- Ну, ваш репортаж - это, конечно, свинство, но, в конце концов, эти люди ведь говорили то, что Лем оставил. Просто он немного пригладил…
Лори молчал, немного ошарашенный столь противоречивой позицией своей подруги.
- В общем-то, конечно… - пробормотал он.
А что конечно? Когда он пришёл работать сюда, то думал, что нравы, процветавшие в "Утренней почте", здесь отсутствуют. Но, судя по первым дням работы на телецентре, всюду одно и то же. И в газете, и в "Западе", наверняка и на этой радиостанции "Правдивые вести". Впрочем, он ещё слишком мало работает, чтобы судить обо всём. В конце концов, Лем это Лем, но таких репортёров тут десятки. И вообще анкета особая передача. Цель у неё благородная - борьба с преступностью. Ради этой цели можно и кое-что приврать. "Цель оправдывает средства", - говорил Руго.
Проводив Кенни домой и возвращаясь к себе, Лори продолжал размышлять о загадках суетного мира.
Дома его ждал Арк.
- Видел, - сказал он вместо приветствия.
- Ну и как? - рассеянно осведомился Лори.
- Хорошо. Доброе дело сделал. Зачтётся. Заблудших на путь праведный возвращаете.
- Как же, - проворчал Лори, - вернутся они, эти заблудшие.
- Это дело хорошее, другое плохо! - неожиданно строго прикрикнул Арк. - Левая рука не ведает, что правая творит. Сегодня репортаж вели, а потом два фильма пакостных показали. Убивать учили, грабить. Смотрел. Устал. Даже ноги болят.
- Чего ж ты смотрел, раз пакостные? - ехидно спросил Лори. - Убивать учат, а ты небось не поленился три часа у витрины стоять. А?
- То-то и оно, - мрачно согласился Арк, - соблазн великий. Меня соблазнили, а уж малолетних подавно.
- Ладно, - махнул рукой Лори, - завтра прикажу господину Леви, чтоб никаких фильмов. Только документальные: свадьба, сельские праздники, распродажи для бедных.
Но Арк не оценил шутки.
- Одного спасаете, десятерых топите. Грешники.
Глава третья
ЧЕТВЕРТАЯ ПРОГРАММА
Что такое реклама, Лори знал с раннего детства. Вся его жизнь и жизнь его сверстников, да вообще каждого человека в его стране, а наверное, и в мире была окружена рекламой.
Исчезни вдруг реклама, и на людей свалились бы страшные несчастья: они умерли бы от голода, не зная, какой кофе или хлеб выбрать на завтрак, а мороженое на десерт к обеду, одичали бы, ибо не смогли найти лучшие бритвенные лезвия рубашки, губную помаду. Они погибли бы от болезней, потому что не только не знали, какие существуют лекарства, но даже какие есть болезни.
В его стране все настолько привыкли с утра до вечера читать в газетах, слушать по радио и смотреть по телевидению рекламные сообщения, что трудность заключалась лишь в одном - что выбирать. Порой Лори в голову приходила мысль: как это так получается? Неужели существует на свете столько вина, автомобилей, сигарет, духов и всяких других вещей, каждая из которых "самая лучшая"? Может быть, всё-таки самая лучшая какая-то одна?
Разумеется, люди искали в том, что им расхваливали, каждый своё.
Одни покупали машину "роллс-ройс" потому, что реклама сообщала, что это "самый дорогой автомобиль в мире"; другие, как, например, его мама, когда была ещё жива, искали стиральный порошок "Одуванчик" - "самый дешёвый стиральный порошок".
Реклама была как угольная пыль в шахтёрском городке. Она прочно и навечно въедалась в людей, забивая мысли, диктуя поступки, подавляя желание. Иногда от неё становилось трудно дышать, резало глаза…
Из опыта работы в "Утренней почте" Лори уже знал, что значит реклама для газеты.
А здесь, на телевидении? Оказалось, что здесь реклама играет ещё большую роль.
Как-то, когда они мчались на обычной сто двадцати километровой скорости в погоне за очередной знаменитостью, Лем разоткровенничался.
