Громкое ржание над головой оглушило Антона. Над ним блеснули копыта вставшего на дыбы жеребца. Антон снова вскочил на четвереньки и бросился через тропинку. Копыта впечатались в снег рядом с его рукой. Глубокий след от копыта тут же затянулся ровной корочкой снега. Конь всхрапнул, снова поднимаясь на дыбы. Антон откатился в сторону, двинулся вперед, но прямо перед ним возник еще один всадник. Конь нервно перебирал жилистыми ногами.
Рыжик видел все так отчетливо, как будто сейчас была не ночь, а ясный день – ошалевшие глаза лошадей, напряженные ноги, оскаленные морды, хлещущие по бокам хвосты, прижатые уши.
– Человек!
Третий всадник мчался по тропинке, конь дергался из стороны в сторону, тряс огромной мордой, билась на скаку грива, глухо звякали медяшки на сбруе.
– Мама!
Антон приподнялся, рукой закрываясь от мчащегося на него ужаса. Перед ним конь резко остановился, обдав его снежной крошкой. Воздушной волной Верещагина опрокинуло на спину. По инерции он кувыркнулся еще раз, на руках подтянул себя к сугробу и, загребая под себя снег, утонул в нем.
Из-за елки тут же показалась высокая темная фигура, полоснул по веткам плащ. Лошадь, легко выпрыгивая из глубокого снега, мчалась прямо на Антона.
– Отстаньте от меня! – взвизгнул он, пораженный тем, как запросто лошади преодолевают сугробы.
Он вскочил и помчался куда-то в темноту, головой прорубая себе дорогу среди веток деревьев. Ноги цеплялись за низкие кусты, еловые лапы больно били по глазам, корявые ветки не давали пройти. Валенки давно были полны снега, ноги еле-еле двигались. Воздуха легким не хватало. Верещагин хрипел и сопел. Ему казалось, что голову вот-вот разорвет от напряжения. А вокруг весь лес был заполнен треском веток и скрипом снега. Его преследовали отовсюду – слева, справа, сзади. Вот уже кто-то и спереди поднимается из-за мохнатой елки.
– А! – Антон отпрыгнул в сторону. Шваркнула по веткам широкими крыльями птица.
Бежать дальше не было никаких сил. Деревья будто специально встали стеной, елки скопили на своих лапах весь месячный запас снега, сугробы возникали именно там, где Антон должен был пробежать.
Он споткнулся и упал за какой-то пенек. Кровь бешено стучала в голове. Непослушными руками стал стаскивать прилипший к ноге валенок. Каждое движение давалось с трудом.
Из валенка высыпалось столько снега, что было удивительно, как там еще нога могла поместиться. С кряхтением Антон перегнулся, чтобы опять надеть валенок, и замер, прислушиваясь к звукам.
Рядом скрипел снег. Медленно, ритмично. Среди тишины леса звук был громким и настойчивым.
Хруст, хруст, хруст. Фырк!
Вздохнула лошадь. Звякнуло железо.
Опять?
Антон почувствовал, как деревенеют его мышцы, как напрягается шея. Казалось, что поворачивается она со скрипом. И этот скрип раздается по всему лесу.
Конь стоял в нескольких шагах от него и нюхал снег. Потом он дернул головой.
По лесу прокатился то ли крик, то ли вздох.
Это заставило Антона сорваться с места. Прижимая к себе валенок, совершенно не ощущая холода разутой ногой, он мчался куда-то в темноту, только бы оказаться подальше от этого звука.
Конь заржал и прыгнул следом. Его тяжелые копыта сотрясали землю. Снег стал еще более глубоким, Антон уже не бежал, а с трудом волочил ноги. Из последних сил, крепко прижимая к себе валенок, он двигался к прогалу, маячившему впереди. Ему почему-то представилось, что если он не уронит этот дурацкий валенок, то все закончится хорошо.
Деревья расступились, за ними шла широкая просека. После глубокого снега на дороге Рыжик почувствовал себя легко и свободно. Он буквально пролетел хорошо утоптанную тропинку и снова углубился в лес. Лагерь был где-то рядом. Он узнал просеку, значит, бежать осталось совсем немного.
