А вот с Мари, господин Бенкс прав, - сплошная трёпка нервов. Мари ведь не Лу! Её не выгонишь, когда надоест! Мари - настоящая. Она любит меня. И я… конечно, тоже её люблю. Мы с ней когда-нибудь, не теперь, конечно… поженимся? Я её немного боюсь. С ней я чувствую себя как-то не по себе, ниже ростом, что ли.
Я понимаю, что Лу и такие, как она, меня не любят. Они любят мои деньги, славу, весёлую жизнь. Они восхищаются мной за то, что я всё это имею. Стань я завтра нищим - их и след простынет. Поэтому при них мне нечего стесняться изображать из себя. Что ни скажу - они в восторге. Что ни спою - они чуть в обморок не падают.
А Мари? Я знаю, что, если всё потеряю, буду больным, калекой, Мари за мной на край света поедет, прачкой станет, чтоб меня кормить. Конечно, она радуется моим успехам, потому что всё, от чего мне хорошо, доставляет ей радость. Но главное для неё - я, а не мои деньги и слава.
И из-за этого я с ней всё время в напряжении, всё время слежу за собой. За тем, что говорю, как поступаю, не хвастаюсь ли, не вру ли. Я словно голый перед ней, И это меня злит. Мы ссоримся. А зачем? Ведь она любит меня. И ещё. Господин Бенкс меня уже не раз предупреждал. Пронюхают фаны про Мари - будет скандал. Были случаи, говорит, когда из-за того, что певец женился, фаны его бойкотировали. И конец - парень горел. Если, конечно, он женился не на такой же звезде, как сам. Тут есть свои законы. Если женился на звезде, ничего не поделаешь: звезда со звездой… А если на простой смертной, такой же, как тысячи фанов, - это предательство! Это измена! Почему именно на ней, а не на любой другой? И вот мы с Мари вынуждены скрываться. А в моём положении это нелегко. К себе я Мари привести не могу: у моей виллы вечно торчат фаны. А недавно двух сняли с церковной крыши в соседнем местечке, километра за два. Влезли с громадным телевиком и сутки сидели, ждали. Когда я утром буду гулять по саду - сфотографировать хотели. Церковный сторож увидел их и в полицию отвёл.
И всё же как-то вечером я спрятал Мари под пледом в машине и провёз. Показал ей свой сад зимний, бассейн, корт теннисный, кинозал, атомное бомбоубежище. По комнатам её провёл. Словом, всё показал. Все всегда ахают, восхищаются. А она чем дальше идём, тем печальней становится. Привожу в столовую - стол накрыт, свечи горят, серебро, хрусталь. Я нарочно велел, чтоб и дворецкий и оба лакея были. Она посмотрела, подошла ко мне поближе и шепчет:
- Юл, уедем отсюда. Мне плохо здесь. Уедем, прошу тебя! Ну, куда хочешь, в любой ресторанчик. (Мы с ней обычно в маленьких ресторанчиках, за городом встречались.) Здесь всё не то, чужое, не твоё. Здесь нет тебя! Ну, как тебе объяснить: все эти комнаты, ковры, серебро - они съели тебя, что ли. Ну, в общем, они здесь главное, а мне нужен ты! И потом, я не хочу тайком приезжать, словно ты меня стыдишься. Прошу тебя, уедем! - И слёзы на глазах.
Я очень рассердился, поссорились мы тогда. Но больше она ко мне не ездит, да и я не настаиваю.
И вот как-то, перед самой моей поездкой за океан, сидели мы с Мари в маленьком загородном ресторанчике, где-то совсем в стороне от дороги - уж куда-куда, а сюда-то я никогда не думал, чтобы кто-нибудь мог заглянуть.
Сидим разговариваем, она мне рассказывает о нашей улице, улице Мальшанс. "Чёрный фонарь", оказывается, закрыла Госпожа Амадо купила себе где-то ферму и уехала. Про Джо про Фанфани ничего не слышно. Лола поёт где-то в другом кабачке и всё сына ждёт. Лили умерла - то ли лекарств каких-то перебрала, то ли нарочно отравилась. Отец Мари по-прежнему держит "Уголок влюблённых", но она его почти не видит.
Мари мне и про ребят рассказала. Ну буквально ни минуты чтобы с ними повидаться! Клод умер. У Ниса с глазом что-то! Род вообще неизвестно где пропадает.
