Маша хотела тихонько исчезнуть, но брат иерей, улыбаясь, цепко держал ее запястье. Ей как чудом излеченной тоже доставались поцелуи.
Последней подошла Оля.
Извини, сестра, ты же знаешь: чтобы получить пятый уровень, нужно отличиться… – шепнула она, прикладываясь к Машиной щеке.
Это деловитое замечание окончательно разочаровало Машу в новой подруге. После ночного разговора она подозревала, что великанша побежит к брату иерею жаловаться на Ганса и может выдать ее спроста. Но предательство оказалось хладнокровным и расчетливым.
Когда за Олей закрылась дверь, из своего угла поднялся брат казначей. Всю церемонию он просидел как истукан, а теперь подошел и с чувством пожал руку иерею:
Отличный экспромт! Поздравляю. И ты молодец, сестра. – Он перехватил Машин взгляд и усмехнулся: – Какие глаза! Громы и молнии! Вынашиваем планы мести?
Маша опустила голову. Брат казначей точно угадал: она еще думала о предательнице Оле, правда, мстить ей не собиралась.
Сестра, не трать энергию на склоки, она тебе пригодится в мирных целях, – продолжал брат казначей, положив руку Маше на плечо. – От Ганса мы тебя защитим. Как считаешь, брат иерей, защитим, если вдвоем навалимся?
Маша улыбнулась, давая понять, что оценила начальственную шутку. Повезло. Если бы она вчера не выучила молитву, то сейчас бы с ней разговаривали по-другому…
Брат иерей между тем стянул через голову свой золотой балахон и остался в спортивном костюме.
Не дразни ребенка, – сказал он. – Мне нравится, что девочка сама пыталась решить свои проблемы. Даже нас не побоялась обмануть. Есть в этом здоровый авантюризм.
Небрежно кинув балахон на стул, брат иерей отогнул край занавеса и жестом пригласил Машу в полумрак за сценой. Она шагнула, споткнулась и, теряя равновесие, поймала в объятия чей-то гипсовый бюст. Преподобный? Нет, бюст был в погонах. Кругом как попало валялись и стояли кумачовые транспаранты с надписями про неизбежную победу коммунизма.
От военных остались. Руки не доходят вывезти, – с зевком сообщил брат казначей.
Взявшись вдвоем с братом иереем, они отвалили от стены фанерный плакатище "РЕВОЛЮЦИЯ ЛИШЬ ТОГДА ЧЕГО-НИБУДЬ СТОИТ, КОГДА ОНА НАДЕЖНО ЗАЩИЩЕНА. В. И. Ленин". За ним, как в каморке папы Карло, оказалась маленькая дверца.
Это уже тайна. Хотя не самая большая из тех, которые ты сегодня узнаешь, – сказал брат иерей, поворачивая ключ в замке.
Дверца выходила на лестницу.
Глава XIX БРАТ, КОТОРЫЙ НАМ НЕ БРАТ
Заглянув с площадки, Маша сосчитала этажи. Получалось, что лестница ведет куда-то ниже сборочного цеха в подвале, на уровень моря. Она сразу вспомнила зал со стоячей черной водой и бредущего задом наперед ныряльщика.
Брат иерей, сопя, притиснул ее на узкой лестнице и пролез вперед. Казначей пошел сзади. От его дыхания у Маши шевелились волосы на макушке.
Шершавые стены чем ниже, тем сильнее темнели от сырости. Свет лампочек едва пробивался через немытые плафоны. Маша стала подумывать, что ее не случайно взяли в "коробочку", как подконвойную, и обещанная тайна может оказаться встречей с пираньями. Кто знает, до чего докопались братья после доноса великанши. Разоблачить ее нетрудно, была бы охота: связаться с московской обителью братства и получить по электронной почте фотокарточку настоящей Соколовой…
– Брат Владимир говорил, что у тебя разряд по подводному плаванию, – сказал ей в затылок брат казначей.
В горле у Маши встал ком, сухой и колючий, как репей. Ладно, с братом Владимиром более-менее ясно: какой-нибудь московский босс. Но разряд! Достаточно брату казначею спросить, за сколько она проплывает стометровку, и все станет ясно. У гадюки Соколовой цифры должны от зубов отскакивать, она же боролась за каждую долю секунды, а Маша… Ну хоть приблизительно бы знать!
