- Нет, я купил их в магазине. Но они, кажется, несвежие. Боюсь, что тебе не разрешат их попробовать.
Женька не понял его мрачной шутки и спросил:
- А ты что? Будешь есть несвежих уток?
- Я, знаешь, ужасно люблю несвежих. У них особенный вкус.
В это время дедушка уже успел развернуть радиотелефон и набрать нужный номер. Когда на зеленоватом экранчике показалось встревоженное лицо Валентины Петровны, он с удовольствием сообщил:
- Наши робинзоны целы и невредимы. Отвоевали у барса пещеру, развели костёр и теперь собираются жарить уток. Сообщи немедленно Шуре, что всё в порядке.
"Тоже мне, порядок! - подумал Вася. - Не могли хоть немного опоздать…"
Лена посмотрела на Васю грустным-грустным взглядом, и он понял, что и ей тоже не нравится дедушкин порядок. Оба они уже забыли все тревоги и невзгоды, или, точнее, они прекрасно помнили их, но ни ей, ни Васе они уже не казались невзгодами. Наоборот, это были самые желанные и самые интересные приключения.
Потом дедушка рассказал о том, что было, когда мамонт унёс ребят в лес. Их, конечно, немедленно стали разыскивать, но Тузик так петлял, что следовавшие за ним вертолёты потеряли его из виду. А потом - гроза.
Всё было ясно, всё понятно, и всё-таки было скучно. Дедушка стал сдирать шкуру с барса, а ребята ощипывали утят.
- Удивительное дело! - заметил дедушка. - Барсы у нас никогда не водились. А вот потеплело - и переселились. Но таких переселенцев нам, пожалуй, не требуется.
Ему никто не ответил. Было тихо. С гор ещё скатывались тоненькие ручейки. В небе прогудел вертолёт-лесовоз. Где-то рядом попискивала невидимая птица. Лена встрепенулась, прислушалась и вдруг сорвалась с места. Через минуту она вернулась с двумя рябчиками в руках.
- Откуда ты их взяла? - опешил Женька.
Лена переглянулась с Васей и серьёзно ответила:
- В магазине купила. Тут, за углом.
Теперь только Женька понял, что его разыгрывают, и тяжело вздохнул. Лена смотрела на серовато-коричневых птичек и ласково гладила их пёрышки.
- Знаешь что, Вася, давай не будем их жарить. Возьмём их с собой. Может быть, приручим.
- Давай, - согласился Вася. Подумал и добавил: - Только ты сними теперь силки. А то ещё попадётся в них рябчик и погибнет. А зачем губить зря?
- Да, это верно, - деловито согласилась Лена.
Женька смотрел на них и чуть не плакал. Ох, как бы он дорого дал, чтобы испытать всё, что испытывали они! И чтобы хоть как-нибудь приобщиться к их делам, он заискивающе спросил:
- Лена, а Лена?… А мамонт здорово мчался? Вас не сбросило?
- Не нужно было трусить! - резко ответила она. - Мальчишка называется!
Она круто повернулась и ушла снимать силки.
Потом они сидели у костра и смотрели, как жарятся на прутиках утята. Женька принёс свёрток и всё так же заискивающе предложил:
- Лена, а ты не хочешь тайменя? Я специально выпросил…
- Очень мне нужен твой таймень! - всё так же резко ответила Лена и отвернулась.
Но Вася пожалел Женьку всё-таки он третьеклассник.
- Что таймень!.. Давай-ка лучше кедровые орешки погрызём. Они ещё молодые, но вкусные.
Он подтащил к себе рубашку, достал ребристую, пахнущую смолой и тайгой шишку и стал ловко вышелушивать из неё трёхгранные орешки. Женька со слезами в голосе сказал:
- Спасибо. Они очень вкусные.
