- Нет, не успокоюсь. Я его выгоню из моего дома!.. Да, да, вон! Можете убираться. Племянничек! И вы тоже… Столько лет я вас поил и кормил. Я подобрал вас, голодных. Я сам согрел змееныша!..
- Ян Савельевич, перестаньте! Уйди, Рома!
- Я не уйду, мама.
- Да, все это так! - вопил вконец разошедшийся Сожич. - Что бы вы делали без меня, когда остались одна, без мужа, без работы?.. Вы бы умерли с голоду вместе с вашим младенцем… Я пригрел вас. Привез сюда… Я кормил вас…
- Ян Савельевич, я у вас работала с первого дня. Ни одного куска хлеба ни я, ни Рома не съели даром. Вы это знаете.
- Работали!.. Подумайте, они работали!.. Да в Советской России сейчас еще сколько угодно безработных. Нашлись бы и без вас. Вы, вы меня обманули. Ай-ай… Решили пустить меня по миру, когда кругом только и расставлены капканы… К черту, я больше не хочу, к черту!..
- Не кричите на мою маму! - Ромчик сжал кулаки. Он раскраснелся. Черные глаза с ненавистью смотрели на дядю. - Вы и так… Вы и так ее замучили.
- Что он сказал?.. Я замучил… Я мучитель?.. Ха-ха-ха… Уходи с моих глаз, маленький мерзавец! - Сожич смешно затопал ногами, но тут уже не выдержала Анна Михайловна.
- Вы не смеете на него топать, не смеете кричать, - произнесла она так тихо и отчетливо, что Ян Савельевич сразу умолк. - Это мой сын и он вырастет таким, каким был его отец… Это вы нечестный человек, Ян Савельевич… Я все терпела ради сына, но теперь…
- Что? Что?.. Это мне, который… - Сожичу не хватало воздуха.
- О, я знаю, что вы за личность, - не в силах остановиться продолжала Анна Михайловна. - Но я не хочу больше этого знать. И пусть этого не знает мой сын. И не смейте на нас кричать… Спасибо за сочувствие. Я ничего не видела в вашем доме, кроме работы… Достаточно, я больше не хочу быть ни прислугой, ни приживалкой! Мы как-нибудь проживем с Ромой, знайте. И лишь только будет возможность, съедем с вашей квартиры.
- Куда это вы пойдете, что вы умеете делать? Ха-ха!.. - опять ожил Ян Савельевич. - Кому вы нужны, родственница известного нэпмана?.. Только я мог вас спасти… Ничего, вернетесь и еще поклонитесь. Все дороги ведут в Рим.
Анна Михайловна покачала головой.
- Я не ваша родственница. Я сестра вашей жены, но никогда не была и не буду вашей родственницей, Ян Савельевич. Пойдем, Рома.
Она взяла его за руку, и они вышли из кабинета. Ян Савельевич издал звук, похожий на свист шарика, из которого выходит воздух, и опустился на затоптанный стул.
Анна Михайловна пошла в свою комнату и там долго и печально смотрела на карточку Роминого отца. Потом она двумя руками пригладила волосы и сказала сыну:
- Он больше не будет на тебя кричать. И на меня тоже. Мы уедем отсюда. Не знаю куда, но уедем. Ты уже большой, не бойся, как-нибудь проживем.
- Я не боюсь, мама, - сказал Рома.
А из кабинета Яна Савельевича было слышно, как он ходил из угла в угол, вероятно, прикидывая и соображая, что предпринять, чтобы выпутаться из неприятнейшей истории, в которую он так неожиданно влип.
С утра Митря явился к Адриану.
- Эй, спящее дитятко! - крикнула Агафоновна. - По твою душу пришли.
- Кто там еще? - высунувшись из-под простыни, проорал Адриан.
- Не узнать. Франт какой-то.
Зевая на ходу, Адриан в трусиках и майке выскочил на веранду. Митря ждал его в полном блеске. Наглаженные брюки, сияющие ботинки. И футболка в порядке. Не видать, что на локтях протерлась. Рукава завернуты высоко. Даже волосы смочены водой и расчесаны.