- Эх, - мечтательно вздыхал он, - если б этот старый болван курил, да ещё "Морские", или хотя бы сказал это…
Лори молчал. Но когда Лема обуревала жажда откровенности, он уже не мог сдержаться.
- Ты что ж думаешь, - вопрошал он - на мои репортёрские гроши проживёшь? (Лори подумал про себя, что "репортёрские гроши" Лема чуть ли не в десять раз превосходили его, Лори, зарплату.) Надо как-то устраиваться в жизни, что-то придумывать! (Знакомая фраза.) Ты парень не болтливый, тебе можно доверять… Я ведь любые вопросы могу задавать во время интервью: "Сколько лет вашей бабушке?", "Какая ваша любимая туалетная бумага?", "Какую газету вы читаете по утрам?" Так? Ну, от бабушки ничего не дождаться, а вот если человек скажет, что его любимая газета такая-то, а человек этот кинозвезда, то все эти полупомешанные фаны сразу же начнут читать ту же газету. Понял? Значит, газета, вообще любая фирма заинтересованы в том, какие я вопросы задаю. А если я такой хороший, что задаю нужные вопросы, так почему бы мне, хорошему, не подкинуть на кусок хлеба? А? Понял?
Лори понял. Он и так уже догадывался. Лем только подтвердил эти догадки.
- Например, если адмирал в отставке, к которому мы едем, похвалит "Морские" сигареты, они меня не забудут. Вот только курит ли он? - озабоченно бормотал Лем.
А Лори думал о своём. Всех интересуют деньги. Деньги - это главное. Конечно, господин Леви чуть не из личных средств содержит "Запад-III". Так, во всяком случае, твердят все газеты, да и сама телекомпания. Но ведь веем ясно, что теперь благодаря этому Леви станет сенатором. И тогда он сможет ещё больше заработать на всех других своих предприятиях. Или Лем. Он репортёр, всегда умеет быстро взять нужное интервью, поймать за хвост знаменитость, сделать сенсационный репортаж. Но интересно, как он поступит" если за счёт качества репортажа можно будет расхвалить какой-нибудь товар?
Ответ на свой вопрос Лори получил очень скоро.
Оказалось, что старый адмирал, вопреки общераспространённому мнению о старых адмиралах, не только не курил и не пил, но был даже президентом местного общества вегетарианцев.
Закончив официальную часть интервью и отвечая на вопрос Лема, он, сердито тряся седыми бакенбардами, произнёс целую речь о вреде табака и алкоголя вообще, для молодёжи в частности и для моряков в особенности. По логике Лема, теперь все молодые моряки в стране, для которых старый адмирал являлся непререкаемым авторитетом, должны были бросить курить и записаться в Общество трезвости.
Но тут Лори лишний раз убедился в способностях своего шефа.
- Скажите, адмирал, - задал Лем очередной вопрос, - ведь, к сожалению, ещё очень многие моряки не разделяют вашу совершенно правильную точку зрения о вреде курения. Они курят. Не думаете ли вы, что, пока эта вредная привычка ещё не искоренена на флоте, им следует курить самые подходящие для них сигареты?
- Что вы имеете в виду под словом "подходящие"? - подозрительно спросил адмирал. - Им вообще незачем курить!..
- Но уж коль скоро они пока курят, - вставил Лем, - не курить же им сигареты "Кемел"? Верблюд - это как-то ассоциируется с пустыней, сушей. А ведь они моряки.
- Ещё этого не хватало! - рассердился адмирал, уже порядком уставший от интервью и начинавший запутываться в ловко расставленных сетях Лема. - Верблюд! Нет, эти пусть уж курят бедуины!
- Ха! Ха! - закатился Лем. - Бедуины!.. Великолепно, адмирал! Ваше интервью будет иметь грандиозный успех. Вы знаете, телезрители ничего так не ценят, как остроумие. Ну, а кто же должен курить "Олимпийские"? Спортсмены?
- Спортсмены! - радостно подхватил адмирал. - А "Гитан" - цыгане! А "Парламент" - члены парламента… Ха-ха-ха! - Адмирал закашлялся от смеха.
