– Похоже, у Гила на груди татуировка – цитата из Грэма Грина, – сказала Рене и уставилась на мысок ботинка, с которого сползал комок мокрого снега. Она старалась говорить безразличным тоном. – Что-то по поводу сущности заключения. Только я, конечно, никогда не видела.
– А! – сказала Харпер. – Прекрасно. Если Бен вас накроет, а Гил окажется полуголым, скажите, что проводите срочное литературное исследование, и попросите зайти попозже… после того, как проверите, хорош ли у Гила лонгфелло.
Рене квакнула, с трудом сдерживая хохот. Казалось, у нее вот-вот дым повалит из ушей; а в дни пожаров и чумы это было вполне реально. Было приятно, что Рене смеется над невинными сальными нападками. Напоминало нормальную жизнь.
– Ага. Клуши о чем-то кудахчут. – Бен Патчетт продрался через занавеску в палату и неопределенно улыбнулся. – У меня есть повод для беспокойства?
5
– Помяни дьявола… – пробормотала Рене, вытирая глаза пальцем.
"Клуши кудахчут". Харпер не могла выбрать – какое слово по отношению к женщине кажется ей более отвратительным, "сука" или "клуша". Клуш держат в клетках, их единственная ценность – яйца. У суки хотя бы есть зубы.
Если раздражение и отразилось на лице Харпер, Бен его не заметил – или не захотел. Он двинулся к койке отца Стори и осмотрел трубочку с янтарного цвета жидкостью и почти пустой пакет на лампе у кровати.
– Передовая медицина? – спросил Бен.
– Что именно? Кормежка из пакетика? Или дырка в черепе, которую я заткнула винной пробкой и воском? Верх совершенства. Точно так же сделали бы в клинике Майо.
– Тише, тише. Не надо кусаться. Я же не кусаюсь. Я вами восторгаюсь, Харпер! Вы тут все потрясающе устроили. – Он сел на краешек постели отца Стори, напротив Харпер. Скрипнули пружины. Бен посмотрел на тяжелое, усталое лицо старика. – Жаль, что он не рассказал больше о женщине, которую собирался выслать. Он ничего не говорил, кроме того, что должен кого-то выслать и, видимо, уехать с ней?
– Нет. Но сказал кое-что другое.
– Что?
– Если придется уехать, он хочет, чтобы лагерем руководил Джон.
– Джон. Пожарный, – вяло проговорил Бен.
– Да.
– Очень мило услышать такую информацию только сейчас. Но почему… да Пожарный даже не живет в лагере. Просто смешно. А почему не Кэрол? Почему он не хотел, чтобы его дочь заняла это место?
– Может быть, потому что знал, что она – нервная параноичка, которой придется по душе идея раздать винтовки детям, – ответила Харпер.
Бен бросил быстрый взгляд на занавеску, словно боялся, что в соседней комнате кто-то стоит и подслушивает.
– Это я решил раздать оружие – и только тем, кто старше шестнадцати. И скажу еще вот что. Я требую, чтобы дозорные все время держали затвор открытым, чтобы винтовки были незаряженными. Если увижу на их винтовках закрытый затвор, сосать им камешек до самого… – Бен замолк, не договорив. На щеках появился румянец. – И не стоит ходить по лагерю и обзывать Кэрол "параноичкой". Вам без того хватает неприятностей. Собственно, я и пришел по этому поводу. Два дня назад вы ускользнули из лагеря, отправились домой и чуть не напоролись прямо на кремационную бригаду. Еле-еле ускользнув – слава Всевышнему, – вы не вернулись на свой пост, а отправились к Пожарному и пробыли у него почти всю ночь.
– Мой пост?
– Мать Кэрол ясно дала понять, что вы должны оставаться рядом с ее отцом, днем и ночью, пока кризис не минует. Так или иначе.
– Острый кризис прошел, а у меня есть другие пациенты.
– Нет, с точки зрения матери Кэрол, – Бен опустил голову, подумал и поднял взгляд. – И когда же Пожарный планирует сделать свой ход? Когда поправится?
– Какой еще ход? Куда ему ходить?
– Сюда. Взять власть.
– Не хочет он брать никакую власть. – Харпер сообразила, что, возможно, совершила тактическую ошибку, рассказав первому лейтенанту Кэрол, что отец Стори прочил на ее место кого-то другого. А потом подумала: "Насрать". Если мысль о борьбе за власть с Пожарным коробит Бена, ну и хорошо. Пусть теперь он чувствует себя слабым и незащищенным. – Но я полагаю, Джон поступит так, как лучше для лагеря. Он всегда так делает.