- Ты чего это с утра?
- Нам же идти. А вдруг они раньше… Еще пропустим, тогда как узнаем?
- Что же, так до половины третьего и будем там торчать?
Митря задумался. Конечно, он поторопился. Но уж очень не хотелось сидеть ни дома, ни в баньке с голубями. Да и разве можно на голубятне в этаком виде? А не надень с утра штанов - мать закроет шкаф на ключ. В старых, что ли, идти?
- Делать все равно нечего, - сказал он.
- Ну и дрыхал бы…
- И спать надоело.
- Может, купаться сходим пока? - Адриан еще раз зевнул.
- Не, купаться не пойду. Еще брюки свистнут.
- Ладно. Сейчас оденусь.
Агафоновна предложила Митре поесть вместе с Адрианом, но тот от завтрака отказался. Митря никогда не ел в чужих домах, сколько бы его ни уговаривали. Хотя не часто у Митри бывало на столе то, чем кормили его приятелей.
Как ни тянули время, а в садик на площади явились в половине второго. Сели на скамейку и стали ждать. День выдался теплый, солнечный, и двери Художественного музея на этот раз были распахнуты на улицу.
Вдруг Адриан толкнул локтем приятеля и прошипел:
- Смотри, Марселин дедушка!
В двух скамейках от них, на повороте аллеи, сидел дедушка Марсельезы и, нацепив на нос пенсне со шнурком, читал газету "Крутовская правда". Мальчиков он, видно, не заметил.
- А чего он тут?
- Кто его знает? Гуляет. Что одному-то дома сидеть?
Ждать пришлось долго. Часов не было, и то Митря, то Адриан бегали на улицу, интересовались временем у каждого, кто проходил мимо. Потом они забеспокоились. А что если все изменилось и сюда никто не придет?
Но тут как раз появился Ян Савельевич. Он появился со стороны площади и стал прохаживаться возле музея. Мальчишки не спускали с него глаз. Через некоторое время послышалось знакомое чихание и рев исполкомовского автомобиля. Он вынырнул из-за угла и, оставляя за собой пыльный хвост, подъехал к музейному крыльцу. Сожич снял шляпу и заулыбался прибывшим.
Из машины выскочил Валентин, а за ним исполкомовский начальник в кожанке. Все трое поднялись по лестнице и исчезли в дверях музея. Усатый шофер остался их ждать.
Марсельезин дедушка тоже обратил внимание на приехавших. Он оставил газету и, сняв пенсне, внимательно смотрел в сторону автомобиля.
Теперь Адриану и Митре ничего не оставалось, как ждать.
Трудно сказать, сколько прошло времени. Но вот на улицу вышел со шляпой в руке Ян Савельевич Сожич. Он был пунцового цвета. Вытащил из кармана платок и принялся вытирать им шею и голову.
- Готово, попался! - воскликнул Адриан.
- Ага, сразу видно!
Сожич надел шляпу и, спрятав платок в карман, быстро пошел по улице. Он как бы убегал подальше от музея. При этом Ян Савельевич разводил руками, будто разговаривал сам с собой.
И тут из дверей вышли остальные. Начальник с портфелем о чем-то разговаривал со студентом, пока шофер крутил заводную ручку. Наконец мотор завелся. Товарищ Залесский кивнул студенту и заспешил к машине. Снова поднялась пыль, и исполкомовский автомобиль, прогремев мимо решетки сада, исчез.
Оставшись на площадке, Валентин посмотрел в сад. Потом спустился по ступенькам и стал пересекать улицу.
Мальчики бросились ему навстречу.
- Мы давно тут ждем! - выпалили они вместе.
- Знаю. Видел.
- Ну что, так и есть? Он прятал? Мы видели, как он побежал.
- Тот самый шедевр оказался?
- Сейчас все узнаете, - Валентин внимательно оглядел мальчишек, таких чистых и подтянутых сегодня.
- Пошли за мной.
Поднялись по ступенькам и вошли в белый маленький вестибюль.
- Ноги вытирайте! - строго приказала старушка в круглых очках, которая вязала чулок у входа в зал, будто у себя дома.
