– Поверят. Вы уже несколько раз пытались тайком уморить его, кололи ему инсулин, чтобы вызвать приступ. Между пальцами на ноге. Но потом вы не смогли продолжать, потому что тут был Ник, и он все время за вами следил. Вы перепугались и сорвались. – В одной руке Майкл все еще держал винтовку, нацеленную на Ника. Другой рукой он ухватил короткие светлые волосы Харпер и резко дернул. – Это важно. Важная деталь. Не забудьте. Вы кололи ему инсулин. Надеялись, что смерть будет выглядеть естественно. А еще вы во время операции ткнули ему сверлом в мозг. Вы делали все возможное, чтобы прикончить его, но он был защищен.
– Чем защищен? – спросила Харпер.
– Защищен Светом, – совсем просто пояснил Майкл. – Его разум и душа больше не хранятся только в теле. Они в драконьей чешуе на его коже. Они вечно будут храниться в Свете, как скопированные файлы на внешнем жестком диске. Он написал в записке, что Свет охранял его все эти месяцы. Я заставил его, прежде чем убить. Я мог бы и сам написать, но подумал, что лучше, если будет написано его почерком. Записка под подушкой. Я сделаю так, что Кэрол найдет ее.
Майкл взял с полки шприц и протянул Харпер.
– Сделайте себе укол. Только не в запястье и не в шею. Прямо в круглую задницу. Пусть видят, что я подкрался к вам сзади.
– Не буду.
– Ну, тогда вы, наверное, попытались отнять у меня винтовку, и Ник получил пулю, когда мы боролись, – сказал Майкл. – Сколько усилий вы мне сэкономили бы, если бы погибли несколько месяцев назад, как и задумывалось. Я звонил Береговым сжигателям, когда вы отправились домой за медицинскими припасами. Не знаю, как это они вас не нашли. Я звонил в ту ночь, когда собирались грабить "Скорую". Непостижимо, что вы сумели ускользнуть оба раза.
– Как ты мог звонить? Я думала, Бен собрал все телефоны.
– А кого, по-вашему, он послал их собирать? Я оставил себе парочку.
С удивлением и отвращением Харпер спрашивала себя: как можно было хоть на мгновение поверить, что у Ковбоя Мальборо может быть какой-то дар прорицания, какой-то сверхъестественный доступ к тайным знаниям. Ясно же, что любой ребенок из тех, что она лечила в школьном медпункте, не купился бы на такой бред.
– Хватит трепаться, – сказал Майкл. – Колите.
Харпер взяла шприц и посмотрела на прозрачную жидкость внутри.
– Что это?
– Версед. Годится? Нашелся у вас среди сильнодействующих. Я в седативных спец. Я усыпил Алли… в тот день, когда мы избавились от Гарольда. Нужно было позволить толстяку ускользнуть из лагеря, а она была на посту. Но тогда у меня была лунеста, которую моя мама держала в аптечке, и я знал, что делаю, когда добавлял ее в кофе.
– Майкл, пожалуйста. Я на восьмом месяце. Я не знаю, как подействует на ребенка версед. Представления не имею.
– Не важно, как он подействует. Ребенка мы будем любить, даже если родится отсталый или убогий. Кэрол будет о нем заботиться и воспитает правильно. Весь лагерь поможет. И не беспокойтесь. Я знаю свою любимую. Кэрол вырежет ребенка из вас, прежде чем вас казнят. Вытащит и будет любить как собственного. Я нашел в лагерной библиотеке медицинскую книжку, где описано, как делать кесарево сечение. Вроде бы ничего сложного. Готов поспорить, мы с Доном Льюистоном справимся. Дон явно не захочет помирать вместе с вами и Пожарным. Хватит. Колите. Я не намерен болтать. Я намерен действовать.
– Если возьмешься за кесарево сечение без медицинского образования, ты убьешь и меня, и ребенка.
– Да не. И потом. Мы не будем вас усыплять. Будете сами руководить операцией. Будете ведь?
– Господи, – прошептала Харпер, и первая горячая слеза прокатилась по щеке. – Как ты можешь так поступать с Алли? Убить ее дедушку. Угрожать брату. Она любит тебя. Я думала, и ты любишь ее.
