Сакс с негодованием наблюдала, как ноги патрульных окончательно уничтожают остатки улик. Схватив нарушителя, полицейские рывком подняли его на ноги. Но он вырвался и обратился к Амелии:
— Послушайте, офицер! Меня зовут Виктор Рамос — это мой округ, не ваш. Возможно, вам все это безразлично, но я…
— Наденьте на него наручники, — распорядилась она. — И выведите отсюда к чертовой матери. — В данном случае отношения с населением должны отойти на второй план, решила Сакс.
Надев наручники на побагровевшего мужчину, патрульные вывели его, громко протестующего, за желтую линию.
— Завести на него дело? — спросил один из них.
— Нет, просто дайте ему тайм-аут! — крикнула Сакс, заставив рассмеяться зевак.
Через несколько секунд патрульные уже усаживали в полицейскую машину латиноамериканца, невольно создавшего еще одно препятствие для поимки неуловимого убийцы.
Надев на себя комбинезон, вооружившись фотокамерой и сумками для сбора вещдоков, нацепив на ноги резиновые ленты, Сакс наконец начала осмотр места происшествия. Прежде всего она тщательно исследовала остатки дома Карлоса. После сегодняшней гонки Амелия Сакс уже ничего не принимала на веру. Возможно, Кудесник сейчас плавает под водой, однако нельзя исключить и того, что он благополучно выбрался на берег.
Сакс даже не удивилась бы, узнав, что убийца уже находится во многих милях отсюда и, приняв новое обличье, выслеживает следующую жертву.
* * *Преподобный Ральф Свенсен провел здесь уже несколько дней — это был его первый визит в Нью-Йорк — и пришел к выводу, что к этому городу никогда не привыкнет.
Худой, лысоватый и чуть застенчивый священник руководил своей паствой в городе, который находился в сотнях миль от Манхэттена, был в тысячу раз меньше его. А уклад жизни в этом городе соответствовал совсем другой исторической эпохе.
Выглянув из окна своей церкви, Ральф Свенсен видел простирающиеся вокруг поля и луга с безмятежно пасущимися стадами, здесь же сквозь зарешеченное окно дешевого гостиничного номера он видел лишь глухую кирпичную стену с нарисованной на ней бесстыдной надписью.
Прогуливаясь по улицам своего города, Ральф Свенсен слышал, как люди говорят ему: «Привет, преподобный», или: «Прекрасная проповедь, Ральф», здесь же он слышал только: «Дай мне доллар», или: «У меня СПИД», или же: «Пососи у меня».
Однако, находясь здесь совсем недолго, преподобный Свенсен предполагал, что способен выдержать этот культурный шок еще некоторое время.
Последние несколько часов он упорно пытался читать древнюю, разваливающуюся в руках Библию, которой снабдила его гостиница, но в конце концов ему все же пришлось бросить это занятие. Евангелие от Матфея не сочеталось с доносящимися из-за стенки звуками совокупления продажного гея со своим клиентом — оба громко постанывали от боли или от удовольствия, а скорее всего от того и другого.
Преподобный понимал, что должен считать за честь данное ему поручение, однако чувствовал себя как апостол Павел во время одного из скитаний, когда неверующие в Греции и Малой Азии встречали его насмешками и издевательствами.
А-а-а-а… Сюда, сюда… О да, да, да, вот так, вот так…
Ну ладно, что уж тут поделаешь. Даже святой Павел не выдержал бы подобной безнравственности. Концерт начинался только через несколько часов, но преподобный Свенсен решил уйти отсюда пораньше. Он причесался, нашел свои очки и положил в дипломат Библию, карту города и проповедь, над которой работал. По лестнице он спустился в вестибюль, где сидела еще одна проститутка. На сей раз это была женщина — или подобие женщины.
Отче наш, иже ecu на небесех, да святится имя…
Чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота, он опустил глаза и поспешно прошел мимо, ожидая, что сейчас ему предложат свои услуги. Однако она — или, может быть, он — только улыбнулась и сказала:
— Прекрасный вечер, не правда ли, святой отец?
Преподобный Свенсен заморгал от неожиданности и тоже улыбнулся.
— Да, верно, — ответил он, с трудом подавляя в себе желание добавить «дитя мое», чего, кстати, никогда не делал за все годы службы. — До свидания, — выдавил из себя Свенсен.
И вот он уже на мощеных улицах Нижнего Ист-Сайда, неподалеку от китайского квартала.
