Пеллэм медленно подошел к пустырю, на котором еще недавно стоял дом Этти. Земля была практически выровнена. У тротуара остановился видавший виды грузовичок, и из него вышли двое. Подойдя к небольшой куче мусора, они вытащили из нее обломок скульптуры из известняка: львиную голову. Смахнув с нее пыль, вдвоем оттащили в грузовичок. Вероятно, львиная голова отправится в антикварный магазин в одном из богатых районов города, где ее выставят на продажу за тысячу долларов. Мужчины снова вернулись на пустырь, не нашли больше ничего заслуживающего внимания и уехали.
Бейли окликнул:
- Пеллэм, забудьте обо всем. Возвращайтесь домой. Забудьте обо всем.
* * *
В настоящий момент линия метро "Восьмая авеню" не обслуживает пассажиров вследствие операции, осуществляемой полицией.
Приносим извинения за доставленные неудобства.
Пассажирам предлагается воспользоваться наземными…
У Джона Пеллэма мелькнула было мысль подождать, но, подобно большинству пассажиров, пользующихся услугами системы скоростного транспорта Большого Нью-Йорка, он знал, что существенным фактором, определяющим скорость передвижения, является судьба; поэтому в конце концов Пеллэм решил пройти пешком до перекрестка, где можно будет сесть в автобус до Ист-Вилледжа.
Покинув грязный вагон метро, Пеллэм поднялся по лестнице на улицу.
К западу от Восьмой авеню магазины уже не работали, и витрины скрылись за металлическими жалюзи.
Давно уже сгустились вечерние сумерки, но небо озарялось ложным рассветом - отсветом огней города, отражающихся от реки. Этот пестрый занавес продержится до самого утра.
- Привет, милок, как насчет того, чтобы приятно провести время вдвоем?
К западу от Восьмой авеню детей уже уложили спать. Отцы семейств поглощали горячий ужин, сидя в старых, потертых креслах, все еще не отошедшие от тяжелого трудового дня в посыльной службе, на складах или в ресторанах. Или же у них из головы еще не выветрился хмель от долгих часов пребывания в барах и пивных, где они проводили день в бесконечных разговорах, спорах, смеясь и недоумевая, как им удалось прожить целую жизнь, так и не познав любви и счастья. Кто-то снова возвращался в бары после угрюмого ужина с молчаливой женой и шумными детьми.
В крохотных квартирках женщины мыли пластиковую посуду, усмиряли детей и сокрушались по поводу очередного роста цен на продукты, при этом болезненно завидуя физической форме, одежде и проблемам тех, кого показывали по телевизору.
В такую жаркую ночь в каменных мешках невыносимо душно, но дома здесь старые, и электропроводка не способна выдержать кондиционеры. Большинство квартир было наполнено гулом вентиляторов, но кое-где отсутствовало даже это.
- Я болен. Мне никак не удается найти работу. Честное слово.
К западу от Восьмой авеню у каждого крыльца сидели кучки людей. Яркие красные точки тлеющих сигарет двигались ко ртам и обратно. Свет фар проезжающих мимо машин отражался янтарем в пивных бутылках, звенящих о бетон ступеней постоянно изменяющимися тонами по мере того, как в них убывало содержимое. Голоса громкие настолько, чтобы только перекрывать шум транспорта на Вест-сайдской автостраде, по которой тысячи машин спешили покинуть город, даже в этот поздний час.
- Дайте четвертак на пропитание! Угостите сигаретой! Ну да ладно, все равно, спокойной вам ночи. Да хранит вас бог!
В окнах жилых домов мерцали отсветы от экранов телевизоров, и часто они были не голубыми, а бледно-серыми, от допотопных черно-белых аппаратов. Многие окна оставались совершенно темными. В некоторых резким светом горела одинокая лампочка без абажура, и на ее фоне вырисовывалась неподвижная голова, уставившаяся на улицу.
