Мы попрощались с Абреком и Васей, напомнили им о сигнализации и пошли вдоль улицы на другой конец поселка. Поселок был небольшой, но хороший, типа деревни. Весь в садах и палисадниках с поздними осенними цветами. Он состоял из одноэтажных деревянных домов. Возле каждого дома, у калитки, стояла ветхая скамейка под старым развесистым дуплистым деревом. На дереве тусовались горластые галки, а под деревом, на скамейке, сидели ветхие старушки. Пряли свою пряжу и внимательно смотрели нам вслед.
У нас тоже такие есть - они все видят, все знают, все скажут…
По краям улицы то и дело попадались колонки для воды. Из них, закручиваясь и брызгая, лились тонкие струйки, собирались в ручейки, а ручейки разбегались в большие мутные лужи посреди дороги, где плескались и чем-то кормились разноцветные косолапые утки.
На самом краю поселка, на пригорке, стояла высокая водокачка с черным железным баком на макушке. А на баке стоял на одной ноге настоящий аист и. время от времени задирал вверх свой длинный клюв и трещал, пощелкивал им в тихом осеннем воздухе.
Аист, - лирически вздохнул Бонифаций, - символ домашнего очага…
Детей в капусте прячет, - со знанием дела добавил Алешка, - от родителей. - И споткнулся на ровном месте.
У Алешки, в его светлой голове, иногда такая крутая каша бывает, что… ложка торчком стоит и не падает. Такое обычно случается, когда он над чем-то очень серьезно задумывается. Или очень устает. А сейчас, по-моему, и то, и другое разом.
Далеко еще? - спросил Алешка Бонифация. - До вашей наследницы? Это старушка такая?
Во-первых, Алексей, - начал терпеливо, как в классе, объяснять Бонифаций, - она не моя наследница. Она внучка художника Малеева. У него, кроме нее, никакой родни не осталось. Во-вторых, ее зовут Олечка. Славное создание. Одинокое существо. Будущая балерина. Она тут с теткой живет, со старушкой. Вообще-то тетка ей не родная. Но добрая. Они дружно живут, не думайте.
А мы и не думали. Мы очень устали, двигали ногами, как типичные осенние мухи. Алешка все время спотыкался и бормотал на ходу:
Будущая старушка… Одинокая балерина… Дружная тетка…
И еще, ребята, запомните, - Бонифаций даже остановился. - Никаких вопросов об Олечкиных родителях. Ясно?
Нет, - признался Алешка. Как бы спросонок.
Это больное место. Они исчезли. Потерялись.
Как?! - Алешка даже перестал спотыкаться, проснулся на ходу. - Где потерялись?
Я потом вам расскажу, - пообещал Бонифаций. - Мы уже пришли. Помните, о чем я вас попросил.
Глава IV
НАСЛЕДНИЦА. БЕЗ НАСЛЕДСТВА
Бонифаций отворил калитку с табличкой "Осторожно! Злая собака!". За калиткой начиналась и исчезала в глубине густого сада кирпичная дорожка, как бы покрытая ковром из листьев. По бокам ее теснились стриженые кусты в багровых тонах.
Где-то стукнула дверь, что-то звякнуло, весело залаяла "злая" собачонка. Выкатилась нам под ноги пушистым шариком, поплясала на задних лапках - доверчиво выразила свою радость незнакомым людям - и опять умчалась в дом.
Он стоял в глубине сада под двумя старыми березами, похожий на крепкий осенний гриб.
Этот дом мне сразу понравился - маленький такой, сказочный, уютный. В таком доме тебя сразу, ни о чем не спрашивая, посадят за стол, чтобы покормить, а потом уложат на теплую мягкую перину, чтобы отдохнуть. И не станут будить, пока не выспишься; будут в это время говорить шепотом, ходить на цыпочках и не звенеть чашками. А потом еще раз покормят и спросят, как тебе спалось и чем тебе помочь. Такой дом всегда нужно иметь в запасе. Мне кажется, и наш родной дом чем-то такой же. Дом, в котором хочется отдохнуть. А иногда и спрятаться.
