшь, пойдёшь в школу - всё понемногу узнаешь.
- Я уже подрос.
-Да ну!
-Правда, папа. Ты мне купи тетрадь, и книжку, и сумку. Я в школу пойду.
-Какую ж тебе книжку купить?
- Как какую? Ну, ту, по которой учатся.
-А! Букварь, значит. Что ж, хорошо, куплю.
Уже лёжа в постели, Аман вспоминает ещё один чрезвычайно важный и необходимый ему предмет и кричит на весь дом:
-Пап, а пап! Ещё чернильницу купи, слышишь? Чернильницу не забудь!
И вот наступает для Амана новая и необыкновенно трудная жизнь. Уже несколько дней, как на маленьком столике возле его кровати лежит чистенький букварь, тетрадка, сумка, стоит чернильница-непроливашка и каждое утро Аман собирается пойти учиться в школу, но каждое утро, окинув его внимательным взглядом, мать говорит;
"Нельзя, Аман. Не пустят тебя в школу. Ты опять плохо уши вымыл".
Или:
"А ты зубы чистил? Нет? Ну, где ж тебе в школу идти!"
Или:
"Когда ж это ты успел пятно на рубашку посадить?"
А когда и уши вымыты, и зубы вычищены до самого немыслимого блеска, и на рубашке ни пятнышка, выясняется, что Аман проспал. И это самое страшное. С этим Аман решительно не знает, как бороться. Как это так сделать, чтобы не проспать? Хоть бы кто научил его! Изо дня в день повторяется одно и то же несчастье: утром Аман открывает глаза и говорит:
"Мама, я сегодня в школу пойду".
А мать отвечает:
"Поздно, сынок, проспал ты".
Но вот как-то раз, открыв глаза, Аман видит, что в комнате ещё спущены шторы, и понимает, что проснулся рано, очень рано, и в 1доме все ещё спят. Аману тоже нестерпимо хочется спать - так бы и повернулся на другой бок и снова сладко заснул, - но твёрдая решимость побеждает сон, и мальчик спускает ноги с постели. Стараясь не шуметь, он идёт на кухню, тщательно, очень тщательно умывается, чистит зубы, потом для верности чистит ещё раз, затем одевается, берёт свою сумку, кладёт в неё букварь, тетрадку и чернильницу и тихонько выходит из дому. Он понимает, что в школу идти ещё рано, но рассуждает так: "Когда все поднимутся, опять могут не пустить. Лучше я около школы подожду".
Улица пустынна и тиха. Если бы не собаки и не куры, совсем, пожалуй, было бы скучно и поговорить было бы не с кем...
Аман не спеша направляется к школе. Убедившись, что школа ещё заперта, садится в углу двора, прислонясь спиной к дувалу, и ждёт.
Первым приходит сторож и отпирает школу. Но Аман не решается войти один, и, лишь когда весёлыми стайками начинают стекаться ребята, он вместе с ними входит в здание, заглядывает в какой-то класс и садится за парту на свободное место. Раздаётся звонок, и в класс входит учитель.
-Ты кто такой? Как ты сюда попал? - спрашивает Амана мальчик, к которому Аман подсел на парту, но, заметив входящего в класс учителя, умолкает, не получив ответа.
Учитель привычным взглядом обводит класс и замечает незнакомого ему мальчика. Мальчику не больше шести лет. С деловитым видом поглядев по сторонам, он достаёт из сумки букварь, тетрадку, чернильницу-непроливашку...
-Мальчик! - говорит учитель. -
Да, да, ты! Подойди-ка сюда.
Аман неторопливо встаёт и, очень довольный тем, что на него сразу же обратили внимание, подходит к учителю.
-Как тебя зовут? - улыбаясь, спрашивает учитель.
-Аман.
-Ты что ж, Аман, учиться пришёл?
-Ясно, учиться, - отвечает Аман и, немного подумав, добавляет: - Вы мне сегодня, пожалуйста, если можно, расскажите про трактор - как там всё устроено и почему.
Аман сердито оборачивается: почему все ребята в классе смеются? Что он такого смешного сказал?
-Сколько тебе лет, Аман? - слышит он вопрос учителя.
-Пять.
-Вот видишь ли, Аман, в школу приходят учиться только с семи лет. Значит, тебе ещё рановато. А ты к тому же сразу в третий класс пришёл. Тут у нас большие ребята учатся, по девять, по десять лет им. А ты ещё не дорос, Аман, придётся тебе немного подождать.
Аман чувствует себя глубоко, несправедливо обиженным.
- Разве маленькие не имеют права учиться? Почему? - спрашивает он.