Лем хохотал так, словно его щекотали под мышками.
- А кто же должен курить "Морские", адмирал? - быстро вставил он между двумя приступами смеха.
- Ну, а уж "Морские" должны курить, конечно, моряки… ха-ха… - заливался адмирал, весь в плену словесной игры.
В то же мгновение улыбку словно смели с лица Лема. Оно стало строгим и официальным.
- Благодарю вас, господин адмирал, за блестящее и остроумное интервью. Телекомпания "Запад-III" очень признательна вам. Эту признательность, не сомневаюсь, разделят и все наши телезрители. До свиданья. Ещё раз спасибо.
Лем и Лори, сопровождаемые растерянным взглядом адмирала, поспешили к машине. На обратном пути репортёр, уставший видимо, от сложного интервью, молчал, а Лори вернулся к своим мыслям.
Курить-то, наверное, вредно. По крайне мере так все говорят, и в первую очередь сами курильщики. Такой солидный адмирал наверняка своей речью многих мог бы отговорить, Лем же взял и всё повернул так, что тетерь моряки бросятся скупать "Морские" сигареты. Значит, честный-честный, хороший-хороший Лем, а как дело коснулось деньжат, которые ему теперь отвалят "Морские", так всё остальное побоку.
И Леви, и редактор "Утренней почты" Дон, и старый Руго - да все так рассуждают. Деньги - главное. Потому что, когда есть деньги, нечего бояться. Ведь и Лори, и остальные служащие всё время в страхе - вдруг уволят? Он хорошо помнил последние месяцы работы в "Утренней почте" - напряжение, подавленность, а порой и просто отчаяние, царившие среди сотрудников газеты. Куда идти? Где взять работу, когда наступит последний день газеты? А обозреватели побогаче, вообще те, у кого были деньги, те чувствовали себя нуда спокойней.
Деньги всё дают.
И Лори унёсся в мечты.
Очередную получку он тратит на приобретение билетов лотереи. Он их купит пять. Нет, десять! Он получает сорок монет в неделю, билет стоит три, значит, трижды тринадцать - тридцать девять. Тринадцать билетов. Неделю прокормиться он как-нибудь сумеет. И вдруг все тринадцать билетов выигрывают! Может же так быть? Самый крупный выигрыш - пять тысяч. Тринадцатью пять - шестьдесят пять. Шестьдесят пять тысяч! Лори даже засопел от восторга, Лем бросил на него удивлённый взгляд. Шестьдесят пять тысяч! Во-первых, домик, машина (как у Лема), своё дело. Например, два десятка такси. Нет, лучше игорный дом. Или бар. Или газету. Ведь он начал с продавца газет, а известно, что все хозяева газетных трестов начинали с того же. Об этом всюду пишут. Нет, только не газету, а то вылетишь в трубу, как "Утренняя почта". Может быть, телекомпанию? Но на это шестьдесят пять тысяч мало. А вдруг… Лори видит себя идущим ночью по глухой улице. С визгом из-за угла показывается чёрный автомобиль, из окна машины чья-то рука выбрасывает мешок, автомобиль мчится дальше, а за ним с воем сирен несутся полицейские. Слышны выстрелы, грохот. Грабителям не удалось уйти от преследования, не помогло и то, что они выбросили мешок с украденными деньгами. Все гибнут от пуль полиции, унося тайну в могилу. Газеты сообщают, что деньги исчезли. А в мешке - миллион! Уж на это Лори может купить телестудию, Нет миллион мало. Нужно десять. Так почему бы в мешке не оказаться десяти? Лори строит планы. Но не очень уверенно и не очень радостно, что-то мешает ему, портит удовольствие, В конце концов, он понимает; всё-таки миллионы-то ворованные. Пусть не им; но всё-таки… Это не очень честно. Вот если б по лотерее десять миллионов. Или наследство.
