В Париже на выставке по мирному использованию атомной энергии похищен препарат радиоактивного кобальта… На учеников лицея, находившихся на выставке, падает подозрение. Несколько учеников, независимо от полиции разыскивая похитителя кобальта, попутно знакомятся с применением атомной энергии на производстве и в научных исследованиях.
Книга, многие страницы которой написаны с юмором, дает читателю первые сведения о мирном атоме.
Книга рассчитана на самый широкий круг читателей - учащихся старших классов и взрослых.
Содержание:
-
ГЛАВА ПЕРВАЯ 1
-
ГЛАВА ВТОРАЯ 2
-
ГЛАВА ТРЕТЬЯ 3
-
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ 4
-
ГЛАВА ПЯТАЯ 5
-
ГЛАВА ШЕСТАЯ 6
-
ГЛАВА СЕДЬМАЯ 8
-
ГЛАВА ВОСЬМАЯ 9
-
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ 11
-
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ 13
-
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ 13
-
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ 15
-
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ 17
-
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ 18
-
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ 19
-
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ 20
-
ЭПИЛОГ 22
-
Примечания 23
Андрэ Маспэн
Дело о радиоактивном кобальте
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Во Дворце открытий царила сутолока. Это был второй или третий день работы выставки, организованной Комиссариатом по атомной энергии для учащихся. Тусклый свет ноябрьского дня еле проникал сквозь матовые стекла в потолке этого крыла не слишком гостеприимного Дворца. Сквозь щели иногда дул пронизывающий ветер.
Старшие классы нашего лицея Генриха IV были в полном составе. Мы, ученики второго класса , шли вслед за первоклассниками, с завистью и презрением поглядывая на этих господ, которые отмежевались от нас. Мы составляли компактную группу, "созвездие", как говорил Мишель Перийе. Этот остроумец нашего класса, прозванный за свои шутки <Сорвиголовой", был склонен к преувеличениям. Послушать его, наш учитель физики г-н Лапрад - в настоящее время наш оживленный гид - это "ярчайшая звезда"; что же касается юношей и девушек, обучавшихся в других лицеях (Бюффон, Кондорсе, Монтэнь), то, по выражению Мишеля Перийе, это были "туманности".
Я не знаю, были ли мы "созвездием", но головы наши определенно были в тумане. От выставочной суеты кружилась голова. Мы проходили мимо физических приборов, электрических машин и моделей атомных реакторов в Шатийоне и Маркуле, не видя в них ничего интересного и не понимая объяснений г-на Лапрада, слова которого терялись в гуле голосов и шуме шагов по каменным плитам.
Скажем прямо (так как я решил не скрывая говорить на этих страницах всё): мне было очень скучно. Конечно, это посещение выставки избавляло нас от уроков истории и латинского языка, к которым у меня не было никакого рвения. Но я не мог себе представить, что эта прогулка по залам выставки окажется такой скучной, что будет столько разговоров и такой холод.
Действительно, в это время - то есть к началу необыкновенной истории, в которую я впутался, - я был далек от какого бы то ни было интереса к физическим наукам. Какой же предмет меня интересовал? Кроме французского языка, к которому я чувствовал влечение, унаследованное, несомненно, от отца моей матери - писателя, жившего в одном из департаментов Франции так далеко, что он казался существом почти мифическим, - ничто, по правде говоря, меня не увлекало.
Я был недурен собой и хорошо сложен; обо мне говорили, что я "неглупый мальчик", но был я рассеян, легкомыслен и приводил в отчаяние моих родителей и педагогов, не чувствуя при том угрызений совести.
