* * *
- Что??? Это??? Такое??? - мой крик срывается на визг.
- Я… мне жалко… - тихо произносит Володька.
- Разве молния - не явление Природы??? - кричу я. - Почему она так делает??? Я - её ребёнок, а она… Каштан говорил, что если бы люди могли слышать, они предупредили бы кораблекрушение и не послали бы яхту в море!!! Почему я не услышал приближение грозы??? Почему молния ударила??? Почему Природа позволила этому случиться???
- Если это произошло, - заикается Володька. - Значит…
- О нееееет, - я подскакиваю к Володьке, хватаю его за ворот рубашки и заношу кулак с сотовым телефоном. - Если ты скажешь, что так было нужно Природе, я клянусь, я сломаю тебе нос! - ненавистно шиплю. Сущность Володьки бьётся в страхе. Он растерян. Он не знает что сказать. - Я буду бить тебя, пока не убью! - угрожаю я. - Чего молчишь???
- Боюсь, - честно произносит Володька.
Я борюсь с жутким желанием ударить его. Но потом отпускаю, поднимаю голову и кричу. Я хочу, чтобы меня услышала Природа, услышал весь Космос. И поняли, как я их ненавижу.
А через секунду я снова возвращаюсь в этот мир. Тот же чердак, Володька, сжавшийся у стены в комочек, тусклая лампа под потолком, поделка…
Я хватаю Володькину миниатюру за угол и с рёвом толкаю в сторону. Маленький склон летит на пол, деревья разлетаются, пластилиновые холмы рушатся. Я слышу полный пустоты крик Володьки. Пусть он теперь тоже знает, что такое смерть. Хотя никакая разрушенная поделка не сравнится с моим горем.
Я вижу безнадёжный взгляд Володьки, прикованный к разрушенной поделке, слышу его желание умереть, но уже несусь к двери, слетаю по ступенькам, чуть не сбивая с ног удивлённую тётю Свету.
Обратная дорога запоминается мне серым пятном и пустотой в голове. Велосипед я бросаю на газон и влетаю в дом. Я всё это время не перестаю плакать. На кухне меня встречают дед и бабушка. Тоже плачут. Завидев меня, бабушка бросается и обнимает. Я едва успеваю снять кепку и бросить на бензопилу у двери.
- Никитушка. Никитушка. Никитушка, - только и говорит она. И наши рыдания сливаются в унисон.
- Это может быть ошибкой? - спрашиваю я.
- Нет, - отвечает дед пустым голосом из глубины кухни. - Там много народу полегло. И дети. И твоя мамка. Крышей горящей накрыло.
Бабушка отпускает меня, садится рядом на стул и начинает выть новую панихиду. А дедушка смотрит в пустоту и бурчит:
- Как же это несправедливо, когда дети уходят вперёд меня. Уж лучше бы Бог меня забрал. Это же… Это вот такая твоя Природа жестокая, Никитушка.
Я чувствую себя самым виноватым человеком на земле, и снова плачу, оглядываясь по сторонам, будто ищу поддержку. А потом мой взгляд падает на бензопилу слева, и плач внезапно прерывается.
Если в первом акте появляется ружьё, в последнем оно должно выстрелить.
* * *
- Я знаю, кто убил мою маму! - выпаливаю я, и дедушка растерянно смотрит в мою сторону. - Он! - я тычу в окно на ствол Каштана. - Ты должен его спилить!
- Никитушка… - начинает дедушка, но я его перебиваю:
- Немедленно!!!
Мои глаза горят, руки крепко сжимаются в кулаки. Вся сущность сияет ненавистью.
- Никита, ты что такое говоришь? - жалобно стонет дед.
- Никак рассудком подвинулся, - воет бабушка.
- Он молчал! Он всё утро молчал! Он знал о грозе! - кричу я. - Он мог бы предупредить! Ты хотел спилить его утром! Так пили! Он разговаривает с Природой! И знал о грозе! Знал, что такое случится!
Я совсем не верю своим словам. Каштан и правда мог почувствовать дождь, но ни ему, ни какому другому природному существу неведомо, какие последствия принесёт удар молнии в конкретное место.
