Диверсия Мухи - Некрасов Евгений Львович 8 стр.


В глаза бросились мониторы видеокамер, четыре в ряд. От них и шел свет, а окошка не было. Черная громадина прожектора глядела в стальную плиту, уж точно броневую, грубую, как старые танки на постаментах. Видимо, когда нужно было посветить, плита отъезжала в сторону. Тут уж никаких сомнений не осталось: базу строили военные. Братству преподобного Сана такие излишества ни к чему.

На мониторах Маша ясно, как днем, видела бухту и причал, по которому бродила несколько минут назад. Приборы ночного видения. Повезло ей, что здесь никого не было: засекли бы сразу. Самое же интересное – два экрана показывали окрестности базы: рощу каких-то лиственных деревьев на холме и пустынную дорогу среди скошенного поля, с домиками вдали. По очертаниям домики никак не могли быть украинскими или молдавскими мазанками: двух- и трехэтажные, с островерхими крышами, на одном башенка… Не поймешь, какая страна. Такие особняки строят скоробогачи буквально всюду, причем по заграничным проектам. На Черноморском побережье и где-нибудь на Мальте могут стоять одинаковые дома.

В железном шкафу за прожектором она разыскала кучу полезных вещей. Прежде всего, банку какой-то густой смазки – ее, наверное, держали для механизма скользящих броневых плит. Отложить себе немного было не во что, и Маша натолкала побольше смазки в пистолетный затвор.

От мотка толстой проволоки отломила кусок – вместо шомпола, прочищать ствол. В большой картонной коробке навалом лежали старые и явно не считанные батарейки. Одну Маша вытерла носовым платком и сунула за щеку – батарейка пощипывала язык, хотя и слабенько. Видно, тот, кто здесь дежурил, слушал плеер, меняя батарейки, когда звук начинал тянуть, а старые жалел или ленился выбросить.

Маша уже специально стала искать лампочки и раскопала за шкафом пульт управления не пойми чем. Интересные там были надписи. Например, "ПРОДУВКА". Или "СТАРТ". Главное, хватало нужных Маше маленьких лампочек, выключателей и проводов. Причем пульт уже наполовину раскурочили, и пропажу еще нескольких мелочей никто бы не заметил. Можно будет сделать фонарик. Маша выломала себе, что надо, и распихала по карманам.

Пора было уходить. Она и так уже слишком долго испытывала судьбу. Раз мониторы работают, кто-то должен за ними следить… Люк все время оставался открытым, чтобы слышать, что происходит на чердаке. А сейчас Маша нашла нужную кнопку, закрылась и включила свет в комнате. Надо же проверить, не осталось ли следов… Так и есть! С пульта налетело пыли, и в ней отпечаталась кроссовка. Пришлось пожертвовать носовым платком. Маша замела пыль под шкаф, огляделась – все в порядке. И выключила свет.

Она уже шагнула к люку, когда сквозь его стальную толщу слабо послышался стук чьих-то шагов по лесенке.

Глава XVII ПРЯТКИ В ТЕМНОТЕ

Маша замерла с пальцем, занесенным над кнопкой. Еще секунда – и открыла бы…

Дима, это я! – раздалось из спрятанного где-то динамика. В прошлый раз, когда Маша слышала этот голос, он говорил с ленцой, свысока, но все равно его трудно было не узнать: брат казначей.

Дима, естественно, не отозвался, и брат казначей занервничал:

Димка! Спишь, что ли?! Открывай!

До Маши начало доходить, какое ей выпало цыганское счастье. Не зря эта комнатка спрятана в толще скалы за броневыми плитами. В прежние времена у пульта дежурили офицеры, готовые запустить штуки, которые надо продувать перед стартом. Когда дежурные закрывались изнутри, попасть на их секретный пост мог только тот, кому они сами откроют. Поэтому брат казначей и зовет Димку: его кнопка у лесенки сейчас не действует. Ну и пусть зовет, пока не проголодается. Обычными инструментами люк, пожалуй, не открыть, нужен автоген или взрывчатка… Хотя брат казначей может не торопиться. Сколько Маша тут протянет без воды? Дня три-четыре, а потом, скорее всего, сама откроет.

