ЧАСТЬ ВТОРАЯ. Наливные
Глава шестая. Что написано пером
Отец сидел на кухне и резал яблоки. Когда Марта вошла, поднял на неё взгляд, но резать не переставал; нож клацал тихо и размеренно, словно падали из крана капли.
- Привет. Есть хочешь? - спросила Марта. Она уже переоделась в сухое, а волосы обмотала полотенцем; самой есть хотелось жутко, живот сводило. Она цапнула из вазочки печенье, поставила чайник.
- Можно, - сказал отец. - Хотя я перекусил.
Марта чуть не подавилась. Впервые после возвращения у него был такой голос - обыденный, почти привычный.
- О, здорово! Вкусные? - она кивнула на яблоки. - Где взял?
Отец ухватил двумя пальцами дольку, приподнял и разглядывал на просвет, словно это была экзотическая бабочка.
- Да вот, - сказал. - Господин Будара принёс. Для здоровья полезно: витамины. Элиза обещает нам пирог.
- Какой пирог? - растерялась Марта. - Зачем?
Не спрашивать же ей было: с какой стати Элизе припекло делать пирог? Чувствует себя виноватой, решила прикинуться добренькой? - да ладно, кто бы другой, но только не Элиза!..
- Яблочный пирог, - терпеливо пояснил отец. Кожа на лице его как будто слегка порозовела, хотя всё равно выглядела не ахти. Ну, он вообще выглядел не ахти после этих проклятущих заработков, отойти никак не мог. - Господин Будара очень советовал. Особый сорт, эсперидовка наливная. - Он снова взялся за нож, резал и рассеянно улыбался. - Как твои успехи в школе?
- Так год же только начинается, па, какие успехи… Слушай, а откуда ты знаешь этого Будару? - Она вытащила из холодильника суп, поставила на огонь, бросила на сковородку котлеты. Небрежный тон ей, кажется, вполне удался. По крайней мере, отец ничего не заметил.
- Он вчера заходил, познакомились. Участковый егерь Людвиг Будара. Будет за мной присматривать…
- В каком смысле? Ты ж не маленький ребёнок и не преступник какой-нибудь! Им что, нечем больше заняться?! Пусть бы разобрались, кто в подъездах гадит, кто лампочки выкручивает… Придумали!.. Идиоты!
Это её по-настоящему разозлило, просто взбесило, Марта дёрнулась выключить чайник, едва не обварилась кипятком, зашипела, сунула руку под холодную воду.
Отец продолжал нарезать яблоки.
- У них, - сказал он негромко, - свои соображения, можно понять. И это ненадолго, на первое время. Потом не сумеют, даже если бы хотели. Потом будет слишком много других. - Последние слова он произнёс почти шёпотом - и Марте показалось, что обращался он не к ней. Просто разговаривал сам с собой, как уже бывало прежде; только раньше с кувшином, а теперь и кувшин не понадобился.
Отец закончил с яблоками, ссыпал их в миску. Осталось одно, бордовое, восковое, - он повертел его между ладонями, глядя в никуда.
Спросить, решила Марта, сейчас самое время.
- Слушай, я насчёт Элизы…
- Элизы? - Отец с хрустом надкусил яблоко и начал жевать, раздувая ноздри. - Элизы и господина Будары, наверное?
Марта молча кивнула.
- Несложно догадаться, да? - Отец сделал неопределённый жест свободной рукой. - Весь дом пропах им. Узнаваемый запах. Я посоветовал ему сменить одеколон, слишком резкий.
Марта сообразила, что котлеты подгорают, и отвернулась к сковородке. Вот, думала, какая дура, вселенская просто, невероятная. Куда ты вообще полезла, зачем.
Она откашлялась.
- И… что ты собираешься делать? - Марта посмотрела на него - отец жевал, вдумчиво, неторопливо. Прямо с семечками откусил, заметила она.
- В смысле, - зачем-то поправилась Марта, - вообще, дальше.
Он доел яблоко, покрутил хвостик в пальцах.
- Жить, - глухо сказал отец. - Я собираюсь жить…
Уточнять Марта не стала: не хватило духу.