- Они со мной, - сказал Валентин.
- Хоть и с тобой, а пускай вытирают как следует…
Пошаркали ногами о половичок и вслед за студентом пошли по музейным залам. Митря смотрел кругом во все глаза. Его поразило количество картин на стенах. Он тут был впервые. Следуя на цыпочках, миновали несколько залов и отворили двери с надписью: "Дирекция". Прошли еще одну комнату со множеством картин и коридорчик и оказались в заднем помещении.
Их встретил невысокий старичок с бородкой. Серыми и быстрыми глазами он оглядел мальчишек.
- Это и есть крутовские следопыты?
- Да, Николай Афанасьевич, Адриан и Митря.
- Ну что же, юные советские граждане, - сказал старичок, - идемте, посмотрим, что вы там отыскали.
Он подвел мальчиков к мольберту, на котором была укреплена картина, завешенная материей. Николай Афанасьевич снял материю.
Адриан и Митря замерли.
Со старого, покрытого сеткой трещин полотна на них смотрел старик в кожаной безрукавке. В правой руке он держал подсвечник с зажженной свечой, левой прикрывал пламя от ветра. Свет падал на его лицо и отбрасывал тень на стену. Будто прислушиваясь к чему-то, старик с хитринкой смотрел на мальчиков. Тускло сияла медь на подсвечнике. На бледных старческих губах чуть заметно жила улыбка. Как будто старик кого-то ждал и поднялся, прислушиваясь к стуку и радуясь, что к нему пришли.
- Как живой… - тихо проговорил Митря.
- Ну и здорово! - сказал Адриан.
Николай Афанасьевич внимательно смотрел на мальчиков. Он был доволен, что картина им нравилась.
- Великий мастер был. Непревзойденный певец света, уважаемые, - отчего-то вздохнув, произнес он.
- Это Рембрандт, да? - тихо спросил Адриан.
- Увы, не совсем, молодые люди… Должен вас огорчить. К сожалению, - копия… Отличная и, наверное, близкая к оригиналу, но… - Николай Афанасьевич развел руками. - Только копия…
- Как же так? - Адриан растерянно переводил взгляд с Валентина на хранителя галереи.
- Да, копия, - повторил тот.
Митря молчал. Он не очень-то понимал, что происходит. Что еще за копия отыскалась? Новое дело!
- Видите ли, молодые люди, - продолжал Николай Афанасьевич, - это, конечно, очень старая копия и отличная, так что тут и не мудрено было ошибиться. И не только нашему торговцу галантереей.
- А откуда же вы узнали?
- Николай Афанасьевич по холсту, по краскам определил, - сказал Валентин. - Эта картина написана значительно позже, чем жил Рембрандт.
- И написана, скорее всего, крепостным человеком князя, - добавил хранитель музея.
- Вот это да! Значит, и нэпмана надули? - удивленно воскликнул Митря.
- Как сказать, - Николай Афанасьевич что-то еще высматривал, приблизив глаза к портрету. - Копия эта тоже дорого стоит. Большого дарования был живописец. Да мало ли было непризнанных гениев в крепостной России!
- Значит, копию назад Сожичу отдадите? - заволновался Адриан.
- Надо полагать - купим. Надеюсь, продаст. - Николай Афанасьевич улыбнулся. - И копия великого Рембрандта для нас радость. Да и реставрировать ее нужно, обновить… Чуть не погубили полотно.
- А где же настоящая? Куда она девалась?
Хранитель беспомощно развел руками.
- Если бы мы знали!..
- А может, и она у нас в Крутове?
- Не думаю. Но кто знает…
- Николай Афанасьевич, - обратился к старику Валентин. - Может быть, вы расскажете им…
- Любопытно, да? - хранитель хитро прищурился. - Да рассказывать-то здесь много нечего. Дело в том, уважаемые, что прадед нынешних князей Мещерских был хитрющий старик. Он всегда боялся, что Рембрандта - это была гордость его коллекции - могут у него похитить. Ну и велел своему художнику снять копию. Да и подменил ею в галерее настоящее полотно, а то, подлинное, хранил у себя в спальне. Так у них завещалось из поколения в поколение. Недавно об этом написал в своих записках еще здравствующий ныне в Париже один из князей. Вот и догадывайся, знал управляющий, что оригинал, что копия, или не знал. Но, скорее всего, знал, пройдоха.
