Юлька разворачивала, расправляла скомканные лепестки пиона. Вот он, яд, – черные пятна, их можно аккуратно стереть, как ластиком. Еще немного – и цветок выглядит нетронутым.
Птица уснула. Юлька чувствовала страшную усталость. Славкой она займется позже – вроде с ним все в порядке, ссадины обработали, напоили чаем, укрыли – дрыхнет. Бабушка прикорнула рядом. Дом как-то успел подсунуть ей кресло со спинкой. Молодец, Дом, но лучше бы сделал нормальную лестницу наверх. Сейчас карабкаться по этому дереву совсем нет сил.
– Положите сверху мягкую повязку, вам сейчас девочки принесут. Только не передавливайте, у птиц хрупкие кости…
– Не беспокойся, – улыбнулся комиссар. – Я умею с птицами. Спасибо тебе!
– С вами точно все хорошо? Как рука?
– Медленно заживает, зараза. Но это ничего.
– Где ж медленно, кости уже срослись! – возразила Юлька.
– Я сравниваю с крылом.
– А! Ну да.
Юлька все-таки влезла по дереву наверх. Сверху ей подала руку Викусик.
Делегация, ходившая к морю смотреть на сколопендру – дядя Коля, Ярослав Игоревич, Женек, Виталик и Ванька с Олежкой, – вернулась впечатленная. Мальчишки были напуганы и втайне считали Славку героем. А уж Ирину Андреевну с комиссаром – тем более.
– Надо бы зарыть ее. А то весь лес провоняет, – сказал привратник, отыскивая в углу лопаты.
– Да уж, такую закапывать всю ночь будем, – пробормотал художник. – Сашка-то где?
– Ушел смотреть, как далеко лес дотянулся, заодно с жителями поговорит. Не будем его ждать, пошли!
Младших кое-как уложили, подростки не спали. Сбившись в кучку на двух сдвинутых кроватях, они вполголоса, но с ужасом обсуждали сколопендру.
– Как мы могли ни разу не встретить в лесу такую громадину? – поражался Ярослав Игоревич.
Они с дядей Колей вышли из дома с лопатами на плечах и торопливо шагали по тропинке, ведущей на берег.
– Видишь, что с лесом творится, Ярик? Все, что могло проснуться, – проснулось. Все, что сможет ожить, – оживет. А волшебные существа, как я слышал, появляются не по одному. Многоножка эта, может, спала где-нибудь в норе или в береговой щели. Они же ленивые, если не тревожить. А эту кто-то, видно, взбудоражил. Может, Славка камушки с берега кидал, кто знает. Скорее всего, теперь и другие подарочки повылупятся – феникс какой-нибудь. Или кентавр.
– Ты веришь в кентавров, Николай? – засмеялся Ярослав Игоревич.
– Я теперь во что хочешь поверю. Ты ж видел это брюхо поганое…
Комиссар не уходил, не ложился спать. Остров подождет. Дела не убегут. Пусть вообще все остановится. Лишь бы она поправилась.
Он подумал, что, возможно, Ирине было бы легче в присутствии племянницы, да и самой Натке не помешало бы узнать, что случилось с тетей. А он так категорично отказался даже попытаться выковырнуть ее из Города.
– Ира, я иногда такой идиот, – тихо, чтоб никто не услышал, произнес комиссар. – Но ты ведь простишь меня, когда выздоровеешь? А ты ведь выздоровеешь?
Ночь наступала. Дети постепенно разбрелись по своим спальным местам. А Антон все сидел и гладил перья. В конце концов сон одолел и его.
Славка проснулся оттого, что тело вновь чесалось. И еще было чувство, что он очень неудобно лежит, хотя уложили его со всей заботой, – взбили подушку, подоткнули одеяло. Славка резко сел, скинув подушку на пол. Бабушка рядом в кресле крепко спала. У соседней кровати, уронив голову на руки, неподвижно сидел комиссар, плечи его ровно вздымались.
"Тоже спит", – понял Славка.
Ирина Андреевна во сне издавала слабые звуки, но спящих орланов Славке тоже приходилось видеть. Интернат безмолвствовал.
Вновь возникла сверлящая боль во лбу. На этот раз она была не такой резкой. Но чувствовал Славка себя очень неважно и заторопился на улицу.
