Спросил и сам смутился: чего спрашивать, и так всё ясно. Я молчу.
- Да, дела у тебя неважные. А как с Седаном? Наверное, ему неустойку придётся платить здоровую, а? Сколько?
- Двести тысяч, - говорю.
- Двести тысяч! - Папа Баллери совсем приуныл; он, видимо, рассчитывал на меньшую сумму. Наверное, помочь хотел.
А я его огорошил: двести тысяч!
- Седан небось ждать не будет? - спрашивает.
- Да он их уже получил, - говорю. - Бокар заплатил. Я Бокару должен. Он срок дал - шесть месяцев, а потом в суд.
- Да, от этого негодяя пощады не жди. Не уломаешь! - Папа Баллери задумался. - Ты всё пробовал?
- Всё, - говорю. - А чего пробовать-то?
Я теперь во всём сомневаюсь. Только в Ориель не сомневаюсь. Я теперь знаю, что живу только "от неё до неё", от одного свидания с ней до другого.
Я ей как-то сказал об этом - мы гуляли вдоль реки. Мы теперь часто гуляем вдоль реки. Она идёт, молчит. Потом сказала:
- Нис, хочешь, я к тебе перееду?
Я сначала даже не понял. Потом сообразил, обнял её.
- Нет, Ориель, - говорю, - ничего не выйдет! Не можем мы пожениться сейчас. Нет у меня ничего. Ты тоже не миллионерша. Как жить будем? И потом - будешь женой, Бокар и на твоё жалованье лапу наложит.
Но, оказывается, я всё-таки ничего не понял. Она остановилась, теребит мне пуговицу на плаще и говорит:
- Ты прав - пожениться мы не можем. Я так… ну просто… перееду - и всё. Разве я не нужна тебе?
А я стою как дурак и молчу. Ведь для девчонки порядочной, конечно, как Ориель, ведь это, наверное, очень трудно предложить такое. Мне, наверное, надо было расцеловать её или сказать там веяние слова. А я стою молчу… И такая злость во мне растёт. Были бы сейчас рядом Бокар и вся его шайка, я бы их убил! Ведь какую они нам жизнь сделали!
Обнял я Ориель, идём. Она нос мне в плащ уткнула, всхлипывает…
Вечером пришёл я домой, взял свои перчатки, надписал на них чернилами: "Возвращаю с благодарностью. От бывшего кандидата в чемпионы, бывшего счастливчика, бывшего друга", упаковал, пошёл на почту и отправил Юлу. Что ж, я ведь обещал вернуть ему когда-нибудь его подарок. Пусть получает!
А ночью чувствую, кто-то будит меня, тихо-тихо трогает за плечо. Я спросонья ничего не понимаю, включил лампу, смотрю на часы - три часа ночи! На постели в плаще Род сидит, Лицо злое, смотрит на меня, молчит.
- Ты чего? - спрашиваю. - Что случилось? - Потом как вскочу, схватил его, кричу: - Что-нибудь с Ориель? Род оттолкнул меня.
Не ори! - говорит. - Ничего с твоим лягушонком не случилось. А вот с тобой скоро случится. Выбьет тебе второй глаз твой Бокар - будешь знать!
Мне сразу легче стало. Раз с Ориель всё в порядке, остальное - ладно. Говорю:
- А ты как вошёл, Род? Я что, дверь оставил открытой? И внизу заперто…
Он только рукой отмахнулся.
- Дверь… Разве это дверь? Если б я такую открыть не мог - грош мне цена. Не в этом дело. Был я у Юла, не дал, сволочь, денег. Уж будь покоен, я с ним серьёзно поговорил, не дал. Наличных дома у него нет, а чек если даст, то наутро в банк наверняка позвонит и отменит - можешь быть уверен. Что будем делать?
- Не знаю, - говорю. - А чего ты ночью-то припёрся? Что, до утра нельзя было подождать?
- Подумаешь, покой его величества нарушил, - говорит. - Ничего. Чтобы не видели, что я у тебя был.
- А я своих друзей не стесняюсь, - говорю.
- Ну вот что! Хочешь заработать свои двести тысяч, чтоб Бокару отдать, и ещё столько же? А?
- Хочу, - отвечаю. - Только если ты мне снишься, так радости мало.
- Тогда иди к нам. Хоть глаза у тебя нет, но ты как-никак без пяти минут чемпион. Кулаки у тебя - будь здоров.
- А к кому это к вам? - спрашиваю.