* * *
Пирог Элиза действительно испекла, хотя раньше за ней тяги к готовке Марта не замечала. Хуже того - получился он вкусным: из вежливости Марта за ужином попробовала кусочек и едва удержалась, чтобы не взять ещё один.
От греха подальше ушла в гараж, до полуночи сидела над учебниками, проснулась лицом в родречи, прокляла всё на свете и поволоклась наверх, досыпать. В школу явилась угрюмая, очень хотелось кого-нибудь пришибить. Пару кусочков, которые Элиза положила ей в судок, Марта скормила богатырям - точней, они сами набросились, стоило только заявить, что Марта к пирогу даже не притронется. Слопали за милую душу, беспардонный Чистюля ещё и попросил в следующий раз брать побольше. "С Элизой заодно помиришься, типа. За наш счёт". И ухмылялся, балбес.
Насчёт костей условились так: поскольку остальная челюсть пропала - и пропала безвозвратно, что бы там себе ни думал Стефан-Николай! - ждать нечего. После уроков ноги в руки и на свалку. Слово есть слово: дали - выполняем.
Весь день Марта пыталась не заснуть на уроках, хотя было ясно: дома придётся вникать заново, голова пустая, как будто вытащили из неё мозги и напихали по самое темечко сухого, скрипучего мха.
После родречи она слегка задержалась: Нике важно было поделиться новейшими переживаниями по поводу футбольных успехов Йохана. Отчего-то Нику они задели до глубины души, словно совершались в пику ей, с явным намерением оскорбить.
К счастью, нетерпеливый Чистюля догадался позвонить на мобильный. Марта извинилась и недвусмысленно обняла-поцеловала Нику, затем приняла звонок:
- Да? Я уже почти… Вы где?
- В маршрутке. Мы тут… - Чистюля хехекнул, не без смущения. - В общем, попались мы. Извини.
- В каком смысле? - шепнула Марта. Ей представилось, как егеря берут этих обормотов с поличным прямо во дворе школы. Вяжут, бросают в… - Но почему в маршрутке?!
Последовал короткий обмен репликами, после которого трубкой завладел Стефан-Николай, не столько смущённый, сколько раздражённый.
- Нас Жаба поймала, - объяснил он. - Ты только давай без паники, хорошо? У неё в аквариумах все рыбки перемёрли. С утра пришла - только скалярии навернулись, а потом пошло-поехало; когда мы заглянули, уже все плавали кверху брюхом. Малышню, которая на вторую смену пришла, она отправила промывать аквариумы, а нас - раз уж мы так удачно оказались под рукой - за новыми рыбками. Ну, ты знаешь… она бы меня всё равно припрягла.
Марта знала, да это и не было секретом. В школе - пусть даже одной из лучших в городе - денег не хватало, и родителей призывали на помощь часто, безо всякой там стеснительности. Штальбаумы в этом смысле ничем не отличались от остальных, разве что на призывы откликались безропотно (и безразлично). В частности, именно через Штальбаума-старшего Жабе раз за разом добывали разномастную живность для зооуголка.
- Ладно, - сказала Марта. - Тогда на сегодня отбой.
- А завтра ты в Инкубаторе?
- Не проблема. Встретимся после и съездим. - Она оглянулась, не слышит ли кто. - Только вам придётся самим всё забрать, уж извини.
Ей сильно не нравилась очередная задержка, но куда ты денешься. В конце концов, кости она обезвредила, что бы там ни говорил господин Клеменс. День туда, день сюда. Ничего, так даже лучше: егеря подуспокоятся. А Губатый её, конечно, не сдаст - если сразу не сдал-то!..
Она вернулась домой и в первую очередь завалилась отсыпаться. Отца дома не было, наверное, ушёл подышать воздухом. Он и вчера ходил, сразу после ужина, как раз провёл Марту до гаража. Лучше, думала она, пусть гуляет, чем дома сидеть и на кувшин этот пялиться.
Она проснулась, когда Элиза уже пришла с работы. Сообразив, что на завтра не постирана форма на физкультуру, Марта думала запустить стиралку, но вмешалась Элиза. Несла какую-то чушь про не тот порошок, про "ты не умеешь" и про экономию. Это было совсем не похоже на неё - всегда сдержанную, доводившую Марту до бешенства своей невозмутимостью. И опять Марте почудилось, что мачеха боится. Не напугана, нет - скорее опасается, что, например, из-за неверно вложенного в стиралку белья произойдёт какая-нибудь беда.