- Что ты хочешь? Есть "крэк", "снежок", травка, "скорость", любые калики. Если у тебя есть доллар, могу предложить клевую киску… Парень, у меня СПИД, я бездомный… Прошу прощения, сэр, гоните ваш бумажник, мать вашу…
К западу от Восьмой авеню молодые парни бродили по улицам, сбившись в кучки. Они были неуязвимыми. Здесь они будут жить вечно. Здесь пуля проходит насквозь через щуплое тело, оставляя сердце нетронутым. Банды скользили по темным переулкам, таская с собой свою собственное музыкальное сопровождение.
Это мир белых людей, не надо быть слепым…
Открой глаза, и что ты увидишь?
У него есть словечко для тебя -
Он замочит твоих братьев и сестер.
Это мир белых людей…
Это мир белых людей…
Две банды встретились, разделенные улицей. Громкость магнитофонов уменьшилась. Парни смерили друг друга взглядами, обменялись жестами. Поднятые руки, растопыренные пальцы. Иногда бывает, что противная сторона посчитает подобную браваду оскорбительной. В таких случаях на свет извлекается оружие, и кто-то умирает.
К западу от Восьмой авеню оружие есть у каждого.
Однако сегодня все окончилось миром. Ручка громкости магнитофонов снова выкрутилась до предела, и банды разошлись в противоположные стороны, окруженные буйством музыки.
Это мир белых людей.
Это мир белых людей…
На задних сиденьях припаркованных машин сплелись в объятиях влюбленные, а рядом с провалившимся полотном старой нью-йоркской железной дороги, поблизости от Одиннадцатой авеню мужчины опускались на колени перед другими мужчинами.
Было уже за полночь. Молодые любители танцев спешили домой из клубов и дискотек. Как и актеры бродвейских театров, такие же усталые. Те, кто сидел на ступеньках у подъездов домов, гасили сигареты, прощались друг с другом и ставили на тротуары недопитые бутылки пива, которые тотчас же тотчас же подбирались.
Выли сирены, билось стекло, громко вопил чей-то обезумевший голос.
Пора уходить с улиц.
Это мир белых людей.
Это мир белых людей…
К западу от Восьмой авеню мужчины и женщины ложились в дешевые кровати, слушая эту песню, которая проплывала по улице под окном или врывалась в спальню из соседней квартиры. Музыка была повсюду, но большинство просто не обращало на нее внимания. Усталые, измученные жарой, люди лежали в кроватях, уставившись в грязные потолки, и думали: "Всего через несколько часов у меня снова начнется рабочий день. Дайте мне хоть немного поспать. Пожалуйста, пусть станет чуть прохладнее, и я хоть немного посплю."
24
- Дружище, у тебя не хватает зуба. Ты что, не умеешь драться?
- Их было трое на одного, - объяснил Пеллэм Гектору Рамиресу.
- И?
Следующий день, полдень. Рамирес сидел на крыльце базы "Кубинских лордов" и курил сигарету.
- Жарко, - заметил Пеллэм. - Пиво у тебя есть?
- Он спрашивает, есть ли у меня пиво! Ты какое хочешь?
- Любое, лишь бы было холодным.
Поднявшись, Рамирес пригласил Пеллэма пройти в квартиру.
- Кто это сделал? - спросил он, указывая на его лицо, все в синяках.
- Ребята Коркорана. Они прослышали о том, что у нас произошло в тот вечер. Помнишь, с Маккреем? Коркоран потянул спичку, решая, кого будет веселее избить до полусмерти, тебя или меня. Выиграл я.
- Эй, если хочешь, я для тебя кого-нибудь замочу. Или хотя бы выбью пулей коленную чашку. Ради тебя я все сделаю. Без труда.
- Да ничего, можно и без этого, - остановил его Пеллэм.
- Ты не стесняйся, мне ничего не стоит.
- Может быть, как-нибудь в следующий раз.
Рамирес пожал плечами, словно Пеллэм был сумасшедший, и толкнул дверь. Пеллэм отметил, что в тени ниши стоит молодой латиноамериканец с пистолетом за поясом.
Парень обратился по-испански к Рамиресу, и тот рявкнул ему краткий ответ. Посмотрев на лицо Пеллэма, парень рассмеялся. Пеллэму захотелось думать, что это явилось выражением восхищения.
Рамирес постучал в дверь одной из квартир первого этажа и, не дождавшись ответа, отпер замок и толчком распахнул ее, приглашая Пеллэма войти первым.