И брат казначей спросил:
Что молчишь? Похвались достижениями: глубоко ныряла?
Маша перевела дух и оглянулась: проверяет или сам не понимает, о чем спрашивает?
Вот на столько, – она показала двумя пальцами.
То есть как?! – изумился брат казначей.
Плывет человек в ластах, дышит через трубку. Ныряет у стенки бассейна, когда надо поворачивать, а так все время держится у поверхности. Это называется подводное плавание, – сказала Маша.
Кажется, ее объяснение разрушало какие-то планы брата казначея.
Ас аквалангом?! – воскликнул он, свирепо пыхтя ей в затылок.
С аквалангом называется дайвинг. Там спортивных разрядов нет. Дают бумажку, что ты прошла обучение в клубе.
У тебя есть? – спросил брат казначей с такой надеждой, что Маша побоялась его разочаровывать. А то еще станет звонить брату Владимиру: "Кого ты мне прислал?"
Есть, – соврала она, подумав, что брата казначея обмануть будет несложно, а законы природы не обманешь. Положим, она сумеет надеть акваланг, не путаясь в лямках, и погрузиться метров на десять. Но для работы на серьезной глубине надо рассчитывать скорость подъема по таблицам декомпрессии. Если вынырнешь быстрее, чем нужно, кровь закипит в самом прямом смысле, без поэтических преувеличений. Называется – кессонная болезнь. Тысячи воздушных пузырьков закупорят сосуды, и случится то же, что в машине с засоренным бензопроводом: остановка двигателя.
Во что ее втягивают эти, казначей с иереем?!
Лестница кончилась у броневой двери, сделанной, как все у военных, надежно и грубовато. Над узкой амбразурой, прорезанной на уровне глаз, сохранилась надпись: "НАЗОВИ ПАРОЛЬ, ДОЖДИСЬ ОТЗЫВА".
Братья навалились вдвоем, и дверь отворилась с ржавым скрипом. За ней стояла темнота. Воздух отдавал плесенью и близким морем.
Не вздумай поцеловать брата Иерофана – оскорбишь. Он из Белого Братства, – понизив голос, предупредил иерей.
Маша кивнула: не целовать так не целовать. Интересно, с какой буквы пишется обидчивый брат? Если он Иерофан, это имя, а если иерофан, то должность вроде иерея.
Она не знает про Белое Братство, маленькая была, – догадался брат казначей и объяснил: – Существовала такая секта с бабой в роли Христа: Мария Дэви Христос. Она и воплощение бога, и одновременно его мать и невеста. Готовила своих к концу света, назначила год и день. Время пришло, а конца нет. Тогда она объявила, что покончит с собой и вознесется на небо, только "детки" пускай начнут первыми. К счастью, вовремя струсила и позволила себя арестовать. Кое-кто из
Белых Братьев все-таки наложил на себя руки. Некоторые попали в психиатричку, другие разбрелись, а самые упертые ушли в подполье. Брат Иерофан, вон, к нам прибился. Живет в подвале кротом, неделями не выходит. – Брат казначей впустую пощелкал выключателем и крикнул в темноту: – Брат Иерофан! Алле, капитан! Опять рубильник отключил?
Он со странностями. Думает, что мы за ним шпионим, – добавил брат иерей, доставая зажигалку. Маша поняла, чьи свежие окурки валялись на чердаке. – Ждите, – бросил брат иерей и ушел в темноту.
Еще недолго Маша видела огонек зажигалки, потом он свернул за угол и пропал.
Оставаться с казначеем было тягостно и попросту опасно. В любой момент он мог спросить о чем-нибудь хорошо знакомом гадюке Соколовой и совершенно неизвестном самозванке. Пришлось Маше первой начать разговор, хотя она охотнее полюбезничала бы с не очень большим крокодилом.
Какой у вас акваланг?
Дорогой, – отвечал брат казначей, – а в марках я не разбираюсь. Брат Иерофан тебе все покажет.
– А на какой глубине работа? Брат казначей подумал и сморозил:
Метров сто.
Опять было неясно, проверяет ли он Машу или вправду ничего не понимает.
На ста метрах аквалангисты не работают, – сказала она. – Тридцать, много – сорок.
Ну, тогда на десяти, – легко переиграл брат казначей.