– Люблю в каком-то смысле. И все же она не Кэрол. Кэрол еще девственница. В тридцать лет она хранит себя. Она хочет, чтобы я стал тем самым мужчиной. Говорит, что ждала меня всю жизнь.
Он говорил вдохновенно, глаза странно сияли. И Харпер вспомнила: Бен рассказывал, что видел, как Майкл и Алли неистово лизались за церковью, в ту ночь, когда отцу Стори разбили голову. Разумеется, в темноте было легко спутать племянницу и тетю. В кино их даже могла бы играть одна актриса.
– Том сказал, что дочь ни за что не навредила бы ему. Я не думаю, чтобы он ошибался, – сказала Харпер.
И с удивлением увидела пятна румянца на щеках Майкла. Он приложил палец к губам, как будто призывая к молчанию.
– Да я это сделал сам. Кэрол сказала: отец Стори знает, как мы обошлись с Гарольдом, но она уверена: поразмыслив как следует, он поймет, что мы были правы. А потом я встретил вас всех, когда вы отправлялись спасать заключенных. И по дороге к берегу отец Стори отвел меня в сторонку и предупредил: мы запрем мать Кэрол, когда вернемся. Запрем, а потом отправим в ссылку. Он был очень расстроен. Я рассудил, что будет проще всего, если он умрет во имя лагеря. И представляете: у этого шарлатана оказалась ужасно твердая голова. Я ударил его дубинкой с такой силой, что можно было разбить арбуз в кашу, а он оставался на ногах еще секунд десять. Стоял и только покачивался, глядя на меня с удивленной улыбкой.
– Когда Кэрол узнает, что ты сотворил с ее отцом, она тебя убьет. Своими руками.
– Не узнает.
– Я скажу ей.
– Это будет ложь. Все, что вы скажете, будет ложью. И тогда уж точно Ник и Алли умрут с вами. Или позже. Не важно. Единственная возможность для вас спасти этих детей – броситься на собственный меч.
– Ты не можешь…
– Хватит трепаться, – сказал Майкл и посмотрел на Ника. – Еще одно слово, хоть одно слово, и я, клянусь Богом, разбрызгаю мозги глухого малыша по всей сраной подушке. Колите. Сейчас же.
Харпер вонзила иглу.
2
Кто-то шлепнул ее по щеке, так, что голова повернулась на бок.
– Сжлею. – Харпер попыталась извиниться, потому что сделала что-то неправильное, хоть и не могла припомнить, что именно.
Джейми Клоуз ударила ее снова.
– Нет еще, но будешь. Встать. Я не потащу твою жирную задницу, сука.
Справа и слева кто-то придерживал Харпер под руки, но как только ее отпускали, ватные ноги подкашивались, и ее приходилось поднимать снова.
– Осторожно, – сказала Кэрол. – Ребенок. Ребенок ни в чем не виноват. Если с ним что-то случится, вы за это ответите.
Мир стал плохой копией Пикассо. Оба глаза Кэрол находились на одной стороне лица, а рот съехал набок. Теперь Харпер была в приемной, но комната изменилась, приобретя нелепую форму. Левая стена – высотой как в чулане, а правая – размером с экран в автомобильном кинотеатре. Пол так накренился, что непонятно было, как все ухитряются не падать.
Бен Патчетт за спиной Кэрол оскалил маленькие, как у хорька, зубы, а на круглом, гладком лице сверкали маленькие, тоже как у хорька, глаза – ярко-желтые от страха и возбуждения.
– Дайте мне ее на четыре часа, – сказал Бен. – Она расскажет о каждом, кто с ней заодно. Выдаст всех заговорщиков. Я добьюсь, я уверен.
– Вы добьетесь выкидыша. Не слышали, что я сказала про ребенка?
– Я не буду ее бить. Просто поговорю. Дам шанс поступить правильно.
Харпер попыталась сказать Кэрол: "Я любила отца Стори", – ей казалось, это важно. Но получилось только:
– Не забила лица историй.
– Нет, Бен. Я не хочу ее допрашивать. Мне не нужна ее помощь и не нужна ее информация. Я не хочу слушать ее вариант истории. И больше не хочу слышать ни единого слова из ее лживых уст.