Я увидел группу девчонок-"физматичек" лицея Фенелон. На лицах у этих лицемерок было написано, что они вникают в даваемые им объяснения, стараясь запомнить технические термины, сообщаемые им старой дамой с седыми волосами и фиалковыми глазами: Я узнал среди учениц лицея мою кузину Бетти, хорошую ученицу, которую моя мать то и дело ставила мне в пример. Бетти меня заметила и подала дружеский знак, но я решительно повернулся к ней спиной. В этот момент Сорвиголова потянул меня за рукав:
- Эй, Комар, - сказал он мне ("Комар" - мое прозвище, которому я обязан за небольшой рост, а также за мое умение "жалить"). - Эй, Комар, - шепнул мне Сорвиголова, - взгляни-ка на этих маркиз… Хорошенькая брюнетка заигрывает с тобой.
- Дурак, - сказал я ему, - это моя кузина Бетти… Зубрил на!
- Хм, хм, - произнес Сорвиголова, явно не переубежденный мной. - У нее такие глаза… Ты меня удивляешь!
- Но это действительно кузина! Уверяю тебя. Моя мать приглашает ее по воскресеньям в качестве хорошего для меня примера…
- Я не знал, - сказал Сорвиголова с досадой. - Жаль!
Мы сделали еще несколько шагов вдоль стендов. Г-н Лапрад с дергающимся, как всегда, лицом, почесывая лысину, продолжал свои объяснения старшеклассникам, вплотную окружавшим его. Среди них я заметил и моего товарища по классу Амио Долена, прозванного "Головой-яйцом", "великого физика", который присоединился к старшим и впился в учителя глазами.
В общем выставка набила мне оскомину. И тогда-то произошло событие, ставшее началом приключений, которые запомнились мне на всю жизнь.
В тот момент, когда мы неторопливо шли за нашим учителем, послышался треск из громкоговорителя и по залу пронесся громкий голос.
- Дамы, господа! - раздался голос. - Только что обнаружено, что исчез свинцовый ящик с кусочком радиоактивного кобальта во время осмотра экспонатов.
Небольшая пауза. Все повернулись к громкоговорителю.
- Дамы, господа! - снова прозвучал голос. - Мы просим девушку или юношу, совершившего этот необдуманный поступок, вернуть ящик.
- Повторяю: необходимо, чтобы взявший ящик с радиоактивным кобальтом немедленно его вернул. Никакие строгие меры не будут приняты: безнаказанность гарантирована.
Речь снова оборвалась, послышался треск и вслед затем приглушенный шум дискуссии. Через несколько секунд раздался другой, более спокойный и вкрадчивый голос.
- Мои дорогие друзья, к вам обращается представитель Комиссариата по атомной энергии. Исчезновение радиоактивного кобальта чревато самыми тяжелыми последствиями. Прикосновение к этому источнику сильной радиоактивности может быть смертельным и для того, кто взял его, и для окружающих.
- Повторяю: обращение с радиоактивным кобальтом без нашего контроля представляет общественную опасность. Еще не поздно! Мы просим совершившего эту мелкую кражу явиться. Все мы были молоды. Не позорно сознаться в дурной забаве, если она подвергает опасности человеческую жизнь.
Еще немного треска, и громкоговоритель замолчал. Оцепеневшая толпа начала шевелиться и гудеть. Возбуждение было всеобщим.
Первоначальный порядок групп по лицеям смешался. Школьники собирались группками не для того, - чтобы рассматривать приборы, диаграммы или макеты, а чтобы обсудить странную кражу, происшедшую, так сказать, у них на глазах.
Между тем обмен мнениями только углублял сознание грозящей опасности. Вор находился среди нас. Открыл ли он защитный ящик? Если да, то мы уже из-за этого безответственного поступка подвергались смертельной радиации: болезнь все ближе приближалась к толпе школьников.
Девушки и юноши переминались с ноги на ногу, бросая подозрительные взгляды вокруг. Наиболее боязливые, позеленев от страха, направлялись к выходу, повесив головы. Даже педагоги были не в своей тарелке. Может быть, они чувствовали себя несколько виноватыми - недостаточно следили за доверенными им учениками… Может быть, и их охватил страх.