Квартира оказалась просторной и уютной. Новая мебель, диван, все еще обтянутый полиэтиленом. На кухне стопки упаковок продуктов и мешки с рисом. В одной спальне на полу пять матрасов, накрытых простынями. В другой - коробки с виски и сигаретами. Пеллэм не стал интересоваться, откуда все это.
- Итак, что хочешь - "Дос", "Текате"?
- "Дос".
Рамирес достал из холодильника две бутылки пива. Прижал горлышками к столу, одним хлопком ладони сбил крышки с обеих. Передал одну Пеллэму, и тот жадным глотком выпил чуть ли не половину.
В комнате была духота. В обоих окнах стояли кондиционеры, но они не работали. В зашторенные окна проникал горячий, пыльный воздух, и жара казалась осязаемой на ощупь.
Сняв с кухонного стола коробку, Рамирес достал из нее пару кроссовок и начал их зашнуровывать. Кроссовки были в точности такие же, как те, что он подарил Исмаилу.
- На, приятель, возьми.
- Какое у вас в штате наказание за принятие в дар краденого? - спросил Пеллэм.
- Твою мать, я их нашел!
Попрыгав, Рамирес одобрительно посмотрел на кроссовки.
- Терпеть не могу спортивную обувь.
- Да, ты предпочитаешь ковбойские сапоги. Господи, почему ты носишь эти долбанные сапоги? У тебя ноги в них не болят? Итак, Пеллэм, что ты здесь делаешь? Зачем пожаловал ко мне в гости?
- Я уезжаю из города, - ответил Пеллэм. - Пришел за своим револьвером.
- Насколько я слышал, та moyeta, она призналась в том, что подожгла свой дом. Дружище, она твоя хорошая знакомая. Представляю, как тебе плохо. Но никто не имеет права сжигать здесь старые дома. Это очень плохо.
Рамирес завязал шнурки аккуратным бантиком и туго затянул узел. Медленно встал, наслаждаясь ощущением новых кроссовок. Поочередно попрыгал на носках и на пятках. Сделал обманное движение в сторону и вдруг резко взмыл вверх, соскоблив кончиками пальцев побелку с потолка.
Пеллэм обратил внимание на написанную от руки табличку, висящую на стене рядом с рекламным плакатом спортивного "Корветта", на который облокачивалась одетая в бикини фотомодель.
Ты стоишь у колыбели "Кубинских лордов".
Или ты Друг, или проваливайся к такой-то матери.
Рамирес перехватил его взгляд.
- Да-да, - заметил он, - сейчас ты скажешь, что надо было написать "проваливай".
- Нет, я хотел сказать, что это чертовски отличный плакат.
- Ты в баскетбол играешь? - вдруг спросил Рамирес.
- Немного.
Последний раз Пеллэм играл один на один с человеком в инвалидном кресле и проиграл со счетом два-шесть. Жаль, что ему не придется сыграть с Исмаилом; возможно, мальчишку он еще смог бы обыграть.
- Сегодня я отправляюсь в Вилледж, сыграю на половине площадки. Там есть здоровенные moyetos. Слушай, как же эти ниггеры хорошо играют… Поехали со мной.
- Благодарю, но я уезжаю отсюда, - сказал Пеллэм.
- Ты имеешь в виду, навсегда?
Пеллэм кивнул.
- Забираю свой фургон и отправляюсь назад на Западное побережье. Нужно будет немного поработать. Я кое у кого взял в долг, и примерно через пару месяцев эти люди начнут требовать у меня вернуть деньги.
- Хочешь, я с ними поговорю? Я смогу…
Пеллэм поднял руку.
- Не надо.
Пожав плечами, Рамирес задрал в углу кухни линолеум и приподнял одну из половиц. Достав "кольт" Пеллэма, он протянул револьвер.
- Дружище, ты просто спятил - расхаживаешь с таким старьем. Я достану тебе отличный "торес". Просто прелесть. Тебе очень понравится. Бам, бам, бам. В наши дни без обоймы с пятнадцатью патронами никак не обойтись.
- Знаешь, мне так много не бывает нужно.