Харпер перевела взгляд на Бена, и на миг зрение обострилось, все виделось отчетливо. И голос тоже вернулся, и Харпер произнесла пять слов, проговаривая их аккуратно и тщательно, как обычно делают пьяные в стельку:
– Она и Майкл подставили Гарольда.
Но удержать реальность было слишком трудно. Когда Кэрол ответила, ее рот снова сполз на сторону.
– Заставь ее замолчать, Джейми. Пожалуйста.
Джейми Клоуз, ухватив Харпер за челюсть, заставила ее открыть рот и впихнула камень. Очень большой. Казалось, он размером с кулак. Джейми придерживала Харпер челюсть, пока кто-то еще обматывал липкую ленту вокруг головы.
– Все, что вы хотите узнать, потом сможете выяснить у Рене Гилмонтон или Дона Льюистона, – сказала Кэрол. – Мы знаем, что они тоже участвовали. У нас есть блокнот Гилмонтон. И они оба были кандидатами на главную роль. Но Гилмонтон получила только пять голосов, наверное, это был удар по ее гордыне.
– И четыре – за Алли, – сказал Майкл – он стоял где-то справа от Харпер. – Что делать с ней?
Черты лица Кэрол закружились, как снежинки в стеклянном шаре, и Харпер затошнило.
– Ей мы дадим шанс, – сказала Кэрол. – Единственный шанс поступить правильно. Доказать, что она с нами. Не согласится – тогда ничто ей не поможет. Получит то же, что и Рене Гилмонтон с Доном Льюистоном.
За спиной Харпер заговорила девушка:
– Мать Кэрол, пришел Чак Каргилл. Он хочет что-то рассказать про Дона Льюистона. Кажется, что-то плохое.
Харпер по-прежнему мутило; мелькнула мысль, что если ее стошнит, она, наверное, захлебнется насмерть. Грубый камень царапал нёбо и давил на язык. И все же чем-то – прохладой, шершавой поверхностью – он был так реален, так явственен, так здешен, что вывел ее из туманного ступора.
Приемная была полна народу: Бен, Кэрол, Джейми и еще четыре или пять дозорных. Майкл стоял у входа в палату. Мерцали факелы – но не в приемной, освещенной только парой масляных ламп. Харпер уже какое-то время слышала шум – сначала она принимала его за шуршание ветра в кронах деревьев, беспокойные вздохи и свист, но теперь поняла, что это ворчание возбужденной беспокойной толпы. Весь лагерь собрался? Возможно.
"Тебя убьют через несколько минут", – подумала она. Это была первая ясная мысль с того момента, как ее пощечиной привели в чувство, и Харпер тут же покачала головой. Нет. Не ее. Джона. А ее убьют позже, после того, как вытащат из нее ребенка.
– Позови его, – сказал Бен Патчетт. – Послушаем.
Тихие нервные голоса. Дверь скрипнула на петлях, захлопнулась. Чак Каргилл обошел Харпер и предстал перед Кэрол. У него был нездоровый вид, как будто он только что получил под дых, бледное лицо обрамляли бачки. Джинсы промокли до бедер.
– Простите меня, мать Кэрол, – сказал Чак. Он дрожал то ли от холода, то ли от страха, а скорее всего – от того и другого вместе.
– Я уверена, что тебе не за что просить прощения, – сказала Кэрол тонким напряженным голосом.
– Я и Хад Лури отправились на остров Пожарного, как велел мистер Патчетт, чтобы забрать мистера Льюистона. Он снял брезент со шлюпа и развесил на бортах паруса – проветрить или еще зачем. Мы думали, что он в трюме. Мы думали, он не знает, что мы тут. Думали, что застанем его врасплох. С борта свисала веревочная лестница, и мы начали подниматься как можно тише. Но винтовки пришлось закинуть за плечо. Хад лез первым – и когда он поднялся на борт, этот старый… этот старый ублюдок огрел его веслом. А в следующее мгновение я уже смотрел в ствол винтовки Хада.
Все молчали, а у Каргилла, похоже, не было сил продолжать. Черты лица Кэрол перестали кружиться в хороводе и заняли более-менее правильные места. Харпер усилием воли заставила их не расплываться, хотя от напряжения разболелась голова. Губы Кэрол побелели.
– И что дальше? – спросила она наконец.
