И у него было такое выражение лица, как будто это он лично построил мост и сейчас сдает его авторитетной комиссии.
- Вот, пожалуйста, чистый гранит. Потрогайте. Нет, вы потрогайте…
Если б Митя изредка не хватал его за руку, он обязательно попал бы под машину.
Петя с отцом шли впереди. Они вели серьезный, неторопливый разговор. Обоим надо было многое выяснить: сын оставил в селе семью, отец отправил сына учиться в Москву. Каждый считал, что лично за него волноваться не приходится, а всё дело в том, как справляются без него.
- Ребят не распускаешь? - спросил отец, кивнув на Сережу, который в этот момент покупал пирожки с вареньем и угощал Екатерину Степановну и Митю.
- У нас дисциплина, - кратко ответил сын, считая, что отцу не разобраться в сложной и многообразной жизни училища. - А у вас, говорят, ячмень с опозданием сдали?
- Мать скала? - быстро спросил Иван Андреевич.
- Почему мать? Ребята пишут.
- Они напишут.
- А что, неправда?
- Ну, опоздали на пять дней. Зато рожь нынче была богатая, и сдали в срок.
- Рожь рожью, а ячмень ячменем.
- Это верно, - извиняющимся тоном сказал отец, покосившись на сына. Иван Андреевич считал, что разговор принимает невыгодный для него оборот. - У тебя в группе сколько народу?
- Двадцать шесть.
- Ну вот. А у меня в бригаде тридцать два. Сравнил! У тебя всё под рукой, а я за день своих на лошади не обскачу.
- Объективные причины, - строго сказал сын.. - Вот, если б у тебя в бригаде хоть один такой, как Костя Назаров, был, ты б тогда узнал… Дурака валяет. Думает, игрушки. Пятьсот рублей обходится государству а месяц, а пользы - шиш. Была б моя воля, я б ему показал…
- Например?
- Выгнал бы.
- Это не способ, - сказал отец. - Тебя не за этим старостой выбрали.
- Выгнать надо, - упрямо повторил Петя.
- А может, у нею дома что не так? Сходил бы, с отцом поговорил.
- Да что отец! - махнул Петя рукой.
- То есть как это что? - Иван Андреевич от возмущения даже остановился.
- Да нет, я понимаю, - поспешно сказал Петя, - но только у него отца нет, а мать каждую неделю подарки покупает.
- Если желаешь, я могу с ним поговорить.
- Он тебя и слушать не станет.
- Послушает, не то, что ты, - обиделся Иван Андреевич.
Он действительно немного обиделся, но одновременно ему было приятно, что с сыном можно разговаривать, как с равным; даже больше того - ему льстило, что сын делится с ним, отцом, как с равным. Пожалуй, именно сейчас следует дать сыну те наставления, которые он приберег для него еще дома.
- С Костей Назаровым мы как-нибудь сами уладим, - помолчав, сказал Петя. - А вот я хотел насчет электростанции с тобой поговорить. Мощность у вас будет малая.
- Как это - малая? - всполошился Иван Андреевич. - Во всех избах свет. Фонари на улицах… - А тебе кто рассказывал, - мать?
- Говорю, ребята пишут.
- Что ж они тебе, как министру, жалуются?
- Энергия для работы нужна, а не только в избах.
- А строить кто будет? Квалифицированных рабочих нет.
- Почему нет? Шестнадцать ребят в отпуск приедут из ремесленных.
- Так это ж… - начал Иван Андреевич, но умолк. Он хотел сказать, что эти ребята - мальчишки, ничего не смыслящие в деле, но, посмотрев на сына, понял, что говорить этого не следует.
- А захотят работать? - спросил Иван Андреевич, чувствуя, что голос у него стал жидковатым.
- Если проект измените, конечно, захотим, а при малой мощности нет расчета возиться.
Договорились, что Петя спишется с земляками ремесленниками, а Иван Андреевич согласует этот вопрос в колхозе и в районе.
Ходили по улицам еще долго, никак не могли насмотреться. Наконец Екатерина Степановна взмолилась:
- Посидеть бы немного на скамейке. Ноги не ходят.