Но нет никого, кто мог бы ему оставить даже десять монет…
А как хочется стать богатым…
Дело рекламы было поставлено в "Западе-III" на широкую ногу, не то что в "Утренней почте". Реклама на семьдесят процентов питала телевидение в стране. Одна минута рекламы в часы, когда больше всего зрителей собиралось у голубого экрана, обходилась фирмам в десять - двенадцать тысяч. Почти все спектакли, оперетты, концерты, всевозможные традиционные передачи контролировались и оплачивались крупнейшими коммерческими фирмами, и компаниями. Существовала строгая градация. Специальный отдел "Запада-III" занимался статистикой, научными исследованиями, проводил опросы телезрителей, распространял среди них анкеты. Лори вначале не очень-то понимал, чем занимаются все эти озабоченные люди в белых халатах, которым был отведён целый этаж. Щёлкали автоматы, мигали бесчисленные лампочки счётных машин, ежедневно приносились мешки писем…
Но, как выяснилось, люди в белых халатах не зря ели свой хлеб. Было точно известно, сколько телезрителей смотрели программы "Запада-III" и какие именно, в какое время их больше, а в какое меньше, когда у экранов сидят дети, когда жёны, а когда мужья, что их всех больше интересует.
Например, с утра, с шести часов, когда станция передавала молитвы и лекции по химии или математике, бесполезно было рекламировать вечерние туалеты: те, кого это интересовало, к моменту начала передач только ещё укладывались спать.
Зато по вечерам, когда у телевизора собиралась вся семья, рекламировались вещи, интересующие всю семью: игрушечные пистолеты для детей, газовые пистолеты для самообороны матерей, винтовки с оптическим прицелом для отцов…
Буквально по минутам была рассчитана подача рекламы. И заведующий этим отделом господин Рок, один из самых главных сотрудников "Запада-III" (как Фиш в "Утренней почте"), имел решающее влияние на все программы телестудии.
Зрители настолько привыкли и рекламе, что покорно сносили любое её вторжение в самую интересную передачу.
Вот затаив дыхание вся семья следит за невероятными приключениями, смелыми налётами, ловкими грабежами, страшными убийствами, совершаемыми знаменитым бандитом Ненси - Детское лицо. Но однажды, окружённый полицией, раненный, отстреливаясь, Ненси скрывается на кладбище. Пронзённый пулями, он медленно умирает у подножия креста, венчающего одну из могил. Полицейские с автоматами в руках бегут со всех сторон, сейчас наступит развязка… Вдруг на экране возникает пухлощёкий весёлый младенец. Басом он затягивает песню о чудесном молоке "Пингвин", которое пьёт и он, и его мама, и его папа, и его бабушка, и его кошка, и его собака, отчего все здоровы, счастливы и бодры, Проходит минута, песня заканчивается, вновь возникает мрачное кладбище, полицейские с автоматами и знаменитый бандит, спокойно умирающий на кресте.
Телезрители где-то внутренне досадуют на то, что волнующий фильм прерывали в самом интересном месте. Зато наутро мать семейства, придя в магазин, покупает молоко "Пингвин", "самое лучшее, самое свежее, самое вкусное…" Десятки матерей, тысячи, миллионы. Они с лихвой возвращают те деньги, что "Пингвин" тратит на минутную рекламу своего, в общем-то, самого обыкновенного молока.
К такой рекламе все привыкли. Но прогресс требует от человечества всё новых гениальных идей, выдающихся открытий, великих изобретений.
Ещё тогда, когда были живы родители Лори, цел их маленький домик, по вечерам вся семья собиралась у приобретённого в кредит телевизора и с помощью волшебных дверей голубого экрана уходила в красивую жизнь.
… Каждое утро отец Лори, Рой-старший, механик в гараже, к восьми часам являлся на работу. Возвращался он часов в семь вечера. Хотя официально его рабочий день кончался в пять, но не мог же он бросить клиента, не доделав работы!
Однажды, чувствуя, что раньше полуночи ремонт не завершишь, он предложил раздражённому, спешившему куда-то владельцу машины прийти за ней утром. Тот поднял крик и хозяин, отведя Роя в сторону, заметил, что, если ему трудно совмещать семью и работу, он может найти вместо Роя холостого парня. Только кликни - кандидатов не счесть.
