В этом году празднование священного месяца Балаган было омрачено исчезновением Лика-Аккуратика. Он пропал в начале сентября, почти за месяц до большого, самого главного Праздника, который приходится на 27, после которого оставшиеся до конца месяца три дня бывают только вручение подарков и подведение итогов. Потом начинаются будни, и долго-долго нет никаких праздников, пока не наступает Новый год, который, понятное дело, отмечают не только в балаганах, но и везде. Кстати, Новый Год наступает два раза – летом и зимой. Летний Новый год наступает 22 июня. Целых три дня полагается провести на природе, петь, танцевать, разговаривать, соревноваться, устраивать конные скачки и вообще всячески веселиться. А День Мам и День Пап, в Балагане, конечно, не отмечают, как и все остальные известные вам, обычным детям, праздники.
– Я приготовил песенку к 27 сентября, – заявил однажды утром Кусеныш, забираясь на колени к Эдьиэйке. – По радио услышал. Можно, спою?
Дети как раз собирались завтракать. Эдьиэйка кивнула, все приготовились слушать. Кусеныш прокашлялся и пропел тоненьким голоском:
– "Усатый котенок, он тоже тигренок,
Но только поменьше и цветом другой,
И нет у котенка рычанья тигренка,
Во всем остальном он точно такой!"
Наступила тишина. Все дети сникли.
– Нет, не думаю, что эта песенка годится для праздника, – пробормотал Левушка, вставая из-за стола. – Спасибо, я уже позавтракал…
– Ты умеешь испортить настроение, – вздохнул Абаашикка, отворачиваясь от Кусеныша. Его кудрявая голова низко склонилась над столом. Маша, сердито стуча ложкой об тарелку, быстро доедала кашу, а Туораах, который после того памятного визита к Дьикти Хотун научившийся немного говорить, причем говорить не совсем невпопад, изрек:
– Можно потом.
Хотя что он имел в виду, опять никто не понял. То ли он хотел попросить Кусеныша спеть ему эту песню еще раз потом, или хотел сказать: "Мог бы и потом", а может, хотел намекнуть, что вообще, время петь эту песенку придет позже. А Эдьиэйка подумала, что он просто хочет съесть свою кашку позже, и возражать не стала.
Только Кусеныш непонимающе хлопал огромными глазами на маленьком, бледненьком и худеньком личике. Он на самом деле ничего не понимал. Он же хотел как лучше. Он даже выучил песенку. Его беспокоило, что никто не готовится к празднику как следует. Это непорядок! Нашелся Лик или нет, праздник должен состояться. Это правило.
Плохая шапка
На следующий день Абашикка пришел из школы с царапиной на скуле и синяком под левым глазом. На расспросы Эдьиэйки он ничего не отвечал, молчали Левушка и Маша, которые пришли вместе с ним. Драться обитателям Балагана не запрещалось. Но и не особенно поощрялось, конечно.
После обеда, собираясь на прогулку, Абаашикка попытался проскользнуть мимо Эдьиэйки незамеченным. Это ему не удалось. Он был остановлен ею и придирчиво осмотрен.
– Так, где твоя шапка? В кармане? – строго спросила Эдьиэйка, изучив его экипировку. Она внимательно следила за тем, чтобы дети одевались тепло. И правильно делала, потому что они всегда норовили выскочить на улицу то без шапки, то без рукавичек, а то и вовсе в тонких курточках. После этого они долго болеют, а это очень плохо для всех. Они не понимают, что могут заболеть, если оденутся не по погоде. Не то, чтобы дети такие глупые, просто они пока еще не умеют увязывать в голове одно с другим. Выяснить причину, предугадать следствие. Оценить, так сказать, всю композицию целиком. Проследить за ходом действия от начала и до конца. В конце сентябре гулять в Якутске без шапки, сами понимаете, холодновато. Варежки еще не выдали, но шапку носить полагалось обязательно.
– Где шапка, я спрашиваю? – повторила Эдьиэйка, продолжая держать Абашикку за рукав курточки.
