Антону не потребовалось даже минуты на об-думывание. Казалось, он заранее знал все вопросы Ромки.
- Зачем не ели? Ели! Мертвые были, что делали - не помним. Ребята еще и посмеются с нами вме-сте. Так что бери, не стесняйся! - Антон даже не поленился - развязал для друга мешок.
Ромка отвернулся от соблазна. Он уже почти уговорился, но дурацкая гордость выползла и зу-дит. Хоть бы Антон не отступился, хоть бы еще чуть-чуть поуговаривал.
- Чудак ты, Ромка, - сделал вывод Антон. - Если бы мы взаправду были убитые, разве ты бы сейчас был голодным? А? Ну чего набычился?
- Не был, - чистосердечно признался Ромка.
- Нас убили. Пусть понарошку. И в лагерь сбро-сили. А "сухой паек" наш где? - Антон неожидан-но соскочил с кровати, забегал по узкому проходу. - Да, скажи на милость, где наш законный "сухой паек"?
- В штабе остался.
- У них остался! - показал Антон на пустые кровати. - Ты здесь рассусоливаешься - можно-не можно, а они в это время твои кровные тушенку и сгущенку с хлебом и печеньем доедают! Нас, можно сказать, игры лишили, жизни лишили. Ма-ло им! Еще и на произвол судьбы бросили, голо-дом уморить решили!
Антон прямо сиял от вескости собственных до-казательств. Как ловко он обосновал! Теперь и са-мому есть из мешка не страшно. Осталось поста-вить последнюю точку в его бурной речи.
- Они нам еще спасибо сказать должны.
- Нам? Спасибо?
- А ты как думал?! За то, что мы догадались съесть их печенье с яблоками, не умереть по-настоящему и тем самым спасли их от тюрьмы и позора! Вот! - И Антон, достав яблоко, с чувством честно заработавшего человека, откусил большой кусок.
- Ловко! - похвалил Ромка. Ему не требовалось более никаких аргументов.
- Со мной не пропадешь, - снисходительно ска-зал Антон. - Набирайся сил. Мы им сейчас такую бомбочку подкинем, все лето вспоминать будут.
- Подкинем, - согласился Ромка. И кошки на душе, и мыши в животе перестали его волновать. Настроение поднималось с каждой съеденной пе-ченинкой. - Давай, выкладывай, что там у тебя?
Антон нарисовал на листе большой огурец. Под ним провел извилистую линию. На голове огурца изобразил острые собачьи уши. Критически оце-нил свое творение и внес в рисунок коррективы. Огурец заполнил четырьмя неровными квадрата-ми и небольшим яйцом.
- Теперь похоже, - сказал сам себе.
Но Ромка был противоположного мнения. Он так и не смог угадать, что нарисовал Антон. При-шлось спрашивать.
- Это наш лагерь, - пояснил Антон.
- Это? - Ромка не хотел верить своим ушам.
- Что же это по-твоему? - начал раздражаться Антон.
- Мазня на постном масле!
- Сам ты - мазня! Не понимаешь ничего, так молчи!
- А ты не спрашивай!
- И не буду!
- И не надо! Мазила. Рисовать сначала научись! - Ромку как художника злило такое отношение к творчеству.
- Чего мне учиться? Я что, картину рисую? Я карту рисую! А на карты учиться не надо. Захотел - нарисовал. И никому это не запрещается, между прочим! - Ромка упорно молчал. - Ну чего тебе не нравится? Это, - он ткнул пальцем в извилистую линию под огурцом, - речка Кизилка.
- Так и пиши! На картах все подписывают, что-бы мазню с речкой не перепутать.
- Подпиши сам, - попросил Антон. - У тебя по-черк красивее.
- Давай, - согласился Ромка. - Собачьи уши - это что у тебя?
- Горы.
- Огурец?
- Забор лагеря.
- Дыры в огурце?
- Столовая, качели, начальник лагеря, линейка.
- Яйцо?
- Тут еще флаг надо подрисовать, но я не умею, - сознался Антон. - Это пионерская комната и зна-мя лагеря.
Ромка несколькими штрихами, проведенными рукой мастера, сделал из мазни красивую карту.
- Ловко! - теперь уже восторгался Антон. Они сравнялись и заговорили как и прежде - на рав-ных.