Положив половицу на место и закрыв ее линолеумом, Рамирес сказал:
- Я телек почти не смотрю, но обязательно включу, когда будут показывать твой фильм, Пеллэм. Когда это случится?
- Я дам тебе знать, - пробормотал Пеллэм.
Дверь бесшумно открылась, и в комнату вошел молодой латиноамериканец, подозрительно косясь на Пеллэма. Подойдя к Рамиресу, он что-то шепнул ему на ухо. Тот кивнул, и молодой парень вышел.
Встав, Пеллэм направился к двери. Рамирес сказал ему вслед:
- Эй, а может быть, ты раздумаешь так торопиться. У этого парня есть для тебя кое-какие новости.
Рамирес кивнул вслед парню, который только что вышел.
- Кто он?
- Мой брат.
- Новости?
- Точно. Ты ведь хотел узнать, кто обчистил твою квартиру?
- Я уже знаю. Это сделал пироманьяк. Тот поджигатель. Судя по всему, он случайно попал в кадр, когда я снимал здание на следующий день после пожара.
Попрыгав в девственно новых кроссовках, Рамирес покачал головой.
- Ты неправ, приятель. Абсолютно неправ.
- Здорово, приятель!
- Привет, Исмаил.
Пеллэм остановился перед центром помощи нуждающимся подросткам. Жаркий, пыльный воздух пересекал косой солнечный луч, отразившийся от соседнего здания.
- Что с тобой, парень?
- Да так, ничего, - ответил Пеллэм. - Ты-то как?
- Болтаюсь, сам знаешь. Что там у тебя?
- Подарок.
- Отлично, приятель.
Мальчишка жадно уставился на большой пакет. Пеллэм протянул его. Раскрыв пакет, Исмаил достал баскетбольный мяч.
- Ого, Пеллэм, ну ты чувак! Вот здорово! Эй, братва, смотрите!
К нему подошли двое подростков, чуть постарше. С восхищением осмотрев мяч, они принялись бросать его друг другу.
- Как оно там? - спросил Пеллэм, кивая на дверь подросткового центра.
- Не слишком плохо. Особенно не пристают. Но знаешь, заставляют сидеть и слушать всяких психов, понимаешь, священников и адвокатов. Они говорят всякую чушь. Говорят, говорят, так, что уши начинают вянуть, потом спрашивают о том, в чем сами ни хрена не разбираются. - Мальчишка совсем по-взрослому пожал плечами. - Но, твою мать, такова жизнь, правда?
С этим Пеллэм не стал спорить.
- И еще, приятель, должен тебе сказать, что твоя Кэрол та еще стерва, - прошептал Исмаил, оглядываясь по сторонам. - Держись от нее подальше. Представляешь, она приставала ко мне, почему я сегодня вернулся в три часа ночи. Вывалила на меня кучу дерьма. Но я объяснил этой сучке, куда она должна пойти.
- Неужели?
- Ну да, черт побери… По крайней мере, попытался. Но этой стерве бесполезно что-либо объяснять.
- А действительно, почему ты вернулся в три часа ночи?
- Я просто…
- Просто шатался по улицам.
- В самую точку, Пеллэм. - Исмаил повернулся к своим приятелям. - Братва, пошли постучим мячом.
Мальчишки скрылись в переулке, довольные жизнью, как и все десятилетние подростки в мире.
Пеллэм толкнул скрипящую дверь.
Кэрол, сидевшая за столом, подняла взгляд. Как только она увидела выражение лица Пеллэма, ее улыбка погасла.
- Привет, - сказала Кэрол.
- Здравствуй.
- Извини, что не давала о себе знать, - продолжала она. - Ты, наверное, решил, что я куда-то пропала. Но на нас здесь навалилось столько работы…
Ее слова были свинцово-тяжелыми.
Молчание. В воздухе плавали пылинки. Амебы, выхваченные резким светом.
- Ну хорошо, - наконец снова заговорила Кэрол, - я не перезвонила потому, что испугалась. У меня уже столько времени никого не было. И я не могу похвастаться, что в прошлом мои отношения с мужчинами были безоблачными.