– Вот она. – коротко ответил Абашикка, неохотно вытаскивая из кармана куртки желтую вязаную шапочку, которую ему выдали на прошлой неделе. С момента выдачи шапку полагалось носить.
– Надень сейчас же, – приказала Эдьиэйка. Она очень не любила, когда дети болели – может, потому, что ей на самом деле не нравилось превращаться в фармацевта.
Абашика что-то буркнул и поспешно, кое-как, нахлобучил шапку на голову.
– Надень как следует, – сказала Эдьиэйка. И стала плотно натягивать ему злополучную шапку на уши.
Абаашикка замотал головой и неожиданно для всех расплакался.
– Не буду! Не хочу! – кричал он, топая ножками и отталкивая Эдьиэйку.
– Что с тобой? – встревожилась Эдьиэйка, сдирая с головы Абашикки шапочку и обнимая его.
– Плохая шапка! Плохая! Не буду! – продолжал кричать Абашикка, отбиваясь от нее.
– Вот бы тебя сейчас видели твои одноклассники, – пристыдила его Эдьиэйка. – Ведешь себя, как двухлетний малыш.
– Одноклассники! Они смеются! – еще горше заплакал Абашикка, вырывая желтую шапку из рук Эдьиэйки. Он с силой шмякнул злополучную шапку об пол и начал ее топтать. – Плохая! Плохая!
– Прекрати! – рассердилась Эдьиэйка. – Зимние меховые шапки еще не скоро выдадут!
Она отняла растоптанную шапку и отвела Абашикку в угол, чтобы он утер слезы, высморкался и рассказал все.
Выяснилось, что с тех пор, как Абашикка получил эту шапку, он ни разу толком не носил ее. В первый день, не чуя худого, он надел ее и отправился в школу в компании Левушки и Маши, выделяясь среди толпы своей яркой цыплячьей головой. На них налетели какие-то незнакомые ребята и поколотили. При этом они хохотали и почему-то кричали: "Шут! Шут гороховый!", пытаясь содрать шапку с головы Абашикки. Ребята не совсем поняли, в чем дело. Но когда дошли до школы, все стало ясно. В тот день многие дети впервые надели шапки, большинство мальчиков носило теплые кепки с ушами, а девочки – вязаные шапки разного фасона. Преимущественно желтого цвета. Увидев это, Абашикка ужаснулся и быстро стянул свою шапку. Левушкина шапка хотя и была вязаная, но черного цвета. Некоторые мальчики носили такие. Маше досталась красная с разноцветными узорами по краям, явно девчачья. Она очень гордилась своей шапкой и в школе долго не снимала ее, красуясь перед остальными.
– Абашикка, ты почему пришел в девчоночьей шапке? – спросила Абашикку самая вредная одноклассница, увидев желтую шапку у него в руках. – Или это не твоя?
– Не моя, – соврал Абашикка, судорожно пряча злосчастную шапку подальше. С тех пор он ее не носил, только для виду нацеплял перед тем, как выйти из дома или войти туда. Он думал, что дождется выдачи меховых шапок – всем известно, что в Якутске невозможно перезимовать в вязаной шапке – но немного просчитался. Однажды стало так холодно, что он не выдержал пощипывания утреннего морозца и надел-таки свою желтую шапку по дороге в школу.
Неожиданная помощь
На него со всех сторон посыпались насмешки спешащих в школу ровесников: "Девчонка! Девчонка!", "А мы-то думали, что ты мальчик!", "Отрастил кудри длинные!". Действительно, непокорные кудри Абашикки выбивались из-под желтой шапки, и он становился очень похожим на девочку. Может быть, если бы эту шапку носил Левушка, его бы не дразнили так сильно– мало ли у кого какие чудачества. Но над Абашиккой непременно хотелось посмеяться. Так он и шел в это утро, стиснув зубы и борясь с желанием побежать. Он шел и считал дни, сколько ему еще осталось позориться, и никак не мог сосчитать. Наверное, уже на следующей неделе выдадут другие, зимние меховые шапки…
В то утро особенно усердствовали трое. Они преследовали их, кривляясь, пока Левушка не остановился и не сказал одному из них:
– Дурак! Сейчас врежу.