- Не валяй дурака! Будто не догадываешься, чем я нанимаюсь. Ну да, я бандит, вор, гангстер, грабитель, налётчик! Да! Да! А ты нет? Ты честняга! Ангелок без крыльев! Так? Вот тебе и дали твой Бокар со своей шайкой. Хочешь, чтоб они тебе второй глаз выбили? Да? Иди к нам, говорю! Ну, купишь квартиру, женишься на своём лягушонке. Да с нами ты в жизни в тюрьме не окажешься! А не возьмёшь у нас деньги, Бокар тебя на пять лет упрячет. Ну, решай!
Долго он шипел, всё меня уговаривал. Наконец я ему сказал:
- Иди-ка ты отсюда. Ясно? Иди! За то, что к Юлу ходил, за то, что деньги предлагаешь, - спасибо тебе. Только я уж лучше в тюрьму сяду без вины, чем за грабёж и убийства. Понял? Мне легче с чистой совестью за решёткой торчать, чем с убийством на душе во дворце ждать. Такой уж я болван. Так что не взыщи. И давай проваливай.
Род встал и говорит тихо:
- Ну чёрт с тобой, Нис! Может, ты и нрав. Кто его знает? Прощай…
И ушёл. А на следующее утро я проснулся от стука в дверь.
- Кто? - кричу.
- Полиция! Открывай!
Открываю. Стоят двое, здоровые ребята, сами на бандитов похожи.
- Ты Нис Роней?
- Ну я, - говорю.
- Вот такого знаешь? - И суют мне фотографию Рода.
- Ну знаю.
- Да ты брось свои "ну". Как его зовут?
- Ну, Род Штум зовут. А что?..
- Не ты спрашиваешь, а мы! Ясно? Когда ты его последний раз видел?
- Давно, - говорю, - не помню.
- А вчера он у тебя не был?
- Вчера? Да я вчера чуть не в полночь пришёл.
- А ночью? Утром сегодня?
- Да вы видите, я ещё в постели лежу.
- Ты должен менеджеру Бокару двести тысяч?
- Должен! - говорю. - А я и не скрываю. У него моя расписка есть. Вы чего, за мной? Он же обещал ещё две недели подождать.
- Да на кой ты нам нужен! - говорят. - Штум нам нужен Он вчера был у певца Юла Морено. Пытался отнять у него двести тысяч. И ты двести тысяч у Морено просил. Штум не для тебя требовал?
- Нет, - говорю. - Наверное, ему тоже долги отдавать надо, и тоже как раз двести тысяч. Бывают совпадения…
Они смотрят на меня подозрительно.
- Ты шутки не шути! С полицией дело имеешь. Ясно?
- А что он сделал, Штум-то? - спрашиваю.
- Будто не знаешь! Его по шести обвинениям разыскивают: грабёж, соучастие в убийстве, вооружённое нападение - словом, хватает. Ну ладно! Имей в виду, увидишь где-нибудь Штума - немедленно сообщи в полицию. Ясно?
Они ушли, а я в себя не приду. Неужели Род, наш Род - настоящий гангстер? Убийца? Не может быть этого! Просто связался чёрт знает с кем, те попались и его тянут. И Юл тоже хорош. Род его небось припугнул, а он сразу в полицию. А ведь знает, что Род дурака валяет, он всегда дурака валял. Насмотрится своих фильмов…
Днём пошли мы с Ориель завтракать к "Максу". Хоть там теперь и не то: Юла нет, и Рода нет, да и Мари нет, а всё же тянет. Пришли, садимся.
Ориель я всё про Рода рассказал. Думал, она ужасаться будет, или Рода ругать, или ещё что. А она только обняла меня и поцеловала.
- Ты что? - говорю. - Народ кругом!
- Ну и пусть народ, - говорит. - Чего мне стесняться? Пусть смотрят!
- А за что поцеловала-то? - спрашиваю.
- За то, что деньги для тебя не главное.
Чудная! Но у меня сразу настроение упало. Денег-то действительно нет.
Сидим молчим. Вдруг смотрим, подкатывает Макс собственной персоной. Садится.
- Как дела? - спрашивает.
Рассказываю. Он языком поцокал, головой покачал.
- Да, средне, - опять помолчал, потом спрашивает: - Мари не видите?
Ах, вот в чём дело! Скучает.
Нот, - говорю. - Я и Юла не вижу. Он ведь теперь великий певец, миллионер! Он таких, как я, не помнит…
- Я-то всегда знал, что он подлец. И Мари сколько раз говорил, - проворчал Макс.