А какая работа?
Все узнаешь в свое время.
Говорить стало не о чем, молчать – нельзя. К счастью, скоро за дверью вспыхнули такие же, как на лестнице, тусклые плафоны. Маша пошла первой, обгоняя брата казначея.
Стены коридора были не меловые, как на чердаке, а бетонированные. Через каждые несколько шагов то справа, то слева попадались железные двери. Надписи "Компрессорная", "Барокамера" говорили о том, что здесь тренировались аквалангисты. Маша подумала, что если с ней захотят разделаться, то обойдутся и без пираний. В этих лабиринтах ее и так никто не найдет.
Брата иерея было слышно издалека.
Спортсменка! Разрядница! – распинался он у закрытой двери.
Девка! Вы б еще телепузика привели, – высунув нос в щелку, огрызался брат Иерофан, и дверь захлопывалась.
Это лучшее, что мы смогли найти, – ныл брат иерей.
Пока Маша раздумывала, не обидеться ли на то, что ее обозвали "этим" среднего рода, брат казначей решительно сунул ногу за приоткрывшуюся для ответа дверь:
Осталось три дня! Где я тебе другого помощника возьму?
Дверь поспешно распахнулась.
– Как три дня?! – возопил брат Иерофан. Оттеснив его, брат казначей ворвался в помещение и кивнул Маше: за мной.
Жилище брата Иерофана, несомненно, было раньше складом чего-то боевого. Шеренгами стояли несокрушимые стеллажи с полукруглыми выемками вместо полок. В них вписался бы сигарообразный силуэт ракеты или торпеды. По потолку шла рельса с остатками роликов и оборванных цепей. Дальняя стена терялась в темноте. Угол за дверью занимала неряшливо застланная койка, десяток железных шкафчиков у стены и стол, заваленный частями разобранного акваланга. Брат Иерофан, человек с атлетическим торсом и мелким плаксивым личиком, торопливо спрятал под одеяло что-то маленькое и уселся на койку. Под носом у него красовалась янтарная клякса машинного масла. Маша сразу назвала его про себя Иерофанушкой.
Слишком ты разборчив, брат, – продолжал казначей. – Я тебе сколько людей присылал! Один, по-твоему, много болтает, другой – слабак, у третьего, наоборот, объем легких слишком большой, быстро воздух расходуется… Все, довы-бирался! Пятого и шестого не будет! – Он обернулся к Маше. – Вот тебе друг и учитель. Пока учит, слушайся его, как самого преподобного. Перестаёт учить – сразу докладываешь мне, и мы приводим его в чувство.
А ведь это шанс, поняла Маша. Акваланг, ласты да еще гидрокостюм, наверное, дадут… Она с надеждой посмотрела на "друга и учителя". Физиономия у Иерофанушки была кислая, как будто брат казначей навязывал ему в ученицы сколопендру.
А вот не возьму ее и все! – отрезал он с победным видом.
– Вон, – тихо скомандовал брат казначей. Иерофанушка не расслышал:
Что?
Вон пошел, – повторил брат казначей. – Или ты работаешь, или порхаешь отсюда немедля! By компрене?
Ладно, – сдался Иерофанушка, – ваша власть! Издевайтесь! Белые Братья и не такое терпели.
Что-то не припомню, когда вы терпели, – усмехнулся брат казначей. – Когда в Москве избили священника прямо на амвоне или когда в Киеве громили Софийский собор?
Иерофанушка скорбно поджал губы.
Хотели пострадать за веру, – объяснил он. – Ибо сказано Матерью Марией: "Дети мои! Вас будут мордовать и рубить вам головы! Но эта кровь нужна земле!"
А вышло-то все наоборот, – добавил брат казначей. – Вы людей мордовали, а они с вами – по закону. Вот незадача! Не удалось пострадать.
Как же не удалось, когда я сам три месяца отсидел в ментовском узилище! – набычился Иерофанушка.
Маша подумала, что по сравнению с ним даже Ганс может показаться вполне терпимым человеком. И вообще, узнав историю Белого Братства, она стала немного лучше думать о детях преподобного Сана. Эти по крайней мере церкви не громят. Правда, непонятно, почему они пригрели брата Иерофана. Не ради же споров, чья секта лучше.