Марта напомнила себе, что с сумасшедшими не спорят, пожала плечами и ушла грызть гранит науки.
Иногда ей даже становилось интересно: всё, чем она заполняет память последние месяцы, - после выпускных и вступительных куда денется-то? Неужели эти синусы-косинусы, трубкозубые, молярности и глухие согласные так и будут громоздиться в голове, словно ненужный хлам, о который всё время спотыкаешься? Ну кому, скажите, в обычной жизни пригодятся знания об орбитах электронов или строении митохондрий?
Хотя если такова цена за то, чтобы убраться из Нижнего, - Марта согласна её платить, ещё как!
Отец вернулся к вечеру, перед ужином. Был живей обычного: ел с аппетитом, отпустил несколько шуток, с интересом следил за новостями. Последнему Марта даже удивилась: наверное, отвык на заработках, чем иначе объяснишь.
Ночью опять слышала скрипы и вскрики, но сквозь полудрёму. А может, это ей и вовсе примерещилось, мало ли. Да и не моё это, сказала она себе, дело.
В четверг Элиза снова выдала ей пирог, но когда Марта потянулась за вторым куском, - покачала головой:
- Остальное для отца. Ему нужнее.
Больше ни слова сказано не было, Марта просто кивнула и подчинилась. Она сняла форму с сушилки, свернув, припрятала на дне ещё одну сумку, чтобы богатырям было в чём кости тащить, - и поспешила на уроки. Четверг пролетел незаметно, особенно порадовала алгебра: Пансырь снова ввёл дополнительные задачки из учебника Пола-Шостака, Марте они всегда нравились.
После седьмого урока Марта сразу рванула на остановку, чтобы успеть в Инкубатор, а богатыри остались выполнять свою часть плана.
Инкубатор был от школы недалеко, при хорошей погоде Марта пешком ходила. Построили его три века назад - как городской особняк графа Лодовико Синистари, известного путешественника, поэта, музыканта и философа. Но знаменит граф был отнюдь не благодаря стишкам или там путевым запискам. Прославился он неожиданным сочетанием двух черт характера: любвеобильности и добропорядочности. Попросту говоря, Лодовико Синистари был честным бабником. И когда очередная его пассия приносила к дверям особняка очередной орущий свёрток, граф не делал морду кирпичом. Он принимал всех и воспитывал как родных детей, хоть и незаконнорожденных.
Была там ещё какая-то запутанная история, связанная с взаимоотношениями между Синистари и тогдашним драконом, но её подробностями Марта не интересовалась. Может, раньше графский особняк и выглядел таинственно или там интригующе, а сейчас он мало чем отличался от других зданий в этом районе. Облупившиеся стены, потрескавшиеся ступени, на доске объявлений подгнившая бумажная шелуха, тянешь изо всех сил входную дверь, втискиваешься в фойе, моргаешь, чтобы глаза привыкли к полумраку. Пахнет пылью, старым клеем, кожзаменителем. Где-то на втором-третьем этажах - топот по скрипучему паркету, приглушённый смех.
Иногда она думала, что ночью здесь ничего не меняется: те же полумрак, запахи, и даже смех с топотом - те же. В привидения Марта не верила, но если бы существовали - вот где они поселились бы: духи детей, которым, вопреки всей здешней тошнотворности, было в этом доме хорошо.
Она поздоровалась с вахтёром, дедушкой Алимом, и двинула вверх, сразу в "редакционную". По четвергам и субботам Марта отвечала за редов, или - как они сами себя называли, - вредов. Вреды ходили в кружок юных репортёров, и пару раз в месяц выпускали под чутким руководством Штоца стенгазету "Клубок и когти".
Правило было простое: никакого интернета. Тексты они должны сочинять сами, картинки - находить и вырезать из старых журналов и газет. Марта считала, что это пустая трата времени: ну в какой редакции сейчас так работают? Но ей хватало ума не лезть к Штоцу со своими советами, она же не учит по вторникам господина Булыклея, как дети должны приглядывать за кроликами и цыплятами.
