Вскоре я нашел Нафаню. Вид его был жалок и смешон. Правое ухо распухло, под левым глазом красовался здоровенный синяк, а сам он с ног до головы был покрыт грязью. Домовенок смотрел на меня, своего спасителя, как на заклятого врага.
Уже перед самым возвращением домой, выкупав его в озере, где работник Балда самозабвенно дразнил прутом чертей, я не удержался и спросил Нафаню о том, кто же все-таки стал победителем конкурса нечистых?
Он, презрительно хмыкнув, прошипел:
- Кто, кто… Конечно же, я!!!
Именины
Отправной точкой следующего приключения вновь стало бабкино письмо. В нем она просила срочно приехать. Она писала, что с нетерпением ожидать моего приезда будет и наш общий знакомый. О цели вызова бабка умалчивала, но я догадывался, что здесь замешан Нафаня, дувшийся на меня до сегодняшнего дня и, похоже, решивший помириться.
Вечером я стоял на небольшом полустанке, куда доставила меня электричка. Предстоял не очень далекий, но и не близкий путь. Километра два с половиной, если идти, как все нормальные люди, по дороге. Но раз я верил в домовых, и не только верил, но и общался с ними, то я не мог причислить себя к разряду нормальных и поэтому направился к бабке напрямик через замерзший пруд.
Насвистывая, я зашагал по льду, довольный выдумкой, позволившей ощутимо сократить дорогу. Но наступившие сумерки испортили настроение. Возле самого берега лед предательски хрустнул, и я оказался по горло в ледяной воде.
К счастью, купание было непродолжительным, и вскоре я стоял на берегу, дрожа на морозе как осиновый лист. А тут еще так некстати подул ветер!
Слава Богу, что от места купания до бабкиного жилья было рукой подать, и вскоре я, покрытый тоненькой ледяной корочкой, стоял на пороге ее большого и теплого дома.
Выпив горячего молока с медом, я согрелся и перестал клацать зубами. Расположившись поудобнее у пышущего жаром камина, приятно расслабил тело, всецело отдаваясь теплу. Тишина и покой сделали свое дело, и вскоре я задремал, развалившись в мягком кресле.
Разбудили меня волнующие запахи, щекочущие нос и слабый шум, доносящийся с кухни.
Поборов лень и сонливость, я направился к источнику дразнящих ароматов. На кухне царила бабуля. Пребывая в непрестанном движении, помогал ей плут Нафаня, чистый как никогда, с ярким бантом, чудом державшемся на шее. Не обращая на меня внимания, они занимались сервировкой огромного стола.
Чего здесь только не было! Поджаристая курица, румяные пироги, пельмени, черная икра, море импортных напитков, гора всевозможной снеди, невесть откуда добытая в наше голодное время.
В конце концов, мне удалось привлечь Нафанино внимание, поймав его за ухо. Поняв, что так просто ему не отделаться, Нафаня, в обмен на возможность двигаться, объяснил происходящее. Оказывается, я имею честь быть приглашенным к нему на именины. Сегодня в полночь Нафане исполняется сто сорок лет. Возраст, соответствующий молодому домовенку, каким он, в сущности, и был, несмотря на солидность и значимость, напускаемую порой на себя.
Без четверти двенадцать приготовления были закончены, и первые три персоны расселись за праздничным столом. Нафаня, как и подобает имениннику, занял место во главе стола, справа от него бабуля, а слева я.
Едва мы уселись, дверь отворилась, и один за другим, с подарками и поздравлениями, начали прибывать гости. В доме собралась вся нечисть, обитавшая в окрестностях. Были тут и водяные с русалками, покинувшие замерзший пруд, лешаки с ведьмами, оставившие ради праздника теплые дупла деревьев, домовые с нашей и соседней деревень, вездесущие пройдохи черти и важные заграничные гости - тролли, с которыми Нафаня учился в Начальной Школе Нечистой Силы.