Короче, или ты работаешь, или выметаешься, – подытожил брат казначей.
Я не спорю, – кротко сказал Иерофанушка. – Но надо же проверить, кого вы мне подсовываете. – И он кивнул на рассыпанные по столу детали: – Это что?
Легочный автомат. Был, – сказала Маша, удивляясь простоте вопроса. В акваланге не так много частей, чтобы их перепутать.
Ну, это понятно. А что в нем сломалось?
– Пружина, – навскидку ответила Маша. Получилось очень эффектно. Иерофанушка
смутился и зарыскал глазами, ища, о чем бы еще спросить.
Экзамен сдан, – отрезал казначей. – Пойдем, брат, проводишь нас. А тебя, сестра, жду к себе не раньше ужина. И чтоб коленки тряслись от усталости! Доложишь, чему научилась за день.
Когда братья вышли, Маша подобрала с пола и сунула в карман промасленную заводскую бумажку, сохраняющую форму пружины. Приподняла край одеяла на койке – так и есть: новенькая пружина, еще не очищенная от смазки. Иерофанушка спрятал. Сказать по правде, все свои аквалангистские знания Маша получила за три недели от приезжих туристов. Легочный автомат она впервые видела разобранным и без бумажки не догадалась бы, какую деталь нужно заменить.
Маша приоткрыла дверь, послушала – ни звука. Далеко ушли братья, а жаль, ведь говорили наверняка о ней… Она стала заглядывать в шкафы, тратя на каждый не больше секунды. Незнакомый акваланг, тяжелый – значит, баллоны заправлены… Гидрокостюм, хороший, итальянский, из сохраняющей тепло губчатой резины… А этот хуже – наш старый "Садко"… Какие-то электрические штуки и роскошные фонарики для подводного плавания. Жаль, нельзя стащить – заметно будет, их всего три.
Пятый и шестой шкаф были забиты обернутыми бумагой брикетами, похожими на цибики чая. На каждом повторялась недвусмысленная надпись: "ШАШКА ТОЛОВАЯ 75 ГР."
Одной такой достаточно, чтобы вдребезги разнести легковую машину. В шкафах их были сотни.
Глава XX ТАИНСТВЕННОЕ ЗАДАНИЕ
Брат Иерофан вернулся с кислющей физиономией и первым делом спросил:
"АРО" знаешь?
Что? – не поняла Маша
Ясно, не знаешь. А "Оксимагнум"? Маша только покачала головой.
Похожее на кукиш Иерофанушкино личико приобрело торжествующее выражение, означавшее: "Я же говорил, что никуда ты не годишься!"
В таком случае что ты знаешь?
Обычные акваланги: "Украину" и "АВМ".
Ну и что прикажешь с тобой делать? – сквозь губу вопросил Иерофанушка.
А вы не догадываетесь? Учить! Если, конечно, можете.
Учить не фокус, было бы кого, – парировал Иерофанушка.
По-моему, мы все уже выяснили, – сказала Маша. – Или мне для полной ясности сходить за братом казначеем?
Иерофанушка печально утер нос, еще сильнее размазав след машинного масла, и стал похож на карнавального кота в сапогах с нарисованными усами.
– Глянь там, в шкафу, "АРО", – кивнул он. Этот акваланг Маша уже видела мельком, а
между тем он стоил самого пристального внимания.
Начать с того, что баллон крепился на груди. Пока Маша это поняла, "друг и учитель" успел неплохо повеселиться. Она крутилась, как мартышка с очками. Если надеть баллон за спину, загубник болтался возле лопаток. Если сначала взять загубник в рот, слишком короткие шланги не давали надеть баллон за спину. Казалось, акваланг сделан для человека со свернутой шеей.
Наконец, она разобралась, что к чему, и… не нашла трубки выдоха! Оставив акваланг, Маша грозно уставилась на Иерофанушку: разыграл, да?! Наверное, всех учеников так обламываешь? ЭТО ЧТО ЗА АКВАЛАНГ, В КОТОРОМ НЕЛЬЗЯ ВЫДОХНУТЬ?! Им только шарики надувать!
Что-нибудь не так? – безмятежно поинтересовался "друг и учитель".
Хорошо, что Маша сдержалась и не высказала все, что думала об "испорченном" акваланге. Срама хватило бы на всю оставшуюся жизнь.