Распахнулась дверь терраски, спустилась по крыльцу девочка в брюках, вся в сказочных тонах, и красиво пошла нам навстречу. Вот она! - будущая балерина. Она идет нам навстречу, как танцует, легко, пружинисто, гибко - пятки вместе, носки врозь. Ну то есть понятно.
- Тетя Света! - звонко крикнула девочка на ходу. - Дядя Игорь приехал!
Дядя Игорь красиво, с поклоном поцеловал протянутую девочкой руку и щелкнул каблуками драных резиновых сапог, как старый лохматый гусар. Девочка засмеялась и посмотрела на нас.
- Мои юные друзья, - представил нас Бонифаций. - Братья по крови и разуму. А это Олечка. Очаровательное существо.
Тут он явно не преувеличивал. Олечка посмотрела на нас таким теплым и весенним взглядом, такими большими голубыми глазами, что мы с Алешкой разом шагнули вперед и тоже склонили по-гусарски свои головы. Светло улыбнувшись нам, будто только того и ждала, чтобы мы заявились на чаепитие, девочка Оля снова звонко позвала:
- Тетя Света! У нас гости!
На крыльце появилась приятной наружности старушка, вся в розовых тонах, похожая на румяный колобок в переднике.
Ой! - сказала она с удовольствием. - Бонихваций! - И здесь это прозвище вынырнуло. - И пошто вы к нам пожаловали? - приветливо, шутливо пропела молодым голосом.
Чай пить, с баранками, - в тон ей пропел Бонифаций.
Ой! А у нас и баранок-то нет, - старушка сошла со ступенек. - Третьего дня кончились.
А у нас - полно. - И Бонифаций потряс свою сумку.
Ой! Самовар, поди, надо ставить.
Как я заметил позже, бабушка Света всю свою будничную жизнь начинала с этого праздничного "Ой!". Будто все ее удивляло и радовало:
- Ой! Молоко убежало! Ой! Куры в огород забрались! Ой! Кошелку с покупками в магазине оставила!
И под это жизнерадостное "Ой!" все началось и закрутилось. Сам собой появился самовар, откуда ни возьмись возникла корзинка со стружками, шишками и березовыми чурочками.
- Чай во дворе пить будем, под яблоней, - говорила бабушка Света, накрывая столик разноцветной скатертью. - Нынче тепло на дворе. Лешка, заливай водичку. Димка, коли чурбачки. Олька, чашки неси.
Садовый столик стоял под старой-старой яблоней. Ее толстые громадные ветки разметались прямо над землей. Они были все шершавые и мохнатые. И очень теплые, когда касаешься их рукой.
- Антоновка! - сказала бабушка Света. - Настоящая. Ей сто лет скоро будет. Через два дня. Ой, Лешк, ну-ка, сходи за яблочком.
Лешка сразу ее понял. Шагнул прямо с земли на нижнюю ветку, толщиной с бегемота, и пошел по ней вверх, к яблокам. Набрал их в карманы и так же легко и непринужденно спустился к столу.
А на столе уже дымил старый медный самовар с выбитыми медалями на груди. Если издалека на них поглядеть (на стол и самовар), вроде бы как старинный пароход получался. С дымовой трубой.
Бабушка Света нарезала яблок, вырезала из них сердцевинки и разложила эти сочные кусочки по стаканам и чашкам. А потом залила заваркой и кипятком из самовара.
Так-то у нас в Курским по осени пьют, с яблочком. Вкусно? - Еще бы! Да с баранками. Хорошо, что Бонифаций не проговорился о них в электричке. - Я-то сама с Курска. Да вот здеся прижилась. Ой, Ленька, еще налить? Пил так-то когда?
Такто не пил, - сказал Алешка. - Никогда.
Несколько позже я выяснил, что Алешка долгое время был уверен, что чай с яблоками называется на курской земле загадочным словом "так то".
Вскоре разговор за столом под яблоней вернулся в свое русло - Бонифаций заговорил о музее. О том, что будущая балерина Олечка, когда ей исполнится шестнадцать лет, станет полновластной хозяйкой этого дома. И вся наша школа будет ходить к ней в гости и любоваться единственной сохранившейся картиной ее дедушки.
А где остальные-то? - спросил Алешка.
Кто ж знает? Рассеяны по свету. Скорее всего, в частных коллекциях.