Быстро смеркалось. Огонь костра пробился сквозь кустарник и осветил разлившуюся реку. Она засверкала таинственными, как глаза неведомых зверей, желтоватыми пятнами. Ребята сидели молча. Лена неотрывно смотрела на реку, и слёзы тихонько капали из её глаз. Потом она наклонилась к Васе и, касаясь плечом его плеча, тихонько сказала:
- Ты не беспокойся, рубашку я тебе сама выстираю. Никто ничего не узнает. Смолы не будет.
Ещё никогда не было так хорошо и так печально, как в этот вечер. Вася чувствовал себя таким сильным, таким смелым и таким… немного, самую малость… несчастным. Может быть, как раз поэтому Вася понимал, что он очень счастлив.
Дедушка недоумённо посмотрел на притихших ребят, заметил светлые полоски на щеках Лены и заботливо спросил:
- Что с тобой, моя девочка? Ты устала? - Он подсел к Лене и обнял её за плечи: - Ты испугалась?
Лена вдруг ткнулась ему в плечо и заплакала.
- Никогда больше не поеду в Индонезию!
Вася покосился на неё, потом на Женьку. Тот шепнул:
- Точно… Она как отличница ездила в пионерский лагерь в Индонезию.
- Куда, куда? - недоверчиво переспросил Вася.
- Ну, в Индонезию. Это не то на Индийском, не то на Тихом океане. В общем, там где-то…
- А чего ж она туда ездит?
- Как - чего? У тамошних ребят нет ни снега, ни льда. Вот они и приезжают к нам на зимние каникулы кататься на лыжах и коньках. А наши зато к ним летом. У них же и океан, и кокосовые пальмы, и вообще…
- Чудачка моя! - тихонько говорил дедушка. - Чем же тебе Индонезия не понравилась?
- Да… почему Вася всё может, всё умеет? Почему он даже с доисторическим мамонтом справился? Почему он, когда мы сюда попали, знает, что делать и как делать? А я ничего не знаю. Я теперь в каникулы буду в тайгу ходить.
- Да пожалуйста, ходи! Ведь каждый месяц бывают походы. Но ты же раньше не хотела…
- Ну и напрасно! - сердито сказала Лена и перестала плакать.
Дедушка не стал спорить, хотя Васе показалось это очень странным. Ужинали беспокойно и без особенного аппетита, потому что радиотелефон трезвонил то и дело. Одним из первых звонил Ли Чжань. Он потребовал Васю.
- Ну вот, товарищ Голубев, - сказал Ли Чжань, - наша победа полная. И тебе поверили, и нам поверили. Я сегодня вылетаю домой. Что передать нашим ребятам?
- Мой самый большой привет! - сказал Вася.
- Пусть приезжают на каникулы, - добавила Лена. - Вместе пойдём в тайгу.
- Хорошо, - ответил Ли Чжань. - Я так и передам. Ну, до свидания!
Потом звонили учёные Америки, Швеции, Канады, Судана и ещё многих, многих стран. Так что ужинать, в сущности, было некогда. Наконец, когда над сопками взошла луна, звонков стало меньше, и дедушка сказал:
- Пора спать, ребята. Давайте устраиваться.
Он хотел было разбить палатку, но ребята упросили его не делать этого. Так хорошо светили звёзды, так таинственно шумели деревья, что спать в палатке казалось просто невозможным. Тузик застыл чёрной волосатой громадой, сливаясь с тёмными кустами. Изредка звонил радиотелефон, но дедушка не снимал трубки.
Все четверо устроились на одеялах. Женька уснул первым, потом замолкла Лена, утих и дедушка. Только Вася ещё долго лежал и смотрел в тёмное небо, на далёкие звёзды. Он думал о себе, о Лене, о том, что было бы очень хорошо учиться с ней в одном классе, а в каникулы отправляться в пионерские походы. Глаза у него стали слипаться, и он задремал, а проснулся оттого, что ему показалось, будто звонок радиотелефона звенит особенно настойчиво и как-то мелодично, словно вокруг падают льдинки.