Так ведь она влюблена в него была. А влюблённая что слепая.
- Ничего подобного! - Это моя Ориель голос подала. - Влюблённая женщина всё видит. Просто она многое прощает…
- Вот-вот! - Макс говорит. - Слишком многое! Значит, распалась ваша троица? Неизвестно, где кто…
- Да нет, - говорю. - Рода я встретил как-то,
- Ну? - удивляется. - А я думал, он в другой город уехал. Где же это вы его видели? Небось всё по кино бегает.
- Нет! Заходили вот как-то с ней поесть в "Золотой лев" - знаете небось в старом городе? - вот и он там был…
- Это что возле Главного банка, да? Может, он там миллионы хранит? - смеётся.
- Да нет! - говорю. - Просто он завтракал там с приятелем каким-то.
- "Золотой лев"! "Золотой лев"! - бормочет Макс. - Знаю такое местечко. Я имею в виду - название хорошее. Надо и мне свой "Уголок влюблённых" переименовать, А то, кроме вас, тут и влюблённых-то не бывает. Ну ладно, пойду, А нам сейчас пивца за мой счёт пришлю.
И действительно прислал, хоть и скряга! Потом смотрю, надел Макс пальто, кепку и ушёл куда-то.
А на следующий день произошло ещё более удивительное дело. Утром - стук в дверь. Открываю - входят опять двое здоровенных детин.
- Вы что ж теперь, - говорю, - каждое утро являться будете? Я же сказал; не видел Штума и не знаю, где он.
- Какого Штума? - говорят. - Чего ты мелешь, парень? Мы от Бокара. Собирайся, ждёт он тебя.
"Вот оно, - думаю. - Всё!" Напрягся, решил: чего я с ними пойду, может, их там десяток, а здесь двое: ещё неизвестно, как всё обернётся, - я всё же бокс ещё не забыл. Но они, наверное, догадались, о чём я думаю.
- Да ты не бойся, - говорят, - бить не будем. Поговорить с тобой хочет.
Одеваюсь, идём. Внизу машина ждёт. Приезжаем к Бокару. Встаёт мне навстречу, чуть не обнимает.
- Здравствуй, Ранен! Как дела? Всё хорошо? Садись. Выпьешь? Нет? По-прежнему не пьёшь? Молодец…
- Зачем вызвали? - спрашиваю"
- Ах да, - говорит, - так обрадовался, увидев тебя, что о деле забыл.
Лезет в ящик стола, достаёт мою расписку.
- Всё в порядке, Роней. Никаких претензий у меня к тебе нет. Ты знаешь, между нами, может, и лучше, что всё так кончилось. На черта тебе бокс? Скажи спасибо, что глазом отделался. Другие жизни на ринге теряют. Жаль мне, конечно, что я такого боксёра потерял, зато какого тренера приобрёл!
- Вы о чём? - говорю.
- Да ни о чём! Я ж говорю - претензий у меня к тебе нет. И р-раз расписку мою на мелкие клочки - и в корзину.
Смотрю я на него - ничего не понимаю.
- Ну чего смотришь? - говорит. - Заплатили мне твой долг.
- Кто заплатил? Юл? Род?
- Какой Юл? Какой Род? - морщится. - Баллери заплатил! Отличный старик, а какой тренер!
Тут я всё понял.
- Как? - кричу. - У него же нет денег! Он никогда не хотел к вам тренером идти! Вы…
- А теперь передумал, - говорит Бокар. - Сам. заметь, пришёл и контракт со мной заключил. Условия я ему царские установил. У меня ни один тренер таких не имеет. Аванс двести тысяч дал…
Жаль, конечно, что не на ринге я этот удар провёл. А то быть бы мне наверняка чемпионом континента. Я думал, у него голова в окно вылетит. Потом я его аккуратно на диван уложил, вышел, дверь почтительно прикрыл и говорю секретарше:
- Господин Бокар просил, пока сам не позовёт, не беспокоить и по телефону не соединять.
Помчался я к папе Баллери, а там говорят: он вчера уехал на виллу к господину Бокару, приедет не скоро. Ну конечно, я и сам мог бы догадаться - Бокар с делами тянуть не любит: раз заключил контракт - значит, приступай к работе немедленно. Ну, а на виллу ехать - меня там к папе Баллери и близко не подпустят.