Да и вредам, в общем-то, нравилось. Когда тебе лет двенадцать-тринадцать, смотришь на мир чуть попроще, Мартам им даже завидовала.
Сегодня у них появился новичок, она поняла это, едва вошла в класс. Вреды развернули на полу лист ватмана и размечали под статьи. Новичок - плотно сбитый, хмурый, щекастый - стоял у окна и делал вид, что особенно-то ничем таким не интересуется. Следил за ними исподтишка.
Хомяк, поняла Марта, его назовут Хомяком, это уж как дважды два.
У всех вредов были прозвища, они по именам друг к дружке вообще не обращались, разве только к новичкам. Если бы не Штоц, Марта и не узнала бы, как их зовут. Для вредов прозвища означали принадлежность к особой касте, газетчики, по их мнению, именно так и разговаривали: "Слушай, Жук, нам нужна ещё одна фотка", "Сократи пару строк, Белка, иначе не влезет". Они произносили всё это с невероятной серьёзностью, но Марте даже в голову не пришло бы над ними насмехаться. Игра? Да, игра - во взрослых, причём в тех, которых не существует. В идеальных. В "таких не бывает".
Марта завидовала им, чего уж. По-доброму, но завидовала.
- Привет! - сказала она. - Господин Штоц ещё не приходил?
- Ему надо позвонить, - откликнулась, не поднимая головы, Белка. Девочка что-то вычерчивала на ватмане, в самом его углу. Сдвинула брови, кончик языка высунула от усердия.
- Что у нас на сегодня?
- Заканчиваем со статьями и начинаем сборку. - Жук, главный вред, поправил очки и прищёлкнул ножницами. - Даже и начали уже. А это, - добавил он со странными нотками в голосе, - Пауль. Он наш новенький.
- Привет, Пауль! - улыбнулась Марта. - Они тебя уже пристроили куда-нибудь?
- Никуда меня не надо пристраивать, - заявил новенький. Он сложил руки на груди и зыркнул на Марту снизу вверх. Глаза у него были покрасневшие, губы потрескавшиеся, ладони в царапинах, но не свежих, а почти заживших. Царапины Марте очень не понравились. - Я жду.
- Он знаете какой талантище! - с гордостью сообщил Хобот. - Сейчас господин Штоц придёт, он вам покажет! Ну… в смысле - работы его. В смысле - Пауля.
- Ты набирай, Хобот, набирай, - напомнил Жук. - Время же.
Хобот кивнул и уткнулся в компьютер. С клавиатурой он управлялся - словно музыкант с каким-нибудь пианино. Всё, что ребятами писалось, Хобот приводил в читабельный вид и распечатывал под заданные размеры - чтоб уместилось на ватмане. Это была целая наука, Марта даже не пыталась в неё вникать. От неё, впрочем, и не требовалось: Марта играла здесь роль скорее советчицы по всяким общим вопросам, доверенного лица при Штоце, который был для вредов слишком взрослым и странным.
Сам Штоц и не скрывал, в чём тут его интерес: "Ты, Баумгертнер, - говорил он, - прирождённый педагог. И просто так отказываться от своего таланта… это никогда добром не кончается, поверь мне. Может, ты ещё сомневаешься, поэтому и хочу, чтобы поработала в Инкубаторе. Попробовала и поняла, твоё это или нет".
Штоц был чудной, вот он-то - Марта не сомневалась - настоящий педагог. Ему хватает времени и терпения возиться с каждым безнадёжным двоечником, с каждым лентяем и вруном. Это Штоц специально собирает макулатуру, чтобы потом накануне сбора отдать какому-нибудь нерадивому Артурчику. Это Штоц семь лет назад подсадил весь класс… ну ладно, почти весь - на чтение приключенческих книжек. Это Штоц водил их в походы летом, упрашивал родителей Натана, чтобы те разрешили ему заниматься исторической реконструкцией; вот и Марту сюда пристроил.
А ей - что ж, ей такой никогда не стать, она даже пробовать не хотела, и в Инкубатор ходила просто ради денег.
Да что это за работа, если вдуматься: с утра до вечера с малышнёй, без личной жизни, без семьи, без ничего. За гроши.