Рене выразительно кашлянула, словно хотела сказать "заткнись".
Бен собрался с духом. Он положил сплетенные пальцы на колени и посмотрел в получившуюся "лодочку".
– Вернемся к тому, что вы уходили из лагеря. Я пытался решить, что мне с этим делать. И, кажется, я знаю, как все исправить.
– Что значит – исправить? Нечего исправлять. Я ушла, я вернулась, все хорошо, дело закрыто.
– Все не так просто, Харпер. Под нашей защитой сто шестьдесят три человека. Сто шестьдесят четыре, считая вашего ребенка. И мы обязаны как-то сохранять порядок. Если поступок человека угрожает безопасности – ну что ж, должно последовать наказание. Если человек ворует. Если копит втихаря. Если уходит и подвергается опасности попасть в руки тех, кто хочет нас убить. Харп, я понимаю, зачем вы возвращались. Я знаю, что у вас были благие намерения. Но любой ребенок, посещавший воскресную школу, знает, куда ведут благие намерения. Вы не просто рисковали собственной жизнью и драгоценным грузом, который вы носите…
Харпер не поняла, почему от выражения "драгоценный груз" ее замутило. И не от слова "драгоценный", а от слова "груз". Возможно, сыграла роль нелюбовь к штампам. А если Бен Патчетт начал говорить штампами, то это надолго.
– …но вы рисковали и жизнью отца Стори, и жизнью всех обитателей лагеря. Ваши действия были опасны и безрассудны, и они нарушали правила, которые писаны не зря; это не может остаться без последствий. Даже для вас. И поверьте: необходимо наказание за небезопасное поведение. Должен быть способ поддержания порядка. Он нужен всем. Иначе нельзя. Люди должны быть уверены, что мы делаем все ради безопасности их убежища. Людям нужен закон. Люди должны быть уверены, что за ними приглядывают. Им даже спокойнее, если они знают, что несколько крепких парней в ответе за них. Сила рождает уверенность. Отец Стори, благослови его Господь, – Бен нерешительно оглянулся через плечо на неспящего спящего, – не понимал этого. На все вопросы у него был один ответ – давайте обнимемся. Ему говорили о воровстве, а он отвечал, что ценность похищенного преувеличена. Все валилось в преисподнюю еще до того, как мы привели в лагерь уголовников. Вот.
– Вот, – повторила Харпер.
Бен поднял плечи и опустил их, резко выдохнув.
– Вот мы и обязаны теперь устроить вам показательное наказание. Поступим так. Кэрол хочет видеть вас завтра, расспросить о состоянии ее отца. Я вас отведу, посидим, попьем с ней чаю. Когда вернемся, я пущу слух, что вы заслужили прощение в Доме Черной звезды, провели там почти все время с камнем во рту. Во многих отношениях, это лучший способ разрешить ситуацию. Как говорят у нас, незнание законов не освобождает от ответственности…
– Ignorantia juris non excusat, – подтвердила Рене. – Но поскольку наказания в нашем лагере назначаются на месте, без возможности подать апелляцию беспристрастному судье или провести честный…
– Рене, – устало перебил Бен. – То, что вы прочли пару романов Джона Гришэма, не делает вас членом Верховного суда. Я предлагаю Харпер выход, может, отцепитесь от меня?
– Спасибо, Бен, – тихо сказала Харпер.
Он на мгновение замолк, потом посмотрел на нее и нерешительно улыбнулся.
– Не за что. Если уж кто в лагере и заслуживает послабления… – начал он.
– Но не выйдет ни хрена, – сказала Харпер.
Он уставился на нее, забыв закрыть рот. Ответ нашелся не сразу. Хриплым голосом Бен проговорил:
– Что?
– Нет, – сказала Харпер. – Я не собираюсь класть в рот камень в качестве идиотской самоуничижительной демонстрации раскаяния, если я не сделала ничего, в чем стоит раскаиваться. И еще я не хочу, чтобы вы лгали людям и рассказывали, будто я согласилась на эту истерическую хрень.
– Может, прекратите ругаться? – не выдержал Бен.
– А что, ругаться тоже запрещено правилами? Мне положен еще час с камнем во рту? Нет, Бен. Повторяю: нет. Ни в коем случае. Я, на хрен, медсестра, и я обязана говорить, если заметила признаки болезни, так вот это именно болезнь.