От напряжения перед глазами ходили круги. Верещагину мерещилось, что костер – вот он, рядом, за елкой. Но за елкой ничего не было, кроме белого снега и колючих иголок.
– Эге-гей!
Голос раздался откуда-то справа и сзади.
– Народ! – крикнул Антон.
Это ему показалось, что он крикнул, а на самом деле прохрипел, уткнувшись подбородком в колючий войлок валенка.
Он остановился.
"Где ты, где ты, где ты!" – ухало вокруг.
"Ан, ан, ан", – отзывалось сердце.
По ушам резанула острая боль. Антон вскрикнул, хватаясь за голову. И тут же в его сознание ворвалась масса звуков, глаза различили движущиеся вокруг фигуры, мечущийся по темным деревьям электрический свет.
– Верещагин! – взвыл голос Карины в десяти шагах от него.
По фигуре Антона мазнул лучик фонарика и дернулся в сторону.
– Рыжий! – со всей дури орал Андрюха Васильев.
Перед его носом пронеслась горящая головешка. Рядом захихикали.
В Антона кто-то уперся, ослепил его светом фонарика. Это была Настя Павлова.
– Это ты, что ли? – с удивлением спросила она, вглядываясь в перекошенную физиономию одноклассника. – Эй, народ! – в спугнутую лучами фонариков темноту крикнула Настя. – Здесь он!
К Верещагину тут же направилось несколько огоньков.
– Идиот! Ты где был? – Васильев никогда не стеснялся в выражениях.
– Верещагин! Ты что творишь? – Раздвинув группку ребят, вперед вышел Олег Павлович с горящей головней в руках. – Что с тобой?
Все с ужасом уставились на одноклассника. Лицо Антона было расцарапано, из носа текла кровь, бровь была рассечена. С ног до головы он был весь усыпан снегом. Шапка, надетая наизнанку, сидела на затылке. На одной ноге вместо обуви болтался полусползший заледенелый носок. Руки, прижимавшие к груди валенок, полный снега, побелели. Взгляд отсутствующе блуждал от одного лица к другому.
– Что же это творится! – ахнул Паганель, которого больше всего впечатлил заледенелый носок.
Он тут же скинул с себя куртку, завернул в нее Верещагина, легко, как пушинку, поднял его на руки.
– Там, там… – попытался объяснить Антон, показывая рукой в ту сторону, откуда прибежал. – Всадники! Берегитесь!
Карина взвизгнула, уронив фонарь.
Все повернули головы в сторону темного леса.
Там никого не было.
Глава III
Подслушанный разговор
Полночи Антона грели, отпаивали горячим чаем, растирали его ледяные руки и ноги. Толком рассказать у него ничего не получилось. В полубеспамятстве он твердил о черных всадниках, о запретной лыжне, о девочке, советовавшей поскорее убираться отсюда, и про Мишку, провалившегося под снег, потому что не послушался этого предупреждения. Девчонки ахали, Олег Павлович сокрушенно качал головой. Ему, далекому от всех этих детских страхов темноты и некстати рассказанных ужастиков, было непонятно, чему так удивляются девчонки, почему притихли мальчишки, еще совсем недавно с таким азартом бегавшие по лесу. По его разумению все было просто – Верещагин без разрешения пошел в лес, заблудился, испугался чего-то и теперь все свои страхи выдает одноклассникам.
Ну и ладно, в следующий раз будет думать, прежде чем ночью идти одному в незнакомый лес.
Куда же все-таки делся Рыбкин? Может, он просто взял и сбежал домой? Замерз, в лагере не понравилось, развернулся, собрал вещички… Нет, вещи он не собрал. А прямо так на лыжах дошел до города, без денег влез в электричку и поехал домой. С лыжами. Но без рюкзака.
Олег Павлович потер лоб, протянул руки к догорающему костру. Что-то с ребятами творилось странное. Это не первый их поход, и никаких исчезновений до этого не было. А тут сначала Рыбкин как сквозь землю провалился, потом Верещагин куда-то ушел.