- Пока все сражаются за отрядные флажки, мы с тобой знамя лагеря стыбрим и спрячем!
- Вот еще! Зачем оно нам?
- А пусть поищут!
- Они его и искать не будут. Вызовут нас к Владимиру Петровичу с вещами и... прощай, ла-герь! Вот тебе и все поиски.
- Кто узнает?!
- У тебя шапка-невидимка есть?
- Нет.
- Там дневальный стоит!
- Ну и пусть себе стоит!
- Он нас выдаст.
- Если увидит!
- Он не слепой.
- А мы его отвлекем.
- Как?
- Голова есть - придумаем, - пообещал Антон. - А ребята нам еще и спасибо скажут.
- Одни тебе за слопанное печенье спасибо ска-жут, другие - за сворованное знамя. Не много ли? Спина не заболит?
- Посмотришь, - уверенно сказал Антон. - Ты из игры вылетел, потому и злишься. А, думаешь, они наигрались? Кончится "Зарница", пройдет немно-го времени и все еще захотят играть. А тут им - нате, получите! Знамя лагеря кто-то стыбрил. Вме-сто знамени записочку оставил: - "Ищите у синей качели". Они туда рванули, а там новая записочка.
- Не нравится мне такая игра. - Ромке совсем не светило вылететь из лагеря.
- Не дрейфь, я все придумал! Нас никто и не заподозрит! Мы раскладываем в лагере пять запи-сок - здесь, вот здесь две и здесь. Пока они от за-писки к записке носятся - мы далеко уйдем.
- Сначала со знаменем по лагерю из конца в конец мотаться, а потом еще в горы идти? Да нас в один момент засекут!
- Нет, ты сегодня определенно не хочешь ду-мать. Мы, может, это знамя и воровать-то не бу-дем!
- А карта, а записки зачем?
- Для игры, - сказал Антон. В голову ему со-всем неожиданно пришла сногсшибательная идея. - Мы знамя там же, в пионерской комнате спря-чем. Под матрасом у старшей вожатой. А запис-ками на ложный след наведем. Все будут думать, что знамя по-настоящему украли. Мы записки разнесем и в лагерь вернемся. А потом скажем - убитые были, скучали, загорать ходили, ничего не слышали, ничего не знаем. Ну как? Согласен на такое?
- Надо было так сразу и говорить, что знамя во-ровать не будем, - воспрял духом Ромка. - Раз ни-чего не воровали, то и выгонять не за что.
- Конечно не за что, - поддакнул Антон. - За шутки кто же выгоняет?
- Если за каждую шутку выгонять, в лагере ни-кого не останется, - убеждал себя Ромка.
- Даже сам Владимир Петрович иногда шутит.
- Ага! Мы в тот раз уголь в котельной таскали, кочегару Колбаскину помогали, идем потом на речку, а начальник и спрашивает: "Откуда, - гово-рит, - у меня в лагере негритята появились? Вроде не принимал. Надо проверить, в каком они отря-де." Я говорю ему: "Мы не негритята." А он. "Нет, братцы, шутите. По-моему, вы - самые настоящие негритята. Потому как на свиней вы еще меньше походите." Вот какой он шутильник.
- И никто его не выгоняет, - поддакнул Антон. - Можешь быть спокойным, он шутки понимает. Давай записки писать. Только печатными буквами старайся.
- Чтобы почерк не узнали, - догадался Ромка.
- И чтобы таинственней было. Так всегда в приключенческих фильмах герои делают.
- Герои! Скажешь тоже, - недоверчиво посмот-рел Ромка. - Послушаешь тебя, так и мы с тобой герои.
- Еще какие! - пророчески сказал Антон.
ГЛАВА 4
СТАРАЯ ЗНАКОМАЯ
"Герои" Лежали в кустах и оценивали обста-новку.
Пионерская комната располагалась в одном из самых старых корпусов лагеря, построенных в конце пятидесятых годов. Тогда при строительст-ве еще не научились скупиться. Корпус был щедро украшен двумя колоннами, лестницей не из бето-на, а из самых настоящих гранитных плит. По кар-низу лепные украшения причудливых форм, а сле-ва и справа от входа, на глухой беленой стене - барельефы традиционно ко всему готовых пионе-ра и пионерки. Под ногами у пионеров разбиты клумбы, выложенные по периметру кирпичом "на-уголок". Завершает клумбу сильно вытянутый прямоугольник из кустарника дикой вишни. А к кустам прижимается пионерская скамейка. Напро-тив, через асфальтовую дорогу, еще четыре ска-мейки в ряд. За ними такие же кустики обрамляют линейку - большое поле с деревьями, клумбами, со сходящимися к центральной площадке дорожка-ми, с флагштоком и флагом на самой верхушке.