Вася открыл глаза, и на светлом фоне неба, прямо перед собой, увидел склонённое лицо матери.
- Вася… - тихонько и очень нежно сказала она. - Васенька…
У неё было такое испуганное, такое милое и любящее лицо, что Вася, ещё не проснувшись как следует, почувствовал, что на глаза навернулись слёзы и сердце радостно сжалось.
- Мама… Мамочка!
Он прижался к ней, обнял за шею и зарылся озябшим лицом в тёплый пуховый платок. Он знал, что виноват перед ней: и за неудачную лыжную прогулку, и за то, что все последние дни он даже не вспомнил о ней, а всё время думал только о Лене. Он всё знал, всё понимал, но теперь это казалось таким далёким, таким неважным и никому не нужным, что он сейчас же сам забыл обо всём этом. Ведь самое главное, самое важное свершилось: мать была рядом. Он оторвал лицо от её платка и увидел отца - тоже встревоженного и радостного.
- Ах, боже мой, Вася, - сказала мама, - ну, как же это так получается…
- Ладно, ладно, мама! - сказал отец. (Он часто называл жену мамой.) - Ладно. Мы всё это потом решим.
И тут только Вася заметил, что в стороне, скромно опершись на лыжные палки, стоит Саша Мыльников и из-под его сбитой на затылок ушанки стекают струйки пота. А дальше стоят отец Саши и двое соседей. И, уже присматриваясь, Вася увидел, что вокруг снег, что всё ещё метёт позёмка и оранжевое робкое солнце скрывается за лиловеющей грядой сопок.
- Эх, ты! - сердито сказал Саша и нахлобучил ушанку. - Не мог даже удержаться, чтобы не заснуть! А если бы замёрз?
Вася Голубев молчал. Он ещё ничего не понимал.
Глава двадцать восьмая
От автора
В маленьком деревянном домике Голубевых очень тепло и уютно. Только что ушли ребята из кружка "Умелые руки", причём круглолицый и румяный Женька Маслов под конец не утерпел и сказал лежавшему на диване Васе Голубеву:
- Даже замёрзнуть как следует не сумел: ничего не отморозил.
Вася вздохнул, потёр шишку на лбу, но промолчал.
Он проводил ребят печальным взглядам и грустно сказал мне:
- Вот видите, я же говорил, что надо мной будут смеяться!
- Ну что ж, - ответил я. - Ведь это никому не запрещается.
- Верно, конечно. Но мне очень не по себе. Мамонтового зуба мы ведь так и не нашли.
- Ну и что ж? Придёт весна, и мы его обязательно разыщем. И папа тебе обещал, и я даю слово.
Мы помолчали. Вася несколько раз вздохнул и сказал:
- Я рассказал вам всё так, как было на самом деле. Пусть мне даже приснилось, что я побывал в две тысячи пятом году. Но мне всё-таки многое неясно.
- Что именно, Вася?
- Ну вот, допустим, что со мной всё это произошло на самом деле. Тогда всё-таки сколько мне было лет в то время плюс тринадцать, плюс шестьдесят три или минус тридцать семь? И ещё одно непонятно: я пережил, пусть во сне, но всё-таки пережил четыре дня. Какого же числа я всё-таки разморозился? Двадцать восьмого марта, или тридцать второго марта, или первого апреля. Я просто ничего не понимаю. Помогите мне…
- Видишь ли… - Я решил задать ему ещё одну загадку. - Положение усложняется ещё одним обстоятельством. Ты же знаешь, что в среднем длина года равна трёмстам шестидесяти пяти целым и двадцати пяти сотым дня. Вот почему раз в четыре года бывает високосный год, то есть такой год, который ровно на семьдесят восемь десятитысячных длиннее нормального, или, как говорят, тропического года. Люди поэтому решили не принимать во внимание эти тысячные все сто лет. А потом, через каждый век, прибавлять один день. Вот только я не помню, происходит ли такое прибавление обязательно каждое столетие или, может быть, какое-то столетие пропускается… Мне думается, что если все эти расчёты справедливы, то в двухтысячном году люди обязательно прибавят к существующему календарю ещё один день. Но тебе нужно проверить эти расчёты.