– Сами знаете, – буркнула она.
Аппарат воздушно-кислородный, замкнутого цикла. Попросту говоря, не дает пузырьков, – налюбовавшись ее растерянностью, снисходительно объяснил Иерофанушка.
Вот это номер!
Миллионы людей ныряют с аквалангами, ничуть не беспокоясь, что при дыхании в воде поднимаются пузырьки отработанного воздуха. И только для немногих жизненно важно, чтобы пузырьки не поднимались, выдавая их противнику. Это подводные диверсанты.
Невзрачный матово-серый баллон с загубником, который Маша непочтительно положила на пол, уже нельзя было назвать аквалангом. Разница между этим "АРО" (итальянским, судя по надписям на приборах) и знакомой "Украиной" – как между "Харлеем" и детским велосипедиком "Дружок". Дело не только в пузырьках: с таким аппаратом и оставаться под водой можно дольше, и нырять глубже, и кессонная болезнь почти не страшна.
Вместе с толовыми шашками в шкафах серый баллон навевал однозначные мысли о Машином будущем задании.
Иерофанушка, похоже, смирился с тем, что другого помощника ему не дадут. Страдая, он выволок из закромов новехонький гидрокостюм и с помощью ножниц и клея стал подгонять его по Машиному росту.
Работа требовала частых примерок, а Маша как назло с утра надела очень откровенное белье гадюки Соколовой. Она стала переодеваться, прячась за дверцей шкафа с толовыми шашками. Было интересно, как среагирует "друг и учитель". Тот сначала по-лошадиному фыркнул через губу, сообразил, чем там занимается ученица, и успо-коенно протянул:
– А-а, стесняешься.
Сам Иерофанушка щеголял в мятых трусах в цветочек и не стеснялся ни капельки.
Здесь взрывчатка, – сказала Маша. Иерофанушка потужился и выдал шутку:
А ты думала штопором управиться? После третьей примерки костюм подогнали точно по фигуре. В ожидании, пока клей получше схватится, Иерофанушка предложил пожрать. Он так и сказал: "пожрать", и его глазки при этом по-кошачьи светились.
Разобранный легочный автомат был сметен в первую попавшуюся коробку. Освободив стол, Иерофанушка водрузил на него газовую плитку, на плитку – котелок. Достал из шкафа банку тушенки и устрашающим водолазным ножом смахнул с нее крышку так легко, как будто резал не ясесть, а колбасу. Похвастал, подбрасывая нож на ладони:
Польский, "Экспло". Не хуже американского.
Тушенку он вывалил в котелок, и в воздухе, пропахшем Иерофанушкиными носками и машинным маслом, сразу потянуло мясными ароматами. У Маши побежали слюнки. После пустых щей папы Сана тушенка была именно тем, что надо. А "друг и учитель", посмотрев на нее, добавил еще банку.
Когда жир в тушенке растаял, Иерофанушка выключил газ и, не сняв котелок с плитки, придвинулся к столу.
Ложку, вилку? – светским тоном предложил он Маше, протягивая то и другое.
Маша выбрала вилку. Иерофанушка с довольным видом стал уписывать ложкой расплавленный жир.
– Плохо кушаешь, – заметил он Маше, которая просто не успевала нырять своей вилкой в котелок из-за того, что там всегда оказывалась часто мелькающая ложка Иерофанушки. – Знаешь, как в старину работников набирали?
Знаю, по аппетиту, – сказала Маша. – По-моему, это чепуха. Разве обжоры лучшие работники?
Не все, но как правило, – ответил Иерофанушка. Было заметно, что он гордится своим аппетитом. – Наша работа энергии требует! Заметь: ем голимый жир, а мышцы… – Он согнул в локте руку с надутым бицепсом.
Подумав, что сегодня "друг и учитель" наверняка будет испытывать ее на выносливость, Маша быстро подъела остатки тушенки. Иерофанушка откинулся на стуле и ковырял в зубах ногтем. Вид у него был самый благодушный, и она осмелилась спросить:
А почему вы отказывались от помощников?
Теперь уже не важно, – махнул рукой Иерофанушка и признался: – У меня свой человек есть, из Белого Братства. Давно хотел его сюда перетащить, а брат казначей – ни в какую. Не доверяет, змей ласковый.