- Сюда переселились арабские христиане из Вифлеема, - рассказывала по дороге Мира. Она, несмотря на полноту, двигалась легко и поднялась наверх без одышки. - От Вифлеема остался лишь небольшой островок с храмом над Вертепом, и они все приплыли сюда на лодках. Эти арабы всегда были православными. Они себя считают потомками вифлеемских пастухов, тех, что первыми пришли поклониться Христу-младенцу; это им ангелы пели "Слава в вышних Богу и на земли мир". Им предлагали поселиться в Хевроне, там у нас тоже монастырь, но они не захотели. Они заявили, что их предки встретили рождение Христа-Спасителя, и они теперь хотят встретить Его, когда Он снова придет во Славе: им вроде так было предопределено. Похоже, они не ошиблись.
- Ты думаешь, Он придет уже совсем скоро?
- Тут и думать нечего. Остается прожить эти последние дни без больших духовных потерь - и довольно с нас. Сказано же, что в последние времена мы одной верой спасемся. - Дженни вздохнула. - Чего вздыхаешь, подруга?
- Все думаю о Лансе, о его неверии… Молюсь за него почти непрерывно, а все срываюсь в тоску, грешу унынием.
- Так ведь и есть с чего! Хотя уныние, конечно, самый страшный грех. Ничего, как говорит мой духовник отец Моисей, важна не частота падений, а скорость восстаний.
- Это как понять?
- Не валяйся в той луже, в которую плюхнулась, а вскакивай и беги от нее.
- Я так и делаю. Бегу - а впереди другая лужа!
- А ты попробуй перепрыгнуть на бегу. Унывая уповай! - как говорит отец Моисей. Ты думаешь, я почему все время в работе? Я отца Антошки упустила, он умер не успев креститься, и что с ним теперь, страшно и подумать. Но и я не опускаю рук!
- Господи! И что же ты делаешь, Мира, чтобы помочь ему?
- Все. Все что я делаю, я делаю как бы от имени моего мужа. Вся моя жизнь теперь - это одна большая милостыня за него, непутевого. А уж поможет ли это - Господь решит. И язычникам, говорят отцы, на том свете облегчение бывает от наших молитв. Келейных, конечно, ведь Церковь за них не молится… Ну вот, мы и пришли.
Они вошли в распахнутые ворота в каменном заборе, которые, судя по высокой траве возле них, и не затворялись никогда. Дженни увидела кипарисовую аллею, в конце ее белый храм, а за ним прямоугольную колокольню Русской Свечи. Сначала они зашли в храм, помолились, после навестили игуменью Елеонского монастыря матушку Вассу и взяли у нее благословение, а уже после отправились на колокольню.
Пролет за пролетом поднимались они по узкой лестнице, и опять Дженни удивлялась выносливости Миры: сама она уже на середине подъема вынуждена была останавливаться на каждой площадке. И вот они взошли на колокольню, открытую на все четыре стороны. Мира сразу подвела Дженни к проему, открытому в сторону Иерусалима.
Первое, что увидела Дженни, был устремленный ввысь черный палец Вавилонской Башни. Русская Свеча стояла на горе, но стоярусная Башня была выше, и верхушка ее оказалась вровень с верхушкой колокольни. Черный полированный гранит облицовки сверкал на солнце и придавал Башне вид штыка, грозящего небу. Небольшое облачко, бежавшее на нее с востока, перед Башней остановилось, испуганно отпрянуло и поскорее убежало в сторону.
- Где-то там мой Ланс, - прошептала Дженни, охватив руками вмиг озябшие плечи.
- Видишь луч света, поднимающийся прямо между Башней и нами?
- Да.
- Это и есть храм Воскресения Христова. Перед ним площадь, там и стоит помост с телами Илии и Эноха.