- Так… - протянул Вася. - Выходит, я отмёрз тридцать третьего марта. - Он пожал плечами и честно признался: - Ничего не понимаю!
Мы молчали долго, и наконец Вася сказал:
- Во всяком случае, спал я или только фантазировал - это неважно. Я вот всё думаю, думаю, вспоминаю, и, оказывается, всё-всё, что я видел во сне, - всё есть уже сейчас.
- Ой ли? - усомнился я.
Вася смущённо замолк, но потом решительно ответил:
- А что? Почти всё и есть. Только, может быть, не так ещё усовершенствовано, а есть, или вот-вот будет - это неважно. Электронки есть, ультразвук зубы сверлит, атомки делаются, вертолёты летают, счётные машины есть, цветное телевидение, опытное, есть, новые элементы в атомных котлах добывают, и учёные нашли их на других планетах. Но ведь всё это только начало. И в школе теперь мастерские открывают и обещают передавать по телевидению учебные программы. Вот…
- А откуда ж ты это узнал?
- Так и в "Пионерской правде" писали, и по радио рассказывают. А чего ещё нет, так будет! Вы подумайте, ведь всё, что я видел, мне же предстоит и сделать! Ох, я сейчас просто растерялся: какую специальность выбирать? Всё думаю, думаю, а решить не могу - везде интересно. И за что ни возьмусь, всё равно выходит так, что нужно не только многое знать, но ещё и уметь всё делать. Без этого никуда не денешься. Даже рабочим стать не сможешь, а не только инженером или там лётчиком.
Я согласился с ним, и мы снова помолчали. А потом Вася вдруг сказал:
- А Лена Маслова мне, пожалуй, всё-таки не приснилась. Я сейчас всё вспомнил. В нашей школе, в шестом "А", есть точно такая же девчонка. Я с ней ещё на катке катался… - Он смолк и попросил: - Только вы, пожалуйста, никому не говорите об этом. Ладно?
Я промолчал. А это значит, что я не обещал Васе не говорить этого. Но я сделал другое: я выдумал для мальчика, который мне рассказал эту необыкновенную историю, другую фамилию и другое имя. Поэтому, если вы будете искать и, может быть, даже найдёте Васю Голубева, - знайте, что он не герой этой книги, а только однофамилец моего героя.
Когда я уже написал всё, что вы прочли, я вдруг вспомнил, что так и не рассказал, как же был спасён мой герой. А случилось это так.
Днём, когда мы сидели у Голубевых и ждали пельменей, в дом вошёл усталый Саша Мыльников и рассказал о беде, которая стряслась с ними. Мы все немедленно стали на лыжи и по припорошенной лыжне без труда нашли и яму, и сладко спящего в ней моего героя. Вот и всё.
Остаётся ещё добавить, что он кончил шестой класс без единой тройки, хотя и с несколькими четвёрками, что в первый же день летних каникул, как и было обещано, мы всем пионерским отрядом отправились на дальние разрезы и добыли огромный ребристый мамонтовый зуб. Теперь он находится в музее школы, где учится мой герой.
Можно было бы сказать также и о том, что девочка, которую мой герой называл Леной Масловой, тоже была с нами на экскурсии и, по-моему, не столько интересовалась героем, сколько Сашей Мыльниковым. Когда мой герой замечал это, он сопел и старался не смотреть в их сторону. Но как-то он сказал мне:
- Понимаете, до чего же мне не везёт! И во сне и наяву. Хотя, рассуждая логически, не всё ещё потеряно…
Я опять промолчал - ведь из его рассказов я уже знал, что попытки рассуждать логически без особой на то подготовки не приносили ему ощутимых результатов…
Вот и всё.