– Ты, лысый очкарик! – крикнул тот, который повыше, и столкнул Левушку с тротуара. – Не умничай!
Левушка от неожиданности грохнулся на четвереньки. Мальчики загоготали. Пока Левушка неловко вставал, продолжая забавлять компанию, Абашикка размахнулся и ударил обидчика по носу. Завязалась драка. Левушка наконец поднялся, снял очки и, зажмурив глаза, беспорядочно и отчаянно замахал кулаками, пока не зацепил двоих. Абашикка, маневрируя, быстро отступал в сторону школы. Маша побежала впереди них – наверное, звать подмогу.
И помощь не замедлила прийти. Правда, такой помощи ребята не ожидали.
Все пятеро в пылу драки сначала не заметили, как натолкнулись на что-то вроде стены. Не то, чтобы она была твердая и ощутимая, но уже некоторое время они стояли на месте и не могли свободно передвигаться по тротуару. Ноги вроде слушались, но шаги постоянно буксовали, возвращаясь туда, откуда начинались, как в бесконечном повторе одного и того же кинофрагмента. Наносимые удары как будто попадали во что-то мягкое и вязкое, а не по носам соперников.
– Какая картина! – воскликнул кто-то над ними. – Вы бы посмотрели на себя со стороны!
Дерущиеся подняли головы. Над ними распростерла руки не кто иная, как Дьикти Хотун. Она выглядела немного рассерженной. Одета она была так же, как в тот день, когда ребята побывали у нее в гостях.
– Тебе моя шапка тоже кажется смешной? – вежливо осведомилась Дьикти Хотун, наклоняясь к одному из зачинщиков.
– Н-нет, – пролепетал мальчик, съеживаясь. Он с опаской покосился на ее высокую белую шапку, расшитую немыслимыми узорами.
– Вы женщина… то есть дама, – нашелся другой. – А он мальчик!
– А кто вам сказал, что мальчики не могут носить желтые шапки? – насмешливо спросила Дьикти Хотун.
– Шут! – выкрикнул третий на этом месте, не выдержав. – Такие шапки носят шуты!
Дьикти Хотун промолчала и убрала руки, которые она продолжала держать над их головами. Тут же к ним ворвались грохот машин и тяжелый смрад городских улиц. Дьикти Хотун стала как будто меньше ростом, и приняв вид обыкновеной прохожей, стала удаляться от них. Все пятеро, замерев, смотрели ей вслед.
– А хорошо, когда она есть, – невольно вздохнул Абашикка.
Дьикти Хотун услышала его слова, обернулась и сказала просто:
– Если вы хотите этого, я всегда буду с вами. Я же не котенок Лик. – Помолчав, она добавила, обращаясь к нападавшим мальчикам: – Тот, кто дерется зря со своими товарищами, всегда будет стоять на одном месте. – И снова поворачиваясь к Абашикке: – А желтая шапка лучше других.
И ушла. Ребята без приключений добрались до школы, где их поджидала Маша. Абашикке на недолгую память об этом утре достался синяк. На обратном пути Абашикка не решился надеть шапку, благо днем светило солнышко и было не так холодно.
– Эдьиэйка, а почему она сказала, что желтая шапка лучше других? – спросил Абашикка, закончив рассказывать ей эту историю.
– Потому что она яркая, – улыбнулась Эдьиэйка. – Хочешь, купим тебе черную?
Абашикка задумался. Завтра опять предстояло идти в школу… Он взял у Эдьиэйки немного запачканную желтую шапку, повертел ее в руках и сказал:
– А она правда лучше. Не надо другую.
Эдьиэйка облегченно вздохнула про себя, потому что дети носили ту одежду, которую им присылали добрые люди. Одежда называлась "гуманитарная помощь". Прошлогоднюю шапку Абашикка потерял, и хорошо, что в этом году им прислали две, ведь Левушке тоже нужна одежда. Сейчас купить шапку означало отказаться от чего-то.
Еще один котенок
Итак, Абашикка продолжал разгуливать в своей желтой шапке, как ни в чем не бывало. Она и в самом деле начала ему нравиться, да и в школе привыкли. Более того – то тут, то там можно было теперь увидеть мальчишек в ярких шапках, и никто их не дразнил.