Дженни пристально смотрела на световой столб, поднимавшийся в небо куда выше Башни - он просто таял где-то в недосягаемой высоте рядом с уже поднявшимся в зенит солнцем. Она опустила глаза к основанию столба, несколько раз сморгнула и почти сразу же ясно увидела маленькую площадь, запруженную людьми и квадратный помост с телами пророков. Она еще поморгала, и помост будто подплыл к ее глазам. Она увидела незнакомое лицо лежавшего ближе к ней старого пророка, седовласого и седобородого, а потом разглядела и лицо Эноха - Айно. Учитель лежал со спокойным лицом, скрестив руки на груди. Под руками на белом хитоне было ясно видно большое темно-красное пятно.
- Айно… Какое мирное у него лицо, как будто он не страдал перед смертью.
- Ты их видишь? - спросила Мира. Дженни кивнула.
- А я нет.
- Я вижу их так близко, как будто стою рядом. Учитель мой… - сказала Дженни и заплакала.
- Там, на помосте, только их тела.
- Я знаю, Мира, знаю. Но поплакать-то мне можно?
- Ты счастливая - можешь плакать. Я уже давно не могу. Но знаешь, Дженни, у меня странное чувство: все уже напряжено до такой степени, так стеснено, уже нечем и дышать, и потому кажется, что уже совсем вот-вот придет освобождение, и мы все вздохнем с облегчением. Это как в самом начале Великого поста вдруг прозвучит "Христос воскресе": впереди еще весь пост, но все равно все знают, что он закончится Пасхой. А мы уже в конце поста и перед Пасхой - перед Вторым пришествием.
- Я понимаю, - кивнула Дженни. - Я сама ловлю себя на том, что мне иногда уже все равно, встанет ли на ноги Ланс и даже успеем ли мы с ним пожениться. У меня одна мысль - чтобы он успел к Господу.
- Ты молись - и он успеет. Пойдем на другие стороны света поглядим.
Они перешли площадку под колоколами и стали смотреть на север. Сначала они увидели только водную гладь с редкими островками - некоторые из них были основаниями световых столбов, уходящих в небо. Потом Дженни разглядела какое-то бурление далеко в воде, как будто там кипела вода Средиземного океана.
- Это что - подводный вулкан? - спросила она Миру.
- Нет. Там раньше было Мертвое море. Оттуда до сих пор поднимаются и расходятся в океане мертвые воды.
- Мертвые воды греха… Как страшно!
- Да. Глядя туда, понимаешь, что и вправду существует вечная расплата за нераскаянный грех. Помилуй нас, Господи, и не воздай нам по грехам нашим, но дай прощение по милосердию Твоему!
- Аминь, - сказала Дженни.
- Что ты видишь теперь? - спросила Мира.
- То же, что и ты, - удивилась Дженни.
- Думаю, что нет. Я же не видела Илию и Эноха так близко, как ты, я и вообще их не видела отсюда.
- Да? А я будто смотрю на большую карту мира, и если хочу что-то разглядеть в подробностях, то это место приближается к моим глазам и увеличивается. Первый раз я видела такое, когда глядела на мир вместе с Айно с башни Жизора: он показал нам тогда, как движется через Пиренеи автобус с нашими детьми, а потом показал дорогу к Бабушкиному Приюту и сам остров с усадьбой. А теперь я точно так же все вижу и без Учителя, - голос у Дженни опять дрогнул.
- Какой счастливый дар он тебе оставил в наследство! Нет справедливости даже у пророков: как бы мне пригодился такой дар в моих деловых поездках! Ну рассказывай, что ты видишь, Дженни.
- Почти вся Европа затоплена…
- Это не новость!
- Кругом мутная зеленоватая вода, а по ней разбросаны острова и островки, и на них повсюду черные пожарища. Даже заросли дьяволоха по краям Европейского и Дунайского морей выгорели. Белесый туман от гнилых вод смешивается с черным дымом пожарищ.
- А люди?
- Люди уже не мечутся по дорогам и не прячутся в руинах. Я бегу глазами по дорогам и повсюду вижу лежащих или сидящих в унынии оборванных, изможденных, умирающих людей. Никто не ест и не пьет, у них такой вид, будто все они потеряли надежду и ждут смерти как избавления. Я вижу целые поля мертвых клонов и растерянно бродящих возле них экологистов. И так до самой Скандинавии, но и в Скандинавии то же самое. А на островках света люди живые и бодрые, но вид у них такой, будто они непрерывно постятся. Они тоже оставили труды и только молятся.