– Нам пришлось подчиниться. Пришлось, – произнес Каргилл, упал на колено и, ухватившись за руку Кэрол, начал всхлипывать. Зеленая сопля вылезла пузырем из его правой ноздри. – Простите, мать Кэрол. Я буду носить камень. Я буду носить камень целую неделю!
– Ты хочешь сказать, что он удрал? – спросила Кэрол.
Каргилл кивнул и вытер тыльной стороной ладони слезы и соплю, потом прижал кулак Кэрол к своей щеке.
– Мы спустили шлюп на воду. Он заставил нас. Когда Хад пришел в себя, старик заставил нас помочь ему спустить шлюп. Он держал нас на мушке. Забрал наши винтовки и… и уплыл. Просто уплыл. Мы ничего не могли поделать. Он в одиночку поднял паруса, словно это легче легкого, а мы… мы швыряли камни, да, мы кричали ему – кричали, что он пожалеет, мы… мы… – Он снова всхлипнул. – Мать Кэрол, я клянусь вам, я буду носить камень сколько пожелаете, только не прогоняйте!
Кэрол дала ему еще оросить ее руку слезами, но, когда Чак принялся целовать ее кулак, бросила взгляд на Бена Патчетта. Большой коп вышел вперед и, обхватив мальчишку за плечи, оторвал от Кэрол и поставил на ноги. Потом сказал:
– Мы обсудим, что случилось, в другой раз, Чак. Сегодня мать Кэрол потеряла отца. Не стоит взваливать на нее еще и свои беды. И тебе не о чем плакать. Здесь дом милосердия, сынок.
– Для некоторых, – тихо добавила Джейми Клоуз.
И все же Харпер почувствовала облегчение – такое же, как когда прошли схватки. Дон вырвался. Бен не будет применять плоскогубцы или камни в полотенце, чтобы заставить его говорить. Джейми Клоуз не запихнет ему в рот камень и не затянет петлю на его шее. От мысли, что Дон на шлюпе, что ледяной бриз откидывает его волосы со лба, а паруса наполнены ветром, Харпер почувствовала себя немного лучше. Дон, наверное, зол, ругается и трясется, негодуя на себя, что бросил так много хороших людей. Она надеялась, что он примирится с этим. Выбор у него был простой: остаться и умереть или бежать, когда представится случай. Хорошо, что хотя бы один из них переживет этот вечер.
– Мать Кэрол, – заговорил Майкл, стоявший у входа в палату. Впервые Харпер услышала в его голосе мягкие благоговейные нотки: так говорят не просто влюбленные, а одержимые. – Как вы хотите поступить с Пожарным? Я не могу держать его на уколах вечно. У нас уже кончился версед. Я вколол последнюю дозу.
Кэрол опустила голову. В свете масляных ламп острые углы ее голого черепа отливали бронзой.
– Это должна решать не я. Я не могу. Мой отец всегда говорил: если не можешь найти решения, посиди тихо, молча, и слушай тихий голос Бога. Но единственный голос, который я слышу, повторяет: "Пусть это будет неправда". Он говорит: "Пусть это будет неправда. Пусть мой отец будет жив". Отец хотел, чтобы я любила людей и заботилась о них, а я не знаю, как теперь это делать. Как поступить с Пожарным – должна решать не я.
– Тогда пусть решает лагерь, – сказал Бен. – Вы должны что-то сказать людям, Кэрол. Они уже все собрались, и у половины ум за разум зашел от страха. Люди плачут. Люди говорят, что это все, что нам конец. Вам нужно поговорить с ними. Расскажите, что знаете. Расскажите все. Если вы не слышите тихий голос Бога, послушайте хотя бы их. Их голоса вели нас последние девять месяцев, они проведут нас и через эту ночь.
Кэрол качалась, уставившись в пол. Майкл положил ладонь на ее обнаженную руку – Кэрол была одета в шелковый розовый верх от пижамы с короткими рукавами, – и большой палец чуть двинулся к плечу. Этот жест любовника не заметил никто, кроме Харпер.
– Хорошо, – сказала Кэрол. – Покажем их лагерю.
– В церкви? – спросил Бен.
– Нет! – крикнула Кэрол, словно он предложил нечто непристойное. – Я хочу, чтобы эти двое не входили туда больше никогда. Где-нибудь еще. Где угодно.
