- Конечно. У меня приобретут?.. - Сожич что-то прикидывал. - Почти выигрыш в лотерею… Скажите, пожалуйста! Никогда б не подумал… Значит, говорите, художник из самых ценных?
- Понимаете, нужно определить автора, - вставил Залесский.
- Нужно определить?.. Понимаю. Буду даже очень рад, если окажется кто-нибудь знаменитый. Буду гордиться.
- Может быть, снимем? Приблизим к божьему свету? - предложил Залесский.
- Что же, если нужно…
Втроем они сняли картину. Поднесли к окну. Валентин прежде всего взглянул на обратную сторону рамы. Подрамник из потемневшего дерева, очень старый. По углам - плоские клинья.
- Холст старинный и дерево очень старое, - произнес Валентин, не в силах скрыть охватившего его волнения. Неужели руки его касались досок, которые когда-то стругал и сколачивал сам великий мастер?
Картину положили на стол возле окна.
- Этот натюрморт написан на старом полотне, - заявил Валентин. - Вот, посмотрите сюда… Здесь и вот здесь проглядывает лак.
- Что вы говорите? Действительно, что-то там есть… - продолжал удивляться Сожич. - Вот так, висит у тебя, - а ты и понятия не имеешь…
- Это чистая случайность, что нам стало известно… - Валентин все еще продолжал рассматривать картину.
- Ай, ай… Удивительное дело!
- Ян Савельевич, - сказал Залесский. - Картину нужно взять на экспертизу в Художественный музей. Там есть специалист. Николай Афанасьевич Хрякин. Он определит мастера. Не протестуете?
- Как же я могу протестовать? Что же делать, раз такая история. Берите, несите…
- Все-таки, думаю, нам следует пойти вместе. Картина ваша. Вы ее владелец. Если окажется, что это ценное полотно…
- Товарищ Залесский, у меня к вам полное доверие, - заюлил Сожич. - Но поскольку вы настаиваете… Когда же вести в музей?
- Думаю, можно и сейчас. Хрякин скорее всего там.
Ян Савельевич непритворно вздохнул.
- Ну, сейчас, так сейчас… Чем скорее, тем лучше… Рома, Рома!.. Ах, ты здесь, - обратился он к племяннику, который так и не уходил из комнаты. - Тебе это тоже очень интересно? А ну-ка, сбегай поскорее за извозчиком. И чтобы со скамеечкой.
- Я думаю, картину следует упаковать, - предложил Валентин.
- Конечно, конечно… Обязательно. Одну минутку… - Ян Савельевич направился в глубь дома.
Петр Наумович и Валентин остались одни.
- Неужели и вправду он не знал о ценности полотна? - тихо спросил Валентин.
Под очками Залесского в его карих глазах мелькнул смешливый огонек. Петр Наумович сдержанно улыбнулся и вынул часы.
- Не очень-то на него похоже. Ну что ж, поживем, увидим. Я на всякий случай позвонил в музей Николаю Афанасьевичу. Надеюсь, он ждет нас.
В третий раз за день побывал Адриан на улице, где жил Валечка-Козлик, и опять двери оказались запертыми. Студента дома не было.
Как ни медленно шел Адриан к месту условленной встречи, а в сад напротив театра прибыл первым. Он уселся на скамеечку и стал ждать приятелей. Ноги гудели. Шутка ли, сколько километров он сегодня пробегал! Вскоре за решеткой сада показался Митря. Завидев товарища, он еще с улицы крикнул:
- Нигде не видать, Адриаха!
Вошел в сад, плюнул сквозь зубы.
- Я даже к парому бегал. Думал, может, за реку поехал. Нету.
Вскоре явился и Леня. Устало плюхнулся на скамейку. Засопел носом. Лене было жарко.
- Нету в библиотеке никакого вашего Валентина. И велосипеда его не видать.
- Уехал куда-то, - заключил Митря.
- Эх, вот действительно запропал!
- У дома нужно дежурить. Придет.
- А если он ночью явится? Тогда и сиди там, да? Я шамать хочу, - сказал Леня.
- О, заныл! Человек может две недели не есть. Вот, - с презрением заявил Митря.
- Ну и не ешь две недели, если тебе не хочется.
- Пошли отсюда, - скомандовал Адриан.
Леня без удовольствия поднялся. Молча двинулись к выходу. И вдруг Адриан схватил Митрю за рукав.
- Смотрите!
Он невольно шагнул назад, таща за собой товарища.
Мимо сада, пыля по мостовой, проехала извозчичья пролетка. В ней сидели исполкомовский начальник и нэпман Сожич. А на откидной скамеечке, спиной к извозчику, устроился Валентин. На коленях он держал тщательно завернутую и перевязанную бечевкой картину.
