Я твердо решил дозвониться до Светы. Я подумал еще о себе, что, наверное, я какой-то не такой человек, как все (не лучше, конечно, а просто не такой): мне бы обрадоваться, что Света может начать ездить к нам в школу и я буду ее часто видеть, раз уж я и сам артист, но я вовсе не радовался, наоборот. Это было бы просто пыткой для меня.
Вечером меня очень расстроил дед.
- Ишь ты, - сказал он. - Люля-то меня пристраивает в санаторий, где, кажется, неплохое озеро рядом.
- Отлично, - ляпнул я. Именно что ляпнул, иначе и не скажешь, ведь сразу же надо было сообразить, что это за дикая комбинация: санаторий и озеро.
- Ну, чего тут отличного? - грустно сказал дед. - Гуляй, как тюфяк, руки за спину вдоль озера, а половить - шиш!
Я все понял и уже по инерции спросил, почему же это шиш?
- Я же на положении больного, - сказал дед. - Не позволят.
- А что с тобой вообще такое, дед? - спросил я. - Почему вдруг именно санаторий?
- Да как тебе сказать? Вообще-то, я надеюсь, ничего особенного. Это, наверное, от старых военных ран. Чего-то стало сердечко покалывать. Я сдуру Люле пожаловался, она и поволокла меня к докторам.
- А они-то чего сказали?
- Да говорят, ничего особенного, но что-то там такое с сердцем есть, не очень замечательное. Отдохнуть надо, в смысле - свежий воздух, наблюдение врачей, особая пища, режим, процедуры - для общего сердечного тонуса.
- Ну и чу́дно, - весело сказал я. - Пусть тонус повысится.
- Да-а, - сказал он. - Буду ходить, как тюфяк, руки за спину, вдоль озера и зубами от зависти клацать. Хорошо бы, чтоб там рыбачков не было.
- Ну почему?
- А то - он сидит, окуня таскает, на ящике сидит, во всей амуниции, а ты как дурак столбом рядом стоишь и облизываешься.
- Брось, дед, - сказал я. - Не бери в голову. Я к тебе приезжать буду.
Дед улыбнулся.
- Тащи-ка карту, - сказал он. - Посмотрим, что у нас там за речки есть, для нашего с тобой сплава.
- Гениально, дед! - Я даже засмеялся от радости. На душе у меня было паршиво, вернее - тревожно: я дал себе слово сегодня же дозвониться до Светы. Обязательно.
Карта у деда была старинная, очень подробная - отличная карта. Конечно, ясно было, что, если мы и присмотрим себе пару маршрутиков, надо будет обязательно почитать кое-какие книжки, чтобы знать, какие там условия: берега, скорость течения, населенные пункты, рыбалка. В общем-то мы просто рыскали по карте, глядя на речки, какая откуда течет, куда впадает; надо было найти такой путь, чтобы он начинался подальше от города, а кончался поближе. Интересней всего было разглядывать речки с незнакомыми симпатичными названиями: Чагода, Ропотка, Кременка, Сяберка, Ящера, Вруда, Вердуга, Лемовжа.
- Шикарно, да, дед? Плывем по глухой речке, заросли, кусты, перекаты, солнышко, тишина, стрекозы летают, а речку-то зовут Лемовжа. Здорово!
Пришел Гошаня и с ходу подключился к нашей игре.
- А Памир-то где? - спросил я. - Где твой пес?
- Мама приехала! - весело сказал Гошаня. - Пес под ее наблюдением.
- Слушай! А она как? Как она к щенку-то отнеслась? Не выгонит?
- Да ты что?! Они мигом подружились. Мама зверей любит. А когда вы в плаванье собираетесь?
- Весной, - сказал я. - Ранним летом. Вернется дед из санатория, кончим учебный год - и в путь.
- Да-а, завидую, - сказал Гошаня.
- Дед, - сказал я, - у меня тут есть один знакомый журналист, Игорь Николаевич, так ты не против, если он с нами в поход пойдет? На второй лодке, конечно. Человек отличный.
- Отчего же, - сказал дед.
- А тогда и у Гошани место будет, во второй лодке. Ну, как, Гошаня?