Словом, обо всех она мне рассказывает, только о себе никогда ничего не говорит. Знаю только, что Мари секретаршей на заводе работает. Я ей как-то денег предлагал. Но она так обиделась, что я больше и не пытаюсь. Может, она права? Она не Лу какая-нибудь, чтобы за долларами гоняться. Ей я нужен.
Потом, как всегда, заговорили мы о нас. О нашей любви. О том, как будем вместе. Я, конечно, чтоб её не огорчать, сказал, что теперь уже недолго ждать осталось.
Не хочу её обманывать! Но у меня не хватает сил ей сказать правду. И вот это портит мне настроение.
Наш столик стоял на открытой веранде и, как другие столики, был окружён платной стеной кустов. Когда мы встали, из-за кустов вдруг выходят двое парней.
- Господин Морено, - один говорит и смеётся во весь рот, - вам бы ничего не хотелось добавить ко всему сказанному?
И протягивает мне микрофон от портативного диктофона. Я сначала ничего не понял. А парни хохочут.
- Мы из "Вечерней газеты". Сейчас записали ваш разговор с невестой. Примите, к слову сказать, наши поздравления - она очаровательна! А теперь не хотите ли добавить что-нибудь к сказанному?
Мне чуть плохо не стало. Всё завертелось перед глазами. Вы представляете, что произойдёт, если это интервью появится в газете? Или его передадут по радио? Фаны от меня отвернутся.
Не будет концертов! Перестанут покупать пластинки! И зачем только мы с Мари таскаемся по этим ресторанчикам! Да ещё сейчас, перед турне в Америку! Неужели она не может подождать несколько месяцев? Ведь она же сама говорит, что я для неё дороже всего. Вот и берегла бы меня, раз я ей дороже жизни! О боже, что делать, что делать!
- Вы ошибаетесь, - говорю, - это совсем не моя невеста. Мы просто случайно… вообще говорили… так.
Словом, чепуху какую-то несу. А Мари побледнела и шепчет:
- Юл! Что ты говоришь? Опомнись! Я ей кричу:
- Вот к чему приводит твоя болтовня! А парни хохочут.
Мари повернулась, закрыла лицо руками и побежала.
- Мари! - кричу. - Погоди!
Один репортёр суёт мне визитную карточку и говорит:
- Вы лучше, господин Морено, займитесь сейчас вашей дамой, а завтра найдёте нас вот по этому адресу. Завтра, не позже! Иначе послезавтра ваша беседа с невестой появится в газете. И поверьте, читательницы прочитают её с интересом.
Засмеялись и ушли. Я не стал терять времени, и к господину Бенксу. И всё-всё ему рассказал. Ох и устроил он мне головомойку!
- Мальчишка! - кричит. - Болван! Сколько раз я тебе говорил, чтоб ты с этой дурой развязался! Мало тебе девок в фирме? Если надо, ещё столько же дадим. Жениться ему, видите ли, надо! А машины, яхты тебе не надо? А банковский счёт не надо? Неужели не можешь её отшить? Ну дай ей десять тысяч! Ну сто тысяч, наконец! Нет же такой любви, от которой нельзя было откупиться! Если она такая, идиотка, пусть отречётся от тебя "во имя твоего блага"! Мать твоя, так та поняла, что к чему. А эта не может?
Потом видит, что я совсем растерялся, и говорит спокойнее:
- Ну ладно, Морено! Не волнуйся. Я это дело улажу. Но пусть это будет для тебя уроком. И вот что. С Мари кончай. Может, сейчас трудно. Но вот вернёшься из-за океана, и тогда…
А наутро позвонил мне и говорит:
- Всё в порядке, Морено! Плёнка с твоим дурацким воркованьем горит передо мной в камине. Я когда прослушивал её, мне аж жарко стало. Представляю, что бы было, появись это в газетах. Гонорары за два твоих концерта пришлось отвалить! Недёшево тебе Мари твоя обошлась.
Два концерта! Десять тысяч долларов! Грабители! Ну слава богу, что всё кончилось. Через неделю - отъезд.
С Мари я всё же решил перед отъездом повидаться. Послал к ней Роберта. Обычно она его слушает, а тут он её еле уломал.