Извозчик свернул на улицу Карла Маркса и остановился у входа в Художественный музей.
- Глядите, поймали! - крикнул Митря.
- Тише ты, погоди!
- Вот он где, а мы ищем, - засопел Леня.
Трое слезли с извозчика и поднялись на несколько ступенек. Начальник с портфелем нажал кнопку звонка. Очень скоро отворилась дверь. В ней показался беленький старичок. Он пропустил всех троих и затворил дверь.
- Вот это да! - проговорил Митря.
- Будем ждать, - твердо сказал Адриан.
- А если они до вечера?
- Иди, если хочешь, - пожал плечами Адриан, с презрением взглянув на Леню, - такие дела, а он тут…
- Никуда я не пойду, - ответил тот и опять плюхнулся на скамейку.
Хранитель городской художественной галереи Николай Афанасьевич Хрякин дождался товарища из губисполкома, которого лично немного знал. То, что сообщил Залесский по телефону, не могло оставить равнодушным старого художника.
Последние посетители покинули музей в шестом часу. Ровно в шесть дежурная смотрительница галереи задвинула засов на наружных дверях, и почти сейчас же послышался звонок с улицы. Николай Афанасьевич предупредил, что двери отворит сам.
У входа в музей стояли трое. Один из пришедших - молодой человек в косоворотке, с загорелым лицом, держал обернутую материей картину средних размеров.
- Пожалуйте, входите… Осторожно, не ударьте о косяк… - Николай Афанасьевич посторонился, пропуская поздних посетителей. Третий из них был гладкий человечек, в синей полосатой тройке и шляпе.
Двери были снова накрепко заперты. Хранитель галереи пригласил всех следовать за ним.
Нижним этажом, один за другим, прошли несколько залов картинной галереи.
Миновали небольшую комнатку, стены которой были сплошь завешаны картинами, и очутились в помещении, чем-то напоминающем переплетную мастерскую. Пахло столярным клеем и скипидаром. Стопкой сдвинутые в угол, стояли пустые рамы, у стен - вынутые из рам полотна. Иные из картин лежали на больших, похожих на портновские верстаки, столах. Здесь было светло.
Николай Афанасьевич, сухонький старичок - голова седым ежиком, белые усы и бородка - попросил положить картину на свободный край стола возле окна и принялся осторожно распаковывать. Сняв материю, он отодвинул ее в сторону и взглянул на полотно.
- Творение Антона Чикильдеева, - сказал он. - Способный, но воинствующе безграмотный человек. Мог бы работать, мог. Но вопиющее слобоволие. Вот и результат.
Трое посетителей молчали. Ян Савельевич прижимал шляпу к животу, как бы защищая его от удара.
- Значит, вы хотите, чтобы я произвел экспертизу? Постарался определить, на чем написан сей натюрморт? - спросил Николай Афанасьевич, не отрывая взгляда от полотна.
- Да, - кивнул Залесский. - Вы нам должны помочь, Николай Афанасьевич.
Хрякин осторожно перевернул картину и, придерживая очки, склонился над потемневшим полотном. Он разглядывал его, как мелкую географическую карту.
- Да, основа старинная. Очень старинная, - наконец произнес Николай Афанасьевич. - И подрамок давних времен…
Румянец проступил на щеках Валентина Курчо. Он торжествовал. Старый хранитель подтверждал его предположения.
Тем временем Николай Афанасьевич сходил в противоположный конец комнаты и принес большую лупу. Он попросил повернуть картину лицом вверх и склонился над нею, теперь уже вооруженный лупой.
- Варварство! - вдруг тихо произнес Хрякин. - Какое непростительное варварство!.. Боже мой! Ах, пакостник Чикильдеев!.. Этот невероятный натюрморт написан на старинной картине… Как можно? Нет, варварство, как хотите!
- Ай-я-яй!.. - качая головой, еле слышно произнес Сожич.
- Вот мы и хотели, чтобы вы определили, - сказал Залесский.
Николай Афанасьевич выпрямился.
- Придется все это смывать, а? - по-прежнему придерживая очки, он вопросительно посмотрел на Сожича и на тех, кто с ним явился.
- Что же делать, - вздохнул Ян Савельевич. - Раз тут налицо старинная вещь…
- Ян Савельевич дает согласие, - сказал Залесский.
- Конечно, конечно… - закивал Сожич.
- Однако, уважаемые, мне нужно некоторое время. Торопливость тут излишня. Важно не повредить старую запись, - продолжал хранитель.
- Сколько же, Николай Афанасьевич?