Закрылась дверь за последним гостем. Часы пробили полночь, и едва смолк отзвук ударов, звякнули поднятые в честь именинника кубки, наполненные хмельным медом и брагой из бабкиных запасов.
И грянул пир. Поглощались горы деликатесов, рекой тек хмельной мед. В доме стало шумно, уютно и весело. Нафаню обнимали, жали его маленькие ручонки, трясли за уши. Русалки, исполнив в честь виновника торжества танец, преподнесли ему изумительный букет из лилий, а тролли сделали подарок, достойный заморских гостей, - горсть великолепных изумрудов. Не остался в стороне и я, преподнеся Нафане в качестве презента любимый галстук, что, обсохнув, был снова неотразим и на который домовенок давно положил глаз.
И вновь безумное буйство музыки и веселья. Танцевали все. Я тоже отплясывал лихо, отдавая особое предпочтение молодым и симпатичным ведьмам и русалкам. Особенно одной из них. Я познакомился с чертями, подружился с ее папашей. Я уже был готов сделать ему важное признание, как вдруг веселье разом смолкло и все исчезло. Исчезла и она, с ослепительно-белой розой в черных как смоль волосах.
Пропел петух, и нечисть сгинула в ожидании ночи.
Убрался в угол и Нафаня, и только бабка, покряхтывая, прибирала следы буйного ночного веселья.
То ли я выпил слишком много хмельного меда, то ли ночь без сна дала о себе знать, но, сделав, неловкий шаг, я загремел на пол, пребольно ударившись лбом.
Что было дальше, - не помню. А когда открыл глаза, то увидел белые больничные стены. Я был в больнице!
Спустя минуту, в палату вошел человек в белом халате, а следом за ним мои родители.
- Воспаление легких, - был приговор врача, приковывающий меня к постели на целый месяц.
- Как я сюда попал? - спросил я у родителей. - Как поживает бабка, Нафаня?
Ответом было недоуменное молчание, и только врач едва заметно покачал головой, полагая, что пациент все еще плох и бредит.
Больше я не заикнулся о Нафане. Я лишь спросил о том, как очутился здесь?
Оказывается, сюда меня доставила "скорая", вызванная бабкой. Я пришел к ней продрогший и мокрый, и единственное, на что был способен, - ввалиться в дом и, растянувшись на полу, набить на лбу здоровенную шишку.
Я был вполне удовлетворен рассказом матери, но на бабку в самой глубине души затаил обиду. Хотя сам не знал за что. Быть может за то, что так рано пропели петухи?
Я отвернулся к окну и, прежде чем уснуть, долго созерцал забытую кем-то на подоконнике ослепительно-белую розу.
Весенняя сказка
Весной, когда по-настоящему стало пригревать солнце, я добровольно отрекся от мира большого города, уединившись в тиши и покое деревенской глуши. От нервозности, постоянно преследующей меня, как и большинство людей в городе, здесь, на девственно чистом просторе, не осталось и следа.
В один из солнечных и погожих дней, после вкусного и обильного завтрака, находясь в прекрасном расположении духа, прихватив с собой удочку и банку червей, я направился на пруд, где в полном согласии с собой приступил к созерцанию лениво покачивающегося на чуть рябой водной глади поплавка. Теплые волны по-весеннему щедрого солнца расплескивались по телу, ласкал кожу ветерок, и под тихий шелест камыша незаметно подкрадывалась дремота. Не схватить бы солнечный удар, было последней мыслью, прежде чем разум погрузился в пучину сновидений. И снилось лето, такое солнечное и прекрасное.
Но одно божье создание прервало наглым образом мой сон.
Удобно примостившись на кончике моего носа, пестрое невесомое создание, - бабочка, принялась, не спеша наводить красоту с таким возмутительным спокойствием, словно находилась не на носу царя природы, а на самом обычном и заурядном сучке. Весь ее вид выражал полнейшую невозмутимость и уверенность в собственной правоте и значимости.
Наглость ее поведения возмутила мое, раздобревшее в последнее время сердце. Пренебрежительное отношение к собственной персоне со стороны насекомого, пусть и крылатого, я стерпеть не смог, уж больно серьезным было оскорбление.