Тем временем Лик все не возвращался. Абашикка чувствовал, что он сделал все, что в его силах. Мы видели, как он научился даже мужественно переносить насмешки. Он победил общественное мнение. Он заставил всех признать свою нелепую желтую шапку, перепавшую ему от щедрот неизвестной благотворительной организации, как самую крутую. Правда, сам он думал, что история с шапкой не имеет никакого отношения к возвращению Лика. Но мы-то знаем, что эти последние подвиги являлись едва ли не самыми главными.
– Левушка, как ты думаешь, почему Лик не возвращается? – спросил однажды Абашикка. Левушка пожал плечами.
– Потому что вы нарушаете Правила, – выскочил вертевшийся неподалеку Кусеныш.
– А тозе, а тозе! – закричал Туораах из-под кровати, но никто не обратил на него внимания. Он часто так кричал, по поводу и без повода.
– Правила существуют не для того, чтобы их не нарушать, – развел руками Левушка.
– А для чего? – ужаснулся Кусеныш. – Неужели для того, чтобы нарушать?
– Мне кажется, они написаны для того, чтобы мы стремились всегда к лучшему. Это образец, – сказал Левушка.
– Их нельзя не нарушить хотя бы раз. – добавил Абашикка.
– А я ни разу не нарушил ни одно правило, – с гордостью доложил Кусеныш. Ребята посмотрели на него недоверчиво.
– А тозе, а тозе! – закричал все тот же Туораах из-под кровати.
– Во всяком случае, Лику наплевать на Правила. Он же котенок, – вздохнул Левушка. – А давайте будем класть на его коврик блюдечко с молоком. Ну, как будто он есть. Может, он почувствует, и вернется.
– Но его же нет, кто будет пить его молоко? – удивился Кусеныш.
– А вот посмотрим, – печально улыбнулся Левушка.
Сказано – сделано. Перед сном ребята налили в блюдечко Лика молочко и поставили возле его коврика в коридоре, строго наказав Коале не прикасаться к блюдечку, на что та только презрительно фыркнула, про себя, видимо, подумав: "Какая гадость!". Всем известно, что коалы ничего не пьют. Конечно, ИХ коала была особенной, поэтому пила. Но не молоко.
Утром блюдечко оказалось… пустым!
– Он здееесь! – истошно завопил Абашикка на весь Балаган. – Лик вернулся!
– Что такое? Лик? Где Лик? – всполошились все, сбегая вниз. Полуодетый Абашикка с волосами, растрепанными больше обычного, стоял на коленях возле коврика Лика и победно потрясал пустым блюдечком. – Мы вчера налили молока в это блюдце, и оно сейчас пустое!
Обитатели Балагана заахали и заохали. Некоторые даже сгоряча начали: "Кыс-кыс", хотя помнили, что Лик ненавидел, когда его так подзывали – как какое-нибудь безграмотное животное.
– Нет, его здесь нет, – покачала головой Эдьиэйка. – Он бы сказал мне, что вернулся. Успокойтесь.
– Но… он же не умеет говорить! – удивленно прошептал Абаашикка, поворачиваясь к ней всем корпусом.
– Да? – в свою очередь, удивилась Эдьиэйка. Абашикка только ресницами захлопал.
– А кто тогда выпил молоко? – задал резонный вопрос Левушка. Все развели руками и недоуменно оглянулись. Раздался топот маленьких ножек. Это, как всегда, с опозданием прибежал Туораах и попросился на ручки к Эдьиэйке. Она взяла его на руки и поцеловала.
– Ну… Ты хочешь что-то сказать, малыш? – ласково спросила его Эдьэйка. Туораах прижался к ней, съежился и спрятал лицо в ладошках. Подумав, он показал один глазик.
– Молочко… это я ночью выпил, – смущенно признался он и отвернулся. – Вкусное молочко.
– Котеночек мой! – растаяла Эдьиэйка. – Ты бы сказал мне, и я бы налила тебе молочка в твою красивую кружечку!