- Ну, так… Думаю, за два-три дня справимся. Если вы пожалуете этак… - Николай Афанасьевич принялся загибать пальцы. - Сегодня у нас вторник… В пятницу, часа в два. Думается, я вам кое-что сумею сообщить.
У Валентина отлегло от сердца. Он боялся, что Хрякину понадобится месяц.
- Ну, что же, - сказал Залесский. - По-моему, это совсем не долго. Будем ждать, Николай Афанасьевич. И пожелаем вам успеха. Не станем задерживать. Вам и так, вероятно, давно пора домой.
- Минуточку, задержу я! - Хрякин снова повернул картину. - Полотно, кажется, принадлежит вам? - обратился он к Сожичу. - Попрошу на нем расписаться. - Он сходил к столу у стены и принес перо, обмакнутое в черную тушь. - Вот этим… Здесь. Осторожно… Так. И тут на подрамке вашу подпись… Очень хорошо. Благодарю.
Теми же гулкими залами двинулись к выходу. Николай Афанасьевич выпустил их на залитую вечерним солнцем улицу Карла Маркса.
- Всего хорошего, до пятницы, - кивнул Залесский и надел свою кепку.
- Вам всего доброго.
Николай Афанасьевич затворил дверь за посетителями и заспешил в реставрационную мастерскую. Он был взволнован предстоящей встречей со старинным полотном. А что если действительно? Нет, об этом даже боязно думать.
Леня зря беспокоился. Ждать пришлось совсем недолго. Двери Художественного музея скоро отворились, и все трое снова показались на лестнице. Но теперь уже без картины.
Потом Ян Савельевич приподнял шляпу и, откланявшись, заспешил вниз по улице Карла Маркса. Валентин и человек из губисполкома пошли в сторону площади.
Выждав время, Адриан предложил:
- Давайте за ними!
Компания друзей двинулась сзади. Расчет был такой: как только Валентин расстанется с начальником, ребята догонят студента и узнают, что случилось.
Сгорая от любопытства, мальчишки следовали за Валентином и его знакомым. Те уже прошли всю площадь и стали сворачивать на улицу Коммуны, и тут человек в кожанке, словно почувствовав, что за ними кто-то следит, резко обернулся. Обернулся и Валентин.
Бежать было поздно. Студент увидел мальчишек. Он что-то сказал своему спутнику и жестом подозвал ребят.
- Товарищ Залесский, это вот и есть мои помощники. Пожалуйста, познакомьтесь: Адриан, Леня, Митря.
- А, слыхал, слыхал… - Товарищ Залесский пожал каждому руку. Глаза его под очками сузились и с хитринкой глядели на мальчиков. - Знаете что… Очень возможно, что труды ваши не пропали даром. Придется как-то отметить, а, товарищ Курчо?
Валентин молча пожал плечами. Залесский вытащил из кармана тужурки часы, посмотрел на них и сказал:
- Я спешу, а вы, может быть, расскажете им… Думаю, секрета от них у нас нет. Насчет велосипеда не беспокойтесь. Двери в исполкоме не закрываются до позднего вечера. Итак, до пятницы. Жду вас в два у себя.
Только Залесский отошел на несколько шагов, как Адриан, не в силах больше сдерживаться, выпалил:
- Ну что, сознался Сожич, сам, да?
- Ясно, он стибрил, мазурик, - торопился Митря.
- Спокойствие, - предупреждающе поднял руку Валентин. - Дело запутанное, но мы, кажется, у цели. А знаешь, твой Ромка молодец. Умеет держать секреты. Никак я не ожидал… Ну, а теперь слушайте.
Глава шестая
Были всякие события. Снова уехал отец. Сказал, что теперь, уже наверное, в последний раз. Адриан получил письмо от Марсельезы. Писала, что скоро вернется. На улицах расклеили афиши. В город на гастроли должен был приехать заслуженный артист республики Н. С. Днепров-Марлинский и ставить "Уриэля Акосту" и "Гения и беспутство". Леня Стародубских в эти жаркие дни неизвестно как схватил насморк, и теперь его мама никуда не пускала.
А в жизни Митри в эти дни тоже были события. Матери выдали пособие, и Митре купили новые штаны. Это были уже не штаны, а, можно сказать, настоящие брюки приятного темно-серого цвета. Митря только надел их - хотел идти на улицу, чтобы все увидели. Но тут выяснилось, что босиком в таких брюках ходить просто невозможно, а старые, десять раз подбитые и залатанные Митрины ботинки уж так не шли к великолепным брюкам, что хоть плач. Митрина мать повздыхала, оглядывая бывалые ботинки, и швырнула их в угол кухни.