- Если ты его не спилишь сейчас же, я сделаю это! - кричу и хватаю пилу. Она очень тяжёлая, и второй её конец тут же падает на пол, но я помогаю себе второй рукой. Тащу инструмент к двери, и сильная рука дедушки ложится на моё плечо.
- Погоди, Никитушка, - говорит он, забирая у меня пилу. - Дай-ка я сам.
И в глазах дедушки я вижу колючую ненависть.
* * *
Я выбегаю следом и огибаю дом. Бабушка продолжает плакать и идёт за нами. Мелкий дождик моросит. А во мне сражается сразу тысяча противоречивых чувств. Я останавливаюсь на безопасном расстоянии и смотрю, как дедушка заводит пилу.
Вжжжжж…
С первого раза не получается. Дождик размывает слёзы на лице, капли повисли на костяшках пальцев, сжатых в кулак.
Вжжжж…
И со второго раза не заводится.
Нет. Дедуль! Не надо! Остановись! Не делай этого!
Но я молчу. Я хочу потерять всех, чтобы боль достала до самого сердца. Чтобы боль заполнила всю вселенную. Я не буду об этом жалеть.
С третьего раза пила заводится, заполняя мои уши ужасным звуком смерти. И когда дедушка прикладывает её вращающиеся зубы к коре Каштана, всё и начинается.
Я хотел боли.
Я её получил.
* * *
Пила врезается в мой позвоночник, и я выгибаюсь. Каждая мышца под напряжением, словно через неё пропускают заряд. Я кричу так, как не кричал даже час назад у Володьки. Каждый зубчик ощущается на спине. Металлические иглы врезаются в костный мозг…
…и летят опилки.
Меня колбасит словно флюгер во время урагана. Ясность рассудка затмевается болью, но я стою на ногах. Где-то из другой вселенной бабушка вопит:
- Никитушка.
Я вырываюсь из карнавала боли и тянусь рукой к деду:
- ДЕДААА! ДЕЕЕЕДАААА! - кричу я.
Но тот не слышит. Глаза сверкают, руки крепко сжимают пилу. Губы шепчут какие-то ненавистные заклинания. Я делаю шаг к нему. Из-за боли передвигаюсь как черепаха. Рыдаю и прошу его прекратить. Но пила жужжит, а опилки летят.
- Деда!
Я подхожу в опасной близости к пиле. Плевать. Пускай дед пилит меня. Больнее всё равно не будет.
- Толик! - кричит бабушка. - Толик! Прекрати, ты его убиваешь!
Дедушка приходит в себя, и убирает пилу, но не выключает. Он видит перед собой меня, и теряется.
- Не надо!!! - рыдаю я. - Оставь его жить! Ему больно!
- Никитушка, - жалобно произносит дедушка. - Как же? Поздно же уже. Я не могу. Теперь дерево всё равно умрёт.
Я смотрю на ствол Каштана, и вижу разорванную рану у основания. Она достаёт до середины тела дерева. Уже и правда поздно.
- Никитушка, - кричит дедушка. - Ты уж потерпи чуток.
А потом поворачивается и продолжает пилить Каштан. Из меня брызгает кровь.
* * *
Я толком не понимаю, откуда она хлещет, но воплю, визжу, рыдаю и зигзагами пробираюсь к крыльцу. Надо убежать отсюда подальше. К себе в комнату. Там безопаснее.
Кровавой ладонью я отталкиваю бабушку.
Плохо понимаю, где нахожусь, ибо невидимые щипцы дробят позвоночник на части. Вот я уже на лестнице. Моё тело швыряет то на стену, то на перила, за мной тянется красный след.
- Прекратите! Прекратите! Прекратите! - кричу я и оказываюсь в коридоре перед своей комнатой.
Пила перестаёт жужжать.
- Боже ж ты мой, - причитает позади бабушка. - Никита. Толик, ты убьёшь его.
Дедушка не может слышать её.
Дерево распилено уже достаточно глубоко, но всё ещё стоит. Как и полагается при срубе, дедушка начинает его ломать.
Когда мне было пять лет, у меня разболелся один из задних зубов, и мама повела меня к зубному. Я не знаю, по какой причине та отказалась делать мне укол обезболивающего, но зуб рвали на живую. Я до сих пор помню эту боль и жуткий треск, с которым зуб выходил из десны.