Что касается меня, то я, конечно, имел очень слабое представление об опасности радиоактивного излучения и был слишком беспечен, чтобы принять всерьез торжественные предупреждения. Я скорее забавлялся переполохом на выставке. Скисли лица у всех этих больших и малых педантов, которые, не проявляя больше никакого интереса к науке, казалось, ожидали появления "невидимого луча", о котором часто шла речь в иллюстрированных газетах. В общем все мне казалось смешным.
Я был просто поражен, увидев в глазах моих близких товарищей настоящий испуг. Он был еще понятен у Амио Долена, первого ученика в нашем классе. В нем, с его яйцеобразной головой и узкими плечами, уже сейчас угадывался седобородый старикашка, которым of когда-нибудь станет. Но даже Андрэ Мелио, по прозвищу "Мяч", хороший ученик, но педант, даже Ричард Ляпаред, прозванный "Боксером", который обычно ничего не боялся, неподвижно смотрели в пустоту
Я толкнул локтем Сорвиголову:
- Смотри, кажется, они уже проглотили кусочек кобальта…
Но каким было мое удивление, когда я увидел, что Сорвиголова, мой одноклассник и ближайший друг, так же, как и я, презиравший физику, повернул ко мне свое бледное и испуганное лицо.
Ну, Сорвиголова, дело швах?
- Сейчас не время развлекаться, - ответил он и стиснул зубы.
Я был поражен и хотел что-то его спросить, как вдруг завыли сирены полицейских машин, началась паника. Все бросились к выходу. Мы также. При выходе из Дворца нас ожидали полицейские в форменной и гражданской одежде, пропускавшие нас по одному и смотревшие на нас сейчас, как на опасных бандитов. Я находил это ужасным! Каждый из нас, в том числе и учителя, был обыскан, как в полицейских романах. Я охотно подчинился этой формальности, показывая даже карманы моего кожаного портфеля, хотя ни у кого не было намерения их проверять.
Операция длилась довольно долго; когда мы оказались на Елисейских полях, было уже около часа - время завтрака. Но мы собирались группами, чтобы обсудить событие.
Прибытие полиции убедило даже скептиков, что пропажа кусочка кобальта - дело немаловажное. Каждый высказывал свои предположения. Наконец полицейские отдали распоряжение не скапливаться. Казалось, они пронзали нас взглядом насквозь - это по меньшей мере.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Встать с постели утром - для меня наистрашнейшая из пыток. Поэтому неудивительно, что я прибегаю на кухню, запыхавшись, чтобы второпях выпить мой уже остывший кофе, ворча на совершенно невиноватую Монику. Однако в тот день - следующий после происшествия во Дворце открытий- она собственной пухлой персоной на пороге своего царства обдала меня холодом следующих таинственных слов:
- Кофе?.. После… Мсье хочет с вами поговорить…
- Кто? Мой отец?
- Он только что звонил мне, - отрезала Моника, загадочно улыбаясь и не желая поддерживать беседы. - Он мне сказал: "Дайте-ка Матье в мой кабинет".
Я сделал гримасу. Это приглашение не сулило мне ничего приятного. У отца, работающего допоздна над своими архитектурными проектами, не было привычки рано вставать. Причина должна была быть весьма серьезной, чтоб он встал л пригласил меня в свой кабинет, даже не дав мне позавтракать.
Я сделал быструю самопроверку. Я не совершил в последние дни никакого серьезного проступка. У меня были плохие отметки в месячной ведомости, но не хуже, чем обычно. Что касается г-на Видали, моего учителя математики и врага, то у него был грипп и он был больше недели вне игры… Что за причина спешного приглашения в час, когда развозят молоко по домам?
Недоумевая, я осмотрел мои ногти; убедился, что они аккуратно подрезаны, поправил галстук, вздохнул и поднялся по лестнице, ведущей в кабинет отца.