Мимо проносились такси, спешили по своим делам молодые азиаты и латиноамериканцы, автобусы исторгали из себя горячие металлические газы, по тротуару на велосипедах проезжали рассыльные-китайцы. Наблюдать за всем этим было чрезвычайно утомительно. Расстроенный, Свенсен решил, что пешая прогулка до церкви, где должен был состояться концерт, успокоит его нервы. Заглянув в карту, он увидел, что путь предстоит неблизкий, значит, нужно что-то делать, чтобы избавиться от снедавшего его беспокойства. Можно поглазеть на витрины, зайти куда-то поужинать, поработать над проповедью.
Прикидывая, в какую сторону ему надо идти, преподобный вдруг почувствовал, что за ним следят. Он посмотрел налево — в прилегающий к гостинице проулок. За мусорным баком стоял худой мужчина в комбинезоне с каштановыми волосами. В руках он держал небольшой чемоданчик с инструментами. Смерив священника, как тому показалось, пристальным взглядом, мужчина повернулся и быстро исчез в проулке.
Преподобный Свенсен крепче ухватился за свой кейс, думая о том, что, вероятно, ему все же стоило остаться в номере, несмотря на его отвратительную атмосферу. Свенсен слабо рассмеялся. «Успокойся, — сказал он себе. — Это всего-навсего уборщик или даже работник гостиницы, удивленный тем, что видит священника в таком неподобающем месте».
Кроме того, размышлял Свенсен, неспешно двигаясь на север, он все же духовное лицо, что дает ему некоторую неприкосновенность даже в этом современном Содоме.
Глава 21
Прошла одна секунда, наступила следующая.
Красный шарик никак не мог вырваться из протянутой руки Кары и переместиться к уху.
Однако он сделал это.
А когда она схватила его и подбросила в воздух, шарик никак не мог исчезнуть, а потом вновь оказаться у изгиба ее левого локтя.
Однако это он тоже сделал.
Каким же это образом? — гадал Райм.
Он и Кара находились сейчас в нижней лаборатории его городского дома, где дожидались Амелию Сакс и Роланда Белла. Пока Мел Купер раскладывал на смотровых столах вещественные доказательства, а компьютер наигрывал джазовую композицию, Райму демонстрировали персональное шоу.
Кара стояла перед окном, в черной тенниске Сакс, которую извлекли из чулана наверху. Том стирал блузку Кары, удаляя пятно «крови», продемонстрированное ею во время импровизированного представления на ярмарке ремесел.
— Откуда вы их берете? — Райм кивком указал на шарики. Он так и не заметил, чтобы она доставала их из сумочки или из кармана.
Кара с улыбкой ответила, что «материализовала» их.
— А где вы живете? — спросил он.
— В Виллидже.
Райм кивнул, предавшись воспоминаниям.
— Когда мы с женой были вместе, большинство наших друзей жили там. А еще в Сохо, в Трибеке.
— Я не слишком часто бываю к северу от Двадцать третьей, — сказала она.
Криминалист засмеялся.
— В мое время с Четырнадцатой начиналась демилитаризованная зона.
— Кажется, наши победили, — пошутила Кара. Красные шарики появились и вновь исчезли, перешли из одной руки в другую, затем начали циркулировать в воздухе.
— А откуда ваш акцент?
— У меня есть акцент? — удивилась она.
— Ну, интонация, модуляции… тон.
— Наверное, из Огайо. Средний Запад.
— У меня тоже, — сказал Райм. — Иллинойс.
— Но здесь я живу с восемнадцати лет. Училась в Бронксвилле.
— Колледж драматического искусства имени Сары Лоуренс, — предположил Райм.
— Английская литература.
— И вам здесь понравилось, поэтому вы остались.
— Мне понравилось здесь сразу, как только я перебралась в город. А потом мой отец умер, и мать переехала сюда, чтобы быть поближе ко мне.
Дочь овдовевшей матери… Как и Сакс, подумал Райм. Возможно, у Кары те же проблемы с матерью. В последние годы установился мир, но до этого мать Амелии была несдержанна и непредсказуема. Роуз не понимала, почему ее муж всего-навсего коп, а дочь не желает быть тем, кем она хотела бы видеть ее. Это сближало отца с дочерью, что только ухудшало обстановку в семье. Сакс рассказывала Райму, что в трудные времена им с отцом служил убежищем гараж, где все было вполне предсказуемо: к примеру, карбюратор не работал лишь вследствие незыблемых законов физики, а не из-за чьей-то прихоти.
Двигатели, подвески и трансмиссии не подвержены колебаниям настроения и даже в самом худшем случае никогда не обвинят тебя за совершенные ошибки.
Райм несколько раз встречался с Роуз Сакс, приятной, говорливой, несколько эксцентричной женщиной, гордившейся дочерью. Однако в прошлом все было иначе.