Во дворе, под звездами, голова почти перестала болеть, но зато начала сильно кружиться. И, едва понимая, что делает, Славка упал на четвереньки. От затылка вдоль всего позвоночника как будто пробежал электрический ток. А зуд превратился в другое ощущение – Славка не знал, как его назвать. Казалось, из кожи растет шерсть. Он даже взглянул на руки – нет, слава гоблинам. Но очень хотелось в лес, в чащу. Бежать прямо так, на четвереньках, прямо сейчас. Удерживало только воспоминание о пережитом ужасе. Вдруг там, в лесу, еще кто-то есть?
Внезапно впереди, за деревьями, ему почудилось какое-то шевеление. От страха Славка весь покрылся потом и хотел вскочить, но не мог – какая-то сила тянула к земле. Но тут на тропинку вышли дядя Коля и художник – только тогда его отпустило. Вздохнув с облегчением, Славка встал на ноги и отправился спать.
…Проснулся он оттого, что ему жарко. Уже наступило утро, интернат жил своей жизнью. Птицы на соседней кровати не было – комиссар вынес ее на улицу, на воздух. Бабушкино кресло тоже пустовало.
Подошла Юлька. Умытая, в новой серой жилетке – они вязали ее вместе с Ириной Андреевной, из двух квадратов, это несложно, – с туго заплетенной косой.
– Ну ты как?
– Странно! – честно ответил Славка.
– А это что за шишка? Я вчера не увидела.
Юлька положила руку Славке на лоб. Как раз на то место, где жила головная боль. Под ее пальцами Славка действительно ощутил шишку, но вчера он лбом, кажется, не ударялся.
– Болит?
– Сейчас – нет. Жарко только.
– Температура? – нахмурилась Юлька, кладя на Славкин лоб, а потом на щеки, уже две руки. – Да нет у тебя температуры! Раскройся, если жарко, что ты под одеяло забился!
Славка скинул одеяло и повернулся на бок.
– А это что? – прошептала Юлька.
Сзади у Славки сильно отросли волосы. Но не равномерно. Длинная прядь посредине затылка спускалась на шею, затем на спину и гривой уходила под вырез майки. Юлька поскорее завернула майку. Грива тянулась и дальше, по всей спине, по позвоночнику.
– Да что там такое? – недовольно буркнул Славка.
Юлька провела пальцами по гриве.
– Ты тут… чувствуешь что-нибудь?
Славка резко сел, схватился одной рукой сзади за шею, другой – за спину.
– Что это, мама?! – воскликнул он. – Гоблин, что это?!
– Не бойся. – Юлька сделала успокаивающий жест руками. – Там просто… волосы. Точнее – шерсть. Пушистая светлая шерсть.
– А-а-а-а-а-а-а! – заорал Славка и вскочил. – Зеркало, дайте зеркало!
– Ой, да ты же… весь!.. – воскликнула Юлька, прижав ладони к щекам.
На крики сбежалась половина интерната. В чем дело – поняли не сразу.
Славка вытянул руки. Все они – кроме кистей – были покрыты белым коротким пушком. На груди, животе и на спине пух, или шерстка, появился тоже – Юлька сначала не заметила, увидев более темную и жесткую гриву.
– Что это такое? – кричал Славка. – Что со мной?
Вновь сильно закружилась голова, и он упал на четвереньки. На удивление, моментально стало легче.
Сквозь толпу застывших в изумлении и страхе детей и взрослых уже протискивался дядя Коля.
– Ух ты ж красавец! – усмехнулся он.
У Славки брызнули из глаз слезы.
– Пап, ты чего? – тихо спросил Виталик. – Ему же плохо совсем.
Привратник шумно вздохнул:
– Ну не так уж плохо, думаю. Пошли на улицу, Славик. Юляша, пойдем с нами. А вы не толпитесь тут. У самих скоро бороды вырастут!
Из подростков щетина на лице росла пока только у Виталика, он начал каждое утро бриться. У Славки ее как раз не было, и сравнение было не слишком точным. Просто привратник хотел показать всем, что ничего ужасного не происходит. Впрочем, ему это не сильно удалось. Часть народа потянулась вслед за ним и Юлькой на улицу.