Виделись мы всего несколько минут. В её обеденный перерыв, в машине моей, Мари бледная, печальная, одета в чёрный халатик, руки в чернилах,
- Не отъезжай далеко, Юл! - говорит. - Мне к часу на месте надо быть.
- Понимаешь, Мари, - говорю. - Я завтра уезжаю за океан в турне…
Уж до чего была бледной, а ещё бледней стала.
- Ты пойми…
Закрыла глаза. Я сначала думал, не обморок ли. А она говорит тихо-тихо:
- Я понимаю, Юл! Неужели ты думаешь, что я ничего не понимаю? Я давно жду, когда ты скажешь, что всё кончено…
- Да нет! - перебиваю. - Я ведь скоро вернусь. Но ты понимаешь, что значит турне за океан? Ведь это такая слава! Это, если пройдёт успешно, это… Я буду первым, впереди Пресли! Впереди всех их… Я..
- Да, конечно, конечно, Юл. Ещё слава! Ещё деньги! Ещё виллы! Ещё тысячи этих несчастных дур, которым вы все морочите головы!
- Тише, не кричи, - говорю.
- А почему мне не кричать? - Глаза сверкают, губы белые, щёки горят, вот такой она тогда с Максом была, когда меня защищала. - Почему не кричать? Ты кричишь, когда тебе больно? А почему я не могу? Неужели ты не понимаешь, что все эти клубы, все эти сумасшедшие с их уродским обожанием не стоят сотой доли моей любви? Юл, когда ты стал таким? Почему я всё проглядела? Ну конечно, я была слепа! Слепа, как все твои фаны! Они видят в тебе то, чего нет. И я вижу лишь то, что давно-давно ушло… - И заплакала.
Я объясняю, что это очень важная поездка, что скоро вернусь, и потом… А что лотом? Что я ей могу обещать? Бормочу что-то. В общем, плохо мы простились - я даже испугался. Мари перестала плакать, причесала волосы, сидит спокойная, холодная. Когда я подвёз её к заводу, вышла, кивнула мне головой, как чужому, и не спеша пошла к проходной.
Я её такой ещё не видел. Что она задумала? Надо послать к ней Роберта,
На следующий день я улетел за океан. Даже если я проживу сто лет, мне никогда не забыть, как меня там встречали! Этот старый Том - тамошний Лукас - может сто очков вперёд дать господину Бенксу. Вот это была реклама!
Не успел теплоход подойти к берегу, как на его палубу опустился вертолёт и меня на этом вертолёте перенесли в какую-то загородную виллу! Потом только я узнал: во всех газетах было написано, что гангстеры хотели меня похитить и вернуть за выкуп в пять миллионов долларов. Гангстеров, конечно, старый Том придумал. Вот это реклама! Вечером он прокатил меня по Нью-Йорку в машине. Какой город! Какие дома! Сколько огней! И всюду огромные светящиеся буквы: "Юл Морено - Сын моря - величайший певец века. Тираж пластинок 10000000". И моя физиономия. Словом, они тут такую деятельность развили, что билеты на все мои концерты давно проданы и сама фирма, скупившая через подставных лиц половину, начала продавать билеты по тройной цене.
Первый мой концерт состоялся в Рокфеллер-центре. Зал роскошный, сцена поднимается и опускается.
Старый Том всё использовал для рекламы. За два часа до концерта с виллы, где я жил, выехали три бронированных "бьюика" и одна машина с радиокомментаторами.
В течение всего пути по двум радиостанциям шёл репортаж о том, какие опасности и препятствия преодолевал кортеж по дороге в Рокфеллер-центр. В одном месте возникла перестрелка с "гангстерами", в другом "конкурирующая фирма" перегородила мост грузовиками, чтоб сорвать концерт. На подступах к городу толпы фанов бросались под машины, выстраивались плотной стеной поперёк улицы и т. д. В конце концов машины застряли в двух километрах от зала, когда до начала концерта оставалось пять минут. И тогда по радио и телевидению было сообщено… что я благополучно прибыл на место кружным путём в молочном фургоне.