— Ну и как сказывается то, что она находится неподалеку? — поинтересовался Райм.
— Думаете, это не слишком здорово? Нет, моя мама замечательная. Она… ну, в общем, настоящая Мать. С большой буквы.
— И где она живет?
— В одном медицинском учреждении, в Верхнем Ист-Сайде.
— Она очень больна?
— Нет, ничего серьезного. Она выздоровеет. — Кара рассеянно катала шарики по ладони. — Как только ей станет лучше, мы поедем в Англию — только вдвоем. В Лондон, в Стратфорд, в Котсуолд. Один раз я уже ездила туда с родителями. Это был наш лучший отпуск. Теперь я буду ездить по левой стороне дороги и пить теплое пиво. В прошлый раз мне этого не разрешали. Тогда мне было всего тринадцать лет. Вы были там когда-нибудь?
— Конечно. Иногда мне приходилось сотрудничать со Скотленд-Ярдом. А еще я читал там лекции. Я там уже не был с… ну, в общем, немало лет.
— В Англии фокусы и иллюзия всегда пользовались большей популярностью, чем здесь. Там все овеяно историей. В Лондоне я хочу показать маме Египетский зал. Сто лет назад для фокусников это был своего рода центр вселенной. Знаете, для меня это нечто вроде паломничества.
Райм посмотрел на дверь — Тома не было видно.
— Сделайте мне одолжение, — попросил он.
— Пожалуйста.
— Мне нужно принять лекарство. — Кара оглядела стоящие возле стены пузырьки с лекарствами. — Нет, на книжной полке.
— Понятно. Какое из них? — спросила Кара.
— То, что в самом конце. «Макаллан», восемнадцатилетней выдержки. — Райм шепотом добавил: — И чем незаметнее вы его нальете, тем лучше.
— О, я именно та, кто вам нужен. Роберт-Удэн говорил, что хороший иллюзионист должен обладать тремя навыками: ловкостью, ловкостью и еще раз ловкостью.
Кара налила в стакан приличную порцию виски — бесшумно и почти незаметно. Даже если бы Том стоял рядом, он все равно ничего бы не заметил. Сунув в стакан соломинку, она поставила его в фиксатор кресла.
— Угощайтесь! — предложил Райм.
Покачав головой, Кара указала на кофейник, который почти полностью опустошила:
— А это моя отрава.
Отхлебнув шотландского виски, Райм откинул голову, чтобы ощутить в горле приятное тепло. Понаблюдав за невероятным поведением красных шаров, он сделал еще один глоток.
— Мне это нравится.
— Что?
— Такого рода иллюзии. — «Не раскисай, — сказал он себе. — Напившись, ты начинаешь раскисать». Но эта трезвая мысль не остановила его. — Знаете, иногда реальность трудна для восприятия. — Сделав еще один глоток, Райм печально посмотрел на свое неподвижное тело.
Об этом своем замечании и о взгляде он тут же пожалел и уже собирался сменить тему, но Кара не стала выражать ему сочувствие.
— Я уверена, что реального вообще не так уж много. — Райм нахмурился, не понимая, что она имеет в виду. — Разве большая часть нашей жизни это не иллюзия? — продолжала Кара.
— Как так?
— Ну, прошлое — это ведь воспоминания, верно?
— Да.
— А будущее — игра воображения. И то и другое — иллюзии. Воспоминания ненадежны, а о будущем мы можем только фантазировать. Абсолютно реален только миг в настоящем, и тот постоянно изменяется соответственно воображению и воспоминанию. Ну вот видите? Большая часть нашей жизни — иллюзия.
Райм тихо засмеялся. Как ученый он пытался найти противоречие в ее рассуждениях, но не мог. А ведь она права, заключил он. Райм много времени прожил с воспоминаниями о том, что было до, то есть до катастрофы. И много размышлял о том, как изменилась его жизнь после. Еще он думал о том, нужно ли делать операцию, о которой говорили уже несколько лет. Сможет ли он когда-нибудь снова ходить? Или хотя бы двигать рукой? Как это повлияет на его отношения с Сакс?
Опять же профессиональный аспект: расследуя какое-нибудь дело, Райм постоянно обращался к своему обширному банку памяти и вместе с тем пытался представить, где находится подозреваемый и что собирается сделать.
Все прошлое — воспоминания, а будущее — игра воображения…
— Раз уж мы растопили лед, — сказала Кара, положив сахар в кофе, — я должна кое в чем признаться.
Еще один глоток.
— Да?
