Ты плыви ко мне против течения (сборник) - Бахревский Владислав Анатольевич 7 стр.


Агей подошел к Валентине Валентиновне:

– По-моему, это грозовая туча.

– А что ты предлагаешь? Бросить работу и бежать в поселок? Мы прибежим, а туча мимо пройдет.

Агей кивнул и полез на стремянку. В лицо ему повеяло свежестью. Ветер был приятный, а туча страшная. Она наваливалась на небо, и небо отступало перед ней, сжималось.

"Вот так было на войне, – подумал Агей, – идут танки, а ты должен взять винтовку и заниматься своим делом, стрелять по пехоте".

Он принялся снимать яблоки, но ветер уже свистел, защелкали по листьям тяжелые капли. Больно стегануло по уху.

– Град! – пропищала Чхеидзе.

Все обернулись и посмотрели на нее: впервые в жизни, кажется, голос подала.

Ребята и девочки спрыгивали со стремянок, жались к яблоням. Градины щелкали уже почем зря.

– Бежим! – заорал Курочка.

– Стойте! Стойте! – загородила дорогу Валентина Валентиновна. – В поле хуже. Под яблони! Под яблони!

Рассы́пались, выискивая деревья погуще.

– Ребята! – закричал Агей. – Ко мне! Переворачивай ящики! Ко мне!

К нему подбежали Годунов, "камчадалы". Налегли, опрокинули.

– Девочки, под ящики!

Грохало по доскам так, будто мостовая сверзилась с неба. И сразу все кончилось. Посидели, подождали, вышли. А сад – пуст.

– Ой, мамочки-и! – дружно заголосили девочки.

Было холодно, под ногами шуршал белый гравий.

– Поглядите-ка! – Годунов поднял яблоко и почти такую же по величине градину.

Валентина Валентиновна подбежала к Агею, плача, расцеловала его, прижимая к груди, словно ему грозила опасность.

У него голова закружилась от мягкого, женского, маминого – памятного на всю жизнь – доброго тепла.

Зарокотал мотор. Примчался газик хозяина.

– Живы! Господи, живы! – Поглядел на ящики. – Догадались! Ах, молодцы!

Он ходил, оглядывал ребят, клал им большие руки на плечи, на головы.

– Все целы?

– Мы-то ничего. Мальчишкам только досталось, – сказала Крамарь. – А вот сад…

Девочки снова заплакали.

– Слава богу, вы целы, – с облегчением повторял хозяин. – А сад? Вот оно, сельское хозяйство: год трудов – и полчаса непогоды.

Он ходил между деревьями, поднимал срезанные градом ветки.

Приехал автобус.

Садились молча, не переговаривались. Чувствовали себя виноватыми: стыдно оставлять человека с его бедой.

– Может, нам пособирать? – спросила Валентина Валентиновна.

Хозяин покачал головой:

– Домой скорее поезжайте, в семьях-то переполох теперь!

Рано ли думать о любви?

Шел первый учебный день второй четверти.

Алла Харитоновна пришла с урока в седьмом "В", сияя победоносной улыбкой.

– Ну, что у вас? – спросила Вера Ивановна. – Снежный человек овладел испанским?

– Нет, Вера Ивановна! Но вы мне не поверите, и мало кто поверит в этой комнате.

Она открыла журнал и поднесла его к глазам Веры Ивановны, указывая фамилию.

– "Годунов… – прочитала Вера Ивановна, – "пять""…

– А что? – сказала Валентина Валентиновна. – Немая сцена соответствует моменту.

– И прочитал правильно. И текст пересказал… А впрочем, Вера Ивановна, вы правы: сей подвиг не обошелся без Богатова.

– Несправедливо это… – вздохнула Лидия Ивановна. – Одному – всё, а другому – ничего. Вот он и вас, Валентина Валентиновна, можно сказать, спас. Сами рассказывали.

– Мальчик вырос в условиях Памира. Он чувствует опасность и не теряет головы… А то, что знает много?.. Среда. Дедушка силен в языках – и внук тоже, дедушка влюблен в Бунина – и внук читает так, что у красавицы Крамарь в сердце кутерьма.