- Понимаете, - волнуясь, перебил его Валентин, - Антон Макарович, от которого было письмо, и не предполагал, что существует копия.
- М-да, ну вот теперь и гадай, - продолжал Николай Афанасьевич, - где спрятан оригинал. Или его приняли за копию и не сохранили. Возможно, конечно, и обе они были здесь, в Крутове…
- А сколько же она стоит, настоящая-то, если найти? - спросил Митря.
- Нету ей цены.
- Как же нету?
- Неповторимое творение это, милый, так что нету. Ну, а на деньги мерить - дорого, слишком дорого.
Мальчики умолкли.
- Да, так, молодые люди, - заключил хранитель. - Приходите-ка в другой день, я вам много интересного расскажу, а сейчас, извините… - И Николай Афанасьевич принялся снова завешивать картину.
Что случилось потом
Пришел август. Он принес с собой дыхание приближающейся осени и немало новостей. Уехал в Ленинград Валентин. На прощание он оставил ребятам свой женский велосипед, который, после недолгого катания на нем всей улицей Профсоюзов, окончательно развалился. Однажды на голубятню явился Ромчик. Он повел Адриана и Митрю на малознакомую улицу. Пришли к аптеке № 3 Губздравотдела. Оказалось, тут теперь работала мама Ромчика, а жили они в комнатке над аптекой. Там Ромчик показал им старую скрипку отца. Ту самую, которую привез им с фронта красноармеец. Ромчик сказал, что скоро он на ней будет учиться играть. О своем дяде Сожиче Ромчик не хотел даже и говорить.
Вернулась из деревни Марсельеза. Загорелая, с исцарапанными ногами. Адриан побывал у нее дома, в маленьком садике. Теперь уже можно было ей рассказать, как ловили авантюристов, а наткнулись на копию знаменитой картины. Марсельеза ахала и жалела, что настоящего Рембрандта так и не нашли. Потом пришел ее дедушка и сказал, что в воскресенье возьмет их на утренник в театр. Там будут ставить драму "Уриэль Акоста" и играть станет замечательный трагик Днепров-Марлинский.
На этом утреннике и произошли невероятные события.
Дедушка встретил их и провел через служебный ход, где проходят все артисты. Сперва показал свою полную всяких вещей реквизиторскую комнату - он служил в театре реквизитором, а потом проводил их в ложу около сцены. Днепров-Марлинский был удивительным артистом, и все в зале и в ложах восхищались тем, как он играл несчастного Уриэля. Многие плакали. Но Адриану было не до слез. На сцене, во дворце богача, куда пришел Уриэль Акоста, Адриан увидел картину Рембрандта "Старик со свечой". Адриан только на нее и глядел. Он прямо сходил с ума. Откуда тут могла взяться эта картина? Неужели ее кто-то прячет в театре, надеясь, что никто не догадывается, что это за шедевр?
Марсельезе он, конечно, ничего не сказал, но к Митре побежал сразу же, как только окончился утренник.
Митря решил, что нужно проникнуть на сцену и потихоньку посмотреть, что там у них за картина. Как раз вечером опять шел "Уриэль Акоста". Адриан и Митря в антракте проскочили в зал, дождались конца и спрятались под скамейками. Когда зал замер, они пошли на сцену и стали смотреть по сторонам. Но ничего, кроме старых декораций, на сцене не увидели, зато напоролись на какого-то дядьку в светлом костюме. Убежать было нельзя и они сказали, что хотели посмотреть театр. А высокий дядька в белом костюме оказался не кем иным, как самим Днепровым-Марлинским. Он посмеялся и стал рассказывать мальчикам про театр и показывать его. Он водил их по коридорам и завел даже в свою актерскую уборную, где одевался и гримировался для сцены. Адриан во все глаза глядел, нет ли где-нибудь картины, но увидеть ничего не мог.