- Ой, братцы! - Гошаня буквально подпрыгнул. - Это же суперфеноменально! Я - ваш вечный слуга!
Мы вместе поплавали еще по Лемовже, и Гошаня заторопился домой.
- Я к тебе в общем вот почему заскочил, - сказал он. - Я был прав, мама потом опять уедет, мои хоккейные сборы состоятся, так как насчет Памира? Можно ему пожить у тебя?
- Само собой, - сказал я. - Мама побушевала, но согласилась. Главное, чтобы это было до отъезда деда в санаторий, чтобы, пока я в школе, пес не был один.
- А когда дед в санаторий едет?
- Не знаю еще точно.
- Ну, ладно, ты скажешь, а я постараюсь подстраховаться еще каким-нибудь вариантом. Идет?
- Идет, - сказал я, и мы попрощались. Тут же я сообразил, что лучше Гошаню проводить, а к Свете позвонить из автомата, и мы вышли вместе.
Скоро Гошаня, махнув мне рукой, исчез в своей парадной, а я, подождав минуту и все больше и больше волнуясь, залез в телефонную будку и набрал номер Светы.
- Алло! - Это был ее голос.
Меня всего как-то закачало, наклонило…
- Света?
- Она самая. Кто это?
- Алеша это. Здравствуй. Волков.
- Здравствуй, я узнала.
- Как… ты живешь? - спросил я глуповатым голосом. Вероятно, она это почувствовала, потому что ответила специальной по тону фразой:
- Я живу хорошо.
Пауза. Молчание.
- Мне нужно тебя увидеть, - сказал я хрипловато. - Поговорить надо. По делу.
- Понятно.
Что ей понятно?
- Ты не против?
- Нет. Звони послепослезавтра, а то я на студии занята.
- Хорошо, позвоню. До свидания.
Пауза. Повешенная трубка. Мы увидимся. Увидимся! Но голос у нее был какой-то чужой. А каким он, между прочим, должен быть?
26
Гошаня отправился на свои хоккейные сборы. Памир перебрался ко мне. Свидание со Светланой из-за ее киношных дел отложилось на несколько дней. Кое-что (из разговора папани и Люли) прояснилось относительно поездки в Сибирь. Поможет деду санаторий или не очень, Люля его без присмотра не оставит. Значит, дед едет в Сибирь обязательно, и, стало быть, и я еду. С этим решено. Перебираться будем сразу же после окончания моего учебного года, или, что резонно, папаня поедет туда сначала один, осмотреться. Последнее было очень важно: тогда бы не отпало наше с дедом путешествие. Вообще же о путешествии мы с дедом пока помалкивали. Еще я успокоил себя тем, что в крайнем случае мы отправимся с ним путешествовать уже в Сибири: там и места поглуше, поинтереснее, да и рыбалка скорее всего получше. Конечно, тогда наверняка от нас отпали бы славные люди Игорь Николаевич и Гошаня, но тут уж выбора не было.
Памир у меня сразу и отлично прижился. Гошаня дал мне подробные инструкции по уходу за ним, и я все точно выполнял. Памира все полюбили с ходу. Ну, само собой, Люля сначала покричала как следует, но тут же без всякой паузы и перехода начала его гладить и ласкать, говоря, что он "само очарованье". В эти дни я, дико смущаясь, дал-таки деду прочесть мой рассказ, раз уж обещал. Деду рассказ понравился, но, странное дело, те замечания, которые он сделал, были очень похожи на замечания Игоря Николаевича.
Рыбалка провалилась. Не знаю уж, отпустила бы Люля деда, но температура воздуха вдруг резко упала до двадцати с чем-то градусов и, главное, ветер был страшный - северный и сильный.
- Это намек на весну, - сказал дед. - Последние рывки и угрозы зимы. Когда мороз спадет и будет тепло, мы дунем на то озеро к Пал Матвеичу, где окуня на блесну драли. Тогда ты поймешь, что такое весенний клев окуня по последнему льду. Под лед попадает талая вода, и окунь начинает просто свирепствовать.
Потом я задал деду вопрос и совершенно перевернулся от его ответа.
- Дед, - вдруг спросил я. - А как, между прочим, папаня нашел нашу Люлю? Они не рассказывали, а я и не спрашивал.