Учитель понимает, что творится с Аманом, и ему становится жаль мальчика.
-Я вижу, Аман, что ты парень серьёзный, деловой, - говорит учитель. - И я бы с тобой с радостью побеседовал, да, видишь, мне урок начинать надо. А у нас порядок такой: кто хочет учиться в школе, идёт прежде всего к директору и просит принять его в школу. Вот ты собери сейчас свои книжки, тетради и пойди к директору, потолкуй с ним.
Учитель подводит Амана к двери и просит уборщицу проводить мальчика к директору.
В кабинет директора Аман входит уже не так решительно и смело, но если он и трусит слегка, то всё же твердо решил не отступать.
Однако директор говорит то же, что и учитель: мал ещё Аман, нельзя принять его в школу.
-Ты пока дома учись, Аман, - говорит директор. - У тебя отец, мать есть?
-Есть, - говорит Аман. - И брат есть, и сестра.
-Ну вот видишь. Ты их попроси, пусть они тебе книжки вслух читают. Вот ты и будешь пока понемножку дома учиться, а потом, глядишь, и в школу придёшь.
-Они мне и так читают. Я стихов много наизусть знаю. Хотите, прочту? - с надеждой спрашивает Аман - а вдруг смягчится директор и примет его в школу!
-Какие же ты стихи знаешь?
-Михалкова И еще Маршака и Пушкина.
-А какие любишь больше всего?
-Больше всего? - Аман задумывается. - Вот эти, - говорит он. Выпрямляется, закидывает назад голову и начинает читать:
У лукоморья дуб зелёный,
Златая цепь на дубе том.
И днём и ночью кот учёный...
Голос Амана крепнет, звучит звонко, уверенно. Директор слушает и задумчиво улыбается.
-Очень хорошо, Аман, - говорит директор. - Очень хорошо, отлично.
-Примете в школу?
-Нет, Аман, дружок, - мягко говорит директор, - в школу пока нельзя. Потерпи годик-другой. Скоро для тебя все пути-дороги будут открыты.
Тут Аман с отчаяния решается прибегнуть к последнему, сокрушительному доводу. Оттопырив одной рукой ухо, он протягивает другую ладонью вверх к директору и говорит дрожащим голосом:
-Как же так... Вы поглядите, какой я чистый! И уши мою и всё... А мама говорила: "Если будешь чистый, аккуратный, тебя в школу возьмут!"
-Возьмём, Аман, возьмём, только не сразу. А ты скажи по чести - давно ты такой чистый, аккуратный стал?
Вопрос этот застаёт Амана врасплох.
-Давно... - говорит он. - Только не очень...
-А как давно? Дня два, три? Так, Аман?
-Так, - признаётся Аман, повесив голову.
-Ну вот видишь! Да ты не унывай. Держись только и дальше так, всегда будь таким молодцом. Не заметишь, как время-то пролетит, и в школу пойдёшь. А пока, Аман, я, знаешь,
хочу тебя об одном одолжении попросить. Очень мне нравится, как ты стихи читаешь. Скоро у нас для младших ребят вечер будет. Ты выучи ещё какое-нибудь стихотворение и у нас его ребятам прочтёшь. Идёт?
-Идёт!
-По рукам, значит?
-По рукам.
-Ну, а сейчас иди домой. Тебя, верно, мать ищет. До свиданья, Аман.
-До свиданья.
В дверях Аман задерживается. Он оборачивается к директору и говорит не очень уверенно, но с горячей мольбой:
-А если я длинное-предлинное стихотворение выучу? Если я его без запинки прочту? Если я всегда чистый буду - и руки, и уши... вы мне расскажете про трактор? Как он работает и почему?
БАТЫР
I
Батыр не спускал глаз с морщинистого, безобразного лица старухи. Когда она говорила, то смешно выпячивала губы, и нос у неё при этом шевелился.
Трудно было угадать, какие мысли таились за её масляными чёрными глазками. Они бегали по сторонам, будто всё время что-то отыскивали. Подростка насторожило уже одно то, что знахарка Боссан вошла к ним, как к себе домой. Она сразу же уселась на самое почётное место и открыто, без стеснения, обшарила взглядом всё небогатое убранство старой, закопчённой кибитки.
Батыр насупился и мысленно поклялся, что ни за что не подпустит знахарку к себе; он уже ненавидел коричневые, как у мумии, крючковатые пальцы старухи, даже, казалось, чувствовал их холодное прикосновение на своём теле. Но боль в боку и пояснице всё сильнее давала о себе знать и заставляла его примириться.
А его мать, Дурсун, расспрашивала между тем знахарку:
-Как же вам удалось вылечить язык у ребёнка Гиджено-вых? Ведь он был у него весь обварен!