Когда покидали театр, он все-таки решился и спросил гастролера, где в театре держат картины.
Днепров-Марлинский удивился, зачем это Адриану нужно, но сказал, что картины это "реквизит" и находятся они в реквизиторской под замком, а ключ у старичка Константина Игнатьевича.
Потом гастролер отвез их на извозчике до самой улицы Профсоюзов. Как только он укатил, Митря таинственно сказал:
- Ну и хитрый старикашка. Здорово запрятал. В театре, а?! И не догадаться.
- Кто запрятал?
- Как кто? Дед Марселин, Константин Игнатьевич - реквизитор. Ясно, он. И фамилия на "С" - Сазонов, и богачом он тут и был, или не соображаешь!..
Глава седьмая
Просто беда, до чего не повезло Адриану! Сперва эта история с Ромкиным дядькой, который оказался таким хитрецом. Теперь и того хуже - Марсельезин дедушка. Такой славный, никого не обманывает, пишет там что-то у себя в домике - Адриан видел - по вечерам. Бегает по улице в своей крылатке, как колокольчик на тоненьких ножках. Неужели он?! Митря, так тот прямо убежден, что дед затаился и ждет международных агентов, которые приедут к нему за шедевром. Но Адриану не верилось. Но зачем Марсельезиному дедушке такие деньги? Что ему нужно?
И все-таки все сходилось на дедушке. Сомнений не было.
А тут, совсем некстати, Адриан встретился с Марсельезой. Она позвала его к ним в сад, а он - вот уж не надо бы - почему-то пошел. И опять сидел на бамбуковом диванчике, да еще щелкал каленые орехи, которыми его угощали.
Адриану было просто не по себе от тайны, которая его распирала. Но открыть ее Марсельезе - можно было погубить все дело. А если скрыть, то какой же он ей друг? Может быть, все-таки рассказать немножко?
И он решился.
- Хочешь, я тебе тайну открою? Только - клятва!
- Ты мне уже одну открыл. Сколько у тебя их?
- Это новая.
- Про то же?
- Ага.
- Ой, говори скорее!
- Не скажу, пока не поклянешься.
- Да ну тебя, обещаю. Никому. Могила!
- И ни маме, ни дедушке.
- И не им.
- Честное…
- Честное, честное.
И Адриан рассказал Марсельезе про то, что увидел на утреннике, и про то, как картина, наверное, спрятана где-то в театре и что Днепров-Марлинский тут скорее всего ни при чем. Тут он умолк, а Марсельеза вскочила с места.
- Нужно дедушке сказать. Он сразу все узнает.
- Ни в коем случае! - Адриан успел задержать ее за руку. - Никто не должен знать! Узнают, и исчезнет, - зашептал он.
- А если и вовсе не та картина?
- Все равно нельзя. А если услышат те, кто прячет?
- Кто?
- Откуда я знаю… - Адриан отвел взгляд в сторону.
Марсельеза вдруг стала очень серьезной.
- Может быть, ты думаешь, мой дедушка?!
- Я тебе ничего не сказал. Может быть, он и сам не знает.
- Не может быть - он все знает.
- Марсельеза, - произнес Адриан. - Я тебе все рассказал. Ты теперь знаешь тайну. Ты ничего не должна… никому - если выдашь…
- Я не верю про дедушку… Неправда!
- И я не верю. Чего ты, в самом деле! Но мы должны узнать.
- А ты говоришь неправду - ты думаешь про него.
- Нет. Но ты пойми… Я тут не один. Тут клятва настоящая, - Адриану стало жарко. Он уже был не рад, что затеял этот разговор. Разве можно доверяться девчонке?
- Как же вы узнаете?
- Наше дело. Но если ты… Тогда на всю жизнь! Так и знай!
- Можешь не беспокоиться, - отрезала Марсельеза. - Но раз ты так думаешь про дедушку, я с тобой больше и разговаривать не стану. Не беспокойся. Я ему ничего не скажу, потому что не верю.
И тут она - вот и пойми этих девчонок - взяла и заплакала.
После недолгих споров в баньке план проникновения в реквизиторскую театра был принят всеми.