Тут одно из двух: либо ни на что большее ты не способен, а значит, начнёшь беситься, ненавидеть всех вокруг, давить и топтать, и в это вложишь всю душу, сколько в тебе её бы ни было; либо работать станешь вполсилы, для галочки, втиснешься в толстенный панцирь из безразличия, а потом врастёшь в него, омертвеешь, так и будешь ходить - голем големом. В обоих случаях - лучше сдохнуть, чем так…
Конечно, существовал ещё третий вариант, доступный, правда, только Штоцу - быть Штоцем.
- Марта! - он распахнул дверь и вошёл, стремительный, с пачкой измятых листков в руке. - Ты уже здесь? С Паулем познакомилась? Погляди, каков талант! Я его едва отстоял! Господин Вакенродер был… хм… очень недоволен.
С чего бы, подумала Марта, директор школы был недоволен, если Пауль такой расталантливый талантище, что все в восторге?
Потом она посмотрела на листки, принесённые Штоцем, и поняла.
Особенно удалась талантливому Паулю Жаба. Он её изобразил в нескольких образах: на узкошеем цирковом велосипеде, потом в виде некой туземки с явно каннибальскими вкусами и посреди поля, с сачком в руках, в погоне за нажористыми, изрядно напуганными комарами. Досталось, впрочем, и остальным: Флипчак оказалась седобородой старицей с булавою в руке; училка младших классов, Розамунда Перелыга, в ковбойской шляпе пыталась укротить пару диких букв-иноходцев, а Виктор Вегнер с укоризной наблюдал за падающим из окна нерадивым школяром - элегантный, в костюме, с цилиндром и тростью, голова у изумрудноглазого была кошачьей, а клыки чуть выглядывали из-под верхней губы, и язычок по-кошачьи же розовел между ними.
Марта полистала ещё, удивляясь всё больше. Не только одарённости Пауля - а рисовал он действительно потрясающе, - намного сильнее Марту смущало другое. Ни Флипчак, ни Вегнер, ни господин Вакенродер (тоже увековеченный юным дарованием) уроков у Пауля не вели, просто не могли - слишком он мелкий. Тогда откуда знает их? Даже если видел в школе, на переменке где-нибудь или в столовой, - как сумел уловить, распознать характер? А Губатый Марк, которого Пауль изобразил в виде огнивой собаки? А известные актёры Серкизы - изломанные силуэты двух теней, перетекающие друг в друга? А господин Клеменс с трубкой в зубах - и клубы из этой трубки вьются-сплетаются в мозговые извилины, между которыми проступают страшные, едва различимые силуэты?.. Откуда всё это?
- Хотите дать в "Клубок и когти"?
Штоц засмеялся:
- Пожалуй, это был бы перебор. Нет, Пауль нам изобразит что-нибудь… менее вызывающее, верно, Пауль?
Тот всё с тем же безразличием пожал плечами:
- Как получится. - Голос у него изменился: как будто происходившее сперва раздражало мальчика, а теперь начало пугать.
- Конечно, получится, не говори ерунды! И уж будь добр, впредь на уроках постарайся воздержаться от… хм… подобных художеств. Я понимаю, это не всегда от тебя зависит…
Пауль резко покачал головой:
- Вы только говорите, а на самом деле - ничего не понимаете!
Вреды притихли и уставились на них во все глаза. Со Штоцем так никто и никогда не разговаривал, просто в голову бы не пришло, что можно повысить на него голос.
- Пойдём-ка, - кивнул мальчику Штоц. - На пару слов, чтоб ребят не отвлекать. Жук, если что - ты за главного.
Они вышли, и Марта, чтобы занять мальков, начала расспрашивать, как у них и что. Если Штоца вреды слушались и слегка перед ним благоговели, то с Мартой они советовались, и она это ценила. Вроде ничего особенного, а всё-таки приятно быть кому-то нужной.
Вреды похвастались работой, а потом Жук кашлянул этак басовито, с намёком, мол, ещё куча всего незаконченного - и Марта присела в уголке, листала рисунки Пауля, порой отвечала на вопросы Утюга и Хобота, как пишется то или иное слово.