– Идите, идите отсюда! Не видите – парню плохо! Нечего театр устраивать.
Зрители нехотя разошлись по своим делам.
– Не холодно? – спросил привратник Славку, на котором были только майка и трусы.
– Нет.
– А идти на четырех?
– Нормально.
Так они дошли до ближайшего ильма. Славке очень хотелось почесаться боком о дерево, что он и сделал.
– М-да. А ну-ка, Юляша, посмотри, как ты умеешь, что такое с ним?
– А я пойму? – с сомнением протянула Юлька.
– Да кто ж его знает, – пробормотал привратник. – Но попробовать-то надо.
Юлька присела перед Славкой на корточки. Он смотрел на нее измученными глазами и уже ничего не говорил. Она снова положила обе руки на его лоб и попыталась нащупать паутину.
Сначала внутри была темнота, потом, как обычно, ее озарила вспышка. Паутина появилась, но бледная, тонкая. Прямо из нее, из середины, вырастал цветок. Белый пион.
– Он… существо, – вырвалось у Юльки.
– Кто я?!
– Еще что-нибудь видно, Юляш? – не обращая внимания на Славкин вопль, спросил дядя Коля.
– Только цветок… белый цветок. Может, это что-то значит, но я не умею… не знаю! У людей – паутина, у волшебных животных – цветок! – Юля всплеснула руками.
– У орланов – цветы?
– Да. Когда они птицы. И не только у них, – вырвалось у Юли.
– А еще у кого? – Дядя Коля присел рядом.
Юлька потупила глаза.
– У меня. Я – феникс, похоже.
Дядя Коля присвистнул.
– Вот так-так, деточки…
– А я кто? – взмолился Славка, немного успокоенный тем, что если он и зверь, то хотя бы не один. – И почему с тобой все нормально, если ты феникс? Или ты умеешь входить в трансформацию?
– Нет, – покачала головой Юлька. – Совсем не умею. И не буду, кажется. Я феникс как бы внутри. Я это видела.
Подошел комиссар.
– Ну как Ирина? – спросил привратник.
– Лучше. Скоро сможет выйти из трансформации. Вчера я, честно сказать, испугался за нее.
– Ну так ты сам ви…
– Что у вас тут такое? – перебил комиссар, явно не желая продолжать разговор об Ирине Андреевне.
– Да вон, полюбуйся. Вашего полку прибыло.
Комиссар наклонился, заглядывая Славке в лицо. Тот выглядел совершенно несчастным. Комиссар взял его за подбородок, внимательно осмотрел шишку на лбу. Потом взглянул на дядю Колю. Тот многозначительно поднял брови.
– Давно это с тобой? – спросил комиссар Славку.
– Наверное, давно. Сразу, как мы стали тут жить. Но сначала я не замечал – просто болела голова и все чесалось. А после озера…
– После озера?
– Ну, когда Юлька… Когда серые… В общем, после того раза – сразу резко. И вот!
Комиссар выпрямился и вздохнул.
– Кто еще был тогда у озера?
– Саша, – доложила Юлька.
– Саша – взрослый, нестрашно, – вслух подумал орлан. Потом спохватился: – И ты не пугайся. Посмотри на меня, на Ирину Андреевну, на Виталика. Мы живем как будто две жизни сразу. В этом больше хорошего, чем плохого. Теперь ты – волшебное существо и надо к этому привыкнуть.
– А кто я? – жалобно спросил Славка. – Она вон феникс!
Комиссар с интересом взглянул на Юлю:
– Так ты – феникс… Никогда не видел фениксов. И единорогов не видел. Славка у нас – единорог.
– Правда? – почему-то с облегчением выдохнул Славка.
– Ну конечно. Вон рог режется.
Славка заулыбался и даже встал на ноги.
– Я так боялся, что стану кентавром. Это так тупо! Не человек, не лошадь – ужасно! Повезло, гоблинский гоблин!
Приободрившись, он направился к дому. Комиссар кивком отправил Юльку за ним.
Они остались вдвоем с привратником.
– Ты думаешь о том же, что и я? – мрачно спросил дядя Коля.