- А что дальше, на востоке?
- А на востоке - сплошная стена света.
- Понятно. Там - Россия. А "стену отчуждения" ты видишь?
- Вижу. Но она уже почти вся разрушилась. Странно, что люди не идут к ней, чтобы спастись в России.
- Они уверены, им внушили, что там еще больший ад. А я рада, что миллионы евреев остались в России: теперь они ждут Мессию вместе со всеми православными - ждут Его во второй раз и каются за тот, первый раз. Ты можешь заглянуть за эту световую стену?
- Это не стена - это полупрозрачная завеса над развалившейся "стеной отчуждения". Я вижу только голубое, зеленое и синее - небо, леса, поля и реки с озерами. Больше ничего не видно, все в глазах расплывается.
- Довольно, а то совсем ослепнешь. Пойдем вниз, Дженни. Мне надо идти в город по делам.
- Пойдем. Я устала, и голова кружится.
Мира ушла, и Дженни снова затосковала. Так в тоске и слезах прошел весь этот день, за ним другой. Мира не возвращалась, К вечеру Дженни не выдержала и решила пойти одна в старый город, чтобы подойти поближе к Айно и проститься с ним.
Вышла она из обители во время вечерней службы. Перед уходом благословилась, хотя и не стала подробно говорить матушке, куда и зачем идет - просто подошла и молча подставила руки и склонила голову. Матушка шепотом благословила ее и перекрестила. Дженни тихонько выскользнула за дверь храма. Она еще зашла в сторожку к сестре Елене и спросила ее, как ей дойти до храма Воскресения Господня. Та подробно рассказала дорогу.
С наступлением темноты улицы и переулки старого Иерусалима пустели, лавки закрывались железными ставнями, двери наглухо запирались. Дженни казалось, что она идет по пустому и гулкому лабиринту. На площадь перед храмом Воскресения Господня она добиралась по улицам, носившим название Скорбного пути - Via Dolorosa.
Христианское предание хранило путь, по которому Иисус Христос шел с крестом от претории до Голгофы. Сотни лет паломники со всего мира благоговейно шли по древним улочкам, на которых кое-где сохранились плиты двухтысячелетней давности, некоторые даже проходили весь путь на коленях. Антихрист приказал сорвать с домов таблички с надписями "Via Dolorosa", но следы грубо выломанных мраморных табличек остались на стенах ранами, похожими на пулевые, и служили теперь ориентирами.
Выйдя из улочки-щели на площадь перед храмом, Дженни еще успела удивиться тому, как легко она нашла дорогу и как быстро добралась до места, следуя указаниям сестры Елены. Сколько дней она бродила по торговым улицам, продавая воду, но ни разу даже нечаянно не попала на площадь Воскресения, а тут дошла за какой-то час. Но увидев перед собой пустую площадь с помостом посередине, она уже больше ни о чем не думала.
Вокруг помоста стояла плотная цепочка клонов, а по площади прохаживались экологисты. Больше тут никого не было. Помост был не выше человеческого роста, Дженни примерно по плечи, и она видела застывшие лица пророков, глядящие в небо открытыми глазами. Она долго стояла в тени дома и не знала, подойти ей ближе к помосту или этого делать нельзя. Экологисты уже на нее поглядывали и переговаривались.
Сразу за помостом стояла стена плотного тумана. Вглядевшись, Дженни различила в нем стену и дверь храма. Под пристальными взглядами экологистов она быстро прошла по краю площади и смело вошла в туман туда, где темнела дверь. Туман внутри был тепел и светел. Она протянула руку и нашарила массивную металлическую ручку двери, толкнула ее, и дверь отворилась.
В храме царил теплый сумрак, пахнущий свечами и ладаном. Перед нею был притвор с беломраморной стеной, а на стене - большая мозаичная фреска-икона, подсвеченная несколькими тускло горевшими лампадами. Посреди притвора на полу лежал длинный темный камень. "Камень помазанья" - вспомнила она рассказ сестры Елены. Опустившись на колени, она приложилась к камню и ощутила исходивший от него тонкий цветочный запах. Сестра Елена сказала ей, что благочестивые паломницы приносят сюда цветочное масло и обливают им камень - отсюда и благоухание.