Дима, впусти меня! Что за шутки! – злился брат казначей.

Маша на цыпочках подошла к мониторам и стала наугад тыкать кнопки. Оказалось, что каждый монитор может показывать изображение с нескольких камер. В основном на экранах была ночная тьма, но иногда попадались любопытные картинки. Жаль, не было времени все рассмотреть: морской берег у выхода из бухты, гараж с двумя легковушками и грузовичком (ура! Есть, есть отсюда выход на сушу! Даже целый выезд!). И самое удивительное: огромный зал непонятного назначения, с черной стоячей водой, под которой не угадывалось дна. Зал Маша разглядывала несколько лишних секунд, гадая, что бы это могло быть. И увидела человека. У телекамеры промелькнула голова в обтягивающем капюшоне. Почему-то человек пятился назад. Потом по воде пошли круги, и Маша поняла: ныряльщик. В ластах удобнее ходить именно задом наперед, чтобы не цепляться за землю… Но зачем нырять ночью? И что там, в непонятном зале? На обычный бассейн совсем не похоже…

Еще раз десять переключившись с камеры на камеру, Маша нашла нужную. Брат казначей висел на лесенке, продолжая грозить неизвестному Димке. Больше никого на чердаке не было, и Маша подумала, что у нее есть шанс выйти сухой из воды.

Скоро брат казначей перестал злиться и начал волноваться:

– Димка, что с тобой? Дима, не молчи! Урони что-нибудь, если говорить не можешь!

"Все! – поняла Маша. – Сейчас побежит проверять, не спит ли этот Димка в своей постели".

Не прошло и минуты, как брат казначей спрыгнул с лесенки и в самом деле побежал.

Как только за ним закрылась дверь, Маша нажала на кнопку люка. В глаза хлынул яркий свет с чердака. Конечно, брату казначею незачем бродить в потемках. Кого ему бояться? Включил свет и пошел. А для Маши огромный пустой чердак без ниш и закоулков мог превратиться в ловушку. Если брат казначей вернется раньше, чем она успеет убежать… Закрыв за собой люк, Маша со всех ног бросилась к двери. А если Димка сейчас войдет ей навстречу?!

При свете оказалось, что с чердака есть не два выхода, как думала Маша, а не меньше десятка! Бронированные двери, запирающиеся четырьмя рычагами по углам, остались явно от военных. Некоторые заросли пылью, другими часто пользовались: с рычагов стерлась краска, и даже сама сталь была до блеска отполирована ладонями. Стало ясно, на что потратить следующую ночь (а может, и днем выкроить час). Чердак ближе всего к поверхности земли, значит, здесь в первую очередь и нужно искать выход.

На бегу Маша задела ногой кучу мусора, и далеко вперед отлетел морской офицерский погон с вырванными звездочками. Наш! От счастья замерло сердце. Этот кусочек муаровой тряпки, натянутый на картон, сразу перенес ее на тысячи километров ближе к дому!

Маша схватила погон и помчалась дальше, нашаривая в волосах заколку… Да где же она?! Потерялась заколочка единственная! Были бы волосы подлиннее, заколок было бы побольше. Она полезла по карманам и наткнулась на проволоку, которую отломила себе вместо шомпола для пистолета. Годится!

Только Маша успела выскочить на лестничную площадку, как за спиной послышались громкие голоса. Она замерла, подперев дверь ногой.

А кто же там был, если не ты? – не верил брат казначей.

Маша посмотрела в замочную скважину. Идут, оба: брат казначей и брат иерей. Значит, Димка – это иерей.

От возбуждения братья кричали:

Да никого там не было! Я на минутку отошел.

А почему тогда у меня люк не открывался?!

Так ты, наверное, ткнул кнопку, а ее надо подержать. Это тебе не компьютер!

Да знаю я! Держал…

Брат иерей первым подбежал к лесенке, поднялся и нажал злополучную кнопку.

Вот видишь, все работает!

А у меня не работало, – упрямо сказал брат казначей.