– Рано им о любви думать! – рассердилась Вера Ивановна.

– Не-ет! – покачала головой Валентина Валентиновна. – Любить прекрасное никогда не рано и не поздно.

– А не слишком ли много внимания седьмому "В"? – спросила коллег Вера Ивановна.

Но, вернувшись после уроков в учительскую, она только руками развела:

– Вот и я дождалась своего часа. Богатов просит принять у него экзамен по истории…

– Надеюсь, вы поставили его на место? – сказала Лидия Ивановна.

– Но почему же? Мне и самой это очень интересно. Директор и завуч тоже изъявили желание участвовать в экзамене.

– И конечно, весь седьмой "В".

– Да и я не возражала.

* * *

Вера Ивановна была строга, но справедлива. Урок, перемену и еще пол-урока отвечал Агей на ее вопросы.

– Безукоризненно! – сказала Вера Ивановна и посмотрела на школьное начальство.

– Ответ отличный, – согласился директор и спросил семиклассников: – А может, у вас еще есть такие же смельчаки?

Воцарилось молчание. И вдруг – рука.

– "Камчадал"? – сорвалось с языка у Веры Ивановны. – Простите, я уж и фамилии ваши забывать стала. Прянишников, ты что же, тоже готов держать экзамен?

– Готов, – сказал Прянишников. – Агей меня проверял.

– Ну, коли так, иди сюда! – согласилась Вера Ивановна. – Садитесь, Богатов.

И новое диво: Прянишников не споткнулся ни на одном вопросе.

– Виват седьмому "В"! – сказал директор.

Все улыбались, и Вера Ивановна тоже.

Урок

На следующий день Валентина Валентиновна на перемене остановила Агея.

– Итак, – сказала она, – географию, историю вы уже сдали, английский и математику вам и сдавать не надо. Программа седьмого тает на глазах. Полагаю, мой предмет у вас на очереди.

– Нет, – сказал Агей, – по литературе прочитать надо много. На очереди зоология.

– Торопитесь: Екатерина Васильевна уходит от нас.

– Как – уходит?

– В санаторную школу.

* * *

Екатерина Васильевна начала урок с опроса, и Агей поднял руку.

Учительница видела, что он держит руку, но сначала спросила Юру Огнева, потом Чхеидзе, Прянишникова.

– Богатов, у вас стоит оценка.

– Я хочу спросить.

– Сегодня моя очередь спрашивать.

– Но мне надо! – Агей почти крикнул это, и все посмотрели на него.

– Слушаю вас, – разрешила Екатерина Васильевна.

– Это верно, что вы бросаете нас?

Екатерина Васильевна смутилась.

– Я перехожу.

– В санаторий?

– Да, в санаторий.

– Потому что денег там больше платят, потому что там уроков меньше, потому что там никакой ответственности?!

– Что с вами, Богатов? Почему вы кричите на меня?

– А вот потому!.. – Губы у Агея покривились, задрожали. – Это же… нехорошо. Так только лягушка может, у которой кровь холодная.

– Выйдите, Богатов, умойтесь… и возвращайтесь. Я подожду вас.

Она села за стол, захлопнула журнал.

Агей, волоча ноги, вышел из класса, постоял в коридоре, пошел в уборную мимо картины и дежурного. Умылся. Вытер лицо и руки платком. Постоял у картины, разглядывая нарядные группы в национальных костюмах.

Дежурил пятиклассник. На знаменитого школьного силача он взирал с восхищением и опаской.

– А почему надо дежурить? – спросил Агей пятиклассника.

– В пятнадцатой школе картину чернилами залили, пришлось закрасить.

Агей вошел в класс.

– Вы не хотели бы извиниться?

– За то, что говорил грубо, – да, но не за смысл.

– За лягушку извинись! – сказал Годунов. – В нашей школе закон: мы учителям кличек не даем.

– Извините, Екатерина Васильевна. Я не называл вас лягушкой.

– Да, вы о крови говорили. Я поняла. Садитесь.

Екатерина Васильевна поднялась.

