Салов Андрей Владимирович
Нафаня
Эта воистину сказочная, фантастическая история случилась со мной несколько дней назад. Один знакомый предложил мне выгодную сделку, от которой я не смог отказаться. В обмен на несколько кружочков старинных монет он предложил мне солидную сумму наших, пусть и неконвертируемых, но все же желанных рублей.
Мы ударили по рукам, и уже вечером я трясся в электричке, направляясь в деревню к бабке, где, как я был уверен, есть то, что мне нужно.
Бабуля очень обрадовалась приезду любимого внука, и уже спустя минуту, как по мановению волшебной палочки, на простом деревянном столе, покрытом белой скатертью, появилась обжигающая, бесподобно вкусная картошка, шмат деревенского сала и крынка настоящего парного молока, вкус которого я уже давно позабыл, поселившись в пыльном и грязном городе.
Бабка на удивление быстро дала разрешение на "обыск" и даже указала место, где, по ее разумению, должно находиться то, что меня интересует. Мысленно я уже поздравлял себя с успехом.
Закончив трапезу и направляясь в кладовку к заветному сундуку, я не обратил особого внимания на странные слова бабки, произнесенные мне вослед: "Смотри там, внучек, поосторожнее, не обижай Нафаню!"
- Ну, вот еще, - буркнул я себе под нос, - стоит меня предупреждать о каком-то там коте, к ним я равнодушен, я уже давно вышел из того возраста, когда этих созданий мальчишки самозабвенно таскают за хвост и также самозабвенно верят в сказки.
Верят в сказки. Лучше уж таскать кота за хвост, привязывать к его хвосту банку, чем верить таким глупостям, как сказки. В сказки я не верил это точно, по крайней мере, до того момента, пока не повстречал Нафаню, - маленького и нахального серого домового. Впрочем, обо всем по порядку.
Лампочка в кладовке светила тускло. Нужно будет сменить ее, в очередной раз дал себе слово. Но худо-бедно, а видно было, так что то, что со мной случилось, на зрение и темноту валить я не имею права.
Открыв сундук, откладывая в сторону ненужный хлам, я принялся искать то, ради чего собственно, сюда и заявился.
Вот тут-то и появился Нафаня, нарисовался во всем своем блеске и величии. Сперва я принял его за мышь, в тот момент, когда в углу послышались какие-то подозрительные шорохи. Приглядевшись, я заметил в куче рухляди в самом конце кладовки какое-то серое существо с плутоватой рожицей.
По этому поводу я даже произнес небольшую речь.
- Мышь, - сказал я, - мышь полевая, мышь амбарная, грызун и вредитель, - констатировал я сей факт и в доказательство своей правоты швырнув в угол подвернувшийся под руку старый, еще покойного дедушки башмак.
Мышь проворно увернулась и, возмущенно хмыкнув, перебралась на коробку со старой посудой, где и открыла свой рот. И тут произошло невероятное. Мышь заговорила! Нормальным человеческим языком, глядя на меня и, без сомнения, обращаясь именно ко мне.
- Болван, молодой тупоголовый кретин, - молвило существо, что при более пристальном рассмотрении походило скорее не на мышь, а на крохотного, покрытого серой шерстью человечка.
Я застыл на месте с зажатыми в ладони монетками, недоуменно взирая на происходящее, напряженно размышляя о том, хорошо ли я спал прошлой ночью и не слишком ли много хватил за обедом парного молока.
А тем временем серое существо, пользуясь моим замешательством и недоумением, продолжало разглагольствовать в том же духе, не забывая время от времени поносить меня еще более обидными словами. Смысл его речи сводился к тому, что даже самая последняя мышь в тысячу раз умнее такого идиота, как я, а что касается его, Нафани, так я не стою и пучка его превосходной шерсти.
Вскоре я вышел из состояния оцепенения, и в зарвавшегося оратора полетел еще один башмак, от которого он снова благополучно увернулся, не прекращая ни на миг своей гневной обличительной речи
Последующие несколько минут были сущим светопреставлением. Не на шутку разгневанный высокопарными речами незваного оратора, я занялся обстрелом всерьез, швыряя в него все подряд. Он искусно маневрировал, уклоняясь от моих метательных снарядов, причем с каждым новым залпом поток его красноречия отнюдь не иссякал, а наоборот, становился все более пышным и колоритным.