– Вот именно. Как его так угораздило! То есть как животное – неплохой вариант, но… Теперь ясно, почему на него набросилась сколопендра, – людей они не трогают, а она почуяла существо. Если бы не Ирка, его бы уже не было.
– Ох ты, матушки, страсти под мостом… – покачал головой дядя Коля. – А обратный процесс возможен?
– Нет. Единорог – это не оборотень, не внутренняя сущность, как феникс. Стал единорогом – все. Это навсегда. Вопрос нескольких дней.
Аня
Назад мы вернулись тем же путем – в последний момент Ника передумала вести нас другой дорогой. В колодце пришлось попыхтеть: сначала я влезла на плечи Руби, и Ника втащила меня наверх. Потом она спустилась – как удачно, что она орлан, – и Руби взобрался уже на плечи ей. Хотя она и пониже его ростом, но очень сильная, особенно руки. А вот мне было непросто втаскивать братца наверх – тяжеленного, как две меня, хотя с виду он тоненький и худенький.
– Надо было забрать альпинистское снаряжение! – спохватился Руби, когда мы втроем сидели на краю колодца, пытаясь отдышаться. – Оно, наверное, до сих пор в катамаране!
– Ты умеешь лазить по горам? – с любопытством спросила Ника.
– Не очень, – признался Руби. – Но ты бы наверняка смогла закрепить наверху веревку, я прав?
Ника фыркнула:
– Прав! Ладно, заберу, когда смогу.
Пройдя уже знакомыми коридорами, мы вернулись в комнату и рухнули спать. Такие приключения не слишком привычны – вымотались. Я даже не помню, успела ли пожелать Нике спокойной ночи.
А в пять утра явился уно Илья и разбудил нас. Это было просто ужасно! Голос у него резкий, не хуже будильника. Он принес чистую одежду, в том числе орланскую форму, серую с белым, и легкие ботинки. Сказал, что забыл захватить бирки с маркировкой и занесет позже. А потом погнал нас на зарядку!
Следом за ним уже по третьему маршруту – я никогда не запомню эти коридоры в замке – мы вышли в тот самый дворик, который видели вчера с моста. Там уже ждала Ника – бодрая и радостная, как будто ей сон совсем не нужен, – а с ней несколько пацанов чуть старше и чуть младше, но они на нас даже не взглянули. Гордые орланские мальчишки, значит. Ну и ладно, подумаешь! Зато вокруг толпилось человек пятнадцать птичек… Хм. Что я говорю такое! Но как еще про них сказать? "Птичек пятнадцать орланов?" В общем, дети более мелкого возраста почему-то были в трансформации. И зарядка, которую они делали, заключалась в прыжках и махании крыльями. У остальных, включая нас, были более разнообразные упражнения: не только всякие махи, наклоны и повороты, но еще стойки и ходьба на руках! Ну, этого мы с Руби не умели, и орланская публика косилась на нас с презрением. В разгар веселья небо внезапно потемнело.
– Вы, двое, плотнее к остальным! – моментально скомандовал уно Илья.
И подростки, и птенцы, ни о чем не спрашивая, скучились вокруг нас.
Над нами пронеслась стая. Стало как-то неуютно.
– Серые, – заметила Ника.
– Продолжаем! – распорядился уно.
Мы вернулись к упражнениям. В конце он заставил всех маршировать по дворику. Птички тоже выстроились за нами, но передвигались, конечно, по-другому – короткими перелетами. Вроде ничего не изменилось, но мое приподнятое настроение было испорчено.
После того как все остановились, уно дал короткую, резкую команду. Ника с мальчишками моментально вошли в трансформацию и тут же, вместе с мелкими, образовали большой треугольник. Уно вполне человеческим языком скомандовал: "На крыло". Треугольник поднялся – все, как один, одновременно, – взмыл в воздух и унесся в неизвестном направлении. Видимо, они вполне самостоятельные.
– А нам что делать? – спросил Руби.
Ну кто его за язык тянет! Не наупражнялся, что ли?
Уно Илья усмехнулся:
– А вы не хотели бы присоединиться к ним?
– Как? – воскликнул Руби.
– Хотели бы или нет? – жестко спросил орлан.
– Звучит заманчиво, но это невозможно, – пожал плечами братец.