Вечером, как всегда, встретились мы с Ориель, и я ей всё рассказал. Сначала она попереживала из-за папы Баллери, а потом стала веселей. Я хоть злился на неё, а понимал: в конце
концов она папу Баллери только и видела раза два. Для неё я главный. А теперь я свободен, с Бокаром развязался. Потащила Ориель меня и ресторанчик, вино заказала, смеётся, радуется… Выпила и рассказала мне, что вчера ей сделали первое в её жизни предложение.
- Ой, Нис! Он такой смешной - это наш заведующий отделом. Ему двадцать пять лет, а привычки как у старика. Точный - по нему часы проверяют. Одет всегда с иголочки, в столовку не ходит, с собой приносит и всегда одно и то же - кефир, два бутерброда, две булочки, одно яблоко. Если у него один бутерброд стащить, его, наверное, удар хватит! Знаешь, как он мне предложение делал? Словно годовой финансовый отчёт сдавал; сколько у него в банке, сколько в процентных бумагах, какая квартира, сколько за телевизор и холодильник уже выплачено, сколько костюмов… Умора! Как жить будем, на сколько дней к морю ездить, сколько платьев мне купит…
Я слушал, слушал и говорю:
- Ну ладно, а ты что? Она прямо поперхнулась:
- Как что? Посмеялась. Но не обидно, конечно, - зачем оскорблять человека?
- Отказала?
- Да ты что, Нис? Что ж, я, по-твоему, могла за него замуж выйти? Пока ты у меня есть, я ни о ком думать не могу. Мне никто, кроме тебя, не нужен.
- Но мы-то, - говорю, - не можем пожениться! У меня процентных бумаг нет, костюм всего один, и к морю…
А она бормочет:
- О чём ты говоришь? Я же люблю тебя! Понимаешь? Люблю! И никого и никогда, кроме тебя, любить не буду…
Любит она меня. А мне почему-то вдруг грустно стало. Сам не пойму почему. Но вечером, когда лёг в постель, я всё-таки понял почему.
Денег у меня осталось на месяц. Ничего я не умею. С боксом покончено. Даже вышибалой или телохранителем меня не возьмут: одного глаза нет, а другой еле-еле "работает". Видно, скоро совсем ослепну. А главное, я понял, что Ориель я такой не пара. Будет только мучиться со мной. Ей нужен настоящий муж, который бы обеспечил её. Пусть не миллионер, пусть вроде того заведующего отделом, но чтоб на море её возил, платья покупал. А я? Я мешаю только. Она сама сказала: "Пока ты у меня есть, я ни о ком думать не могу". Это пока я есть. А если меня не будет? Ну погорюет, погорюет, а потом… выйдет в конце концов замуж. А пока я с ней болтаюсь, ничего у неё путного не выгорит. И со мной не получится и других упустит. Останется у разбитого корыта. Значит, остаётся только одно. Уйти! И не просто уйти - она меня в городе под землёй разыщет. А куда-нибудь уехать. Подальше! На юг, что ли. Там жизнь дешевле, пальто не надо, топить тоже…
И вот однажды я решился. Сел как-то вечером и составил Ориель письмо. Писать я не мастер. Написал так;
Я уезжаю. Далеко. Не ищи меня. Рано или поздно всё равно пришлось бы расстаться. Толку от меня мало. Не пара я тебе. А так тянуть нечего. Пока я есть, ты свою жизнь не устроишь. Я знаю - тебе будет сначала плохо без меня. Но рано или поздно утрясётся всё, и тебе будет хорошо. А это главное. Насчёт меня не беспокойся - сама понимаешь, для меня всё кончено. Но как-нибудь устроюсь - не подохну. Я очень люблю тебя, Ориель. Если б всё так не сложилось, я бы никому тебя не уступил. Прощай.
Опустил я письмо. Пошёл купил билет на вечерний поезд. Ориель в тот день в магазине подменяла больную подругу, так что мы с ней видеться не собирались. Я так и рассчитал: завтра утром получит письмо, в магазин ей не идти, будет весь день горевать. Ну, а потом… свыкнется же когда-нибудь.
Пришёл домой, укладываюсь. Укладывать-то особенно нечего. Вдруг дверь открывается - Ориель.
- На минутку вырвалась! - кричит. - Скорей пошли, перекусим. Скорей же!
Я её раз-раз вытолкал за дверь и сам вышел. Пошли к "Максу". Сели. Она весёлая, радостная.
- Вырвалась поесть, - говорит. - Как здорово! Я сегодня отбарабаню, а завтра мы с тобой весь день вместе! На пляж поедем! Да?