- Давайте на троллейбусе прокатимся, - предложил Сережа, считавший, что они ничего не видели. - Там мягкие кресла, а если во втором этаже, то очень полезный воздух, всё время продувает.
Иван Андреевич посмотрел на часы и сказал:
- До поезда два часа. Сейчас примем такое решение: сначала поесть. Какой тут у вас лучший ресторан?
В ресторане выбрали столик на веранде у самых перил. Внизу раскинулась Москва.
Тут было не до еды. Еще Иван Андреевич пытался сохранить хладнокровие, а все его спутники прильнули к перилам и не отрываясь смотрели вниз. Ветер растрепал мягкие волосы жены, косынка съехала на одно ухо. Екатерина Степановна, перегнувшись, стояла рядом с юношами и, онемев, смотрела на столицу.
- Товарищи, товарищи, - приговаривал Иван Андреевич, - кушать-то будем?
Подошла молоденькая официантка, постояла рядом и, увидев смущение Фунтикова, сказала:
- А у нас всегда так: сначала насмотрятся, а потом уже про еду вспомнят. Я сама первое время сколько посуды перебила.
Трое ребят, глядя на город из поднебесья, думали по-разному об одном и том же.
Сереже было весело и радостно стоять рядом со своими друзьями. Всё было просто вокруг, Москва принадлежала ему навечно, он не испытывал робости, глядя на столицу. Всё хорошо устроится, как устраивалось до сих пор. Слабо доносились гудки машин, проползали усатые троллейбусы.
Справа и слева вздымались прозрачные высотные здания, окаймленные точными линиями, как на чертежах; где-то под самым небом ярко разгорался и мгновенно угасал огонь: очевидно, там шла электросварка. Сереже хотелось сейчас быть в одном из этих домов под облаками; он готов был делать там самую мелкую, самую незаметную работу, лишь бы только чувствовать, что он строитель этого сказочного здания…
У Мити немного кружилась голова; ему было стыдно этого ощущения, и чтобы побороть его, он еще больше высунулся над перилами. Когда-нибудь, когда он станет отличным слесарем-инструментальщиком, он привезет сюда свою мать, поведет ее на эту веранду и покажет ей столицу. Вон там видны стены Кремля. Это не фотография, а настоящая жизнь, в которой он, Митя, тоже участвует. Может быть, когда он кончит училище, их тоже поведут на Красную площадь, на парад.
Пете Фунтикову, глядя на Москву, хотелось сразу начать что-нибудь делать или, по крайней мере, придумать план действий на ближайшее время. Невозможно же просто любоваться. У него для этого нет свободного времени. "Надо спросить отца про клуб в селе. Если взобраться на Воронью гору, то оттуда будут видны огни Отрадного. Раз будет электростанция, - значит заведем электрокомбайн. Это поинтереснее троллейбуса. Надо написать ребятам в село, чтобы они на одну турбину не соглашались: строить так уж строить…"
Он смотрел на Москву, но видел Отрадное. Ему трудно было представить точный вид будущего Отрадного, поэтому он невольно вместо него подставлял Москву.
- Будете вы, наконец, кушать? Последний раз спрашиваю, - возмутился Иван Андреевич.
Сели за стол. Подошла официантка.
- Сыновья? - спросила она у Екатерины Степановны.
- А вот угадайте, - который мой?
Девушка осмотрела по очереди всех троих ребят, затем взглянула на Екатерину Степановну, на Ивана Андреевича и уверенно сказала:
- Вот эти двое на вас похожи, а вот этот, - она кивнула на Сережу, - вылитый отец.
- Правильно, - засмеялся Иван Андреевич. - Все мои. Прокормят на старости лет. А сейчас я угощаю. Соберите что-нибудь повкуснее. - Он жалобно посмотрел на жену. - К селедочке дадите две бутылки лимонаду…
Проводив родителей Пети Фунтикова, ребята вышли на привокзальную площадь. Митя, который последние полчаса чем-то томился, принимая, очевидно, какие-то серьезные решения и снова сомневаясь в них, вдруг сказал:
- Погодите здесь. Я сейчас.