- О, я многих вылечила за свой век, - ответила старуха. - Обваренный язык для меня пустяк: я даю напиться тех помоев, которые выливают в посудину белого мордастого пса, и всё проходит.
Мать Батыра всплеснула руками:
-И как только такое простое лекарство могло прийти вам в голову, Боссан-эдже? 1
-Не удивляйся, моя дорогая: всевышний создатель напускает болезнь, и он же указывает лекарство. - Знахарка при этих словах закатила глаза к небу, будто она и в самом деле могла увидеть там бога, который якобы помогает исцелять больных, и добавила: -Вчера я целый день провела у Гарнаковых: у их дочки развязался пупок. Я так намучилась с ней, так намучилась...
Похоже было, что этому разговору не будет конца. Батыр давно перестал слушать. Женщины тараторили без умолку. Наконец Дурсун сказала:
-Боссан-эдже, мой мальчик жалуется на боль в животе. Стоит ему поднять что-нибудь тяжелое или просто пробежаться, и боль усиливается. Я вам скажу больше того: покушает он
дыню или арбуз, выпьет кружку воды - сразу же начинаются схватки.
-И давно это у него?
-Около двух лег.
-И ты ничем его не лечила?
-Как можно было не лечить...
-И ничего не помогло?
Дурсун взглянула на знахарку полными слёз глазами и перевела их на Батыра.
-Боссан-эдже, чего не скрываю от бога, тою не скрою и от вас, - вздохнув, сказала она. - Конечно, какие-нибудь талисманы и помогли бы ему, да он о них и слышать не хочет! Стоит мне украдкой зашить в его одежду талисман, как он туч же находит его и выбрасывает с такой яростью, точно кому-то хочет этим отомстить...
Знахарка скосила на Батыра глаза. За редкими ресницами блеснули выпученные белки. Лицо старухи стало ещё более свирепым, по нему пробежала судорога, отчего рот её перекосился. Батыру вспомнилась ведьма из старинных сказок.
-Чтобы вылечить мальчика, - продолжала мать, - я заставила его выпить воду, которой мыл руки старик Аман-ишан. Люди говорят, что он шесть раз переходил вброд Аму-Дарью и способен исцелять. Я клала на больной живот Батыра блин, поджаренный на сливочном масле, давала выпить со сладкой водой сорок плевков, пойло собаки - и ничто ему не помогло. Не стало ему легче и от припарок из помёта ишака и коровьего кизяка! Теперь одна надежда на вас, Боссан-эдже. Я верю, что наконец-то мой сын станет здоровым...
Знахарка шмыгнула мясистым носом и, прикрыв рот ладонью, сделала вид, будто глубоко задумалась. Спустя минуту она медленно подняла красные веки, и на её лбу собрались морщины.
Батыр пристально следил за каждым движением лица старой знахарки и не мог понять, на самом ли деле она думает о его болезни или разыгрывает комедию. Боссан в это время провела растопыренной пятернёй по волосам, и они нависли над её хищным лицом длинными космами. Батыру на самом деле стало страшно; он прижался спиной к деревянной решётке кибитки и затаил дыхание.
-Не было ещё дома, откуда Боссан не прогнала бы хворь! - глухим, замогильным голосом пробормотала знахарка, направляясь к Батыру. - Если бог смилостивится над нами, если услышит мольбу нашу, то и наступит исцеление больного от недуга его...
Она поднялась на возвышение, где лежал мальчик, и стала закатывать рукава халата. Потом опустилась на колени, подняла на животе Батыра рубаху.
-Не мои руки касаются твоего живота, а самого Лукмана , - прошептали её губы, и мальчик вздрогнул от прикосновения потных рук знахарки.
Старуха молча и долго ощупывала больного. Когда она неосторожно причиняла ему резкую боль, Батыр не вскрикивал, а лишь крепче стискивал зубы. Он не хотел показать знахарке малодушие - ведь он, как говорила ему мать, уже настоящий мужчина! Пальцы старухи не отличались нежностью, и мальчик вскоре искусал себе все губы.
Мать Батыра, не дыша, следила за Боссан. Она ждала от старухи чуда. "С помощью Боссан-эдже болезнь уберётся из тела мальчика,-думала она.-Назад она уже не найдёт дороги".
И когда Батыр особенно резко вздрогнул под руками знахарки и простонал, мать решила, что эта видавшая виды старуха вытащила у её сына закоренелую болезнь. I
-У твоего мальчика нет никакой опухоли, - сказала, поднимаясь, знахарка.