Настал момент, когда я, вконец обессиленный, повалился на какие-то узлы прямо у сундука, глотая поднятую нашей возней пыль, а мой мучитель с явно чересчур длинным языком, продолжал атаку на психику, уже в десятом колене понося моих предков и будущих потомков.
И тогда я пошел на хитрость.
Притворившись задремавшим, я выждал момент, когда Нафаня, - супердомовой, прозябающий в этой халупе, хотя должен жить в хоромах, как он сам выразился, - несколько поумолк, а затем и вовсе стих, грозя кулачком и бросая на меня полные презрения взгляды. И вот тут-то я и осуществил свой грандиозный замысел, буквально сразив Нафаню небольшой речью.
- А все-таки ни сказок, ни тем более домовых не существует, и кто утверждает обратное, тот самый настоящий кретин.
Теперь пришел черед поразиться наглости Нафане. От возмущения он потерял дар речи и только беззвучно хлопал губами, тщетно силясь хоть что-то сказать.
И я нанес еще один удар.
- Сказок не существует, а вот говорящий вредитель-грызун, - вещь вполне допустимая и наукой не отвергаемая.
Сказав это, я с самым невинным видом отвернулся от Нафани, не обращая на него внимания, пропуская мимо ушей целый шквал оскорблений, обрушившийся на меня. Но этого Нафане показалось мало, и он перебрался на сундук, рассчитывая произнести свою красочную речь мне прямо в ухо. Он допустил непростительную ошибку.
Молниеносно развернувшись, я спихнул его в сундук и захлопнул крышку, не обращая внимания на мольбы и проклятия, попеременно раздающиеся из его недр. Вскоре Нафаня умолк, пообещав мне на прощание кучу мучений-приключений.
Не обращая более внимания на плененного домового, я, став на четвереньки, принялся собирать с пола оброненные в схватке монеты. И в этот миг что-то треснуло меня по голове, перед глазами поплыли радужные круги, а тело рухнуло в пустоту…
Очнулся я в каком-то странном лесу. Даже стало чуточку страшно, такой дремучей чащобы я не видел отродясь. Как меня угораздило сюда попасть?
Я попытался ущипнуть себя, дабы убедиться в том, что это не сон и не наваждение и вся эта чушь собачья существует на самом деле. Но сделать это оказалось не просто, скорее даже невозможно, ибо рук у меня не было, как, впрочем, и головы. А вот ноги, - те, действительно, были, я отлично их чувствовал, - две превосходные куриные ноги. Было и тело с глазами, - подгнивший деревянный сруб с подслеповатыми оконцами.
Я стал избушкой. Избушкой на курьих ножках, типичным персонажем русской сказки, в существование которых я не верил. Я стал вещью и, стало быть, имел хозяина, скорее, хозяйку. А вот и она приближается на ступе.
Смотри-ка: летит точнехонько на крыльцо. Что ни говори, а бабуля ас, хотя ас с довольно неприятной внешностью.
А это кто там пристроился рядом с нею, на самом краешке ступы? Ба! Да это ж Нафаня! Ну уж дудки, не видать вам мягкой посадки!
В самый последний момент я повернулся немного в сторону. И все-таки бабка оказалась скверным пилотом. Она не успела сманеврировать, в результате раздался удар, послышались стоны и проклятия.
Я видел в окно, как из покореженной ступы выбирается позеленевшая от ярости старая ведьма, а следом за нею семенит Нафаня, как они с проклятиями приближаются к крыльцу.
Я их видел, как и все нормальные люди, через окно. Я снова стал человеком, добрым молодцем, каким я выглядел в зеркальном отражении отполированных до блеска огромных кастрюль. Уж очень были большими кастрюли, и слишком зла была бабка, и я решил не дожидаться ее появления, а где-нибудь спрятаться.