Пеллэм скрестил руки на груди. Посмотрел сверху вниз на кипу бумаг на письменном столе, за которым сидела Кэрол. Какие-то документы, составленные государственными учреждениями, бесконечно заумные и непонятные.
Кэрол откинулась на спинку кресла.
- Но ты пришел не из-за этого, да?
- Да.
- Итак?
- Я просто услышал кое-что любопытное.
- Например?
- В тот день, когда произошел пожар, ты расспрашивала обо мне.
Слухи, которыми полнится улица.
- А ты что думал - красивый парень, ковбойские ботинки. Разумеется, я стала задавать вопросы.
Кэрол деланно рассмеялась. Она рассеянно поднесла руки к жемчужному ожерелью, затем подняла их выше, к очкам, и задвинула их на переносицу.
Пеллэм сказал:
- Ты выяснила, где я живу. И залезла ко мне в квартиру утром того дня, когда я остался у тебя ночевать. Пока я спал в твоей кровати.
Кэрол кивала. Не возражая и не поддакивая, не выражая никаких чувств. Чисто интуитивно. Она оглянулась вокруг. Отложила ручку. Ее лицо затянулось непроницаемой маской, скрывающей мысли.
- Давай поднимемся наверх. Там нам никто не помешает.
Они прошли к лифту. В кабине Кэрол с мрачным видом прислонилась к стенке. Уставившись на пол, она принялась рассеянно смахивать воображаемую пыль, покрывшую решительное латинское слово, обозначающее правду, выведенное на футболке.
Избегая смотреть Пеллэму в глаза, Кэрол болтала ни о чем. Беззаботным тоном она поведала Пеллэму о том, что компания, занимающаяся установкой и обслуживанием лифтов, обещала подарить подростковому центру новый лифт. В кабине будет большая табличка со словами благодарности. Как будто подростки смогут, вняв призыву этой скрытой рекламы, побежать и накупить себе собственные лифты.
- Просто диву даешься, на что только не пойдут люди ради рекламы.
Пеллэм ничего не ответил, и Кэрол умолкла.
Двери открылись, и Кэрол первая пошла по тускло освещенному люминесцентными лампами коридору, выложенному грязными, облупленными плитками.
- Сюда.
Она толкнула дверь, и Пеллэм шагнул внутрь - и только потом понял, что это были не кабинет или кафетерий, а угрюмая кладовка.
Кэрол закрыла дверь. Теперь в ее движениях появилась целеустремленность; глаза стали холодными. Пройдя в глубину помещения, она отодвинула в сторону какие-то коробки. Нагнулась и принялась что-то искать.
- Извини, Пеллэм.
Кэрол умолкла. Перевела дыхание. Пеллэм не видел, что она держит в руке.
Его рука непроизвольно потянулась к "кольту", засунутому сзади аз пояс. Нелепо думать, будто Кэрол может сделать ему что-то плохое. И все же это Адская кухня.
"Человек проходит средь бела дня по уютному скверику мимо жилого дома и любуется цветами, а в следующее мгновение он уже лежит на земле с пулей в ноге или с киркой в затылке."
И ее глаза… холодные, бледные глаза.
- О, как все это противно, твою мать…
Кэрол поджала губы. Вдруг она резко обернулась, вскидывая руку, в которой было зажато что-то темное. Пеллэм потянулся за револьвером. Однако в пухлых руках Кэрол были лишь две видеокассеты, украденные из его квартиры.
- Всю прошлую неделю я всерьез думала о том, чтобы сбежать отсюда. Уехать куда-нибудь, где меня никто не знает, и начать новую жизнь. Не сказав никому ни слова, просто исчезнув.
- Расскажи мне все.
- Помнишь того человека, который упомянул про меня? Сказал, что я спасла его сына?
Пеллэм кивнул. Он помнил рассказ про молодого парня, который едва не погиб в здании, готовом под снос, и про то, как Кэрол его спасла.
Она продолжала:
- Я испугалась, что я попала к тебе на кассеты. Нельзя допустить, чтобы обо мне узнали люди.
Пеллэм вспомнил ее недоверчивое отношение к журналистам.
- Почему?
- Я не та, за кого ты меня принимаешь.