А я все время молчал. Пил чай и не сводил глаз с будущей балерины. Она это заметила и, улыбнувшись, покачала головой. Видно, давно привыкла к таким взглядам. А Лешка с хитрой усмешкой поглядывал на меня. Но почему-то время от времени хмурился, будто неожиданно вспоминал что-то нехорошее. Наверное, пропавшего Ростика. Вообще - странно. Что-то часто люди стали пропадать в нашем отечестве. Ростик, Олины родители… И я тоже нахмурился. Тем более что беседа в розовых тонах сменилась разговором в тонах мрачных.
Оказалось, что Олечка заканчивает балетную школу и должна поступать в балетное училище, чтобы продолжить свое балетное образование и выйти на балетную сцену Большого, к примеру, театра. Но чтобы попасть в училище, нужны большие деньги. А где их взять?
Бонифаций, оказывается, добрый человек не только в нашей школе, а в самом широком смысле. Он, оказывается, уже занимался этой проблемой. И уже договорился с каким-то настоящим музеем, что единственную картину художника Малеева возьмут в этот музей как бы в залог. За деньги. Но только тогда, когда Олечка достигнет совершеннолетия. И будет иметь право распоряжаться наследством.
- Пустяки, - сказал Алешка под Карлсона. - Дело житейское.
Бонифаций с надеждой взглянул на него поверх своего стакана. Он знал, какой светлой бывает иногда Алешкина голова.
Но сейчас… Сейчас в ней только ложка в каше торчала.
- Ерунда, - продолжил Алешка. - Я рисую копию этой картины - раз! Мы ее вешаем на мольберт - два! А оригинал продаем за миллион баксов - три с плюсом! На эти деньги Олька будет учиться до глубокой старости.
Оля засмеялась, а Бонифаций нахмурился.
Ты считаешь, это честно?
А честно, что ребенок без денег не может учиться? - воскликнул Алешка.
Ты меня в политику не втягивай, - сказал Бонифаций.
Ну, тогда я что-нибудь другое придумаю, - легко пообещал Алешка.
И ведь придумал! Но об этом - в свое время, в своем месте…
За нашими разговорами незаметно нагрянул ранний вечер. Сильно посвежело. Небо над садом из голубого стало синим, и кое-где на нем уже просвечивали сквозь эту синеву первые звездочки.
Но было так хорошо и уютно, что не хотелось уходить. Самовар еще попыхивал, в нем, в его глубине, потрескивали затухающие угольки и робко светились в дырочках над коротенькими разлапистыми ножками.
А листва все падала и падала. Шуршала даже в полете. И, не знаю почему, мне вдруг в этом шуршании почудилось что-то тревожное. Будто эти падающие листья знали что-то очень важное и хотели нас предупредить.
Эх, - сказал Бонифаций, - хорошо-то как. Однако пора.
Ой! Да вы б заночевали. Места хватит. А то в сарайке, где коза, постелю, нынче еще тепло.
Спасибо, - отказался Бонифаций и кивнул на нас: - Родители будут беспокоиться. - При этих его словах грустная тень мелькнула в глазах Оли. Мне стало жалко ее изо всех сил. - Да, а завтра опять в школу, - протянул Бонифаций и повернулся к Алешке: - Тебе-то хорошо, - вздохнул он с какой-то детской завистью.
Что ж, подумалось мне в грустных тонах, у всех свои проблемы. У кого поменьше, у кого побольше.
Мы поблагодарили добрых хозяек за гостеприимство и стали прощаться. Пообещали приехать в следующие выходные.
А я в любой день могу, - похвалился Алешка. - Я злостный прогульщик.
Ты злостный фантазер, - поправил его Бонифаций.
…В электричке Алешка все-таки пристал к Бонифацию с вопросом:
Игорь Зиновьевич, а что случилось с Олиными родителями? Они ее бросили, да?
Какие глупости, Алексей! Они просто исчезли. - Просто исчезли. Хорошо звучит! - Они поехали по турпутевке за границу. И не вернулись.
Как это? - удивился Алешка.
Вот так. Руководитель их группы сказал, что они вечером вышли из гостиницы прогуляться перед сном и пропали.
Заблудились?