Маша спохватилась и стала запирать дверь. Опасность еще не миновала. Сейчас въедливый брат казначей обшарит каждый закоулок в комнатке с прожектором. Хорошо, если заколка потерялась не там, а где-нибудь на чердаке. Тогда ее и не заметят среди мусора на полу.

Но Машины надежды не оправдались.

Ага, девок сюда водишь! – услышала она злобный крик брата казначея.

Однако, крут он с братом иереем… Значит, казначей главнее. Деньги всегда впереди.

Самое интересное, что брат иерей не оправдывался. Наверное, вправду водил приятельниц, скрашивая ночные дежурства. Маше это было наруку: пускай думают, что заколку потеряла гостья, а не шпионка.

Она заперла дверь и побежала к себе. На чистку оружия опять не было времени. Скорее спрятать в тайник пистолет и наворованное добро – и в постель, а то еще начнут проверять всех подряд.

Еще одна потеря обнаружилась только в келье: пропали сигареты укушенного брата. Если они выпали из кармана, скажем, на причале, когда Маша обнималась с Олей, то туда им и дорога. А если на чердаке? Это же конец всем надеждам! Сигаретки-то были "Прима" – термоядерное курево сантехников, рак со второй затяжки. Попадись они на глаза брату казначею, тот уже не спишет их, как заколку, на Димкиных подружек. Машу, конечно, не заподозрит, будет искать парня, но это слабое утешение. У нее и без того тысяча возможностей влипнуть и только один выход. Тот самый, который, скорее всего, за одной из железных дверей на чердаке…

Вот и думай, как тут быть, Мария Алентьева, разведчица в третьем поколении. Если "Прима" потерялась на чердаке, то соваться туда нельзя, потому что брат казначей обязательно решит покараулить ночного гостя. Ему нетрудно: сиди да поглядывай на монитор… Но чердак – пока единственная ниточка на свободу. Другой нет, а время идет. Сутки на базе прожиты, осталось еще двое. Потом доктор возьмется за тебя всерьез, и придется устроить себе чудесное излечение от немоты, иначе он разоблачит симулянтку. Долго ли ты продержишься после этого? До первого серьезного разговора…

Чтобы немного утешиться, Маша стала разглядывать подобранный на чердаке погон и на обратной стороне нашла плохо отпечатавшийся фиолетовый штамп швейной фабрики: "ф-ка№ 8 М…СР". То есть "МО СССР", Министерство обороны Советского Союза. "МО РФ" обрадовало бы Машу гораздо больше. А этот старый погон мог быть выброшен в любой из бывших советских республик: и на Украине, и в Молдавии, и в Грузии. Хотя если вспомнить плавающий в здешних водах белый катер с надписью "POLICE", то Украина исключается: там не полиция, а милиция, как у нас… А если вспомнить о пираньях, то ничего этот погон не доказывает, поняла Маша. Пираньи не живут в Черном море, и все тут. А советская военно-морская база могла быть в любой точке земного шара. На Кубе, например. Или во Вьетнаме. Интересно, во Вьетнаме водятся пираньи?…

Она спрятала погон под матрас и уже начала дремать, как вдруг в келью вошла Соня:

Спишь, сестра?

Маша пошевелилась, давая понять, что не спит. Для всех, кроме великанши, она оставалась немой.

– Я на минутку. – Соня остановилась посреди кельи. – Завтра Церемония Святого Вина. Меня тоже посвящают. Сестра, ты не согласишься быть моей крестной?

Только этого не хватало! Маша включила свет и схватилась за блокнотик.

Это не важно, что ты молчишь, – сразу отмела ее возражения Соня. – Подведешь меня к брату иерею, а слова он сам скажет.

Тогда Маша написала: "А не передумаешь? Может, лучше тебе вернуться домой?"

Не передумаю, – сказала Соня, – я решила: здесь моя семья!

"А кто на яхте маму звал?"

Так нет же мамы. Умерла в прошлом году, – просто ответила Соня.

После такого признания отказать ей было невозможно. Маша расцеловала будущую крестницу и, когда Соня ушла, засела за брошюрки.