- Более или менее просто, - сказал дед. - Папаня твой в нее по телевизору влюбился, на экране увидел. Она тогда еще в театральном училась, и была передача об их курсе. Ну, он и потерял голову.
- А дальше? - спросил я.
- Послал письмо ей в институт, добился свидания, цветы ей носил, кажется, даже уговаривал. Вот и все пироги. А что?
Я сказал, что нет, ничего, просто интересно, а так - ничего особенного, а сам даже покраснел: получалось нечто похожее - папаня увидел Люлю по телевизору, я Свету - в кино.
- А где ты познакомился с Айседорой? - неизвестно зачем ляпнул я. Мне показалось, что теперь уже покраснел дед.
- А она-то тут при чем?!
- Ну… ну, вы же друзья с ней.
- На льду познакомились. Я ее, между прочим, вроде как спас. - Дед захохотал.
- Да ну?! Каким это образом?!
- Она в подмоину плюхнулась. Около камней по весне лед бывает очень хрупкий, вот она и плюхнулась. Правда, там вряд ли глубоко было.
- Но все же, - сказал я. - Спас бабульку. Это же подвиг, дед!
- Подвиг не подвиг, а веди-ка ты Памира гулять. Пора, - сказал дед.
В Юсуповом саду, куда мы направились с Памиром, гуляли наши: Ритуля Басс, Алик Зуев, Вадик Абашидзе, Боба Рюмин, Таняпка.
Все они поднавалились на Памира и потащили его кататься с горки. Мы и сами покатались - перевалялись все в снегу. Памир был счастлив, надо было только внимательно следить, чтобы он не утащил у малышни их варежки: это было его любимым занятием.
- Братцы, - сказал я, - вполне честно было бы прихватить вам с собой Иру Румянцеву, нашу новенькую.
- А что такое? - сказала Таняпка. - Что такое с девочкой?
- Да брось ты, Таняпка, - сказал я ей. - Она новенькая - и этим все сказано. Ей же трудновато одной.
- Разве она еще не освоилась? - спросил Алик.
- Вот именно, - сказала Ритуля Басс. - По-моему, она вполне освоилась.
Боба Рюмин сказал:
- Хотя бы частично она освоилась наверняка.
Вадик Абашидзе сказал, что процесс освоения в общем-то сложный и так далее и тому подобное - короче говоря, они все трепались и это было не очень-то честно.
Боба вдруг спрашивает меня:
- Слушай, Волк, а это правда? А?..
- Что именно?
- Или врут? - говорит Ритуля.
- Я думаю, врут, - сказал Вадик.
- Да что врут-то?! - заорал я.
Боба говорит:
- Да про нашу школьную грандиозную театральную постановку. Ты-то знаешь, ты же у нас артист. И писатель.
- Можно яснее? - спросил я.
- Говорят, будто на главную роль пригласили кинозвезду Юлю Барашкину. Правда это? Есть такой слух.
Я ничего не мог с собой поделать - я покраснел.
- Ой, Волк! А ты покраснел! - заорала Таняпка.
И Ритуля затараторила:
- Ой, покраснел, покраснел, покраснел!
- Ты в нее влюбился, да. Волк? - сказал Алька.
Ритуля говорит:
- Факт, влюбился.
- Да ничего я не влюбился! - зашипел я. - И про постановку ничего не знаю.
- А нам говорили, что ей письмо послали. Ты что, этого не знаешь?
- Наш Волк влюбился, - сказала Таняпка. - Правда здорово, ребята?
Ритуля обняла меня за шею и сказала:
- Волк, ну признайся, что влюбился. Это ведь замечательно! Это ведь такое возвышенное чувство!
- Да мне, может, новенькая нравится, Ириша Румянцева! - ни с того ни с сего ляпнул я. - Ну чего вы привязались?
- Значит, Ириша, да? - сказала Таняпка. - Новенькая, да? Ах, ты наш Волк, - в Иришу влюбился.
- Правда, Волк? - сказала Ритуля. - Ты скажи, ты нас не стесняйся.
В общем, они меня затюкали, повалили в снег, а я все еще был красный и хохотал как-то ненатурально, без всякой охоты. Ладно уж, пусть думают про Иришу.