Я укрылся за печь, огромную русскую печь. Но подлец Нафаня выдал меня. До сих пор у меня стоит перед глазами та ехидная, торжествующая физиономия и указующий в мою сторону перст.
И я был схвачен, несмотря на то, что был крепким добрым молодцем и владел кое-какими приемами. Но мне не повезло. Я нарвался на старуху с талантом гипнотизера, ибо руки и ноги отказались повиноваться, и я оказался усаженным на здоровенную лопату и путь мне предстоял один, - в печь. Нафаня испортил мне последние мгновения жизни, открыв, глумясь, печную заслонку.
Так началось мое бесконечное путешествие по сказочному миру…
Кем мне только не приходилось быть: и добрым молодцем, и стариком шарманщиком, гномом, красной девицей, предводителем разбойничьей шайки, Кощеем, Змеем-Горынычем и еще черт те знает кем и чем Куда только не бросала меня судьба. Все вокруг меня менялось, находилось в непрестанном движении, и прямо из одной сказки я попадал в другую. Неизменным было одно: где бы я ни был, повсюду встречался мне Нафаня и устраивал какую-нибудь гадость. В конце концов, я настолько к нему привык, что не мыслил себя без нахального домового, и поэтому не предал Нафаню, как мечтал, сотням ужасных и мучительных смертей, когда он, совершив нелепую ошибку, оказался в моих руках. Я не убил его, но и простить не мог. Я поступил иначе. Я обрек Нафаню на вечные мучения и скитания, расплатившись его же монетой. Я запечатал маленького нахала в бутылку и бросил в море, и волны унесли ее прочь.
Меняя, как и прежде, облик и место пребывания, меняя сказку за сказкой, я продолжал жить дальше. Но только без Нафани. Признаюсь честно, мне даже стало чуточку грустно, ибо, утратив его, я утратил то единственное, что вызывало воспоминания о прошлом.
Однажды я оказался в Лукоморье, где познакомился с говорящим котом, который умел не только рассказывать сказки, но и мыслить. И этот кот оказал мне неоценимую услугу, вернул утерянный душевный покой.
- Найди Нафаню, - сказал он, - и ты покинешь мир сказок, где ты чужой.
И я последовал мудрому совету. Я искал Нафаню повсюду. В морях-океанах, в густых непроходимых лесах, на вершинах скалистых гор, в шумных сказочных городах. Это был волшебный мир, и брошенная в воду бутылка могла оказаться где угодно. Но все-таки она оказалась в море!
Я прошел вдоль и поперек сказочные земли, но Нафани нигде не было.
…Возле самого синего моря стояла старая покосившаяся хибара, вблизи которой сушились на солнце сети. Я привычно снял их с крючьев и забросил в море, словно только этим и занимался всю жизнь. Я был в новой сказке и жил жизнью персонажа.
Выждав, я принялся вытягивать снасти обратно под крики и проклятия вышедшей на крыльцо вечно недовольной старухи-супруги. Я тянул сеть в надежде поймать золотую рыбку и попросить у нее, перво-наперво, целое корыто взамен старого, растрескавшегося. А может, лучше вместо корыта, не слушая брань старухи, попросить владычицу морей вернуть мне Нафаню!?
Сеть потихоньку выбиралась на берег, и в самом конце ее определенно что-то было. Нет, это была не золотая и ни какая-нибудь другая диковинная рыбка, это была бутыль бледно-зеленого цвета.
- Нафаня, - прошептал я, откупоривая бутылку, и… в тот же миг понял, что сижу в старой пыльной кладовке, в доме у бабки, держа в руках невесть как попавшую ко мне книжицу, открытую на этой кульминационной сцене.
Вокруг было разбросано еще множество самых разных книг, коробка с которыми и свалилась мне на голову, оставив на память о себе внушительную шишку.
Водворив коробку на место и подобрав рассыпанные по полу монеты, я подошел к сундуку и слегка приоткрыл крышку. И тотчас же в образовавшуюся щель шмыгнуло серое существо и проворно скрылось в углу кладовки.
"Интересно, - подумал я, - как сюда ухитрилась забраться мышь? А может это вовсе и не мышь!?"