Быстро, чтоб его не успели расспросить, в чем дело, он исчез.
У здания вокзала стояла длинная вереница легковых машин. Митя обошел весь этот ряд из конца в конец, потом вернулся обратно, внимательно всматриваясь в лица шоферов и выбирая из них посолиднее. Остановившись на пожилом шофере, дремавшем за баранкой, Митя шагнул к нему и спросил:
- Приблизительно сколько стоит доехать до Пятницкой?
Называть его "дяденькой" он не хотел, а сказать "товарищ" еще не решался.
Шофер открыл глаза, посмотрел на Митю и спросил:
- Кто поедет?
- Двое моих друзей и я. Вон они стоят у вокзала.
Шофер взглянул по направлению Митиной руки, но, к сожалению, друзей не увидел: они были еще слишком небольшого роста, чтобы возвышаться над толпой.
Шофер еще раз осмотрел Митю, и тот добавил:
- С получки хотим прокатиться. Только, понимаете, может быть, у меня денег не хватит…
- Садись, - сказал шофер, открывая дверцу рядом с собой.
Машина подкатила к тому месту, где стояли ребята. Митя еще издали делал им разные знаки, но хотя они и смотрели в его сторону, а видеть не видели. Когда машина остановилась вплотную около них и Митя сказал через окошко: "Садитесь, ребята", Сережа сделал испуганное лицо и прошептал:
- С ума сошел Митька!..
Первые несколько секунд все трое сидели в машине прямо, не опираясь на спинки. Неожиданность и отчаянность Митиного поступка мешали Сереже получать удовольствие от поездки в "Победе". Петя считал, что сейчас не время при постороннем человеке выяснять что да как; раз уж сели в машину, - значит и надо вести сгон, как я подобает взрослым людям. Митя был доволен необыкновенно и только напомнил шоферу.
- У меня шестнадцать рублей. Как только проездим их, вы сразу останавливайтесь.
До чего же хорошо он придумал: так истратить свою первую получку! Второй раз он осматривает сегодня Москву. Машина идет плавно. Небось, без гаечного ключа такую машину тоже не собрать, а ключи-то как раз делает он, Митя Власов, и его ближайшие друзья. Как бы сказать шоферу, что они все трое инструментальщики?
Уже давно на счетчике проскочило шестнадцать рублей, а молчаливый пожилой шофер всё не останавливал машину. Он провез их по центру города, провез мимо огромных домов, обшитых лесами. Может быть, потому, что в его машине сидели подростки, глядевшие на всё вокруг широко раскрытыми от счастья глазами, он и сам смотрел сейчас на город, как смотрят только в юности, впитывая и запоминая каждую мелочь.
Пятая глава
1
Против комнаты, в которой жил Митя со своими друзьями, жили фрезеровщики одиннадцатой группы.
Фрезеровщики относились к слесарям несколько свысока: они считали себя, так сказать, сливками рабочей профессии. Особенно в этом смысле отличался Коля Белых. Встречаясь в умывальной с Митей, он всегда неизменно спрашивал:
- Здоро́во, слесарек! Как тисочки, в порядке?
Коля был убежден, что умнее его фрезерного станка нет машины на свете. Конечно, он знал, что есть сложнейшие турбины, есть шагающий экскаватор, но всего этого он не видел, а его фрезерный станок был рядом, до него можно дотронуться, включить его.
Никогда не забыть Коле того дня, когда он впервые получил самостоятельную работу: надо было снять фрезой топкий слой с пластинки, которая носила ласковое название "сухарик".
Включив станок, он несколько секунд восхищенно полюбовался тем, как фреза, похожая на какой-то круглый цветок, скорее всего на астру, завертелась с легким жужжанием. "Сухарик" был плотно зажат на столе станка. Поворачивая рукоятку, Коля начал подводить стол к фрезе. Необъяснимое удовольствие наполняло Колину душу. Огромный, блестящий, пахнущий машинным маслом станок подчинялся малейшему движению Колиной руки. Вот захотел - и стальной тяжелый стол бесшумно пополз вверх; а захочет - и он сейчас же пойдет вниз. Ощущение необычайной силы, мощи и власти наполняло Колю гордостью и уважением к самому себе.