Кое-где в храме горели лампады и свечи, больше всего их было перед Кувуклией - каменным шатром над Гробом Господним. Она постояла перед входом, помолилась, а потом решилась и вошла внутрь.
В Приделе Ангела стоял монах и по-гречески читал толстую книгу, лежавшую на высоком камне. Дженни осторожно и бережно прошла мимо него и вошла в низкую дверь. Камень-гроб с мраморной плитой поверху стоял справа. Дженни опустилась перед ними на колени, положила на Гроб руки и голову и заплакала.
Сначала слов у нее не было, она долго изливала горе одними слезами. Потом начала молиться. Молилась и плакала о Ланселоте, об оставшихся в Бабушкином Приюте детях, о несчастных калеках, спасающихся теперь на Елеоне. Но больше всего она плакала сегодня об Айно.
- Доколе, Господи, Ты будешь терпеть унижение Твоих святых? Я даже не могу подойти и поцеловать моего Учителя, Господи! - жаловалась она.
Она не знала, сколько прошло времени, может быть, несколько часов, а может, и вся ночь. Вдруг кто-то тихонько окликнул ее сзади:
- Сестра Евгения!
Она подумала, что это тот монах, что молился в Приделе Ангела, подняла голову и оглянулась. Позади нее стоял Айно, живой и невредимый. Он улыбался.
- Учитель! - воскликнула Дженни, с трудом поднимаясь на затекших ногах.
Он приложил палец к губам и глазами показал на выход. Они прошли мимо монаха, который даже не поднял головы, продолжая молиться. Они сели рядом на скамью возле самой Кувуклии и стали шепотом разговаривать. Радуясь и плача, Дженни рассказала Айно все события последнего времени: жизнь в Бабушкином Приюте, встречу с Сандрой, их путешествие с Ланселотом на остров Иерусалим, бегство Патти и уход Ланселота в Башню.
- Ты хорошо сделала, что послушалась непослушного ослика, - сказал Учитель. - О своем Ланселоте не горюй, а только молись, молись и молись - и Господь все устроит. Ты по-прежнему моя ученица и готова верить мне?
- Конечно, Учитель!
- Тогда встань и ступай прямо сейчас на площадь к Вавилонской Башне и жди. Ты увидишь белый мобиль, из которого выйдут две девушки, белокурая и темноволосая. Подойди к ним и назовись. Они тебе все расскажут о твоем Ланселоте.
- Я должна идти прямо сейчас?
- Да.
Дженни вздохнула: ей и бежать хотелось к Башне, и так жаль было уходить от воскресшего Учителя!
- Тебе надо идти, дитя мое. Пойдем, я провожу тебя. А паломничество Ланселотово еще не кончено, ему еще предстоит сделать последний и самый важный выбор.
Когда они вышли из храма, уже светало. На площади лежали грудой поломанные доски и обломки балок - остатки рухнувшего помоста. Ни клонов, ни экологистов нигде не было видно, а у стены храма, скрестив руки, стоял живой и невредимый пророк Илия. Айно благословил Дженни, и показал, по какой улице ей надо идти, чтобы поскорее выйти из старого города. Потом он пошел к Илие, а Дженни скорым шагом, но поминутно оглядываясь на ходу, радуясь и улыбаясь, пошла к указанной улочке.
У подножия Башни, видно, еще с ночи бурлила толпа. Дженни постаралась с ней не смешиваться, а встала у края площади, куда мобили и рикши подвозили счастливчиков с билетами. Они выходили из машин, повозок и носилок и шли по проходу, специально устроенному в толпе служителями и клонами.