- В грязь таскать, и то стыдно.
Она где-то наскребла еще денег, и Митре приобрела в бывшем магазине Кордакова ботинки фабрики "Скороход" с курносыми носами и металлическими крючочками - игрушка! Мать еще погнала его постричься, а потом вымыла ему голову. Митрину футболку с оранжевыми полосами она старательно выстирала и погладила.
В таком обновленном виде Митря сперва сходил к Адриану, потом показался Лене, а затем просто так отправился на улицу. Может быть, кто попадется. Он ходил неторопливо, заложив руки в карманы и только по тротуарам. Станет он пылить новые ботинки, дожидайтесь!
Таковы были события последних дней на улице Профсоюзов.
Но были в эти дни на другой крутовской улице события и посерьезней письма Марсельезы, Лениной болезни и покупки Митре обновок. События, о которых еще ничего не было известно ни Адриану, ни его соседям-приятелям.
Эти значительные события происходили в доме Сожича.
Вечером злополучного дня, когда "натюрморт с селедкой" увезли на проверку в Художественный музей, Ян Савельевич вернулся домой в заметно нервном состоянии. Он немедленно прошел к себе в кабинет и сейчас же оттуда послышалось:
- Рома, ты там?.. А ну, иди-ка сюда!
Ромчик явился на зов дяди.
Ян Савельевич встретил его напряженным молчанием. Потом показал пальцем на стул, который стоял у стены, где еще утром висела картина и, чеканя слова, спросил:
- Не объяснишь ли ты мне, что это тут такое?
- Стул, - ответил Ромка.
- Да, стул. Стул в моем кабинете. А почему на нем следы от грязных ботинок? А? Я спрашиваю, кто это тут топтался на стуле в моем кабинете?
Ромчик посмотрел на стул и понял, что отпираться бесполезно.
- Никто не топтался. Это я смотрел картину.
- Ты смотрел картину! Ах вот как! А почему тут столько следов? Ты что, танцевал фокстрот на стуле?
- Нет. Мы смотрели ее вместе с Адриашкой, - выпалил Ромка.
- Что такое? С Адриашкой? Зачем? - глаза дяди сделались круглыми и удивленно уставились на Ромчика.
- Он еще раньше увидел, что селедка намазана на старой картине, и нам было интересно, что там нарисовано.
- Что?! Да как же вы сюда проникли? Ключ ведь у меня!
- Очень даже просто, - Ромчик сам не понимал, откуда набрался храбрости так дерзко отвечать дяде. - Подходят другие ключи.
- Подходят ключи? Да ведь это же взлом! Как вы посмели? Этот твой Адрианка мошенник! Он шпионил! Это он их направил сюда!.. У меня отобрали, у меня украли… может быть, единственную ценность!.. - закричал Ян Савельевич.
- Это у вас не единственная… У вас много ценностей, - сказал Ромчик.
- Что? Что ты говоришь, обормот? - Сожич рванул на себе твердый воротник. Запонка упала на пол и покатилась под стол.
На крик явилась мама Ромчика. Она остановилась в дверях, не понимая, что происходит.
- Анна… Анна Михайловна!.. Ваш сын, полюбуйтесь им! Он решил погубить мой дом… Он уже погубил его.
- Я ничего не делал, мама, - мрачно сказал Ромчик. Губы его напряженно сжались.
- Он разорил меня! Он навел на дом людей, которые только и стремятся обобрать других… Вы знаете, что наделал ваш расчудеснейший сын, Анна Михайловна?
- Что же случилось, Ромчик?
- Никого я сюда не наводил! Дядя Ян спрятал знаменитую картину. Он ее замазал. А картину искали и нашли. Вот и все.
- Я ее замазал? Вы слышите, Анна? Да кто бы об этом узнал, если бы… если бы не… Как я ее берег! Может быть, это был, как его, Рембрандт, кто знает? Это был капитал. Я мог бы лишиться всего, но картина спасла бы меня… Она стоила огромных денег… И вот мой племянник своими руками!..
- Эту картину украли у Советской власти, - почти крикнул Ромчик. - Ее нельзя, ее стыдно прятать!
- Что такое? Как он сказал? Анна Михайловна, вы слышите? Украли! Это, может быть, я украл, купив за свои деньги?.. За свои собственные. И не за бумажные миллиарды, а за родные - золотые… Я украл свое собственное имущество! У кого?.. Ай, ай!.. - Сожич схватился за сердце. - Какой позор! В доме предатели… в доме доносчики!..
- Ян Савельевич, не надо!.. Успокойтесь! Рома, иди к себе.