Теперь "сухарик" был у самой фрезы. Коля взялся за другую рукоятку и начал медленно и осторожно поворачивать ее.
Товарищи, вы когда-нибудь ощущали радость и счастье оттого, что по вашему веленью, от одного жеста вашей маленькой мальчишечьей ладони круглая, настоящая фреза, сделанная из лучшей быстрорежущей стали, впивается в металл?
Вы когда-нибудь следили блестящими от волнения глазами за тем, как сыплются металлические стружки, обнажая зеркальную поверхность стали?
В эту минуту Коля чувствовал, как будто это не фреза вгрызается в пластинку, а он сам, Коля Белых; его сердце билось сейчас не в груди, а где-то внутри станка, и если бы сейчас что-нибудь случилось с машиной, то то же самое должно было немедленно случиться и с ним.
И потом весь день он жил, оглушенный каким-то особенным ощущением, и когда пытался себе объяснить его, то каждый раз вспоминал: "Ах, да! Ведь я же сегодня работал на фрезерном станке!"
Вот этот самый Коля Белых жил напротив Митиной комнаты и каждое утро насмешливым голосом осведомлялся:
- Как тисочки, в порядке?
Однажды вечером произошло, наконец, генеральное сражение между слесарями и фрезеровщиками, которое чуть было не закончилось рукопашной схваткой.
Началось с мелкой стычки.
Коля Белых позволил себе в коридоре общежития под самой дверью соседей громко сказать насчет слесарей, что, дескать, это "народ мелкий и только зря небо коптят".
Митя распахнул дверь своей комнаты и сказал:
- А ну, повтори!..
- Подумаешь! Захочу и повторю.
- Попробуй.
- И попробую.
- А вот не посмеешь.
- А вот посмею.
Митя Власов наступал, Коля Белых отступал. На военном языке это называется: заманивать противника.
Наконец получилось так, что Митя оказался в противоположной комнате, в которой сидели друзья Коли Белых, фрезеровщики. Но и Митя уже был к этому времени не одинок: за его спиной в дверях стояли староста Петя Фунтиков и Сережа Бойков.
- Держись, ребята, - рассмеялся Коля Белых. - Вон сколько их поднавалило, - даже стульев не хватит!
- Ничего, мы постоим, - угрожающе сказал Петя Фунтиков.
- Правильно, - обрадовался Коля. - Когда фрезеровщики сидят, слесари должны перед ними стоять.
- Вам сидеть можно, - подтвердил Митя Власов. - Работа у вас не пыльная, за вас станок работает.
- Как это - за нас? - спросил Коля.
- Очень просто: наладил, включил и поплевывай.
От этого оскорбления повскакивали с мест все фрезеровщики, и в общем гуле возмущенных голосов почти ничего нельзя было разобрать, кроме отдельных выкриков:
- Много ты понимаешь!
- Кроме своих тисков, ни черта не видел…
- Да чего с ними разговаривать…
Коля подошел к Фунтикову вплотную и, задрав голову кверху, потому что тот был намного выше его, спросил:
- Давай по-честному, - завидно?
- Ни капельки.
- Рассказывай! Небось, если б мог, давно к нам перебежал бы.
- А я мог, да не пошел.
- Мы все могли, нам предлагали, - подтвердил Сережа Бойков.
- Врите больше, - сказал Коля.
- Да нет, они не врут, - вступился за них белобрысый фрезеровщик. - Им вправду предлагали при поступлении, но только они по серости своей не разобрались и подались на слесарей.
Фрезеровщики дружно расхохотались.
Вперед вышел Сережа Бойков.
- Ты в кафе-автомате бывал? - спросил он у Коли Белых.
- Ну, бывал, а тебе что?
- А то, что твоя работа, как около автомата. Ума для этого не надо.