Сперва я просто хотел прогнать зарвавшееся насекомое. Но на мое исполненное величия неспешное движение рукой оно не соизволило прореагировать, продолжая заниматься собственным туалетом.
Это уж слишком! Ради великого дела мщения я поборол лень и, вскочив на ноги, попытался схватить возмутителя спокойствия. Но сделать это оказалось не просто. Ловко уворачиваясь от рук, насекомое, не скрывая этого, явно намеревалось вновь совершить посадку на облюбованное место.
В непрестанной борьбе и движении мы достигли обрывистого берега. А спустя еще мгновение, увлекшись схваткой с наглецом, я потерял осторожность, - в результате бабочка оказалась в воздухе, а я в воде, куда плюхнулся, издав нечленораздельный вопль. И в тот самый миг, когда я попытался выбраться на берег, произошло невероятное!
Занимаясь спасением собственной персоны, я краем глаза успел заметить мелькнувшие неподалеку странные серые тени. Спустя мгновение я почувствовал, что помимо желания двигаюсь не к берегу, а в сторону и вглубь.
Едва глаза свыклись с полумраком вод, я предпринял попытку осмотреться и понять, что произошло. Дышалось под водой так же хорошо, как и на поверхности. Неужели это новый ход в сказочный мир!?
Я словно рыбешка запутался в сети, и не было возможности выбраться из нее. Мои ловцы, - парочка дюжих, зловещего вида карасей, куда-то тащили меня, беспомощную жертву.
Чем дальше мы удалялись от берега, тем многочисленнее и разнообразнее становилась свита. Спустя пару минут после пленения меня сопровождало несколько дюжин всевозможных рыб: от здоровенного тупицы-карася, до немощного хитреца-пескаря. И все они смотрели на меня со странным блеском в рыбьих глазах. Хотя никто из них не произнес ни слова, я догадывался, что они скажут, едва им представится такая возможность.
Среди сопровождающих рыб были и просто любопытные, примкнувшие к нашей процессии. Утолив любопытство, они либо убирались прочь, либо вливались в ряды эскорта. Были здесь и русалки, не менее падкие до зрелищ, нежели рыбы. Одна из них показалась знакомой. Я видел ее на Нафаниных именинах! А может, мне показалось, и это просто одна из многочисленного племени любопытствующих?
Расспросив о чем-то одного из золотистых конвоиров, русалка исчезла из виду.
По прошествии некоторого времени, окруженный огромной рыбьей стаей, я был доставлен на место, где, по всей видимости, и будут вершиться суд и расправа.
И рыбы заговорили. Я не ошибся в своем предположении. Живостью ума рыбье племя не отличалось, и поэтому единогласно порешило принести меня в жертву желудкам, попросту сожрать. Участь моя была решена. Я пал жертвой собственной страсти, и любовь к рыбным блюдам будет должным образом вознаграждена.
Но я не рыба, и все во мне протестовало против перспективы быть съеденным. Я предпринял отчаянную попытку освободиться, но путы, пришедшие на смену сетям, надежно держали руки и ноги, не давая ни малейшего шанса. Осознав бессмысленность и тщетность потуг, я смирился с безысходностью положения. Я ждал казни.
Развязка была близка. В полумраке вод блеснул большой и острый нож, что должен был положить конец моим страданиям. Но я не пал казненным под восторженный рыбий гомон. Спасло чудо.
Грядущее избавление явилось в облике голубоглазой и белокурой русалки, той, что показалась мне знакомой.
Шепнув что-то карасю, занесшему надо мной блестящий нож, она протянула ему какой-то предмет. Предметом, который с величайшей осторожностью перекочевал из рук русалки в плавники карася, оказался ананасовый сок. В жестяной банке с яркой, рисованной этикеткой, изображающей далекую Африку с сидящей на пальме обезьянкой.