Ромка и Антон залегли не на линейке. От угла линейки начинается ряд детских дач. Вот в кустах возле первой из них, на самом удобном для обзора месте, и притаились ребята.
Колонны, охраняя вход в корпус, оттеняют на террасе две небольших площадки. На каждую из них выходят по два окна. Одно из коридора, дру-гое... Да, это оно и есть! Левое окно с чуть приот-крытой форточкой. В темном его прямоугольнике за старой-престарой деревянной рамой спокойно стоит в углу у стены знамя лагеря и не подозрева-ет, какие страсти вот-вот разгорятся вокруг его. Больше тридцати л е т оно стояло в этой комнате, покидая его в торжественные минуты под звуки горна и барабана при встрече и проводах каждой пионерской смены. Тридцать з и м зачехленное, лежало оно на складе, придавленное этими же са-мыми горнами и барабанами. И вот теперь, впер-вые за свою немолодую жизнь, судьба в лице двух непоседливых мальчишек готовит ему необычное приключение.
То ли ветер заглянул в приоткрытую форточку, то ли само знамя томилось предчувствием, но... Полотнище качнулось, расправило складки и по-тянулось к свету, а бахрома и кисти затрепетали от нетерпения. Волнение их какими-то невидимыми путями перелетело по воздуху и опустилось на ребят, не сводящих глаз со старого окна.
- Сколько можно ждать? - спросил Ромка.
- Пока не надоест, - отмахнулся Антон.
- Во! Мне уже надоело, - неизвестно чему об-радовался Ромка.
- Тихо ты! - осадил друга Антон. Надоело! Как будто он один такой. Антону, может, еще больше надоело, только он терпит. С бухты-барахты ниче-го не делается. А если и делается, то и получаются или бухты, или барахты. - Куда ты смотришь?
- Туда же, куда и ты.
- Не на окно смотри, на дневального смотри.
- Чего на него смотреть? Сидит как бревно на скамейке, только бестолковый туда-сюда вертит.
- А ты все равно смотри! - шипит Антон.
- Да что он - красная девица?
- Вдруг уйдет, а мы не заметим?
- Он нагой шевельнет, я на него и смотреть не буду, а все равно увижу.
- Как это ты увидишь?
- А так, боковым зрением! У меня оно сильно развито.
- Что-то я ничего про твое боковое зрение не слышал.
- Вот ты на окно смотришь?
- На окно, - сказал Антон.
- И что видишь? - пытал Ромка.
- Окно и вижу.
- А еще что видишь? Нет, головой не верти, так и смотри в одну точку!
- В одну точку смотрю, еще меньше вижу. Не все окно, а только кусочек.
- Ага, у тебя боковое зрение отсутствует. Дело обычное. Тренировки нет. А вот меня спрашивай, что я вижу?
- Что ты видишь? - попугаем повторил Антон.
- Вижу окно. Его описывать не буду. Это ря-дом. Дальше. Колонну вижу. На ней пятно - след от грязного футбольного мяча. Ты не за мной, за взглядом следи! Крыльцо. На нем фантик от кон-фетки скомканный, красно-синий. У пионера нос со щербинкой. И мизинец тоже. А на другой руке большой палец отбит. На крыше голубь сидит, от-дыхает. Глаза закрыты...
Антон стрелял глазами - следил за Ромкой - не вертит ли он головой? И проверял - правильно ли видит боковое зрение?
- ...Дневальный сидит сгорбленный, пилотку между коленей почти до земли опустил, рот раззя-вил, перед собой смотрит. На куст. Нет, не на куст. Антон! Гляди, гляди! - Ромка тряс Антона за рукав. - Узнаешь?
- Не-е, - проблеял Антон.
- Да ты внимательнее смотри! Ну? Узнал?
Антон стукнул себя по лбу.
- Старая знакомая! Как она здесь оказалась?
- В гости к кому-то приехала, - усмехнулся Ромка.