– Да что же такое? Я ведь пытаюсь все устроить как можно проще.
– Проще для кого? Для меня? Для себя? Или, может, для Кэрол? Она боится, что я уроню ее авторитет, если не паду ниц со всеми вместе? Если я не подчинюсь, то и с другими начнутся проблемы, так, что ли?
– Бен, – сказала Рене. – А разве хранить секреты не запрещено правилами? Разве вам не грозят неприятности за попытку спасти Харпер от наказания? Очень не хотелось бы увидеть нашего главу безопасности с камнем во рту. Это может поколебать уважение к нему.
– Иисус-с-се, – прошипел Бен. – Господи. Вы себя послушайте. Харпер, они собираются вас заставить… вы не сможете… я не смогу защитить вас, если вы мне не позволите.
– Ваше желание защитить меня несовместимо с моим желанием защитить самоуважение. Простите. И потом. У меня возникло смутное ощущение, что вы предлагаете защитить меня от вас. Это не одолжение – это принуждение.
Бен немного посидел молча, а потом деревянным тоном произнес:
– Все равно, Кэрол хочет увидеть вас завтра.
– Хорошо, потому что я тоже хочу видеть ее. Поход домой за аптечкой – всего лишь начало пополнения лазарета, и очень скромное начало; когда я отправлюсь за медикаментами в следующий раз, мне понадобится помощь. Ваша и, наверное, еще нескольких мужчин. Я уверена, что Кэрол подумает над этим. И спасибо, что вы организовали мне аудиенцию у ее преосвященства.
Бен встал, сжав шерстяную шапочку в кулаке. Мышцы на челюстях ходили ходуном.
– Я устал.
Уходя, Бен чуть не сорвал с гвоздей занавеску.
6
Из дневника Гарольда Кросса:
"13 ИЮЛЯ.
ОТ САРЫ СТОРИ НЕ ОСТАЛОСЬ НИЧЕГО, КРОМЕ ГОРЕЛОГО ЧЕРЕПА И ТАЗОВЫХ КОСТЕЙ. ГЛУХОНЕМОЙ БЫЛ С НЕЙ В КОТТЕДЖЕ, КОГДА ВСЕ ВСПЫХНУЛО, НО У НЕГО НИ ЕДИНОГО ОЖОГА. ОН БЫ ОСТАЛСЯ НЕВРЕДИМЫМ, ЕСЛИ БЫ ОТ ЖАРА НЕ РУХНУЛА КРЫША. Я ИЩУ ПРИЗНАКИ ВНУТРЕННИХ ПОВРЕЖДЕНИЙ, НО НИЧЕМ НЕ СУМЕЮ ПОМОЧЬ, ЕСЛИ У НЕГО ПОРВАНЫ КИШКИ. ЕГО ПРИДЕТСЯ ОТПРАВИТЬ В ПОРТСМУТСКУЮ БОЛЬНИЦУ, А ЭТО ДЛЯ НЕГО КОНЕЦ. КТО ВХОДИТ В ПОРТСМУТСКУЮ БОЛЬНИЦУ, НЕ ВЫХОДИТ ИЗ НЕЕ.
НИКТО НЕ СКАЖЕТ ПРЯМО ПРИ ОТЦЕ СТОРИ, НО Я ЗНАЮ, ЧТО МНОГИЕ УВЕРЕНЫ: САРА НЕ УМЕРЛА БЫ, ЕСЛИ БЫ БОЛЬШЕ ВРЕМЕНИ ПРОВОДИЛА В ЛАГЕРЕ, ПЕЛА В ЦЕРКВИ С ОСТАЛЬНЫМИ. Я В ЭТОМ НЕ ТАК УВЕРЕН. ЗНАТЬ БЫ МНЕ ПОБОЛЬШЕ, ЧЕМ ОНА ЗАНИМАЛАСЬ ТАМ С ПОЖАРНЫМ И МАЛЕНЬКИМ СЫНОМ. ЕСЛИ ЧЕСТНО, Я ОГОРОШЕН: ОНА ПОДЦЕПИЛА ДРАКОНЬЮ ЧЕШУЮ МЕНЬШЕ ДВУХ НЕДЕЛЬ НАЗАД. ОЧЕНЬ ДОЛГО ОНА ОСТАВАЛАСЬ ЕДИНСТВЕННОЙ "ЗДОРОВОЙ" В ЛАГЕРЕ. НИКОГДА НЕ СЛЫШАЛ, ЧТОБЫ КТО-ТО СГОРЕЛ ТАК БЫСТРО ПОСЛЕ ЗАРАЖЕНИЯ. ПРИДЕТСЯ ОПЯТЬ ПРОНИКНУТЬ В ХИЖИНУ И ВЫЙТИ В СЕТЬ, ЧТОБЫ ПЕРЕДАТЬ ПОДРОБНОСТИ ЕЕ СЛУЧАЯ НУЖНЫМ ЛЮДЯМ.