Тут и оказалось, что крестная должна хором с братом иереем прочесть четыре строчки – не то молитву, не то заклинание. Наверное, Соня все выяснила, прежде чем говорить, что брат иерей и один скажет слова. Но уж слишком это смахивало на очередную проверку. Пять утра, граждане! Почему Соня пришла только сейчас – долго думала, кого позвать в крестные, или ее кто-то надоумил?

На всякий случай Маша выучила молитву-заклинание и, боясь проколоться на какой-нибудь ерунде, четыре раза прочла главу о Церемонии Святого Вина (вот так, все с большой буквы). В церкви папы Сана ей уделялось главное место. Считали, что через эту церемонию кровь очищается от Каинова наследия.

Если бы человек, выпивший ложечку церковного вина, действительно становился неспособным на обман и убийство, то Маша стала бы самой ярой последовательницей преподобного. Только ведь Ганс наверняка пил это вино, а кто из него получился?

Глава XVIII КРОВЬ ОТЦА И МАТЕРИ

Одеваясь к церемонии, Маша нарочно потянула время, и они с Соней вошли в зал последними. Крестные и крестники, всего человек десять, уже попарно выстроились в очередь к невысокой пустой сцене. Можно будет поглядеть, что они станут делать, и вести себя так же.

В этом зале Маша еще не была. Обстановка напоминала церковную – без крестов и золота, но с иконами, если можно так назвать изображения папы Сана. Попадались живописные портреты, где он, держа свиток с иероглифами, простирал свободную руку вперед, мол, спокойно, дети мои, я с вами. За спиной у папы в туманной дымке виднелись крошечные города, а над головой сиял нимб.

Гораздо больше было фотографий. Папа сажает дерево. Папа, обняв за плечи похожую на куклу миниатюрную кореянку (жену, судя по всему), смотрит на восход солнца. Папа на стадионе венчает выстроенных в шеренги женихов и невест…

До сих пор Маша считала, что преподобному лет двадцать пять, а он оказался самоходной руиной за восемьдесят. От новичков это скрывали, не случайно же в кельях, в цеху и в столовой висели только снимки, сделанные в молодые годы папы. Соня во все стороны крутила головой, лицо у нее было разочарованное. "Ты не знала, сколько ему лет?" – черкнула в блокноте Маша. Ошеломленная крестница потянулась к ручке – писать ответ. Спохватилась и сказала вслух:

Не знала.

"Привыкай, – написала Маша. – На каждой ступени узнаешь что-нибудь новенькое".

Тебе это нравится? – шепотом спросила Соня.

Маша ответила долгим взглядом, надеясь внушить крестнице, что нормальным людям не может нравиться обман.

Вошел брат казначей и скромно сел в углу. Видимо, ждали только его, потому что на сцене сразу же откинулся занавес и появился брат иерей. Ради праздника он был облачен в золотистый балахон с высоким капюшоном-колпаком. Портрет папы Сана в круглой рамке висел у него на шее вместо креста.

Здравствуй, сестра!:- ответил он кому-то, переглянулся с братом казначеем и опять ушел за сцену. Там забулькало. Вино наливает, поняла Маша. Все это напоминало школьный спектакль, который долго не начинается из-за того, что героиня за кулисами подкалывает булавками платье, а потом еще обязательно или телефон не зазвонит, или ружье не выстрелит.

Брат иерей вернулся стремительно, шурша золотым балахоном. Следом с подносом в руках вышла Оля. У Маши заныло сердце от дурного предчувствия. Добрая великанша улыбнулась ей поверх голов. На ее подносе стояла золотая чаша с торчащей ручкой ложечки. В брошюрке не говорилось, что Святое Вино должен выносить специальный человек, стало быть, Оля играла в церемонии маленькую роль, ее можно было заменить столиком на колесах. И все же почему брат иерей выбрал себе в помощницы именно великаншу?

Братья и сестры! – торжественным голосом начал брат иерей. – Мы рождены Истинными Родителями. Родители первичны, а дети вторичны. Что более ценно: жизнь родителей или наша собственная жизнь?

Жизнь родителей! – нестройно ответили крестники.

…родителей, – отстала от всех тихая Соня. Эта клятва не попадалась Маше в брошюрках.