Так что рабочий день у Роя кончался иной раз поздновато.
Мать Лори с утра до вечера занималась домиком. Он достался с таким трудом, стоил стольких лет работы, ради него от столького приходилось отказываться, с ним так носились, что домик этот вызывал порой у Лори чувство ревности, словно младший брат, требующий внимания за счёт старшего.
Конечно, за домик надо было ещё долго выплачивать (о чём Лори постоянно напоминали, когда он рвал штаны, перелезая через забор, требовал сладкий пирог или разбивал, играя в бейсбол, окно соседей), но всё же это был свой домик - хилый признак мифического благополучия.
Однажды у Лори произошёл с отцом разговор о жизни. Рой-старший не слишком занимался воспитанием сына, ему просто было некогда, да и разговорчивостью он не отличался.
Рой-старший всегда жил в страхе, всю жизнь. Он всегда ходил озабоченным и хмурым. Когда-то он долгое время оставался безработным, познал ночлежки, случайные заработки в прачечных и котельных. Работу механика он получил неожиданно и держался за неё изо всех сил. Она позволила ему жениться, приобрести в рассрочку домик, телевизор. И он страшно боялся потерять своё место. Если заболевал - простужался, например, - тщательно скрывал недомогание не только от хозяина, но и от товарищей - не дай бог, кто проведает.
С утра, бледнея, разворачивал газету - не повысились ли цены, не обанкротилась ли компания, продавшая ему домик. Однажды он не спал две ночи подряд, ему показалось, что дом по соседству с его работой тоже переоборудуют под гараж: вдруг конкурент съест их!
Постоянный страх за работу, за домик, за семью давил на Роя-старшего подобно многотонному прессу, - он и ходил всегда какой-то сутулый, согнувшийся. Был суеверен и недоверчив.
Изредка, когда его жене или ему самому удавалось случайно подработать, он скорее нёс деньги в банк и, вернувшись, улыбался. Это были единственные, редкие улыбки отца, которые помнил Лори. Впрочем, долго деньги в банке, к сожалению, не залёживались. С сыном Рой-старший не был строг, скорее, даже как-то печально-ласков, словно извинялся всю жизнь перед Лори, что родился тот не у богача, а у такого бедняка.
Разговаривали они больше о домашних делах. И очень редко - Лори помнил каждый из них - происходил у отца с сыном разговор на отвлечённую тему, на тему о жизни. Например, когда купили телевизор.
- Ну вот, сынок, - сказал тогда отец, - теперь заживём. Это тебе не кино - каждый раз выкладывай деньгу. Тут сядешь и смотри себе сколько душе угодно. Если не выгонят (отец о каких бы планах или мечтах ни говорил, обязательно начинал с этих слов), года через два расплатимся со всем - и порядок… Эх, - с тоской продолжал он, - за всё бы расплатиться и в банк отложить. Вот тогда можно спокойно жить.
- А у всех в банках деньги лежат? - спросил Лори.
- Нет, сынок, не у всех. - Отец не смеялся над наивностью сына. - Лежат у тех, кто накопил. Вот будешь взрослым, начнёшь зарабатывать… тьфу, тьфу, не сглазить… будет у тебя работа - обязательно постарайся накопить.
- А зачем?
- А затем, что без денег ты никуда не сунешься. Я вот четыре года твою мать любил, да и она меня, а пожениться так и не могли - денег не было. А поженились, жить было негде. Понимаешь, за всё надо платить… Думаешь, откуда у нас домик этот, телевизор, штаны твои откуда? Всё ведь куплено. Вот смотри, - и отец показал ему маленькую зелёненькую бумажку, - видишь, это деньги. Чем больше денег, тем спокойней живётся. Если в банке кое-что припасено, не страшно и работу потерять - с голоду не помрёшь. Вырастешь, обязательно постарайся накопить для банка.
Лори пообещал, хотя по-прежнему не очень понимал, зачем это нужно. Зато у него навсегда осталось уважение к всемогущим зелёненьким бумажкам, которые дают всё в жизни. О жизни этой от отца он узнавал мало чего. От ребят с улицы и то больше.