Ох, уж этот Рыжик… Вечно его куда-нибудь заносит…
Час назад Верещагина напоили валерьянкой, укутали в два спальника, положили в центр палатки, велели ребятам следить, чтобы он никуда не убежал. После этого Олег Павлович быстро разогнал всех по палаткам. Мальчишки немного пошумели, устраиваясь, и утихомирились. Девчонки долго ворочались, хихикали. Но вскоре и у них стихло, только легкий шепот раздавался из-под растянутого тента.
Паганель оторвался от созерцания костра, бесшумно подошел поближе. Кажется, это был голос Насти Павловой:
– И говорит мама девочке: "Я ухожу на работу, а ты ни в коем случае не трогай черной пластинки". И говорит папа девочке: "Я ухожу на работу, ты остаешься одна, не смей включать черную пластинку". Все ушли. Девочка немного поиграла в куклы. Но ей стало скучно, она походила по квартире да и поставила пластинку. Сначала долго раздавалось шипение, а потом зловещий шепот произнес: "Здравствуй, девочка. Я смерть. Я пришла за тобой. Отдай свое сердце!"
Вся палатка взорвалась криком, дрогнул тент. Паганель отшатнулся.
За его спиной промелькнула тень.
– Да ну, ерунда все это! – протянула Лиза Шульгина. – Знаем мы эти шуточки: "Девочки не стало. А пластинка так до сих пор и продолжает играть, потому что выключить проигрыватель уже некому". Слышали. Я таких историй сколько угодно могу рассказать.
– А знаешь, рассказывай сама, – обиженно засопела Настя. Палатка снова заходила ходуном, видимо, в ней кто-то переворачивался.
– И расскажу, – капризно протянула Шульгина. – Такое расскажу, спать потом не будете. Слушайте: "Мать всю жизнь мечтала купить пианино. И вот перед смертью она говорит девочке: "Выбирай какой угодно цвет, только не покупай черное пианино". Мать умерла. Девочка пошла покупать пианино, но в магазине было только одно черное, и ей пришлось его купить. Ночью высовывается из пианино Черная рука и говорит: "Дай сто рублей!" Девочка дала. На следующий день рука опять требует сто рублей. Девочка дала, а утром побежала на могилу матери и пожаловалась на Черную руку. Мать ей и отвечает: "Не давай денег, а то рука тебя задушит". Девочка обрадовалась, побежала домой. А мать ей, оказывается, неправильно сказала. Когда Черная рука опять высунулась из пианино и попросила денег, девочка ей не дала, за это рука накинулась на нее и задушила".
В кустах раздался скрип крадущихся шагов.
– У-у-у-у! – пронеслось над поляной.
В палатке на мгновение замолчали, а потом там поднялся невероятный визг. Крику прибавилось, когда темная тощая фигура метнулась к входу и что-то бросила внутрь. Стены палатки заходили ходуном.
Олег Павлович наклонился вперед, перехватывая темную фигуру. Перед ним мелькнула довольная физиономия Васильева.
– А чего они своими сказками спать не дают! – тут же заканючил Андрюха.
– Дурак ты, Васильев, – припечатала его Карина, выглядывая из палатки. – Тебя давно пора в психушку сдавать. Тринадцать лет, а соображалки на все три. Ты своим снегом мне в лицо попал. Можешь прощаться с жизнью. Ты не жилец!
– Ну вот! – Паганель поставил Андрюху на землю. – Смертный приговор ты себе уже подписал, иди, спи свою последнюю ночь.
Учитель подтолкнул Васильева к палатке, полез следом за ним.
– А чего я? – пытался возмущаться Андрюха. – Может, это и не я был, а эти… Всадники.
– Иди, иди, всадник, – подогнал его Олег Павлович. – Завтра девчонки сами все выяснят.
– А чего они орут на пол-леса? – не терял боевого задора Васильев. – Как затянут свою лабутень, уснуть нельзя.
– Ничего, завтра отоспишься за всю жизнь. Давай забирайся в свой спальник.
И лес снова погрузился в тишину.