Карась опустил нож и, поднеся банку к губам, торопливо открыл крышку. И тут произошло невероятное! Вместо желанного сока из нее выскочило нечто неописуемое, косматое и грязное, испускающее леденящие душу вопли.
Эффект был поразительным. Зрелище, представшее глазам многочисленных зрителей, могло устрашить кого-нибудь и посмелее трусоватого рыбьего племени. Мгновение спустя в округе не осталось никого, за исключением моего спасителя.
Им оказался Нафаня, неведомо как попавший в банку и вызвавший своим эффектным появлением из ее глубин такой переполох.
Враг бежал, но вскоре он оправится от пережитого и устремится в погоню, пришла моя очередь позаботиться о спасении.
Прижав к себе маленького, покрытого шерстью человечка, я, загребая свободной рукой, устремился к берегу. Возле самой его кромки услышал погоню. Но, несмотря на старания преследователей, схватить нас не удалось. Перед самым их носом, я обессиленный бешеным темпом заплыва, выкарабкался на берег, где, отпустив Нафаню, повалился на землю без сил.
Все, что оставалось преследователям, ударить хвостами по воде, окатив меня напоследок тучей разноцветных брызг.
Прохладный душ, обрушившийся на меня, заставил открыть глаза.
Вокруг расстилалась безмятежная водная гладь и гладь зеленая, на которой я лежал. Ничто не напоминало о происшедшем. Все было, как и прежде - то же спокойствие и умиротворяющая тишина весеннего дня, то же ласкающее кожу прикосновение ветра. Только плененный и помещенный в ведро карась, нарушал идиллию всеобщего довольства и спокойствия. Посылая навстречу каскад искрящихся на солнце брызг, он выражал недовольство и несогласие с незавидным положением пленника и уготованной ему в дальнейшем участи.
А может, ничего и не было, - подумал я, - лишь чудный сон, могущий присниться только в такой прекрасный день. Но, благодаря ему, я понял, насколько отвратителен плен.
И я отпустил карася, ударившего напоследок хвостом и скрывшегося в прохладной и спасительной глубине.
Собрав рыболовные снасти, я отправился в обратный путь к домику бабули. Я хорошо отдохнул и зверски прголодался, а там наверняка что-нибудь вкусненькое.
Уходя, я заметил жестяную банку, в которой тоже томились пленники, - земляные черви. Я пнул банку ногой, даруя им свободу.
Жестянка перевернулась, и я разглядел этикетку. Ананасовый сок! Что-то кольнуло сердце, на мгновение показалось, что вместо обезьянки с рисунка на меня глядит улыбающаяся Нафанина рожица. Но это длилось только миг, один короткий миг, а затем наваждение исчезло, и был только день, прекрасный солнечный день.
Гадание в рождественскую ночь
С некоторых пор, по вполне понятным причинам, я увлекся оккультными науками. Я запоем поглощал все, что было связано с интересующим меня предметом. Книги по спиритизму, медитации, всевозможные брошюры о потустороннем мире, "Тибетская книга мертвых", магия и чертовщина, все то, что было чуждо реальному миру, влекло меня. Я интересовался лешими и домовыми, нечистью и нежитью всех мастей. Я увлекся всерьез, и мне было наплевать, что думают об этом увлечении другие.
Родители отнесли его к моей очередной прихоти, что исчезнет сама собой и с которой не стоит бороться. Что касается друзей и подруг, они восприняли это без особого удивления. В наше довольно скучное время, многие увлекались подобным.
Но был в нашей компании один не верящий в сверхъестественное, в чудеса и потусторонние силы. Град его насмешек и подковырок постоянно обрушивались на меня. В конце концов, его бесконечные насмешки надоели, и я решил отплатить ему сполна, уверенный в успехе задуманного плана мести.
В канун Нового года я распустил слух о том, что собираюсь организовать гадание в Рождественскую ночь, по собственной методике. Желание поучаствовать изъявил и скептик Костя. Он не скрывал своего намерения посмеяться надо мной и сейчас. Этого я и ждал!