Возможно.
Или их похитили?
А зачем?
Они найдут зачем. - Алешка явно примеривал эту загадочную и грустную историю на похищение Ростика. - Может, за выкупом.
Если бы так… - Бонифаций задумчиво смотрел в окно, за которым ничего не было видно. - Если бы так, они бы уже давно предъявили свои требования. А ведь уже времени много прошло…
Все ясно, - подумав, сказал Алешка. - Олькины родители - наши разведчики. Их разоблачили и задержали. И где-то прячут.
Бонифаций пожал плечами и, наверное, подумал: "злостный фантазер".
Но как показало ближайшее будущее, Алешка был очень недалек от истины. Очень…
- Как вам не стыдно! - встретила нас мама упреком. - Я тут одна-одинешенька, а мои родные дети где-то шляются до поздней ночи.
Мы в Малеевку ездили, я же говорил тебе.
Мог бы еще раз сказать, - упрекнула мама без всякой логики. - Вы столько всего говорите, что и не знаешь, чему верить.
Ростик не звонил? - спросил с ходу Алешка.
Вот! - мама всплеснула руками. - Нет чтобы спросить: как ты провела день, мамочка?
Как ты провела день, мамочка? Ростик не звонил?
Не звонил. Никто не звонил, - проворчала мама, - весь день одна. Ведро на помойку вынести некому.
А мы "так то" пили, - похвалился Алешка.
Этого еще не хватало! - мама схватилась за голову. - Что за гадость?
И вовсе не гадость. Так в Курским чай с яблоками зовут. Очень вкусно.
Подумаешь, - с легкой завистью сказала мама. - У нас тоже яблоки есть. Вот сейчас пойду на кухню…
А какие яблоки? - спросил Алешка. И пошел за мамой на кухню. - Всякие не годятся. Годится только столетняя антоновка.
- Вот еще! - фыркнула мама, заглядывая в вазочку на холодильнике. Достала пыльное, сморщенное яблоко: - Ну, чем не столетнее?
Алешка молча высыпал на стол из пакета красивые, круглые, большие яблоки со столетней яблони.
Какая прелесть! - сказала мама. - Где украл? В чьем саду?
У одной дружной тетки. Сама дала. Говорит: такой хороший мальчик - и без яблок.
И они с мамой расхохотались. И стали заваривать чай и резать столетнюю антоновку. А меня послали сначала с ведром на помойку, а потом за хлебом и молоком в магазин.
Когда я вернулся, Алешка уже висел на телефоне. Разговаривал с бабушкой Ростика. Она, посмеиваясь, спрашивала его, нет ли вестей с борта теплохода, на котором Ростик плывет в Америку.
- Там все в порядке, - отвечал Алешка. - Давление сто атмосфер ртутного столба, температура воды за бортом минус пятьдесят градусов, ветер слабый до умеренного разного направления. Спокойной ночи, Калерия Андреевна.
Алешка положил трубку и, закусив губу, в раздумье постоял возле телефона. Потом что-то проворчал и пошел в нашу комнату. Там он стал перечитывать записку Ростика. Что он такого в ней углядел?
- Дим, - вдруг сказал Алешка и протянул мне этот листок, - странный он, да?
Я повертел его в руках, перевернул, посмотрел на свет, пожал плечами: что тут странного? Никаких пляшущих человечков.
Алешка забрал у меня записку и опять над ней задумался.
Ошибок много, - подсказал я.
Не заметил, - сухо отозвался Алешка.
А что ты заметил?
Ну… знаешь, очень аккуратно написано. В кабине экскаватора, на коленке, так нельзя написать.
Ты что, думаешь, что это не Ростик писал?
Ростик. Это его почерк. - И ошибки тоже, подумал я. - Но он писал эту записку спокойно, сидя за столом.>.
Ну и что? - мне ужасно хотелось спать.
А то! - возмутился Алешка. Но ничего не сказал.
И сердито направился в ванную. Долго там плескался и громко ворчал. Но чего он там ворчал, я уже не слышал. Я плюхнулся в постель и закрыл глаза. И последнее, что мелькнуло в моей уставшей голове, было чье-то красивое, но грустное лицо. И легкая походка. И голубые глаза…
Глава V
АУКЦИОН
За завтраком мама объявила:
- Папа звонил. Сегодня приедет. Вечером.