- Надо ее поприветствовать.
Антон повернулся набок, потянул из кармана рогатку.
Дневальный устал от безделья. Это солдату в армии просто стоять на посту - он присягу прини-мал, долг выполняет. А когда тебе двенадцать лет, когда лето в самом разгаре, когда все заняты инте-реснейшим делом - бегают по лесу, сражаются, побеждают или проигрывают, - охранять неиз-вестно от кого не нужное никому знамя? Да это просто издевательство над человеком. Пионерская комната закрыта на ключ, в лагере почти никого нет, "убитые" выстроились вдоль забора и ждут - кто победит. Им хорошо, им хоть поговорить ме-жду собой можно. Он три часа на посту и за три часа ни одного слова, ни одной живой души. Сам с собой разговаривал - надоело. Заранее знаешь, что спросишь, и что тебе ответят. Песни по нескольку раз все пропел. Думал - много знает. Но оказалось - совсем мало. Вот капитально не повезло! В дру-гие дни вокруг дневального бесконечный хоровод. Возле корпуса народу - отгонять приходится. Тут в шахматы играют, там в шашки, в "морской бой" или в крестики-нолики. Нет, сегодня быть дне-вальным определенно наказание. На футбольном поле пусто. В игровом городке пусто. На качелях тоже пусто. И книгу не взял с собой. Думал, как всегда, не до чтения, не до скуки. Может сбегать? Одна нога здесь, другая там. А? И никто не узнает, что с поста уходил... А вдруг увидят? Я только убегу, а тут начальник лагеря с проверкой. Или вожатая. "Макаров! Почему не на посту? Мака-ров! Вы же будущий солдат, а поступаете как..." Эх мучение мое...
О-о, кошка! Хоть какое развлечение. Кис-кис! Иди ко мне. Иди, иди, не бойся! Какие у нее не кошачьи глаза. Посмотрела странно, как-то подоз-рительно, нет - презрительно. Ну вот, и кошка уш-ла. И кошка со мной знаться не хочет. Эх, была не была, схожу за книгой. Вот сосчитаю до ста. Если никто не появится, убегу. Пусть ругают.
Тринадцатый день блуждала Гу по горам и ле-сам. Переходила из лагеря в лагерь. Каких только не насмотрелась за эти дни: и большие и малень-кие, и детсадиковские и взрослые, и с капиталь-ными каменными палатами с паровым отоплени-ем, и временные, сооруженные на скорую руку, спортивные, с брезентовыми палатками и полевой солдатской кухней под тесовым навесом.
И везде одно и то же: кто-то приласкает, на-кормит, а кто-то обязательно хвост накрутит, кам-нем запустит или пнет по ребрам.
А следа нет и нет.
В этот вот забрела, да знать припоздала - детей и не видно. Разъехались. Кабы сюда на денек раньше попасть. Или мне уже блазнится, или на самом деле доискалась, но, кажется, тепло. От ключика тяну ниточку. Тоненькую-тоненькую. Тоньше паутинки. Всю в обрывах - узелок на узел-ке. Да вот до конца-края никак добраться не могу. А есть ли он, конец-край-то? Или опять пустышка по лбу шишка? Надо же, как землю истоптали! Не иначе специально туда-сюда носились, мою след-паутинку затаптывали. "Кис-кис!" Кто зовет меня? У, сонная тетеря! Разморило тебя? "Иди ко мне!" А что мне у тебя делать? Пендалей получать? Я по ним не соскучилась. У меня и от старых бока еще не отошли. Сидишь? Не подходишь? Ну и сиди. Мне спокойней, убегать не придется. У меня своя дорога, от твоей дороги в другую сторону идет. И мне по ней долгонько еще гулять. Пока не отыщу и прощенье свое не завоюю.
Ну-ка, ну-ка! Знакомый запах. Не тот, не сле-довой, но знакомый. Откуда он? А, из тех кустов! Кто там прячется? Ветка качнулась. Вижу. Глаза! Еще одни. Ой, что-то не нравится мне в них. Сразу в животе тошно стало. Предчувствие?
- Мав-у!
- Снаряд есть? - спросил Антон.
- Есть! - весело прошептал Ромка. - Крашен-ный, честь по чести!
Антон зарядил рогатку шишкой.