Антон проснулся оттого, что ему было жарко. Свитера, спальники, шерстяные носки, две шапки на голове…
От вчерашнего ужаса не осталось и следа. Голова работала четко и ясно. Он быстро вспомнил все, что произошло. И его прошиб холодный пот. Сразу же захотелось куда-то бежать, что-то делать, кого-то спасать. Он заворочался, выбираясь из одежек, полез к выходу из палатки.
В лесу вовсю светило солнце. Снег искрился и переливался всеми цветами радуги. Воздух заметно потеплел, вдыхать его было легко и приятно.
Антон просунул ноги в просушенные валенки.
Сейчас жизнь казалась ему прекрасной и удивительной. Не то что ночью. Ведь известно, что все самые ужасные преступления совершаются во мраке.
Смущало только одно. Мишка пропал днем, когда было еще светло. Это делало происшедшее совершенно непонятным. Днем-то с ним что могло случиться?
Олег Павлович уже вовсю колдовал над костром. Отсыревшие полешки гореть не хотели, Паганель раздувал их, кашляя от лезущего в лицо дыма. Антон махнул ему рукой, шагнул за елки и замер.
В какой-то момент ему показалось, что он видит старый, хорошо знакомый фильм.
Мимо него галопом проскакал белый конь, маленькая всадница в зеленой курточке как влитая сидела в седле. Мордой касаясь белого хвоста, за ним мчался гнедой конь. Высокая хрупкая девушка, сильно откинувшись назад, изо всех сил натягивала повод, сдерживая разошедшееся животное.
Антон стоял с открытым ртом, не в силах преодолеть напавшее на него оцепенение.
Неужели весь лес полон лошадьми? Откуда их здесь столько?
Знал бы он, что этим же самым вопросом задавался Рыбкин вчера утром. Только выяснить он ничего не успел.
Верещагин машинально сделал несколько шагов вперед. Ему страшно захотелось посмотреть на следы. Но как только он шагнул последний раз, на него сбоку вихрем налетел невысокий бурый конек. Мелькнул его расширенный испуганный глаз.
– Смотри, куда чешешь! – рявкнули у Антона над головой.
В седле сидела маленькая крепенькая девчонка, из-под челки она недовольно смотрела на мальчика. Конь, округлив в ужасе глаза, топтался на месте.
– Давай же, Мамай! Чего встал? – крикнула на коня девочка.
Конь со странным именем Мамай прыгнул вперед и потрусил вслед проскакавшим лошадям.
– Здорово! Чего? Опять шныряют здесь?
Рядом с Антоном, обхватив себя за плечи, стоял сонный Васильев. Он заразительно зевал во весь рот, почесывался, с трудом моргая глазами. Тяжелые веки все время норовили закрыться и не открыться.
– Почему опять? – не понял Верещагин.
– Вчера они уже носились тут. Мы с Рыбой их видели.
– С Рыбой?
– Ну да. Я же говорю – что странного в лошадях? Вот у моей бабки в деревне верблюд жил. Вот это – да! А лошади? Что в них такого?
– Зачем же они каждый день здесь ездят?
– Катаются, – пожал плечами Андрюха. – Маршрут у них тут, наверное, проходит. Эх, натянуть бы веревку, а когда они подъедут, дернуть. Вот смеху-то было бы!
– Значит, они делают большой круг и едут домой… – Антон попытался представить, в каком направлении должны двигаться лошади, чтобы пройти просеку и выйти к поселку. – И в другую часть леса не ходят…
– Да ладно – лошади… Подумаешь! Если бы они здесь на мотоциклах гоняли, было бы о чем говорить!
– Мне нужно… – Антон развернулся, собираясь бежать обратно в лагерь, но тут же налетел на Паганеля.
– Так. – Олег Павлович взял Верещагина за плечо. – Куда спешим? Где пожар?
– А тут… лошади скачут, – в растерянности пробормотал Рыжик.
– И чего? – Олег Павлович поправил на носу очки. – Мы их вчера видели. Ты хочешь сказать, что это твои вчерашние всадники?
– Нет. У них, наверное, конюшня где-то, – продолжал мямлить Антон.
– Да ладно, – хлопнул его по плечу Васильев. – Лошади, лошади… Вот если бы верблюды.
– Конюшня? Есть у них конюшня, – кивнул Паганель. – В поселке. Мы с Андрюхой видели.