Конкурс нечистых
Вторично со сказкой я столкнулся на исходе лета. Встреча произошла, как и в прошлый раз, на деревне у бабушки.
Признаться честно, ехать к ней я не собирался, а о тех странствиях, что случились со мной в прошлый приезд. Но не поехать я не мог. Бабка написала в письме, что серьезно больна и мое присутствие у нее просто необходимо.
Каким-то образом я сразу почувствовал, что дело не в бабкиной болезни, а в чем-то другом. Как показало время, я оказался прав. Бабуля и в самом деле немножко прихворала, но это была обычная для ее возраста хворь. В ее движениях, словах, жестах сквозила какая-то недосказанность, и я напрямик спросил бабку о цели моего приглашения.
И она поведала мне о своей печали. Пошла вот уже вторая неделя, как исчез Нафаня, неизвестно куда и зачем, и старушка опасалась всерьез, уж не случилось ли с ним худого.
Ее просьба сводилась к следующему: мне необходимо пойти по указанной ею дороге и там, куда она меня приведет, поискать, поспрашивать про Нафаню, тем более что я единственный, кроме нее, человек, кто знает его.
Бабкина просьба привела меня в легкое недоумение. По правде говоря, я начал серьезно сомневаться в существовании Нафани, - смешного маленького домового, и давнишняя с ним история казалась далеким и нелепым сном. Но обижать бабулю отказом не хотелось. Наскоро перекусив, я направился по указанному пути…
Дорога петляла по лесу в направлении деревушки Н., и я не сомневался, что она приведет меня прямиком к дому какой-нибудь древней, как и моя бабка, старухи.
Возле здоровенного, лежащего впереди камня дорога раздваивалась, превращаясь в две захудалые тропки. Выбирать из них не пришлось, дорога сама распорядилась, куда мне идти. Не дойдя до развилки нескольких шагов, я провалился в пустоту. В глазах потемнело. На краткий миг. Я не успел толком испугаться, как вновь увидел свет, и понял, что нахожусь в совершенно ином месте. Удивления не было. Я узнал это место. Я был в сказке.
Прямо передо мной находился здоровенный валун с выбитыми на нем словами и стрелками-указателями. Как и положено в сказке, от него отходило три тропки-дорожки. Я выбрал дорогу, ведущую в тридевятое царство, и зашагал по ней в поисках Нафани.
Дорога привела к берегу озера, где я встретил первого сказочного жителя тридевятого царства. Им оказался работник Балда. Сидя возле кромки воды, он с самым унылым видом предавался созерцанию собственных грязных ногтей. Прут, которым он должен мутить воду, вызывая раздражение и досаду чертовской братии, валялся неподалеку и, по-видимому, уже давненько не пускался в ход.
Это было что-то новое. Такого во время предыдущего путешествия в сказку я не видел.
Балда оказался словоохотливым хлопцем и охотно поведал свою историю. Сидит он на берегу озера вот уже вторую неделю. Первое время он пытался, как положено, раздражать чертей и на славу замутил им воду, но на все его старания никто не реагировал. Складывалось впечатление, что озеро необитаемо, хотя он знал точно, что всегда в нем водились черти, которых он нервировал.
Я предложил Балде не томиться напрасно в ожидании, а вместе со мной отправляться на поиски. Балда согласился и, попросив его немного обождать, умчался в направлении своего жилища. Вскоре он вернулся со здоровенным мешком и мотком веревок, предназначенных для пленения чертей и последующего водворения их к месту исконного обитания.
Спустя еще минуту, насвистывая, мы отправились в путь.
Дорога пролегала через лес, местами приближаясь к бегущей через лес речушке, несмотря на позднее время, в лесу было полно мужиков и баб, собирающих хворост, ягоды и грибы.
Этого не должно было быть, и я потребовал объяснений.
Один шустрый мужичонка поведал нам свою историю.
- Прежде, - сказал он, - мы бы ни в жисть не пошли в лес в такую пору. Раньше здесь было полным-полно всякой нечисти. Были тут и водяные с русалками, и утопленники, и кикиморы. Но сейчас их не стало, и куда запропастилась вся эта нежить, - одному Богу ведомо. Исчезли даже вездесущие обитатели леса - лешаки, не кому стало пугать по ночам одиноких путников.