Остановившись, я благоразумно приложил ухо к двери. Да, я не ошибся: отец был не один, ясно слышался разговор. Кто этот таинственный посетитель - так рано? С бьющимся сердцем я постучал - сначала робко, потом сильнее.
- Входи! - знакомым глухим голосом сказал мой отец,
Я открыл дверь и на цыпочках переступил порог. Мой отец
поднялся - он был элегантен и моложав в спортивном пиджаке, с галстуком бабочкой…
В одном из кожаных кресел расположился лысый господин, длинный, как день без хлеба, с маленькими хитрыми глазками и широким носом картошкой.
Отец повернулся ко мне, нахмурив брови. Его седеющие виски сияли в бледном свете дня, и глаза казались золотисто-желтыми. Я инстинктивно почувствовал, что его нервы напряжены, и насторожился.
- Вот мой негодяй, мсье инспектор! - сказал он резким голосом. - Предупреждаю вас, что перед вами тип, расточающий свои способности впустую. Но, может, исходя из ваших задач, вы выжмете из него что-либо…
Это был пролог, не предвещавший ничего хорошего. Я стоял, пронизанный острым и ироническим взглядом сидящего в кресле. От слова "инспектор" меня передернуло. Представитель полиции чуть свет в нашем доме, желает видеть меня. Что все это значило? Хотя я не чувствовал никакой вины, от сознания, что полиция мной интересуется, сердце мое сжалось.
Инспектор улыбнулся, обнажив мелкие испорченные зубы.
- Я задам только несколько вопросов, мсье Галле, - обратился он к отцу.
Заметив, что отец направился к двери, он быстро добавил:
- Нет, нет! Останьтесь… Вы совсем нам не помешаете.
Глядя на меня пронзительно, он небрежным жестом предложил мне кресло, стоящее против окна. Я повиновался. Какое-то время он молча изучал меня, как бы прикидывая, какие принять меры; это меня очень смутило.
- Матье Галле, - начал он резко, обращаясь ко мне суровым, в некотором роде профессиональным голосом. - Ты был среди учеников лицея Генриха IV на выставке во Дворце открытий?
- Да, мсье, - поспешил я ответить, почувствовав облегчение: ясно стало направление допроса.
- Прекрасно! - сказал инспектор. - В таком случае ты находился в трех метрах от места, где демонстрировался кусочек кобальта, и ты, наверное, видел вора!..
- Я?! - поднялся я с места, прижав руку к груди.
В самом деле, я не мог себе представить, что находился так близко от места преступления. Что касается кобальта, то я слишком мало интересовался им, чтобы обратить на него какое-либо внимание.
- Слушай, старина! - сказал полицейский, мрачно покусывая нижнюю губу. - Следствием установлено, что в момент свершения кражи ученики лицея Генриха IV, точнее, твоего класса, находились ближе всего к стенду, который нас интересует. Вспомни хорошенько, экскурсовод снял на мгновение материю, в которую был завернут свинцовый ящик, чтобы показать вам действие, оказываемое кобальтом на чистую фотопленку. Ты находился совсем близко. Следовательно…
- О, мсье, - воскликнул я, - я ничего этого не видел…
- Но все же ты находился там во время этого показа, да или нет?
- Да… Но… Я действительно ничего не знаю. Я не смотрел.
- Как ты не смотрел? Ты стоял, значит ты не спал? - возмутился инспектор.
Отец повернул большую чертежную доску и со скучающим видом уселся в кресло за свой письменный стол.
- Вы плохо знаете моего сына, мсье инспектор, - сказал он. - Я предупреждал вас. Спать стоя - это на него похоже.
- Я не спал, - возразил я, сконфуженный. - Просто я не смотрел вообще в сторону стендов… Физика меня не интересует.
- А в какую сторону ты смотрел? - спросил инспектор, разглядывая меня с любопытством.