— Когда я впервые увидела вас, мне пришла в голову одна мысль. — Да, Райм помнил это. Взгляд. Назойливый взгляд, который стараются поскорее отвести от калеки. Взгляду сопутствует улыбка. Но хуже всего, когда за взгляд и улыбку пытаются неуклюже извиниться. Смущенно замолчав, Кара все же добавила: — Я подумала о том, что вы могли бы быть прекрасным иллюзионистом.
— Я? — изумился Райм.
Кара кивнула:
— Ну да. Люди смотрят на вас и видят, что вы страдаете физическими недостатками… Вы так это называете?
— Деликатные люди называют это нетрудоспособностью. Сам я говорю, что влип.
Кара засмеялась:
— Ну вот, видя, что вы не можете двигаться, они, вероятно, задумываются, нет ли у вас проблем с психикой и хорошо ли вы соображаете. Так? — Это была правда. Незнакомые люди часто говорили с Раймом медленно и громко, пытались объяснять очевидные вещи в самых простых выражениях (к неудовольствию Тома, Райм иногда отвечал им тем, что начинал невнятно бормотать или изображать синдром Туретта, после чего испуганные посетители спешили ретироваться). — Публика мгновенно составила бы о вас определенное мнение, считая, что вы полностью соответствуете той иллюзии, которую она видит. Одних угнетали бы мысли о вашем состоянии, другие даже не взглянули бы на вас. И вот тут-то вы и поймали бы их… Так или иначе, когда я увидела вас, вы сидели в этой инвалидной коляске и было ясно, что вы пережили трудные времена. Так вот, я не стала выражать сочувствие или спрашивать, как дела. Я даже не сказала, как мне жаль. Я просто подумала о том, что вы, черт возьми, могли бы стать прекрасным исполнителем. Это было очень невежливо, и мне показалось, что вы заметили это.
— Поверьте, мне не слишком приятно, когда начинают выражать сочувствие, — заверил ее обрадованный Райм. — Невежливость куда лучше.
— Да ну?
— Точно.
Кара приподняла чашку.
— За знаменитого иллюзиониста — Неподвижного Человека!
— Вот с ловкостью рук могли бы возникнуть проблемы, — заметил Райм.
— Как говорит мистер Бальзак, гораздо важнее ловкость ума.
Тут они услышали, как открылась входная дверь; послышались голоса Сакс и Селлитто. Приподняв бровь, Райм склонился к торчавшей из стакана соломинке.
— А теперь следите за мной, — прошептал он. — Я называю этот номер «Исчезновение уличающих доказательств».
* * *— Прежде всего, — начал Лон Селлитто, — давайте определимся: считаем ли мы, что он мертв? Что он утонул?
— Нет! — переглянувшись, ответили Сакс и Райм.
— А вы знаете, какое там бешеное течение? — спросил грузный детектив. — Если дети пытаются плавать там, то уже не выплывают.
— Принесите мне его труп, — сказал Райм, — и тогда я поверю в это.
Правда, его несколько успокаивало одно: сейчас уже больше четырех, то есть после последнего покушения прошло два с лишним часа, а новых сообщений об убийствах или исчезновениях пока не поступало. То, что его едва не поймали, а также купание в реке могло испугать убийцу. Возможно, теперь, зная, что полиция висит у него на хвосте, преступник или вовсе прекратит нападения, или по крайней мере затаится, дав Райму и его команде возможность вычислить, где он скрывается.
— Как насчет Ларри Бурке? — спросил Райм.
Селлитто покачал головой.
— Мы направили на его поиски десятки людей. Его ведь ищут и добровольцы, в том числе полицейские и пожарные, которые сейчас не на службе. А возглавляет поиски священник с женой и детьми. Мэр предложил награду… Но должен сказать, что скорее всего дело плохо. Он, наверное, находится в багажнике автомобиля, упавшего в реку.
— Машину еще не достали?
— Пока не нашли. Вода черна как ночь, а по словам водолазов, течение могло отнести машину на полмили в сторону.
— Значит, нам следует учесть, — заметил Райм, — что у преступника есть машина Бурке и его радио. Лон, мы должны сменить частоту, иначе он будет слышать, что мы затеваем.
— Конечно. — Позвонив в город, детектив договорился о том, чтобы все передачи, касающиеся Кудесника, переводили на другую частоту, предназначенную для специальных операций.
— Теперь вернемся к вещественным доказательствам. Чем мы располагаем, Сакс?
— В греческом ресторане ничего, — поморщилась она. — Я говорила хозяину, чтобы он все сохранил в неприкосновенности, но почему-то он этого не понял. Или же не захотел понять. К моменту нашего возвращения стол уже вымыли, а пол подмели.