Сейчас боль детства вернулась, потому что во мне подобным образом ломается каждая косточка. Я выгибаюсь, хватаюсь за ручку, чтобы не упасть и вот-вот выплюну голосовые связки от крика. Кровь хлещет отовсюду. Из носа, ушей, рта.
В другом мире плачет бабушка.
А Каштан всё не падает.
Дедушка прикладывает всё новые и новые силы, раскачивая дерево. С каждым толчком раздаётся жуткий хруст, как тот, с которым выходил зуб.
А потом.
Последняя щепка, державшая Каштан, ломается. И его жизнь обрывается.
Как и моя.
Закатив глаза, я сжимаюсь.
На стенах красные отпечатки моих ладоней.
Вижу, что подо мной невероятная лужа крови. Сколько же её вытекло!
Значит, я правда умираю.
В глазах темнеет, и я падаю в липкую кровь.
Часть третья Пластмассовый Оле-Лукойе
Всё на свете из пластмассы,
И вокруг пластмассовая жизнь.
Сплин "Пластмассовая жизнь"
Я покажу тебе своего брата, его тоже зовут Оле-Лукойе.
Люди зовут его также смертью.
"Оле-Лукойе" Г. Х. Андерсен
Глава первая Тени
Я открываю глаза в приступе кашля.
За окном сумрак.
Что случилось? Мне снился кошмар, будто умерла мама, я поссорился с Володькой и по моей вине спилили Каштан.
Откидываю одеяло. Боже ж ты мой, вся рубашка в засохшей крови. Конечно, это был не кошмар. Просто сознание не хочет верить в столь ужасные события.
Каштанчик!
Я вскакиваю, и меня заносит. Хватаюсь за кровать, чтобы не упасть. Добираюсь до двери на балкон, взбираюсь на лестницу. По ту сторону крыши не вижу крону.
- Каштанчик, - шепчу я и впопыхах слезаю вниз. Глотая слёзы, бегу вниз. По дороге не встречаю ни деда, ни бабушку.
Природа врезается в меня холодным ветром, рвёт полы окровавленной рубашки, терзает зубами бледный торс, но мне плевать. Обегаю дом, и вижу могучее тело дерево. Каштан лежит, перекрывая почти весь двор. Листья ещё зелёные, и будут такими, пока их питает остатками жизни могучий ствол.
- Каштанчик! - кричу я, но не слышу в ответ его голоса.
Бегу и плачу.
- Ну скажи, что ты живой, - бормочу под нос, опускаясь на колени перед испещрённой годами корой.
Каштан молчит.
- Давай же, - уговариваю я и обнимаю ствол. - Ты же не можешь так просто сдаться. Тебе столько лет!!!
Каштан молчит.
Он уже никогда не заговорит. Он мёртв.
- Никита! - позади слышится строгий голос дедушки. - Ну куда ты бежишь!? Тебе в постели лежать надо!
Я стараюсь сконцентрировать свою сущность и передать дереву жизнь. Чувствую, как слабею. Рациональный ум ушёл, не желая убеждать меня, что я занимаюсь глупостью. То, что умерло, уже никогда не оживёт.
На плечах чувствую руки дедушки.
- Скоро врач приедет, - говорит он. - Быстро возвращайся в кровать.
Ему приходится отдирать меня от тела Каштана, а когда получается, я начинаю рыдать навзрыд.
- Дедушка, зачем ты его срубил! - кричу я, позволяя деду тянуть меня к дому.
Мир кружится.
Мне плохо.
Меня тошнит.
- У него мать умерла, а он за Каштан убивается, - ненавистно ворчит дед.
Да. У меня мать умерла. У меня весь мир рухнул. Я тоже хочу умереть.
Голову ведёт влево слишком сильно, и я снова теряю сознание.
* * *
Уже ночь, когда я открываю глаза в следующий раз. Луна сквозь окно разрисовывает игрушки, мебель, стены сюрреальными серебристыми геометрическими фигурами.
Я не двигаюсь. Мне снилось что-то очень ужасное. Какие-то неясные тени, голоса. В доме тишина и чувствуется пустота. Хочу пить, но боюсь спустить ноги с кровати.
Я чужак.