В этом мы убедились сами. Проплутав по лесу несколько часов, ни разу не услыхали характерного лешачьего уханья.
Мужичок с радостью составил нам компанию. Таким образом, наш небольшой отряд состоял уже из трех человек, когда мы наткнулись на ведьмину избушку, где и решили заночевать, испросив у Бабы-Яги позволения. Но чем ближе была избушка, тем сильнее крепла во мне уверенность, что спрашивать разрешения на ночлег будет не у кого. Старая ведьма наверняка там же, где и прочая нечисть. Я чувствовал, что все это неспроста и каким-то образом связано с исчезновением Нафани.
Мои опасения подтвердились. В ответ на стук дверь послушно отворилась. На пороге стоял добрый молодец, вот уже который день, тщетно ожидающий ведьминого гостеприимства.
Утром мы отправились в путь вчетвером, а когда миновали лесную полосу, наш отряд вырос до дюжины. За исключением меня, Балды и говорливого мужичка, остальная наша группа состояла исключительно из добрых молодцев, тщетно карауливших в избушках "своих" ведьм.
На выходе из леса мы столкнулись с Ильей Муромцем, который, сидя на придорожном камне, чистил меч. Весь вид его выражал величайшую обиду. А обида действительно была огромной. Соловей-разбойник после третьего бандитского посвиста исчез, и это было величайшим нарушением правил.
- Так, - жаловался Илья, - поступать нельзя. Уж теперь-то я намылю как следует разбойнику шею, едва он объявится здесь снова.
Вместе с нами Илья пересек Калинов мост. Дальнейший наш путь пролегал через просторные поля, где к нам присоединилось с полдюжины грустных богатырей, растерявших своих Змеев-Горынычей, с коими в этих краях у них назначены были схватки.
Нечисть сгинула бесследно и никто не мог с уверенностью сказать, в какой стороне она теперь обретается…
Спустя пару дней небольшой отряд добрался до древней, полуразвалившейся и погруженной в сон деревушки. Ее обитатели дрыхли, махнув рукой на дела, пришедшие в крайнее запустение. И это было неудивительно. Из деревни исчезли домовые, и некому стало понукать не шибко работящих людишек.
Но нам повезло. Из деревни ушли не все. В отдалении мы услышали тюканье топора, столь неуместное в сонном царстве. Старый домовой Трифон не подался в бега с прочей братией. Он был слишком стар и умен для того, чтобы участвовать во всяких сомнительных конкурсах. Он-то и указал нам место, где должно произойти интересующее нас действо.
Когда наш отряд перевалил через последующий бугор на пути к указанной долине, глазам предстало невероятное зрелище. В долине кипело сражение. Нечисть грудь в грудь билась с нечистью, змеи бились со змеями, дрались ведьмы с ведьмами. Вцепившись друг в друга, поднимая тучи пыли, катались по земле грязно-серые комочки, - домовые. Отчаянно волтузя друг друга, нащелкивая собратьям копытами по рогам, яростно бились черти.
Повсюду валялись в пыли затоптанные сражающимися некогда алые ленты, на которых еще можно было прочесть надписи: "Мистер Черт", "Мисс Ведьма", "Фотомодель Домовой", "Супер-Змей" и прочие.
Все стало на свои места. Несомненно, такой переполох в тридевятом царстве вызвал Нафаня, насмотревшийся по телевизору всевозможных конкурсов и решивший совершить в сказке культурную революцию. Что из этого вышло - я видел.
По моей команде отряд набросился на нечисть. Нужно было видеть радостную физиономию Балды, волокущего в огромном мешке до сих пор колошматящих друг друга чертей; нежную улыбку, коей награждал потрепанного в битве Соловья- разбойника Илья Муромец; с какой отеческой заботой уводили с собой богатыри взнузданных Змеев-Горынычей. Словоохотливый мужичок помахал мне на прощание рукой, гоня хворостиной перед собой целый выводок утопленников и водяных.