ПОЖАРНЫЙ НЕ ПОКИДАЕТ ОСТРОВ С САМОГО ПРОИСШЕСТВИЯ. ГЛУХОЙ МАЛЬЧИК ЗДЕСЬ, В ЛАЗАРЕТЕ, СО МНОЙ, ТАК ЧТО Я МОГУ СЛЕДИТЬ ЗА ЕГО СОСТОЯНИЕМ. АЛЛИ С ТЕТЕЙ И ДЕДУШКОЙ. ХОДИТ, КАК БУДТО ПОД ТЯЖЕЛЫМ НАРКОТИКОМ. ПОХОЖА НА ЗОМБИ – БЛЕДНАЯ И ГЛАЗА МЕРТВЫЕ.
НЕХОРОШО ДУМАТЬ, ЧТО ГОРЕ – МОЩНЫЙ АФРОДИЗИАК? ЕСЛИ ЕЙ НУЖНО УТЕШЕНИЕ, ПЛЕЧО МИСТЕРА ГАРОЛЬДА КРОССА ВСЕГДА НАГОТОВЕ, ЧТОБЫ ПОПЛАКАТЬСЯ В НЕГО.
АХ, Я ПЛОХОЙ, ПЛОХОЙ, ПЛОХОЙ.
ВОТ ЧТО Я ПОДУМАЛ ПО ПОВОДУ ЖАРКОГО А-ЛЯ СТОРИ: САРА СТОРИ ОБРАТИЛАСЬ В ПЕПЕЛ, И ЕЕ ПЕПЕЛ СОДЕРЖИТ АКТИВНЫЕ СПОРЫ, ПОДЖИДАЮЩИЕ НОВОГО НОСИТЕЛЯ. ЗНАЧИТ, ОГОНЬ ГОТОВИТ СПОРЫ К РАЗМНОЖЕНИЮ, А НЕ УНИЧТОЖАЕТ. КАКОЙ-ТО ФЕРМЕНТ ЗАЩИЩАЕТ ИХ ОТ РАЗРУШЕНИЯ. И НЕКОТОРОЕ КОЛИЧЕСТВО ЭТОГО ФЕРМЕНТА МОЖЕТ – ТЕОРЕТИЧЕСКИ – ПОКРЫТЬ КОЖУ И СЛУЖИТЬ ЗАЩИТОЙ ОТ ОГНЯ, АНТИПИРЕНОМ. И ВОТ МОЯ ТЕОРИЯ: ПОЖАРНЫЙ УМЕЕТ ЗАСТАВЛЯТЬ ЭТОТ ФЕРМЕНТ ЗАЩИЩАТЬ НОСИТЕЛЯ. САРА СТОРИ НЕ СМОГЛА И ПРЕВРАТИЛАСЬ ВО ФЛАМБЕ. НО ЧТО ЗАПУСКАЕТ РАБОТУ ФЕРМЕНТА? ЕЩЕ ОДНА ТЕМА ДЛЯ ОБСУЖДЕНИЯ С ПАРНЯМИ В СЕТИ.
НИК СТОРИ НЕ СОВСЕМ НЕМОЙ. СЕЙЧАС ОН СТОНЕТ, КАК БУДТО ПРОСРАТЬСЯ НЕ МОЖЕТ. ТВОЮ МАТЬ. Я НЕ ЗАСНУ".
7
Харпер проснулась рывком, словно кровать-лодка ткнулась в скалу, царапнув корпусом о камни. Харпер заморгала во тьме, не понимая, проспала она минуту или день. Лодка снова вздрогнула на камнях. Это стоящий у Харпер в ногах Бен ткнул в раму кровати коленом.
Харпер проспала от рассвета до заката, и наступил новый вечер.
– Сестра, – сказал Бен. Уже не тот Бен, который умолял ее вчера. Теперь это был полицейский Патчетт; его мягкое, приятное круглое лицо стало бесстрастным и официальным. Он даже надел форму: темно-синие брюки, отутюженную синюю рубашку и темно-синюю куртку с белой овчинной подкладкой и напечатанной на спине жирными желтыми буквами надписью "Полиция Портсмута".