Сны Абаашикки
Бегая без шапки поздней осенью, Абашикка все-таки заболел. У него поднялась температура, от лекарства "кока-коала" его просто-напросто вырвало. Потом он лег на кровать и решил больше не вставать. Его черные кудри прилипли к влажному лбу, он метался в полубреду. Все очень перепугались. Пришел строгий врач, дал какие-то таблетки и велел не переживать. Накануне болезни Абаашикке приснился сон.
В этом сне он стоял в центре ярко освещенного круга, похожего на арену цирка и размахивал большим хлыстом. Рядом с ним находился Лик. Животных, которых он дрессировал, Абашикка не увидел, но ему показалось, что это были какие-то большие и опасные звери. Потом он с кем-то разговаривал, стоя в коридоре, а к ним подошел Лик и сказал: "Там бъют наших", указывая лапкой в сторону ярко освещенной арены, которую они с Абашиккой только что покинули. Абашикка хочет вернуться, но его не пускают, потому что не его номер, ему нельзя. Лик тем временем исчезает куда-то, Абашикка начинает его искать в длинных темных коридорах, и не находит. Кто-то ему шепчет: "Зимааа… Скоро зимааа… Кот замерзнет…"
Абашикка проснулся в холодном поту. Вокруг стояла кромешная тьма. У входной двери тихо стучали часы. В Балагане длилась глубокая ночь, такая темная осенью. "Хоть бы шторы приоткрыть", – подумал Абашикка и хотел было откинуть одеяло. Оно не откидывалось. "Аааа…" – вполголоса вскрикнул Абашикка. Никто его не услышал, все спали. "Должно быть, я тоже сплю", – подумал Абашикка и решил расслабиться. Он лежал и думал о своем сне, о том, как, наверное, ужасно, когда бедного тигра или льва заставляют прыгать через огонь, избивая плетью. И это все ради того, чтобы несколько человек захлопали в ладоши. "Я никогда в жизни не пойду в цирк", – подумал он, снова засыпая. И тут вдруг опять раздался этот зловещий шепот: "Скоро зимааааа".
– Помогите! – уже громко закричал Абашикка, просыпаясь.
Уже наступило утро. Туораах уже бегал по комнате и стаскивал одеяла с не успевших проснуться обитателей Балагана. Собственно, кроме него, бодрствовали только Маша и Эдьиэйка. Одеяло Абашикка крепко-накрепко прижимал к себе, и Туораах никак не мог стащить его, отчего сердился и хныкал.
– Помогите! – наяву заорал Абашикка. – Туораах!
– Туораах, уйди! – крикнул кто-то Абаашиккиным голосом.
Туораах по-прежнему изо всех сил пытался сдернуть с него одеяло. Абашикка уже не держал его, но оно как будто прилипло к нему. Особенно плотно оно облегало плечи и шею.
– Ну что же это такое! – вскричал Абаашикка, отбиваясь от прилипчивого одеяла.
– Абаашикка, не сердись на братика, он же просто хочет разбудить вас, чтобы вы не опоздали, – ласково попросила Эдьиэйка.
– Да я не на него сержусь, – закряхтел Абаашикка, стараясь выбраться из-под слишком инициативного одеяла.
– Ну а зачем тогда так кричишь на него? – заметила Эдьиэйка. На этом месте Туораах с победным криком оторвал-таки противное одеяло от Абаашикки.
– Ой, спасибо, Туораах! – обрадовался освобожденный Абаашикка, вскакивая с кровати. – Эдьиэйка, а это одеяло… оно не хотело от меня оторваться!
– Хватит, Абаашикка! – рассердилась Эдьиэйка. – Пока ты тут играешь, в школу опоздаешь.
Абаашикка только помотал головой и начал молча рассматривать одеяло. Это был он. Да, он, и у него было имя, и его звали Кобак Шорган!
"А ведь действительно, скоро зима. Если Лик живет на улице, он непременно замерзнет. Замерзнет и умрет", – подумал Абаашикка. От этой мысли ему стало плохо. Он подошел к Эдьиэйке и пожаловался на неважное самочувствие. И тут же слег с температурой.