Зачем Природа до сих пор держит меня? Разнеси же меня на части к чертям собачьим.
И тогда я вижу тени. Те, что преследовали меня в кошмаре. Они выбрались наружу и теперь искривлялись, ползая по стенам, словно змеи.
Ты моя умничка, - шептал невидимый голос. - Ты мой маленький зайчик.
Щупальца тянулись к простыне.
- Кто ты? - тихо спрашиваю я. И мне даже не страшно. Мне больно, одиноко и пусто. Может, это существо заберёт меня в ад? Пускай. Умоляю.
Я люблю тебя, - говорит голос. - Ты убил папу, маму, Каштан.
- Я не убивал, - пищу я и снова начинаю плакать.
Ещё как убивал! - насмешливо восклицает голос. - Я могу дать тебе силу. Гораздо большую, чем была. Тебе стоит только захотеть.
- Я хочу, чтобы всё было как прежде, - всхлипываю я. - Чтобы мама была жива. И Каштан. И даже папа.
Этого никто не сможет сделать, даже я.
Тени обволакивают одеяло, превращая меня в кокон. Они холодные и противные. И вдруг в голове мелькает непонятная мысль. Я уже слышал этот голос. Когда? Где?
Вспоминай, Никитушка. Вспоминай, - мурлычет тень.
Это случилось тогда, когда…
Нет! Ничего тогда не было!!!
Быыыыыыло.
- Заткнись! - цежу я сквозь зубы и откидываю одеяло. Тени разлетаются в прах, но лишь те, что сковывали мою кровать. Существо вещает из глубины тёмного угла.
В квартире стоит тишина. Никого нет. Я сначала смотрю на раскрытую книжку с изображением Оле-Лукойе. А потом смотрю на окно…
- Пошёл вон! - вскрикиваю я негромко, но в сердцах.
Ай-яй-яй. Я для тебя столько всего сделал, а ты… Я спас твою жизнь.
(…что-то плохое в ту ночь случилось…)
- Ты ничего мне не делал! Ты не спасал мою жизнь, - говорю я и сажусь на кровати. Дедушка с бабушкой сняли с меня грязную одежду.
(…тайфуны в степи, казалось, имеют глаза…)
Да что ты говоришь! - снова насмешливо вскрикивает голос. - А это чья заслуга?
Я сущностью чувствую шевеление на стене. Поворачиваюсь и застываю в изумлении. На стене висит чёрный надувной круг с изображением зонтика.
Его могло унести при первом толчке, но ты проснулся, а он у ног. Он мог прохудиться и сдуться, и ты бы пошёл на дно, но он стойко держал твоё тело, пока Море не соизволило спасти тебя. Если бы не я, тебя не было бы уже в живых. Я борюсь за твою жизнь с тех самых пор, как ты сделал выбор.
- Какой выбор? - я встаю и оглядываюсь в поисках воды. Всё нутро отторгает этот разговор, я стараюсь зациклиться на бытовых мыслях.
Ну как же, помнишь, тогда прохладной…
- Стоп! - я вскидываю руку и шарахаюсь. Голова кружится. - Я ни-че-го не хочу слышать. Заткнись! Заткнись! Заткнись!
Ну ладно. Не будем ворошить прошлое, - отвечает голос. - Давай поговорим о настоящем. Ты можешь стать лучшим из лучших. Тебе стоит только захотеть. Делай то, что я говорю, и получишь силу большую, чем была.
- О какой силе ты говоришь? - спрашиваю я.
Оооо, ты сможешь управлять всеми неживыми предметами. Хочешь, превратишь бензопилу дедушки в страшного робота. Наделишь её разумом. Можешь управлять землёй. Воздвигать горы, холмы. При этом ты останешься зелёным ребёнком. Ты будешь слышать голоса деревьев, воды. Разве не здорово?
Я падаю, потому что комнату так сильно шатает, как при девятибалльном землетрясении. Щека упирается в коврик, взгляд целится в темноту под кроватью, откуда ползут новые щупальца тени.
- Я хочу только одного, - молюсь. - Чтобы весь этот ужас прекратился. Чтобы забыть о боли, о потери мамы, Каштана.
О! - голос весело восклицает. - Уж это легко! Легко и просто!