Солнце уже припекало, я был весь мокрый, снег был мокрый и Памир был мокрый. Пахнет, подумал я, весенними каникулами. Может быть, думал я, лед вовсе сойдет или будет очень хрупким, когда дед поедет в санаторий, и ему не придется переживать, что он не сможет рыбачить со льда. А если лед сойдет и там, возле санатория, будет какая-нибудь речка, так ему, может, и не запретят ловить.
Мы отряхнули наших девочек - Таняпку и Ритулю - и отправились просто побродить по городу. Памир то вел себя кое-как: прыгал, играл с собственным поводком и пытался ухватить чью-нибудь варежку, то шел чинно возле моей левой ноги, будто он взрослая и вполне воспитанная собака. На Исаакиевской, возле "Астории", мы решили посидеть на солнышке в треугольном садике. Когда мы вошли гурьбой в садик, Таняпка вдруг вышла чуть вперед и раскинула в стороны руки, как бы нас притормаживая, не пуская.
- Братцы, - зашептала она. - Тихо. Вон Алешина любовь как раз сидит. Видите? Читает. Наша Ирочка Румянцева.
Точно - это Ириша и сидела. С книгой. Тут же все весело загалдели и бросились к ней тормошить. Она сначала очень растерялась, но потом заулыбалась, обрадовалась и сказала, что очень рада, что нас встретила и что вот - отличный случай! - неплохо бы нам всем закатиться к ней в гости: папа с мамой будут прямо счастливы. Я ее отлично понимал, догадался: наверное, родители переживали, как у нее там налаживаются отношения с классом. Ведь плохо же, если не налаживаются.
Мы ввалились к Ирише прямо всемером да еще с Памиром. Я хотел отвести Памира домой, но Ириша сказала, что с ним даже лучше, веселее.
Родители у Ириши оказались на редкость симпатичными. Внешне - полная противоположность: она маленькая, кругленькая, а он, папа, - худой, длиннющий. Я даже подумал, как это он с такими ходулями-ногами помещается в кабине машины, раз он профессиональный шофер.
Мы накачались чаю с домашним печеньем, посмотрели телевизор. Памир, умница, вел себя пристойно, и вообще было очень уютно и весело. Вспоминая потом этот день, я понял, что он был чуть ли ни последним таким веселым, но я об этом тогда даже и не догадывался.
Иришин папаня (как-то так само собой легко получилось) много рассказывал о своих дальних рейсах. Главное, он нас вовсе не развлекал и не учил жить - просто рассказывал. Он ходил в дальние многодневные рейсы на огромных грузовых машинах, и когда я представлял себе его в ночной кабине, высоко над землей, среди мигающих разноцветных лампочек на пульте, он чем-то напоминал мне летчика.
- А ночью? А если вдруг… волки? - спросила Таняпка, и все мы захохотали.
Вскоре (мы сами сообразили) нам пора было, к сожалению, расходиться: кругленькой Иришиной маме как раз надо было готовить папу в дальний рейс.
Дома дед возился с зимними снастями.
- Ничего, - бормотал он. - Сердце сердцем, а пропускать окуневый клев по последнему льду я не намерен.
27
Ночью я написал рассказ. Мне не спалось, и я засел за этот рассказ. Дело было вовсе не в том, что я сел писать его, раз уж не спалось, а мне именно из-за рассказа и не спалось, он-то и не давал мне уснуть.
Честно говоря, я даже не знаю, получился у меня именно рассказ или что-то совсем другое. Мне почему-то кажется, что рассказ - это когда какие-то события происходят, что-нибудь такое случается, а в моем рассказе вроде бы ничего особенного не происходило: просто едет человек, шофер, в дальний рейс, едет ночью - один-одинешенек в ночи на всем белом свете, едет и думает о разном, - вот об этом я и написал.
Я писал, и вдруг ко мне в комнату тихонечко влез дед.
- Чего это ты не спишь? - спросил он. - Смотрю, свет горит.
- А ты-то чего не спишь? - спросил я. Потихонечку, как бы между прочим, я прикрыл тетрадку с рассказом.
- А чего не сплю? А я вообще ночью мало сплю. Думаю или читаю. Тебе это неизвестно, потому что сам-то ты спишь как сурок.