– Теоретически возможно. При большом желании и упорных тренировках.
Руби размышлял недолго:
– Думаю, для меня это не подходит. Не хватит мотивации. Сестра, а ты?
– Да я как-то… не хочу, – растерялась я.
Вот уж о чем мне никогда не мечталось, так это о полетах. Не мое, наверное.
– Я понял, – кивнул уно Илья. – Человеческая приземленность.
Не знаю, как Руби, а я обиделась. И обижалась всю обратную дорогу. Обижалась до тех пор, пока уно Илья не принес нам кашу. Хотя больше эта пища походила на вареные зерна какого-то растения.
– Белковый корм для птенцов, – объяснил уно. – Вам как раз подходит. После завтрака приступите к работе.
– Я увижу, наконец, отца? – не выдержал Руби.
Все утро он держался спокойно – уж не знаю, что на него так повлияло, не иначе орланский режим.
– Пока нет, – ровно отозвался уно. – С вашим воспитателем все в порядке, не волнуйтесь. Я зайду позже.
Как только он удалился, влетела Ника. Должно быть, караулила.
– Ой! Вы едите прикорм ложками? Забавно!
Не поздоровавшись, она тут же схватила вилку и принялась помогать нам.
– А я такого фто лет не ела, – произнесла она с набитым ртом. – Нам не дают. Все вкуфное – детям.
– Это – вкусное? – поморщилась я. – Тетя Лена бы со стыда сгорела, если б таким нас кормила.
– А вы разборчивые в своем интернате, – хмыкнул Руби. – А я-то думал, что…
– Что ты думал? – рассердилась я. – Что мы не можем нормальную кашу сварить? Можем! Сам-то небось блинчики любишь! А это – для голубей и для чаек!
– И для орланчиков, – кивнула Ника, наворачивая "лакомство".
Кое-как позавтракав – большую часть своей порции я отдала Нике, – мы распрощались с новой подругой и стали ждать уно, который грозился занять нас работой. Но он что-то задерживался. Вспомнив, что в кармане грязного комбинезона все еще болтается моя булавка, я решила переложить ее в карман новой одежды. Ниток на ней уже нет, но мало ли – вдруг пригодится.
Увидев, что я выворачиваю карманы, Руби последовал моему примеру.
– О, я и забыл про это, – пробормотал он, разглаживая что-то на ладони. – Уже не понадобится, наверное.
Я подошла взглянуть. Руби держал в руке смятый листок. Большая часть букв и рисунков на нем стерлась и размылась. Уцелели только несколько строчек, ближе к верху: "…Я верю: у меня все получится, "Техмат" тебя найдет, а весь ужасный мрачняк, который есть в нашей жизни, рассеется. И солнца станет очень много!"
Дальше можно было кое-как опознать нарисованный Центральный остров. Судя по всему, синие разводы должны были обозначать остальной архипелаг.
– Это что?
– Эту бумажку я нашел в Техмате. Помнишь, я говорил, что он приплыл откуда-то и спас мне жизнь?
Руби рассказал про чудесное спасение. А еще про то, что Техмат сразу стал слушать команды и всегда радовался при виде его. А я и слушала – и не слушала. Я вспомнила о том, что Техмат и мне обрадовался!
Я еще раз внимательно взглянула на остатки послания.
– А что там еще было, не помнишь? А подпись, подпись была?
– Подписи точно не было, – уверенно сказал Руби. – А что было… Самый низ промок сразу, я не разобрал. По-моему, там должна была быть схема управления, но я обошелся командами. Тут были острова…
– Это понятно, – перебила я. – А в самой записке что еще говорилось?
Руби задумался.
– Говорилось, что Техмат – это подарок. И что-то еще про чувство юмора.
– Про чувство юмора?
– Ну, я так понял.
Я взяла у него записку, пытаясь разглядеть еще хоть что-нибудь. Мне казалось, что там должно быть что-то нужное! И еще закрадывалась смелая мысль, от кого и кому может быть этот подарок. Ведь не зря же Техмат так обрадовался мне! Ведь не зря же искин говорил, что мои параметры и параметры Руби даже навигатор не различает. А чем Техмат не навигатор? Не верю, что все это – совпадение!