Из моих глаз льются слёзы. Я хочу только одного: спать и плакать, плакать и спать.
Спи, - шепчет голос. - Сегодня ты слишком слаб, чтобы принимать решения. Спи. Завтра ты проснёшься бодрым. Тогда и поговорим.
Щупальца теней наползают мне на глаза, и я проваливаюсь во тьму.
* * *
Утро бьёт в окно ясным небом. Я открываю глаза и вижу перед кроватью… Володьку. На душе становится легко, хоть у него и мрачный вид.
Я слабо улыбаюсь. Всё тело сковывает слабость. Хочется есть.
- Я подумал подождать, пока ты проснёшься, - тихо говорит Володька.
- Ты, вероятно, хочешь меня убить, - говорю я.
- Нет, почему же, - говорит он и молчит. Молчит, ибо знает, что я вижу в его сущности: он хочет меня убить. Но злости там очень мало.
- Всё как-то пошло наперекосяк, - вздыхаю я. - Сначала, очень давно папа умер. Теперь мама. Почему так?
В горле опять клокочет тугой ком.
- Ещё ты разрушил мою работу и убил Каштан, - оповещает Володька.
- Да, натворил я делов, - вздыхаю и отвожу взгляд от ясных зелёных глаз друга.
- Я пришёл на минутку, - говорит Володька. - Надо сказать тебе самое главное, чтобы ты перестал совершать ошибки.
- Меня теперь исключат из сообщества зелёных детей?
- Никто не вправе тебя исключить, кроме тебя самого. Плохая новость, что ты уже это сделал. Ты исключил себя. Ты поставил стену между собой и Природой.
- Я теперь такой как все?
- Да.
- И я теперь не могу слышать голоса деревьев?
- Да.
На душе становится так горько, что в очередной раз хочется закрыть глаза и умереть.
- Но я пришёл не за этим, - говорит Володька. - Я должен тебе сказать, что не нужно тебе винить во всём Природу. Твою маму убила не она. Яхту потопила тоже не она. Природа очень хочет, чтобы мы были живы, и наши родители. Потому что родители - единственное связующее звено между нами и обществом. Другие люди нас не понимают, знаешь ли.
- А кто тогда убил мою маму и тех ребят на яхте? Мы же сами, ответишь ты?
- Нет, - покачал головой Володька. - Я больше ничего не скажу. Обычным людям больше знать нельзя. - Его слова больно царапают сердце, и я проглатываю солёный ком.
- Вовка, - шепчу я. - Как мне вернуться?
- Просто захотеть. А впрочем, это ничего не даст, если ты так и будешь вытворять ужасы по каждому поводу. Тебе нужно наконец срастись с Природой. Понимать её желания каждую секунду. А ты пока лишь коснулся.
- И как это сделать? - искренне спрашиваю.
- Я провёл ночь в берлоге, - отвечает Володька. - В заброшенной медвежьей берлоге. Земля со всех концов. Найди местечко, где будешь только ты и Природа и останься там.
- Одну ночь?
- Не знаю, - пожимает плечами Володька. - Кому как. Мне хватило ночи. Ты сразу поймёшь, когда Природа тебе откроется. Это нельзя не заметить. А если не заметишь, значит, Природа посчитает тебя недостойным.
- Она посчитает, - мрачно киваю я. - После всех этих моих…
- Не надо отвечать за всю Природу, - отвечает Володька. - Проверь, а потом узнаешь. Я, наверное, пойду.
Володька встаёт.
- Ты сильно злишься на меня из-за того, что я разрушил твою поделку? - грустно спрашиваю.
Володька молчит, лишь чуточку качает головой, но я-то чувствую. Он, может, и не злится, но в его душе сейчас пустота не хуже моей, хоть я и потерял маму, а он - результат двухлетней работы.
Внезапно, лицо Володьки напрягается, губы дрожат, и он поворачивается ко мне спиной, плетясь к двери.
- Попробуй несколько лет делать что-то так кропотливо и любить это, а потом разрушить, - говорит он дрожащим голосом, не поворачиваясь. - Я сейчас каждый раз захожу на чердак и вижу её руины в углу. Теперь можешь рассказать мне, как ты плакал над Хатико.
И Володька уходит.