- Ветку оттяни. Только осторожнее, чтоб не учуяла. Да не эту, рядом. Сейчас я с ней поздоро-ваюсь, с голубушкой! Замри! Сюда смотрит. П-ли!
Шишка, сбив по пути несколько случайных ли-стьев, ударило облезлую кошку по лбу. Щелчок получился отменный. Вскрикнув, Гу подлетела на полметра над землей, перевернулась в воздухе и бросилась наутек. Мимо отдающей ей честь пио-нерки, вокруг колонны, кувырком по гранитным ступеням, через клумбу, кусты вишни, под ска-мейку. Нырнула между ног дневального, запута-лась в его пилотке. От обуявшего страха рвану-лась, вырвала пилотку и, слепая, убежала в ней через лужайку к дачам.
- Стой! Пилотку, пилотку отдай! - спохватился дневальный. Сон его пропал и он напрямки, по газонам побежал догонять пилотку.
Топот его подстегивал кошку. Не прошло и ми-нуты, как они исчезли из вида.
- Сила, - сказал Антон, поднимаясь. - Лучше не придумаешь.
- Как в сказке, - подпел Ромка.
- Я на стреме, ты в форточку. Запою - замри. Знамя с древка сними и аккуратненько под матрас. И не дрейфь, - похлопал друга по плечу. - Я же сказал, со мной не пропадешь!
ГЛАВА 5
НЕОЖИДАННЫЙ ПОВОРОТ
Солнце устало висеть в зените и медленно по-катилось на запад, к невысоким синим горам, вы-строившимся сплошной стеной у линии горизонта. В горячем воздухе застыла тишина. Даже ветер, вездесущий и неутомимый, изменил своей извеч-ной привычке дуть по делу и без дела, спрятался где-то в прохладных расщелинах и не волновал разомлевшие листья рябин и лип.
Ни зверя, ни птицы.
И у природы выпадает сончас.
Лишь земля, укрытая густой тенью деревьев и толстым одеялом мха, хранит свежесть. Над ней плотным валом плывет аромат отцветающей ли-пы, перемешанный с мятным запахом начинаю-щей цвести душицы, с горьковатыми вкрапления-ми растопленной солнцем смолы, с неповторимым по густоте, терпкости и разнообразию букетом бо-лот. Кажется, эта спрессованная толща ароматов настолько реальна, что ее можно и ощутить и уви-деть одновременно - колышущееся марево зависло над землей.
Желто-зеленый папоротник хороводится вокруг разбросанных там и тут серых в пятнах лишайни-ков камней, прячет их от палящего солнца и лю-бопытных глаз. Большие сетчатые шляпы его вы-брали свободную от стволов площадку, завоевали ее и вольно растут, расползаясь вдаль, отвоевывая любой просвет меж деревьев и кустов. В этом смешении лесных пород, свойственном средней полосе горных массивов, рядом с колючим боя-рышником или изломанной распластавшейся ли-пой, словно стрелы взмывают в небо строгие ко-нуса елей и пихт. И уже само их присутствие не-вольно навевает мысли о елке, рождестве, и с ни-ми о таинстве, о сказке...
Древние и величественные, они гордо тянутся к солнцу, не боясь обжечься, снисходительно остав-ляют мелкой поросли право бороться за место ме-жду их густо переплетенными на теле земли узло-ватыми корнями, больше напоминающими изра-ботанные руки бабушек и дедушек.
На толстой еловой ветке сидит сова.
Она дремлет. И от того кажется похожей на чу-чело из школьного кабинета зоологии, равнодуш-ное и к свету и к тени, и к жизни и к смерти. Ста-рость, жара или сытость - что заставило ее распу-шить перья и погрузиться в глубокий сон?
Глубокий ли?
Где-то цвиркнула сорока, отозвалась другая. По лесу пролетел негромкий и очень короткий звук. Он словно, едва возникнув, тут же испугался того, что своим появлением потревожил покой леса, и поспешил затеряться в горах, не пробудив даже чуткого эха.
Сова оставалась не подвижной.
Только дрогнуло веко да распущенные перья подобрались: из бесформенного чучела она преоб-разилась в птицу красивую и элегантную. Но ми-нута напряжения недолга. И вновь сова как бы расплылась по ветке.
Послеполуденное затишье.
Жизнь замерла в этом глухом уголке.