– Да?
– Мать Кэрол ждет новостей об отце Стори, – сказал он. – Когда будете готовы, мы с Джейми вас проводим.
Джейми Клоуз стояла в дверях приемного покоя, перекладывая из руки в руку белый камешек.
– Чтобы сообщить о состоянии пациента, сначала мне надо самой его проведать. И еще минутку на сборы. Вы подождете в соседней комнате?
Бен кивнул и взглянул на Ника, который, сидя в постели, таращился на них. Бен подмигнул мальчику, но тот не улыбнулся.
Полицейский нырнул за занавеску, но Джейми Клоуз задержалась.
– Любите выписывать лекарства, – сказала она. – Посмотрим, понравится ли вам принимать их.
Пока Харпер подыскивала храбрый и умный ответ, Джейми ушла за командиром в приемный покой.
Ник показал жестами: "Не ходите".
"Я должна", – показала в ответ Харпер.
"Нет, – молча возразил Ник. – Они задумали плохое".
Харпер схватила планшет и написала: "Не накручивай себя. Снова живот заболит".
Харпер причесывалась в туалете, когда кто-то тихо постучал.
– Войдите.
Майкл приоткрыл дверь на три дюйма. Его конопатое мальчишеское лицо казалось очень бледным в обрамлении курчавой медной бороды.
– Инсулин.
– Заходи. Я одета.
Он снял крышку с бачка и выудил пластиковый пакет с несколькими оставшимися одноразовыми шприцами инсулина. Не самое лучшее место для хранения медикаментов, но хотя бы прохладное. Майкл задрал рубашку, открыв край тазовой кости, и протер кожу антисептической салфеткой.
– Мэм, – сказал он, не глядя на Харпер. – Будьте осторожны сегодня ночью. Люди не правы. Они заблуждаются. Алли заблуждается.
– Ты присмотришь за лазаретом, пока я буду у Кэрол? – спросила Харпер.
– Да, мэм.
– Хорошо. Ник обрадуется приятелю.
– Мэм, вы слышали, что я говорю? Что люди заблуждаются? Я пытался поговорить с Алли за завтраком. Не понимаю, что на нее нашло. Она не ела несколько дней, а ей это вообще ни к чему. Кто-то должен что-то предпринять. Я боюсь…
– Майкл Линдквист! Она может вынуть камень изо рта и позавтракать, если захочет. Извини, если надеешься, что я предоставлю ей легкий выход, но я не намерена потакать этой варварской чепухе, соглашаясь с ней. Если ты пришел, чтобы пугать меня или обвинять…
– Нет, мэм, нет! – Майкл по-настоящему испугался. – Да не за этим я пришел! Вы не сделали ничего плохого. И не это меня беспокоит. Беспокоит то, что Кэрол, Бен и все друзья Алли науськивают ее, а она морит себя голодом. Вы в лазарете днем и ночью, и вы не видите, что происходит. Вы не видите, как сестры Нейборс нашептывают ей, что она не должна сдаваться, что весь лагерь в нее верит. И как ее друзья садятся вокруг нее, когда она пропустит очередной обед, и поют ее имя, пока у нее не начнут светиться глаза и она не уйдет в Свет. Словно восхваления ей нужнее, чем еда. И им все равно, что она отощала и еле на ногах стоит. Я боюсь, что она доведет себя до гипогликемии. Или упадет в обморок и проглотит камень! Господи, да одного этого достаточно, чтобы схватить ее в охапку и – знаете – дать деру.
Уже второй человек за последние двадцать четыре часа признался, что готов сваливать. Харпер задумалась, сколько еще есть таких, кто не вливается в хор, и знает ли Кэрол, как на самом деле ненадежна власть, за которую она цепляется. Может, знает. Может, это все объясняет.
Майкл тяжело сглотнул. Он закончил спокойнее и тише:
– Делайте то, что считаете правильным. Только постарайтесь не пострадать, мэм. Пусть Алли сейчас ненавидит вас всей душой, но она начнет ненавидеть себя еще сильнее, если вы пострадаете из-за нее. – Майкл судорожно вздохнул и добавил: – Знаете, я люблю Кэрол так же сильно, как любил собственную мать. Честно! Я бы умер ради нее, не раздумывая.
Он смотрел влажными, молящими глазами, и что-то несказанное повисло в воздухе между ними. Еще не все было сказано, но времени не осталось. Бен и Джейми Клоуз ждали.