Пока она стояла, подъехало несколько белых мобилей, но девушек она пока не заметила. И вот подкатил роскошный мобиль, из которого вышли две нарядно одетые девушки, высокая блондинка и темноволосая девушка пониже ростом. Дженни тотчас подбежала к ним и сказала:
- Здравствуйте! Вы меня не знаете, но меня зовут Дженни, и я…
- Дженни! - воскликнула темненькая девушка, бросилась к ней и схватила ее за обе руки. - Наконец-то! Ланс о тебе ужасно тревожится! Он здоров, здоров, с ним все в порядке, - опережая вопросы затараторила Инга. - Твой жених - настоящий рыцарь, и мы его очень любим, правда, Ванда?
- Правда. Какая славная у Ланса невеста, рыжая, как закатное солнце! - улыбаясь сказала Ванда. - Меня зовут Ванда Ковальски, а это - Инга Петрих, а ты - Дженнифер Макферсон.
Девушки тут же начали хлопотать о том, чтобы провести Дженни на гонки. Но билетов уже не было, все было раскуплено до конца гонок. Их невозможно было купить даже у спекулянтов, хотя Инга и Ванда предлагали огромные деньги - так им хотелось порадовать Ланселота и привести Дженни.
- Если бы не Ланс, нас бы обеих уже не было в живых! Если говорить честно, то не Мессу, а Лансу мы обязаны своим исцелением! - твердили они наперебой. - Ты не представляешь, что такое твой Ланс!
- Ну, положим, некоторое представление о нем у меня имеется, - улыбаясь, отвечала Дженни. - Идите, девушки, без меня. Раз не выходит, значит, и не надо мне всходить на эту Башню.
- Хорошо. Тогда ты подожди нас в нашем мобиле, ладно? Мы тебе принесем вес точку от Ланса. Пойдем, мы тебя запрем для безопасности. - А что это за люди возле вашего мобиля?
- Это наша охрана. Здесь очень опасная публика, пришлось нанять этих молодцов.
Дженни довольно долго ждала возвращения девушек в их роскошном мобиле. Уже высоко взошло солнце и в машине стало жарко, ей пришлось включить кондиционер. Наконец вернулись Ванда с Ингой и передали ей слова Ланселота: он просит ждать его на острове, где они провели первую ночь в Иерусалиме, а еще что он ее любит.
Дженни хотела выйти из мобиля, но Ванда ее остановила и попросила:
- Поедем к нам в гости, пожалуйста, Дженни! Ты будешь первая гостья в нашем новом доме. Пообедаем у нас, посидим, поговорим, а потом отвезем тебя домой.
Пока девушки ходили на гонки, Дженни, сидя в мобиле, решала, сказать ли им сразу правду об исцелениях Антихриста или подождать, пока они узнают друг друга поближе.
- Я с удовольствием поеду к вам, раз вы меня приглашаете. А потом я приглашу вас посетить мой остров. Согласны? И вы обещаете мне побольше рассказать о Лансе?
- Об этом и просить не надо! И тебе расскажем, и детям и внукам, если они у нас будут! - сказала Ванда. - Поехали!
Следом за их шикарным мобилем двинулся скромный черный мобиль с охраной.
Девушки снимали довольно большой двухэтажный дом в уцелевшем пригороде Иерусалима Рамоте, который располагался на холме. Оба мобиля въехали в высокие металлические ворота, тотчас запертые за ними охранником, вышедшим из будки у ворот.
Вокруг дома был разбит прекрасный сад и внутри дом тоже выглядел неплохо. Конечно, его нельзя было сравнить с роскошным особняком Макферсонов, но Дженни он понравился. Хозяйки повели ее на второй этаж и показали ей апартаменты, приготовленные для Ланселота.
- Милые вы мои, если все обойдется, мы с Лансом не останемся в Иерусалиме, - сказала Дженни.
- Ну и что? - пожала плечами Ванда. - Зато у вас будет в Вечном городе место, куда вы всегда можете приехать и жить сколько угодно.
- У меня есть такое место.
- Гефсимания?
- Да.
- А что вы там делаете, Дженни?
- Помогаю ухаживать за больными.
- Вот видите! А здесь мы с Ингой за вами ухаживать станем, будем изо всех сил стараться вам угодить.
- Мы вас ублажа-а-ать будем! - пропела Инга, умильно заглядывая в глаза Дженни.