Лицо матери просияло. Она протянула старухе руки:
-Поздравь же меня, Боссан-эдже! Скажи, что у моего Батыра теперь нет болезни!
-Бог даст, выздоровеет. Но...
Глаза матери вновь наполнились тревогой. Она спросила:
-Что-нибудь опасное?
-Нет, но... в правом боку есть подозрительная вещь. Становится ясным, что его мучит.
Последние слова знахарки вселили в Батыра уверенность, что она, эта старуха, избавит его от болезни. Сумела же она нащупать её у него!
-Боссан-эдже, вы узнали, от чего страдает мой мальчик, и я верю, что исцеление придёт также от ваших рук, - сказала Дурсун, умоляюще глядя на знахарку.
Польщённая похвалой, старуха расплылась в улыбке; в глазах её загорелся огонёк какой-то ей одной известной надежды. Она нагнулась и сердито постучала кулаками по полу кибитки.
-Уходи, болезнь, в горы! Уходи в камни! Уходи навсегда!
-Дай бог, чтобы было так... - вздохнула мать.
Знахарка вновь задумалась, теперь уже приложив ладонь
ко лбу. Батыр одёрнул рубаху и сел. Он намеревался спросить у старухи, чем можно излечить болезнь, но мать опередила его.
-Какое же лекарство ты нам составишь, Боссан-эдже?- спросила она.
Старуха с минуту молчала, шевеля бровями.
-Лекарство твоему сыну не нужно, - наконец сказала она и загнула на руке один палец. - У него нет язвы, чтобы понадобилось моё снадобье. - Она загнула второй палец. - У него в боку ветер, - закончила знахарка и сразу же разогнула оба пальца с таким видом, словно именно от них зависело выздоровление Батыра.
-Что же это за болезнь - ветер? - спросила мать.
-Да, душа моя, ветер...
-Как понимать эту болезнь, Боссан-эдже?
-От ёрзанья в животе у него затаился ветер, он-то и причиняет боль.
-Есть ли средство против такой болезни?
-Единственное средство - прижечь.
У Дурсун дрогнули губы, на глазах показались слёзы.
-Прbже-е-ечь?.. - переспросила она.
-Прижечь!
Несколько раз произнесённое слово "прижечь" заставило Батыра сжаться в комок. Как-то вдруг, сама собой, пришла на память карикатура из журнала "Токмак". На странице была изображена огромная, толстая женщина и маленький мальчик перед нею. Женщина-знахарка прижигала мальчику лоб. Батыр так всё это ярко себе представил, словно сам был на месте бедного мальчика. Он, как попавший в капкан заяц, забился в угол, дрожа от охватившего его ужаса.
-Не дам прижигать! - выкрикнул он.
Мать попыталась уговорить сына: ей было и жаль причинять ему страдания, и в тоже время она не могла обидеть знахарку, в лечебную силу которой слепо верила.
-Не срамись, Батыр, - сказал она. - Ты уже настоящий мужчина! Долг больного - выполнять советы знахарей. Я прошу тебя!
Ни один мускул не дрогнул на лице старой Боссан: она давно привыкла к подобным сценам. Опыт ей подсказывал, что всё будет так, как считает нужным она. После криков, слёз и упрёков дело пойдёт своим чередом, свершится то, что должно было свершиться с самого начала.
-Нет лучше лекарства, чем огонь, - равнодушно произнесла знахарка, разглядывая свои сухие, сморщенные руки. - Недаром говорится: в огне зло не держится...
- Не дамся! - кричал Батыр. - Не трогайте меня!
Дурсун чуть не плакала от жалости к сыну; сердце её, казалось, было готово разорваться от его крика и слёз. Она протягивала к Батыру руки и дрожащим голосом умоляла:
-Пойми же, Батыр, тебе не хотят зла! Под словом "прижечь" Боссан-эдже понимает - отпугнуть твою болезнь. Тебе сразу станет легче. Разве я соглашусь, чтобы хоть одна колючка без нужды вонзилась в твоё тело?
Но Батыр упрямо твердил:
-Не дамся! Не трогайте меня!
Тогда старая знахарка с усмешкой спросила:
-Скажи, Дурсун, как зовут твоего сына?
-Вы же знаете: Батыр!1
- Хорошее имя, но он его не оправдывает. Какой же он "храбрый", если у него заячье сердце?
Однако и эти слова не возымели действия на Батыра.
-Храбрый я или трус, но я не стал бы прижигать тело живому человеку, как ты! - выкрикнул он.
Дурсун поспешно закрыла ладонью сыну рот. Больше всего она боялась, что знахарка разгневается и уйдёт. Уйдёт - и тогда Батыр останется без помощи, будет болеть по-прежнему.