Я растерянно посмотрел на моего отца. Будь что будет! Чтобы вывернуться, лучше всего сказать правду.
- Я смотрел… в сторону девушек, - пролепетал я, краснея до кончиков ушей. - Ты папа, знаешь, - добавил я, чтобы сгладить дурное впечатление, - там находилась кузина Бетти.
- Что я вам говорил, мсье инспектор! Пустышка! Это пустышка! Поставьте его перед "Человеком в перчатке" Тициана, он найдет уместным вынуть в это время свое зеркальце, чтобы выдавить угорь. Вы ведете его к физическим приборам, он поглядывает на девушек… Что меня очень огорчает, - продолжал отец тихо, будто говоря это самому себе, - он больше распущен, чем глуп. Он мог бы лучше учиться в школе. Но это испорченный мальчишка, он ходит слишком часто в кино, читает слишком много приключенческой литературы, продаваемой в киосках. Поэтому, когда я спрашиваю, какую профессию он собирается избрать, он отвечает; саксофониста, Все, что говорил мой отец, было сущей правдой. Но я смотрел на вещи иначе, чем он. Таскаться по Лувру было не по мне, физические приборы представлялись мне таинственными и опасными чудовищами, и, так как я любил джазовую музыку, ничто мне не казалось более естественным, чем стать вторым Сиднеем Беше, "звездой" мюзик-холла. Однако я находил, что мой отец преувеличивает, рассказывая про меня такие вещи постороннему человеку, который к тому же был полицейским, пришедшим, чтобы меня "упечь"… Мне было стыдно, и вместе с тем я был взбешен.
Инспектор, внимательно смотревший на меня некоторое время, потер ладонью свой картофелевидный нос.
- Хм! Насколько я понимаю, там были ученики… лицея Фенелон, не так ли? Хорошо… Кто же был возле тебя?
- Возле меня? - произнес я, чтобы оттянуть время. - Подождите! Там был Сорвиголова, то есть Мишель Перийе, Амио Долен и Боксер… извините, Ричард Ляпаред и… и… я больше не помню!
Инспектор вынул свою записную книжку и нацарапал названные мною фамилии.
- Жан Тернёв и Луи Валлер также там находились? - спросил он, откинув голову и глядя на меня искоса.
- Да, думаю, они там тоже были…
По правде говоря, я точно не помнил, находились ли там или нет Жан Луна и Маленький Луи, но они были из тех, кто предпочитал выставку, какой бы неинтересной она ни была, обычной лицейской канители. Едва я - довольно легкомысленно- произнес их имена, как уже пожалел об этом. Чем вызван этот наводящий вопрос инспектора? Казалось, ими он особенно интересуется. Что, если мое поспешное признание причинит им неприятности? Это были хорошие озорные парни, что мне нравилось. Я был недоволен собой. Лучше прикусить язык, чем говорить о том, в чем не уверен. Увы, уже было слишком поздно отступать. Инспектор забросал меня вопросами, касающимися меня и моих одноклассников, а также поинтересовался, что мы делали после ухода из Дворца открытий. Я отвечал, как мог, но это его не удовлетворило.
- В общем, старина, - сказал он, поднимаясь с кресла, - ты ничего не видел, ничего не слышал, будто там и не был.
Я пожал плечами.
- Дивно! - прогрохотал он. - Стоило организовывать научные выставки для таких бестолковых парней, как ты…
- Что я вам говорил, мсье инспектор! - прервал его мой отец, также поднявшись. - Перед вами исключительный образец лентяя. Ах, спросите его о герое любого авантюрного романа или о лучшем способе выигрыша в автомате за одно су, он вам расскажет чудеса. В остальном же…
Я находил отца жестоким в тот день, но, зная его, опустил голову, пока не пройдет гроза.
- Хорошо, мсье Галле, - сказал инспектор со вздохом. - Я сомневаюсь в том, что наше следствие продвинулось вперед. Извините меня за беспокойство…