Похоже, она тоже была тайной братства. Брат иерей наклонился со сцены:

А чем следует жертвовать: жизнью Отца или нашей собственной жизнью?

Моей жизнью! – не задумываясь ответили крестники. Соня на этот раз успела со всеми и с гордостью посмотрела на Машу: "Молодец я?!"

Вы к этому готовы? – нажал голосом брат иерей.

– Да! -Да! -Да!

Брат иерей выпрямился и, как преподобный на иконе, поднял руку над головой:

Если родители будут жить ценой нашей собственной жизни, может возродиться все человечество, а если будем жить мы, а жизнь родителей оборвется, никто не будет спасен. Вы готовы?

Да! – все вместе выдохнули крестники.

Точно? -ДА!

Это правда? -ДА!!

Вместе с крестниками шептала "да" и Оля. Ее щеки пылали, на глазах блестели слезы. А брат иерей, встав на самом краю сцены, воздел к потолку обе руки. Казалось, он сейчас полетит:

Станем радостной жертвой на алтаре мира! Если вы действительно ощущаете, что умереть за Отца – счастье, если это не просто болтовня, а действительность, то это здорово. Тогда существует подлинное родство между Истинными Родителями и многими. Это родство – в Церкви Христианской Любви и Единения. Вы в этом уверены?

ДА-А!!

Последнее "да!" крестники проревели, как солдаты в строю, и бросились целоваться с крестными.

Ну и ничего, что старик. Я так его люблю! – горячо прошептала Соня, прижимаясь к Машиному лицу мокрой от слез щекой.

Маша с тяжелым сердцем обняла маленькую дурочку, которая только что поклялась умереть за незнакомого корейца. Видела она, как у них поставлено это дело. Тяжелым грузовиком да по "Линкольну". Ладно, водитель для них человек пропащий, Каинову кровь пустить не жалко. Но ее-то, Машу, за что? Сестру пятой ступени, дочь Истинных Родителей и все такое. Сестру – тоже под откос, а потом еще спрашивали: "Что с тобой?"… Где им ценить чужую жизнь, когда они свою не ценят! Не за Родину клянутся умереть, а за самодельную веру, придуманную жуликом.

Страшно, страшно с обаятельными детьми папы Сана. Даже с несчастной Соней.

Между тем брат иерей, дав народу поликовать, приступил к очищению крови. Процедура была несложная. Крестный подводил к нему крестника; взяв того за руки с двух сторон, они хором читали молитву-заклинание из белой брошюрки. Потом Оля вливала крестнику в рот ложку вина.

Когда настала очередь Сони с Машей, они, как все, подошли к брату иерею. Великанша уже стояла с полной ложкой наготове.

Именем Спасителя и во имя его прими же это Святое Вино, содержащее двадцать один род веществ, а также кровь Отца и Матери… – начал брат иерей и вдруг повернулся к Маше: – А ты что не читаешь, сестра?

Маша приложила палец к губам: "Я немая! Забыли, что ли?"

Давай сначала. Ну, вместе! – как будто не понимал брат иерей.

Она не может, брат! – робко вступилась за крестную Соня.

Знаю. Так ведь церемония какая! Святая церемония, сестры. Должно свершиться чудо, – отрезал брат иерей.

В его голосе Маша ясно расслышала издевку. Поймала на себе Олин взгляд и все поняла.

Великанша смотрела с любопытством и смущением. Любопытство было сильнее.

Под изумленным взглядом Сони Маша сказала все нужные слова, от "Именем Спасителя" до "изыди, Каинова кровь". А куда было деться?… Крестница получила свою ложку вина, а крестную брат иерей сцапал за руку и горячо заговорил. Мол, Отец наш своим незримым присутствием на Церемонии Святого Вина исцелил утратившую речь сестру Марию. Так вострепещем же перед его неизмеримой мудростью и милосердием.

Речь имела успех. Вострепетали решительно все: девушки утирали глаза платочками, парни расправляли плечи, гордясь своей принадлежностью к братству папы Сана. И так, гордясь и хлюпая в платочки, все стали подходить к брату иерею за прощальными чмоками.

Назад Дальше