Между прочим, за все эти штуки старому Тому была потом присуждена ежегодная премия Всеамериканской ассоциации агентов по рекламе. Да, дело поставлено у них не то что у нас. Два первых ряда были заняты переодетыми сотрудниками фирмы - девчонками и мальчишками, владеющими приёмами дзюдо, вооружёнными кастетами и резиновыми дубинками, которые они прятали под кофточками и пиджаками. За кулисами с обеих сторон стояли пожарные с мощными брандспойтами. Ну, совсем как в цирке возле клетки С тиграми! рядом - охранники со слезоточивыми гранатами, ещё полсотни охранников прятались за занавесом. Снаружи здания и в фойе торчали сотни две полицейских. Старый Том рисковать не хотел. Лукас тоже не дурак - он застраховал меня на полтора миллиона долларов.
Но вот свет погас как обычно, единственный голубой луч направлен, на сцену. Я стою в этом голубом луче, в тельняшке, с гитарой на ремне. Мгновение в зале стояла тишина, а потом словно горный обвал - зал заревел тысячами голосов "Юууу-л!" Первой я исполняю новую песенку, специально написанную для этого турне: "Америка - страна мечты". Потом ещё две, тоже специально, написанные: "Ох, уж эти негры" и "Кастет, кастет, ты - верный друг".
Я их пел по-английски - выучил. После каждой песни в зале раздавался такой рёв, что мне казалось, что Я оглохну.
Потом я перешёл к своему обычному репертуару. Голубой луч сменился синим, золотым, белым. На экране за мной, на фоне вздымающихся волн, проецировался мой, огромный чёрный силуэт. Я пел "Мари", "Голубого попугая", "Земли усталой оставляем берега", "Счастливчиков", роки, твисты.
Взявшись под руки, зрители, сидя, качаются целыми рядами справа-налево, слева-направо. Они сидят бледные, закрыв глаза. Некоторые девчонки уже в обмороке.
Я знаю, что произойдёт дальше. Старый Том распланировал всё заранее. Вот уже в разных местах зала встают здоровые ребята, растрёпанные девчонки - они завтра получат в кассе фирмы по пять долларов - и начинают колотить по спинкам стульев. Сначала их примеру следуют только несколько человек. Затем всё больше и больше зрителей. И вот уже весь зал стучит по спинкам стульев, а ребята выламывают один, второй, третий стулья и разбивают их в щепы. Стоимость поломанной мебели заранее оговорена между владельцами зала и фирмой. В зале началось что-то невообразимое: грохот, треск, вопли, визг, дикие крики. С вытаращенными глазами, с пеной на губах, с искажёнными лицами девчонки и ребята ломали стулья, рвали друг на друге одежду. Некоторые из них стали рваться ко мне на сцену.
Дзюдоисты, сидящие в первых рядах, обрушивали на их головы резиновые дубинки, пожарные выбежали на авансцену и направили в зал струи воды, ворвалась полиция, прожекторы стали полосовать зал лучами… Я метнулся за кулисы и, не передеваясь, бросился в свою бронированную машину. Окружённый охраной, автомобиль на бешеной скорости несётся в загородную виллу, а к помещению театра с воем мчатся санитарные и полицейские машины.
На следующий день все газеты сообщают: двое задавленных насмерть! Девяносто раненых, двести арестованных! Зал разгромлен! Убытки - тридцать тысяч долларов! Невероятный успех! И билеты на мой следующий концерт перепродаются уже не в трое, а в десять раз дороже.
Нью-Йорк, Вашингтон, Сан-Франциско, Лос-Анджелес, Голливуд… Город за городом, штат за штатом. И всюду успех, скандалы, рёв фанов, тысячи писем и телеграмм, интервью, телепередачи, радиовыступления,
В Голливуде сам Замук предложил мне сказочные условия: месяц киносъёмок - два миллиона долларов! Так нет, этот подлец Лукас не разрешил! Ладно, кончится контракт, я знаю, что делать… На Лукасе свет клином не сошёлся.
Да, я эту поездку в жизни не забуду! Теперь я на вершине. Теперь все поняли, кто я такой. Юл Морено - Сын моря! Неужели я жил когда-то на улице Мальшанс, в этой дыре, с мамой? Кстати, где она сейчас, моя мама? Сто лет с ней не виделся. Интересно, где сейчас Нис, Род, Мари?