Я предупредил, что процесс гадания будет происходить в бабкином доме, самом подходящем месте для обитания нечисти. Костя согласился, и с наступлением темноты я привез его, ухмыляющегося в предвкушении потехи, на место грядущего действия.
Я знал Нафаню и был уверен, что он непременно поддержит мою игру, - праздничный розыгрыш приятеля. Так оно и произошло.
Ровно в полночь мы с другом приступили к гаданию по разложенным на полу таблицам, в полумраке, едва оживляемом призрачным светом зеленых свечей. И процесс таинства начался.
Умница Нафаня понял, что от него требуется. Происшедшее превзошло самые смелые ожидания. Что касается Константина, то, глядя на него, меня буквально выворачивало наизнанку от смеха, настолько он был смешон с выпученными от изумления глазами и отвисшей челюстью.
Колдовство шло своим чередом. Невидимый голос нагадал нам с приятелем кучу приключений, радостей и горестей. Конечно же, я узнал голос Нафани, но не переставал поражаться красочности и правдоподобности, с которыми он нам врал.
В очередной раз, взглянув на приятеля, я решил, что пора закругляться, иначе Косте будет совсем плохо.
Сложив в дипломат таблицы и простившись с бабкой, я повез товарища в город. Перед тем как уйти, я задал насмешнику Нафане последний вопрос: что из неприятностей ждет меня в ближайшее время? Ответ был скор. Сегодня мне предстоит пролить кровь. Я был немного разочарован, что Нафаня так поскромничал, ограничив мое грядущее несчастье всего лишь разбитым носом.
Спустя несколько часов я доставил еще не пришедшего в себя друга домой. Нажав кнопку звонка его квартиры, я повернул Костю лицом к двери и, насвистывая от избытка чувств, вприпрыжку помчался к себе, где меня поджидала мягкая постель и приятные воспоминания об удачной шутке.
Я вылетел из подъезда прямо навстречу сюрпризу. Был он банален, но с далеко идущими последствиями. Дорожка накатанного снега, что часто делается возле подъездов детворой, преподнесла мне его. Я поскользнулся и упал, пребольно ударившись носом. Поднявшись, я зажал рукой безвинно пострадавшую часть физиономии. Когда боль немного поутихла, я обнаружил на пальцах кровь.
Не может быть! Предсказания Нафани, которым я не верил, начали сбываться! Я пролил кровь. Значит, все, о чем говорил Нафаня, не шутка, не рождественский розыгрыш? Значит, все это свершится на самом деле? Как же я был самонадеян! Я сознательно пропустил мимо ушей пророчества Нафани! Но ведь я верил в безобидный розыгрыш…
С той памятной ночи прошло много дней, а я все пытаюсь вспомнить слова Нафани в ночь на Рождество. Что ждет меня впереди, за той дверью в неведомое, что приоткрыл мне маленький серый домовой, и которую я так неосмотрительно захлопнул.
Цезарь
История, о которой пойдет речь, случилась весной. Я остался один, получив желанную свободу, лишенный опеки со стороны родителей. Они уехали в отпуск, отдохнуть от шума и суеты большого города. А чтобы я не скучал, мне на попечение был оставлен царственный красавец кот, носящий громкое имя - Цезарь. Цезарь был красивым, толстым и ленивым рыжим котом. Любимым его занятием было целеустремленное глядение в окно, которому он предавался день ото дня, удобно развалившись на подоконнике.
В тот злополучный для него день он не изменил своей привычке и, позавтракав свежей рыбкой, с довольным и благодушным видом взгромоздился на излюбленное место, где с чувством превосходства над окружающими, принялся взирать на мир с высоты третьего этажа. Но не суждено ему было в этот день насладиться красотами, открывающимися взору. Причиной катаклизма стал я. Мне захотелось отдохнуть на лоне природы, а оставлять дома Цезаря не хотелось. Не оттого, что он мог нашкодить, оставшись без присмотра, вовсе нет. Кот обладал мягким нравом и не способен был набедокурить, но его ежедневное сосредоточенное разглядывание мира через окно меня попросту убивало.