- У тебя с напильником больно умственный труд.
- Ясное дело - умственный, а то какой же? Шабрить умеешь? Нет! Что такое слесарь-лекальщик, знаешь? Это профессор, понимаешь? Он с точностью до микрона работает…
- А ты станок с делительной головкой видел? - перебил его распаленный Коля. - Настроить его можешь? Про нас в газетах чуть не каждый день пишут: скоростники, две с половиной тысячи оборотов, пожалуйста, вот читай…
Коля рванул из кармана гимнастерки газетные вырезки и сунул их под нос Пети Фунтикова. Всё, что писалось о фрезеровщиках-скоростниках, он аккуратно собирал, вырезывал и подклеивал.
Петя отвел его руку с вырезками:
- Не про тебя ж написано. Чего хвастаться.
- Как не про меня? Я - фрезеровщик.
- Ну, положим, не про тебя всё-таки, - миролюбиво сказал комсорг группы фрезеровщиков Ваня Тихонов. - И чего вы, ребята, расшумелись? Подумаешь, капитал не поделили…
- А чего он в самом-то деле! - остывая сказал Митя Власов.
- Ты тоже хорош. "Наладил, включил и поплевывай"… Зачем людей обижать?
- Он первый начал.
- Маленькие. Еще бы поспорили, чей папа сильнее… Если хотите знать, - так умные люди как считают? Все профессии хороши.
Пете Фунтикову стало обидно, что не он унял спор, а комсорг другой группы. Чтобы поддержать честь своей группы, он сказал:
- У нас давно все так и считают. Нас если не трогать, мы смирные. Ты скажи, что у человека веснушки, - это пожалуйста, на это мы не обижаемся, а профессию не трогай.
Спор был исчерпан, но слесаря не уходили. Надо было сказать что-то еще, чтобы обе стороны чувствовали себя в равном положении. У фрезеровщиков было то преимущество, что спор происходил на их территории и уход слесарей мог расцениваться как отступление.
Чтобы облегчить положение гостей, комсорг сказал:
- Садитесь, ребята; в ногах правды нет.
Сели. Хозяева переместились на свои постели, уступив гостям стулья.
Ваня весело оглядел всех и спросил:
- Ну как, отошли?
- А мы ничего. Нам что, - мирно ответил Митя, словно это не он только что яростно подступал к фрезеровщикам и готов был ринуться в драку.
Как хороший, гостеприимный хозяин, Ваня нашел, наконец, верный способ, который мог бы легко примирить их.
- Может, споем? - предложил он.
Затянул слесарь Сережа Бойков. Подхватил фрезеровщик Коля Белых.
Сережа пел тоненьким голоском, заводя зрачки под самые веки, так, что глаза его казались слепыми. У Коли голос был погуще и лицо во время пения остановившееся, как на фотографии.
К песням ребята относились серьезно, с душой, они были заворожены мелодией. Сейчас никто из них не пошутил бы, не выкинул бы какого-нибудь коленца, - это считалось бы оскорбительным.
Спели сначала про казака, "каким ты был, таким остался". Затем затянули украинскую: "Стоить гора высокая". Эту песню привез в своем деревянном сундучке полтавчанин Сеня Ворончук. Спели белорусскую, спели грузинскую…
И каждый юноша думал, что все эти песни написаны о нем. Он и казак лихой, он и жил на горе высокой, он и разыскивал девушку по имени Сулико.
Песни окончательно примирили их; им казалось, что они выложили друг перед другом всю свою душу…
От песни гораздо легче перейти к мечтам.
- В будущем году кончу ремесленное, пойду в техникум, - сказал вдруг Ваня Тихонов. - Я себе записал, что должен успеть за пять лет, а теперь буду постепенно вычеркивать.
- Много записал? - спросил Митя. Ему понравилась эта идея.
- Две страницы в одну линейку. Я с шестого класса начал, но только иногда приходится подправлять. Ну, что я год назад был? Мальчишка. Записал, например, - научиться фотографировать. Сейчас, конечно, пришлось изменить…