– Я поняла Богатова. И я ему благодарна. Он воспринял мой уход как предательство. Да так оно и есть. Я предаю саму себя. Место учителя в нормальной школе. Но вы не правы, Богатов. Дело не в надбавке. В санатории мне через год дадут квартиру. У меня нет квартиры, но есть старая мать и двое детей… Я обещаю вам, Богатов, по возможности скорее вернуться в нашу школу… Позвольте же попрощаться с вами.

Класс встал.

– Садитесь, а я, пожалуй, пойду.

В дверях Екатерина Васильевна остановилась:

– Сочинение, которое вы писали о пресмыкающихся, я проверила. Тетради вам передаст Вячеслав Николаевич. А ваше сочинение, Богатов, – настоящий реферат. Я знаю: вы сдаете экзамены. Так вот, на основании этого реферата я ставлю вам "пять" за год.

* * *

Агей вернулся из школы задумчивый.

– Что, соколик мой, не весел? – спросила Мария Семеновна.

– Урок мне сегодня хороший дали.

– Поколотили, что ли?

– Нет, не поколотили. Я сегодня очень хотел обидеть учительницу зоологии: она из школы нашей ушла. И оттого, что обидел, сумел обидеть – хуже всего мне самому.

Рассказал без утайки о происшествии.

– Это жизнь, Агеюшка… – повздыхала Мария Семеновна. – Уж то хорошо, что тебе больно от чужой боли. Вроде бы ты и прав, а у Екатерины-то Васильевны безвыходное положение. Вот все твои злые слова к тебе и вернулись. – Она взъерошила Агею волосы. – Погрустили – довольно. Есть-то хочешь?

– Хочу, – сказал мрачно Агей. – Когда домой шел, грозил сам себя три дня голодом морить. А улица так вкусно пахнет, что даже в животе заурчало.

– Никогда не давай зароков. Почему – долго объяснять. Просто запомни: тетка Мария не велела зароков давать, а она знала, что говорит.

И такая тень легла у Марии Семеновны под глазами, что Агею зябко стало, а она уже улыбалась.

– Улица, говоришь, вкусно пахнет? Так ведь завтра День пирога.

– День пирога?

– В календарях такого праздника нет. Это праздник нашей Приморской улицы. Завтра увидишь. Я тебе и цветы приготовила.

– Какие цветы?

– Так промеж нас положено: женщины пироги пекут, а мужчины цветы несут.

День пирога

Утром на улице было как на праздничной кухне: запахи уж и не витали, а ходили хороводами. Встречные люди хитро поглядывали друг на друга и улыбались. Ведь в каждом доме у каждого очага совершалось вкусное таинство.

Из динамиков ясно, чисто, до мурашек, пропела вдруг волшебная труба и пролилась, как золотой дождь, "Песнь петушка", залетевшая на берега Черного моря из-за океанских далей.

В школе тоже что-то было не так. Агей сначала не понял, а когда вошел в наполовину пустой класс, догадался – ни одной девочки.

– Ребята! – ахнул Вова с первой парты. – А ведь Вячеслава-то Николаевича нет… Что будем делать?

– А что мы должны делать? – спросил Агей Огнева.

– Петь и дарить цветы.

Перед классом вышел Борис Годунов.

– Братцы! Новую песенку слыхал. Песенка тихая, но, главное, припев у нее простой: "Тру-лю-лю! Тру-лю-лю! Тру-лю-лю!" Чтоб у каждого была гитара и – тру-лю-лю! Остальное беру на себя. Прорепетируем. – И, отбивая пальцами ритм по учительскому столу, он негромко запел:

Пробудилась лягушечка к жизни -
Изумруд среди черной воды.
У лягушечки нет укоризны
На морозы, на ветры, на льды.

Взмахнул руками, и ребята неожиданно стройно подхватили:

Тру-лю-лю! Тру-лю-лю! Тру-лю-лю!

– Хорошо! – похвалил Годунов. -

Голосок немудрен после стужи,
Чуть урчит. Но добреет душа.
И дрожат засиневшие лужи,
И травинка, на радость, взошла.

Тру-лю-лю! Тру-лю-лю! Тру-лю-лю!

Агей грянул вместе со всеми.