Быстренько он смотался. Туда и обратно. По семье соскучился, наверное. Все-таки два дня нас не видел.
Мы должны порадовать папу! - решила мама. - Он приедет из командировки усталый, замученный - а дома его ждет такой сюрприз!
Какой сюрприз? - насторожился Алешка.
Как какой? - мама всплеснула руками. - Чистота, уют и порядок!
Ну да… - завял Алешка. - Родимое гнездо. - И он начал потихоньку соскальзывать с табуретки и перемещаться поближе к входной двери - он раньше меня сообразил, чем дело пахнет.
…Мы приберемся, - мечтала мама с горящими глазами, - все-все пропылесосим, везде-везде сотрем пыль. Книги на полках поровнее расставим… Цветы польем… А ты куда, Алексей?
А… это… цветы поливать.
Молодец! - похвалила его мама. - Дима, доставай пылесос! А ты куда, Алексей? - Он уже у дверей топтался.
- Как куда? Цветы поливать, в школе. Мама на секунду замерла, потом взорвалась:
- Дома польешь! Тебя исключили, а ты им цветы поливать собрался? Никакой гордости! Ни капли самолюбия! Папа приедет, а в горшках - засуха. Не стыдно?
Можно подумать… В этих горшках - круглый год засуха.
Алешка меня поддержал.
Не надо их поливать, мам, - сказал он тревожно. - Они привыкли к засухе. Им плохо от воды станет. Не выживут.
Все! - сказала мама железным голосом. - Я на минутку к соседке - за дрожжами. Буду пирожки печь. А вам - произвести уборку! Генеральную!
К соседке, за дрожжами, на минутку… Мы тайком переглянулись - значит, два часа у нас точно есть.
Мама накрасила глаза и хлопнула дверью. Мы быстренько соорудили себе по стакану "так-то", вытащили в прихожую пылесос, Алешка прихватил метелочку для пыли, и мы уселись перед телевизором, воткнули приставку и погрузились в автогонки.
…Два часа пролетели незаметно.
Звонок в дверь. Телевизор - щелк! Пылесос в моих руках. Пылевая метелка - в Алешкиных. Входит мама.
Алешка грустно вытирает пот со лба. Я устало закатываю пылесос на его законное место - в шкафчик возле дверей. Мы оба такие грустные, измученные. Как папа после командировки.
Что за молодцы! - искренне похвалила нас мама. - Квартиру не узнать! Все прямо блестит и сияет!.. Ой! А дрожжи-то! Забыла… Я сейчас! - и она снова исчезает за дверью.
Надо линять, - сказал Алешка. - А то в магазин пошлет.
Не успели. Ворвалась мама - и сразу к плите.
Пирожки буду печь. Слетайте за мукой и маслом. Деньги в прихожей, на столике. И ведро помойное захватите.
Потом, - сказал Алешка. - С ведром в магазин не пустят.
Но мы все-таки захватили мусор, зашли на помойку, а потом отправились в магазин. Я остался с ведром снаружи, а Лешка пошел за покупками.
Возле магазина, как всегда, тусовались стайки машин, детских колясок и бабулек. Бабульки с интересом заглядывали друг другу в сумки, обсуждали покупки и ужасались растущим ценам.
У самого входа сидели две собаки. Одна, как вкопанная, терпеливо дожидалась хозяина, а другая нервничала, переступала лапками и тоненько поскуливала. Видно, не очень доверяла своему владельцу.
Тут из-за угла с ревом, лязганьем и черной выхлопной вонью выполз заляпанный грязью экскаватор, остановился.
Из его кабины спустился по железной лесенке молодой парень в оранжевом комбинезоне с белыми буквами "Жилстрой" на спине. Он огляделся, будто кого-то ждал, закурил. И почти сразу возле него притормозила мятая "Ауди". Опустилось в дверце водителя стекло, и появилось наружу не очень бритое лицо. Как у некоторых наших телеведущих: еще не борода, но уже не щетина. Парень в комбинезоне шагнул поближе, наклонился к этому заросшему лицу и что-то вполголоса сказал.
Интересно.