Верещагин в задумчивости засунул руки в карманы, его пальцы коснулись холодного шершавого железа. Подкова! Как он про нее мог забыть.
– Я… сейчас. – Держа подкову перед глазами, Антон стал отступать к палаткам. – Я… быстро. Мне очень нужно. Всего на минуточку… Ладно, да?
– Что ладно? Ты куда?
Отыскав свои лыжные ботинки, Антон бухнулся в сугроб и быстро начал переобуваться. Из палатки высунул голову Сашка Токаев.
– Что, опять куда-то идем? – лениво зевнул он. – А говорили, стоим на месте.
– Стоп! – Олег Павлович стоял, уперев руки в бока, внимательно наблюдая за действиями Рыжика. – Куда ты собрался? Я же сказал, что никто никуда не идет!
– Олег Павлович, – взмолился Антон, – я на секундочку. Я на лошадей взгляну и вернусь.
Паганель пристально посмотрел ему в глаза.
– Вдруг Мишка найдется! – привел свой последний аргумент Верещагин.
– Так! – Олег Павлович оглядел поляну. – Один ты никуда не пойдешь. – Его взгляд уперся в ухмыляющуюся физиономию Андрюхи. – Васильев! Чего стоишь? Быстро одевайся. Заодно найдете почту, позвоните Рыбкину домой. Может, он уже давно чай с кренделями пьет, а мы тут его ищем! Андрюха! Отомри! – Только сейчас слова учителя дошли до сонной головы Васильева. Он кивнул и полез в палатку.
Оттуда сразу появился маленький тихий Вовка Сидоров, кудрявые волосы на его голове торчали во все стороны. Он зябко поежился, с тревогой оглядываясь.
– Все нашлись? – еле слышно спросил он.
– Ты нашелся, – грубо отрезал Васильев, с трудом втискивая свою огромную лапищу в лыжный ботинок. – Что еще нам нужно?
– И куда это все идут? – Из девичьей палатки торчала Лизина голова. Но на нее никто не обратил внимания.
– Значит так, – Паганель стоял все в той же позе, – идете, узнаете и возвращаетесь. Если вас не будет в течение трех часов, мы идем за вами. Понятно?
Антон кивнул, а Васильев снова заулыбался. Для него в жизни не существовало трагедий. Они оба нацепили лыжи и вышли из лагеря.
Как только палатки скрылись за деревьями, Андрюха перестал улыбаться и остановился.
– И чего тебя туда понесло? Лошадей захотел посмотреть?
– При чем здесь лошади? – Антон старательно сопел, пытаясь объехать остановившегося одноклассника. – Мишка видел лошадей, прежде чем пропасть. Вчера вечером я тоже видел лошадей. Одна из них встала на дыбы, и лыжника не стало. Ехал он себе, ехал… а потом исчез.
– Чего ты мелешь? Куда исчез? – фыркнул Андрюха.
– А я откуда знаю? Даже следа не осталось. Был – и нет. Я думаю, так же и с Мишкой поступили. Растерли в порошок – и все.
– Да ну… – недоверчиво протянул Васильев. – На кой им Мишка сдался?
– Это мы и узнаем. – Антону наконец удалось объехать длинные палки Васильева и встать на лыжню. – Можешь просто покататься по лесу, подождать меня. Я скоро.
Но Андрюха не отстал.
Вдвоем они выехали из леса, сняли лыжи. Практически сразу за их спиной раздался лошадиный топот – всадницы возвращались.
– Здорово, ребяты! – ухмыльнулся Васильев.
– Вы поселились в этом лесу? – грубо спросила светловолосая Машка, переводя лошадь с рыси на шаг.
– Мы на выходные приехали. – Смотреть на сидящих в седле снизу вверх было неудобно. Поэтому Антон отошел подальше и попытался приноровиться к ходу лошади. Васильев задержался, запутавшись в лыжах.
– Не бойся, не укусит, – снисходительно усмехнулась Машка. – Сзади к нему не подходи, и ничего с тобой не будет, – отреагировала она на попытку Рыжика подойти к ней с другой стороны.