– Тихо-о-о! – Годунов махнул перед грудью руками. – Теперь о форме одежды. Верх и низ – черный, на груди у каждого алая живая роза. Розы в честь праздника бабки будут продавать по стольнику, но уж… разоримся.

– Не учимся, что ли, сегодня? – спросил Агей.

– Чудак! – засмеялись ребята. – Сегодня День пирога.

Годунов скомандовал:

– Ребята, по домам! В одиннадцать пятьдесят пять каждому быть за своей партой, без портфеля, но при полном параде.

В двенадцать ноль-ноль дверь класса отворилась, и три грации с золотыми коронами на головах – Крамарь, Чудик, Ульяна – вошли с подносом, на котором громоздились совсем крошечные пирожки.

– Отведайте.

Откуда только степенность взялась в семиклассниках?! Не через голову друг друга, не гурьбой, без гогота, без воплей, выходили, брали двумя пальчиками, отведывали.

– А теперь пожалуйте!

Пожаловали. Встали рядком и пошли за девочками в зал.

– Вкусно, – шепнул Агей Годунову.

– Это же наши девочки! – В голосе Годунова звучала "собственная" гордость.

В зале по стенам стояли столы, а на столах!..

Пирог шестиклассниц был в виде толстой румяной свиньи, окруженной множеством румяных поросяток.

Семиклассницы ударились в лирику. Седьмой "А" напек лебедей, "Б" – морского царя в окружении морских звезд. Пирог родного "В" изображал почему-то Фудзияму.

– Наши – во́! – толкнул Годунов Агея.

Заиграли невидимые гусли – мгновение тишины, всего мгновение, и ребята дружно, не жалея голосов, грянули "Славься!".

Потом каждый класс выступил со своим номером.

"Тру-лю-лю!" седьмого "В", их черные костюмы, их розы очень всем понравились.

Цветы мальчики подарили девочкам и учителям.

У Агея сердце дрогнуло, когда он подошел к столу своих семиклассниц. Он хотел положить цветы перед Крамарь, но увидел, что у нее в руках уже целая охапка. Он подарил букет Чхеидзе.

– А теперь пошли мой цветок дарить, – сказал Годунов (в руках у него была коробка). – Екатерина Васильевна!

Она обернулась.

– С праздником, мальчики!

– Это вам, – сказал Годунов.

– Мне?! – Екатерина Васильевна вспыхнула, и ее белые волосы стали еще белее, нежнее. – Что здесь?

– Я прямо с горшком, – сказал Годунов, поднимая крышку.

– Орхидея! – ахнула Екатерина Васильевна. – Годунов, милый, да откуда же у тебя такое чудо?

– Саженец брат привез, а я вырастил.

– Какие же вы удивительные у нас! Как мало мы вас знаем! – ахала Екатерина Васильевна.

– Бежим! Пировать пора! – шепнул Годунов Агею.

Пир был на весь мир. На пиру вдруг объявился Вячеслав Николаевич.

– Что-то вас не видно было? – удивилась Валентина Валентиновна.

– Я прямо с поезда… Ну, как мои?

– Седьмой "В" – это седьмой "В". Между прочим, Снежный человек сдал историю и аттестован по зоологии. Что-то я этого в ум не возьму. Его надо вроде бы в восьмой переводить, а он и в десятом будет на своем месте.

– С Агеем все в порядке, – улыбнулся Вячеслав Николаевич и похлопал себя по нагрудному карману. – Я привез ему вызов в математическую школу.

– Да-а… – сказала Валентина Валентиновна не очень-то радостно. – Я вижу, вы довольны.

– Ну конечно, доволен. Агей – прирожденный математик.

– Хотите ложку дегтя?

– Дегтя? Валентина Валентиновна – праздник!

– Да я не для того, чтоб испортить… Радость ведь и задумчивая может быть… Агей не один сдал историю.

– С Ульяной?

– Не угадаете, Вячеслав Николаевич.

– Я?! Огнев?

– Прянишников.

– "Камчадал"?!

– A y Годунова по английскому "пять".

– Да… – Теперь уже Вячеслав Николаевич задумался.

Назад Дальше