– Может, в Мемориальном парке? – спросил Майкл, снова проведя большим пальцем по руке Кэрол.
– Да. – Широко раскрытые глаза Кэрол смотрели не мигая и отрешенно, как будто это ей вкололи немного верседа. – Там мы и соберемся. Там и решим.
3
И все время, пока шли разговоры, Харпер будто карабкалась по бесконечному лестничному пролету – возможно, это была лестница на колокольню над церковью, – поднималась к свету и чистому воздуху. Вот только эти тысячи шагов были проделаны мысленно, а карабкалась она к ясности и определенности. Это давалось непросто, болела голова. Голова словно была набита щепками и иголками. А во рту был камень.
Теперь ей стало ясно: необходимо сохранять спокойствие и спасти всех, кого можно. Первые – Ник и Алли; а потом она постарается защитить остальных: Рене и всех прочих, кто доверил свои надежды и чаяния Пожарному и сестре Уиллоуз. Она готова сказать любую ложь, лишь бы уменьшить их страдания. Если, конечно, ей вообще позволят говорить.
Гораздо хуже было знать, что она станет свидетелем смерти Джона, не имея возможности умереть вместе с ним. Ее оставят в живых до тех пор, пока не разрежут и не вытащат скользкого красного ребенка из ее матки. Тогда она умрет – истекая кровью, под крик младенца.
Двое дозорных держали Харпер за руки, развернув лицом к двери.
Люди стояли вдоль грунтовой дороги, ведущей мимо кафетерия к церкви и Мемориальному парку. У некоторых в руках были факелы. Харпер вдруг поняла, что дорога через лагерь не сулит ничего хорошего. Она никогда не молилась – Джейкоб похоронил для нее Бога, – но сейчас бормотала про себя что-то вроде молитвы. Она сама не знала, к кому обращалась; возможно, к отцу Стори. На мгновение закрыв глаза, она увидела его хмурое, морщинистое, понимающее лицо. Она молилась, чтобы хватило сил оставаться собой в последние мгновения.
– Шевелись, сука, – сказала Джейми Клоуз, ухватив Харпер за загривок и толкая вперед.
Ноги Харпер все еще плохо слушались и дрожали, так что дозорные, державшие ее руки, то шагали, то тащили ее волоком в стылую ночь. Харпер поняла, что ее ведут Гейл и Джиллиан Нейборс. И они, похоже, были напуганы не меньше ее. Харпер сказала бы им, что бояться не надо, что они поступают правильно, но ей не давали этого сделать камень во рту и обмотанная вокруг головы изолента.
Толпа отшатывалась от Харпер, как будто она несла заразу пострашнее драконьей чешуи. Чумазые дети смотрели с восторженным ужасом. Седовласая женщина в стильных очках "кошачий глаз" плакала и качала головой.
Норма Хилд первая шагнула из толпы и плюнула на Харпер.
– Подстилка убийцы! – хрипло завизжала она.
Харпер вздрогнула, покачнулась, и Гейл крепко сжала ее руку, чтобы удержать. Харпер рефлекторно затрясла головой – "Нет, не я, это не я", – потом прекратила. В следующие полчаса ей придется быть подстилкой убийцы. Неизвестно, что случится с Ником после ее смерти, но пока она жива, она будет делать все, что нужно.
– Да как ты могла! – крикнула красивая молодая женщина с красными пятнами на лице. Руфь… как-ее-там? На ней была ночная рубашка в голубой цветочек и сверху – объемная оранжевая парка. – Как ты могла! Он любил тебя! Он бы умер за тебя!
Еще один – сочный, густой – плевок попал на короткие волосы Харпер.
Впереди уже были видны массивные, грубо обработанные камни и та шершавая гранитная скамья, которую Харпер сочла подходящим местом для жертвоприношения, – здесь белая королева убьет священного льва.
Когда они добрались до внешнего круга, правая нога совсем отказала, и Харпер опустилась на колени. Джиллиан наклонилась к ней, словно собираясь прошептать слова утешения.
– Мне плевать, что вы беременная, – сказала она. – Надеюсь, вы умрете здесь. – Она схватила Харпер за нос, зажав ноздри. – А как по мне, так и ребенку туда же дорога.