Радуется. А письмо моё уже в пути.
На скорую руку поели. Она поцеловала меня на прощание, говорит:
- Ты что молчишь всё время? Глаз болит? Да? Ничего! Я тебе его завтра зацелую, и всё пройдёт. Я для тебя лучший врач! А ты для меня как успокоительные капли, - смеётся. - Без тебя я не знаю, что бы делала! До завтра. Я с утра приду…
- Ты не обижайся на меня, - говорю, - если то…
- Не понимаю, - говорит, - за что обижаться?
- Ну вообще не обижайся, я люблю тебя, имей в виду.
Какую-то чепуху несу. Совсем запутался. Никогда я не думал, что может быть от тоски так больно. Ну по-настоящему больно! Словно тебе апперкот по сердцу проведи. И глаз ещё…
Ориель помахала мне рукой и побежала. Маленькая-маленькая, как девчонка, в берете своём синем…
А я домой. Запихнул как попало всё в чемодан и бегом на вокзал. Ни минуты я не мог оставаться! Ни секунды!
Обменял билет на дневной поезд. В купе вскочил - один, к счастью, оказался - и разревелся.
Вот и кончилось всё. Кончился последний раунд. Прощай, мой город, прощай, Ориель, прощай, улица Мальшанс! Я еду на юг, где золотые города, где у каждого в бумажнике миллион. У каждого, только не у таких, как я.
А таких-то как раз миллионы…
Глава третья
"НИЩИЙ ПЕВЕЦ"
О том, что я еду за океан, мне сообщил сам господин Лукас. От волнения я чуть не упал.
За океан! Это мечта каждого певца. Если посылают - значит, я на вершине. А если провалюсь?.. Нет! Об этом лучше не думать.
- Вот что, Морено, готовься, - сказал мне господин Лукас - Отъезд, ещё не скоро, но я тебя нарочно предупредил. А то скажу за день, ты ещё совсем голос потеряешь. У тебя и так-то его нет…
- Господин Лукас…
- Ну ладно, ладно! Есть! Могучий, сильный! Ты знаешь, во что мне твой голос обходится? Сколько всё это оборудование стоит, чтоб тебя дальше второго ряда слышали? Да ты не обижайся. Не ты первый, не ты последний. Но к Америке готовься как следует. Рекламу там старый Том уже делает.
… А что мне готовиться? Я уж давно готов. Прошло то время, когда я учился подпись для автографов делать. Газеты провели опрос - меня считают вторым после Брижит Бардо по числу раздаваемых автографов. И клубов моего имени уже столько, что названий не хватает. Так и именуют себя: "Клуб Морено-1", "Клуб Морено-15", "Клуб Морено-200". Фирма посадила пятнадцать человек мою корреспонденцию разбирать. Я только по самоубийствам отстаю. Из-за Пресли восемь девчонок покончили с собой. Из-за Синатры - шесть, А из-за меня только две. Но господин Бенкс говорит - догоним.
Установили мне режим. Оказывается, я так же, как боксёр, должен всегда быть в форме. Сначала я стал спорить, но мистер Бенкс мне доказал.
- Пойми, - говорит, - вот ты со всякими девчонками развлекаешься, с Лу этой, которую мы же тебе подбросили, пьёшь, ложишься чёрт знает когда, нервничаешь из-за Мари, Ведь это всё на здоровье отражается. Возьмёшь и заболеешь. Тебе известно, что на нервной почве голос пропадает? Да, да! Или простудишься. Сляжешь. А ты посчитай, сколько ты за один концерт получаешь. Иной раз пять тысяч долларов. Концерт два часа длится - сто двадцать минут, значит, получаешь по сорок долларов в минуту. Проваляешься сутки - двадцать четыре часа, - тысячу четыреста сорок минут, вот тебе пятьдесят тысяч долларов из кармана. А если неделю - так почти полмиллиона! Толковый всё же он, этот господин Бенкс.
Болеть я пока не болею, зато плачу теперь ежемесячно пятьсот долларов личному врачу. Он ко мне каждый день приходит - язык, горло посмотрит, пульс прощупает, "О'кэй" скажет и уходит. Ничего себе работка!
Пить я стал всё-таки меньше. Я вообще-то не очень это люблю, но соберётся компания, все пьют, и как-то неудобно отставать. Из девчонок только Лу оставил и ещё эту чёрненькую из музыкального отдела. А с Раймондой, секретаршей, раз в неделю вижусь - не чаще. Уж очень мне её имя нравится.