Мари… прямо грызёт меня. Господин Бенкс правильно сказал - с этим надо кончать. Я понимаю, какой я ей удар нанесу. Но что делать, если жизнь так сложилась? Вот в Голливуде мы познакомились с этой кинозвездой, Корин Кальберт. Были с ней в ресторане, в гольф играли. Некоторые газеты написали - когда свадьба? Корин сказала, что осенью приедет к нам. Я её пригласил к себе в гости. Да, Кальберт - это жена! У неё и денег не меньше, чем у меня! А уж слава… В девяти фильмах снялась, а ещё двадцати лет нет! Правда, глупа она. С ней прямо говорить не о чем. Зато имя. А какая у неё фигура! У неё ноги на пятьдесят тысяч долларов застрахованы! Эх, если б на месте Кальберт да Мари! Кстати, Нис прислал мне свои боксёрские перчатки, которые я ему подарил, с какой-то дурацкой надписью: "От бывшего друга…" Чёрт с ним! Ну их вообще всех к чёрту! Уехать бы опять куда-нибудь на гастроли. Мне господин Бенкс по секрету сказал, что Замук всё же дожал Лукаса, договариваются о каком-то фильме, в главных ролях Корин Кальберт и, я. Уж не собираются ли они нас поженить? Сваты! Сниматься фильм Должен у нас. Ох, как было бы здорово!
А рассказал мне об этом господин Бенкс. Пригласил к себе, угостил вином и говорит:
- Вот что, Морено, пора тебе решать твои бабские дела. Тише! Тише! Не возмущайся! Это серьёзный разговор Тебя ждёт большое будущее. - Вот тут-то он и рассказал мне насчёт фильма. - Сам понимаешь, что такое Кальберт. А не она, так другая. Можешь пока пробавляться с твоей Лу. А вот с Мари придётся кончать. Хватит! Один раз чуть не влип. Хорошо покладистые шантажисты попались. Думаю, самое лучшее, если ты напишешь Мари письмо. Если надо, приложишь чек, Ты сам-то письмо сумеешь написать?
- Нет, я так не хочу, - говорю. - Всё же Мари для меня…
- Чего ждать, Морено? Зачем обманывать - не дождётся она тебя. Она тебе не пара. Так чего ты ей будешь голову морочить? Пошли хорошее прощальное письмо с хорошим чеком, - Да не нужны ей деньги! - говорю. - Вы её не знаете.
- Словом, так, Морено, я беру это всё на себя. Сами всё напишем, сделаем. И не беспокойся! Не обидим твою Мари.
А через два дня вызывает меня господин Лукас.
- Садись, Морено, - говорит.
Сажусь, Когда я перед ним - всегда дрожу от страха. Боюсь его до смерти.
Подписывай новый контракт, - говорит, - ещё на пять лет, а заодно и на съёмку фильма. Ну, чего улыбаешься? Подписывай! Ты от меня никогда не избавишься, Морено. И, между нами, для такой бездарности, как ты, это величайшее счастье. Ну, ну, не обижайся. Это я пошутил! Подписал? Так. Теперь договор на съёмку. Сниматься будете на побережье с Корин Кальберт. А? Неплохо? Если ты не обкрутишь её, будешь дураком. Женись на ней. Это лучший вариант, плохого не посоветую. Называться фильм будет "Нищий певец". Ну вот, поздравляю. Да, чуть не забыл. Письмо твоей Мари тоже подпиши, Ничего не поделаешь, подписывай. А чек мы ей за счёт фирмы. Не возьмёт - не надо, нам же лучше. Подписал? Отлично. Послезавтра Кальберт прилетает, а через три дня вы отправляетесь на съёмки. Замук уже вылетел. Всё. Не забудь на свадьбу пригласить.
Вот так всё и кончилось… Я даже не знаю, что они там написали Мари. Что она мне ответила. И ответила ли?
Подлец я всё-таки…
Глава четвёртая
КАК В КИНО
Нитти опять собрал нас. И когда свой план сообщил, мы решили, что он или хлебнул лишнего, иди не в своём уме. Что вы думаете он задумал? Ограбить Главный банк! Да, Да! Тот самый, в старом городе!
- После этого, ребята, можно окончательно завязать, - говорят. - Там мы на десять жизней разживёмся.
Продумал он всё здорово. Всё на технике. Это его конёк - техника.
- В наше время грабёж должен проходить на высоком техническом уровне, - говорит. - Пора кончать с фомками, отмычками, примитивным автогеном и фальшивыми бородами. Цивилизация дала нам в руки совершеннейшие приборы, и надо ими пользоваться.