- А как спят сурки?
- Непробудным сном. До звонка будильника, как и ты. Чего не спишь?
- Да сочинение пишу, дед, - соврал я.
- Чего это вдруг? А вчера что - прошляпил?
- Да нет. Я его… Ну, переписываю заново. Переделываю. Чтобы был полный блеск, - продолжал я врать.
Деда со своими рассказами я стеснялся. Кого я совершенно не стеснялся, так это Игоря Николаевича. И я подумал, что это происходит вовсе не потому, что именно он и подсказал мне попробовать писать. Все дело в том, какой он человек. Не то чтобы хороший (дед мой - просто замечательный человек), а какой-то особенный, что ли, особый. И особый он был не потому, что сказал мне: попробуй писать, а и писать-то я начал потому, что он был особый человек и сказал мне об этом как-то особенно.
После я дня два переделывал рассказ, поработал над ним; потом позвонил Игорю Николаевичу.
- Как дела? - спросил он.
- Рассказ написал, - сказал я.
- Отлично.
- Вы свободны сегодня? Я вас повидать хотел.
- Давай. Это возможно.
- У меня Памир живет, щенок, вы его видели.
- Так. Ну и…
- Его в метро не пустят. Как к вам трамваями добираться?
- Да, брат. Это нелегко. Долго. У нас времени будет мало, мне надо в редакции побывать, в центре. О, давай так, я съезжу туда пораньше, а потом где-нибудь и встретимся.
- А может, возле меня, в Юсуповом саду, а?
Он долго молчал. Огромная такая пауза. Я успел подумать, что, может, я случайно сказал что-то не то…
- Нет, - наконец сказал он. - Не стоит. Я больше не буду туда ходить. Все это, брат, бессмысленно. Этого человека я так и не встретил, да, может быть, и потом не получится. Скорее всего. Просто я уже не верю.
Мы договорились о встрече. Удивительно, я вдруг задумался над тем, кто же я такой в глазах других людей. Вот Игорь Николаевич - он теперь довольно легко говорит мне о том, каково ему в его ситуации, ну, не говорит, а не скрывает… Так, будто я и саму его ситуацию знаю. А ведь нам обоим известно, что я ни на капельку не в курсе дела. Чутким он меня, что ли, считает? Будто я все понимаю, что с ним происходит, чувствую. Даже если не знаю конкретно, что именно. А я вовсе не казался себе чутким.
К Дому радио, где мы договорились с ним встретиться, мы с Памиром приехали вовремя, а вскоре и он появился.
Мы отправились втроем в Михайловский сад, тем более - очень потеплело, а главное, пойти в кафе-мороженое (как я раньше подумал) с Памиром было никак нельзя. В середине сада я спустил Памира с поводка, и он начал носиться как угорелый. Здесь, в саду, я не боялся, что он удерет: он был послушный пес.
- Ну, давай рассказ, - сказал Игорь Николаевич. - Как вообще дела?
- Не знаю, - сказал я. - Никаких особенных дел нет. Засунули меня в школьный драмкружок - приходится ходить. А какой я актер? Смех один. Вот все мечтаю, что летом поеду с дедом в путешествие, на лодке. Вы-то не забыли? Если сможете, мы с дедом двумя руками за. Только вам своя лодка будет нужна. Достанете?
- Наверняка. Есть у приятеля.
- Двухместная?
- Ага. Большая.
- А если мы еще паренька из нашего класса возьмем, вы не против?
- Конечно, не против, - сказал он, но я видел, что он уже читает мой рассказ. - Рассказ не очень-то получился, - сказал наконец Игорь Николаевич. - Во всяком случае, мне не нравится.
- Жаль, - сказал я. - Я очень старался.
- Да, жаль, - сказал он. - Правда, старание не всегда дает положительный результат. Тут важно, чтобы начало было легкое такое, естественное, чтобы все шло своим чередом. Нормальный замысел важен, понял?
Я сказал, что не очень-то понял.
- Видишь ли, когда ты пишешь, тебе вовсе не обязательно помнить, что тебе двенадцать лет всего… Но я-то помню. Когда ты про кошку написал - там все было в порядке. Написал, как чувствовал, за нее, хоть ты и не кошка.