Мальчишки с улицы Пала - Ференц Молнар 14 стр.


§ 5

Настоящим объявляется выговор председателю Общества Палу Колнаи за то, что по его вине засохла общественная замазка. Прения настоящим заношу в протокол, как положено:

Председатель: Я замазку не жевал, потому что был занят войной.

Барабаш: Хм, это не оправдание.

Председатель: Барабаш все время меня дразнит; призываю его к порядку. Я с радостью буду жевать замазку, потому что знаю законы чести, и я затем и президент, чтобы ее жевать по уставу, но дразнить меня не позволю!

Барабаш: Никого я не дразню…

Председатель: Нет, дразнишь.

Барабаш: Нет - нет.

Председатель: Нет, да.

Барабаш: Нет - нет.

Председатель: Ладно, пусть последнее слово будет за тобой.

Рихтер: Уважаемое Общество! Вношу предложение записать в Большую книгу выговор председателю за небрежное исполнение обязанностей.

Все: Правильно! Правильно!

Председатель: Я скажу только одно: пусть Общество на первый раз простит меня хоть за то, что я вчера сражался, как лев, и был адъютантом, и в самый опасный момент бегал в шанец, и потом неприятель меня повалил, и я пострадал за отечество, - неужели мне еще страдать из-за того, что я замазки не жевал?

Барабаш: Это совсем другое.

Председатель: Нет, не другое.

Барабаш: Нет, другое.

Председатель: Нет - нет.

Барабаш: Нет, да.

Председатель: Ладно, пусть последнее слово будет за тобой.

Рихтер: Принимается мое предложение?

Все: Принимается, принимается.

Голоса слева: Нет, не принимается!

Председатель: Ставлю на голосование.

Барабаш: Требую поименного голосования!

Предложение голосуется.

Председатель: Большинством в три голоса Общество высказалось за то, чтобы председателю Палу Колнаи объявить выговор. Это свинство.

Барабаш: Председатель не имеет права грубить большинству.

Председатель: Нет, имеет.

Барабаш: Нет, не имеет.

Председатель: Нет, да.

Барабаш: Нет - нет.

Председатель: Ладно, пускай последнее слово будет за тобой!

За исчерпанием повестки дня собрание закрывается.

Секретарь: Лесик. Председатель: Колнаи.

Все равно остаюсь при своем мнении: свинство!

10

В желтеньком домике на Ракошской царила глубокая тишина. Даже жильцы, обычно собиравшиеся во дворе, чтоб вволю посудачить о том о сем, теперь на цыпочках проходили мимо двери портного Немечека. Служанки несли выбивать платье и ковры в самый дальний угол двора, да и там обходились с ними деликатно, чтобы шумом не потревожить больного. Если бы ковры умели удивляться, они, наверно, удивились бы, почему это нынче вместо яростного выколачивания их только осторожно, легонько похлопывают.

Время от времени в стеклянную дверь заглядывали соседи:

- Ну, как малыш?

- Плохо, очень плохо, - повторялся одинаковый ответ. Добрые женщины приносили то одно, то другое:

- Госпожа Немечек, вот немного хорошего вина…

- Не побрезгуйте: тут немножко сладостей…

Маленькая белокурая женщина с заплаканными глазами, отворявшая дверь сердобольным посетительницам, вежливо благодарила за приношения, но воспользоваться ими по-настоящему не могла.

- Ничего не ест, бедняжечка, - объясняла она. - Вот уже два дня удается только попоить его с ложечки молоком.

В три часа вернулся портной. Он принес из мастерской работу на дом. Тихо, осторожно приоткрыл он дверь на кухню и даже ни о чем не спросил жену - только обменялся с ней взглядом. И оба без слов поняли друг друга. Так, молча, постояли они рядом. Портной даже не положил пиджаков, которые держал, перекинув через руку.

Потом на цыпочках они вошли к сынишке. Да, сильно изменился прежний веселый рядовой, а ныне печальный капитан улицы Пала. Он лежал исхудалый, нестриженый, с ввалившимися щеками. Бледным его нельзя было назвать; самое печальное как раз и заключалось в том, что лицо его так и пылало. Но это был не здоровый румянец, а отблеск того внутреннего жара, который вот уже несколько дней пожирал его.

Они остановились у постели. Это были простые, бедные люди, которые немало горя, несчастий и превратностей судьбы испытали на своем веку и поэтому ни на что не жаловались. Они только стояли, понурившись и глядя в землю. Потом портной чуть слышно спросил:

- Спит?

Жена даже шепотом побоялась ответить и только кивнула головой. Мальчик так лежал, что непонятно было, спит он или бодрствует.

Послышался робкий стук. Стучали в дверь, выходившую во двор.

- Наверно, доктор, - прошептала мать.

- Поди открой, - сказал отец.

Она вышла, отворила. На пороге стоял Бока. При виде друга ее маленького сына грустная улыбка появилась на лице у женщины.

- Можно?

- Входи, детка. Бока вошел:

- Ну, как он?

- Да никак.

- Плохо?

Не дожидаясь ответа, он прошел вслед за ней в комнатку. Теперь втроем они стояли у кровати, и все трое молчали. А маленький больной, словно почувствовав, что на него смотрят и ради него хранят молчание, медленно поднял веки. С глубокой печалью посмотрел он на отца, потом - на мать. Но, заметив Боку, улыбнулся - Это ты, Бока? - слабым, еле слышным голоском спросил он.

- Я.

Бока подошел ближе к кровати.

- Ты побудешь здесь?

- Побуду.

- И не уйдешь, пока я не умру?

Бока не нашелся что ответить. Улыбнулся своему другу, потом, словно ища совета, обернулся к его матери. Но та стояла спиной к нему, приложив к глазам кончик фартука.

- Глупости говоришь, сынок, - сказал портной и откашлялся. - Кхм! Кхм! Глупости.

Но Эрне Немечек пропустил мимо ушей его слова. Не сводя глаз с Боки, он кивнул головой на отца:

- Они не знают.

- Как это не знают? - возразил Бока. - Знают получше тебя.

Мальчуган зашевелился, с большим трудом приподнялся и, отклонив всякую помощь, сам сел в постели.

- Не верь им, - серьезно сказал он, погрозив пальцем, - они нарочно так говорят. Я знаю, что умру.

- Неправда.

- Ты сказал "неправда"?

- Да.

Мальчик строго взглянул на него:

- Что же, по-твоему, я вру?

Его стали уговаривать, чтобы он не сердился: никто ведь не думает обвинять его во лжи. Но он обиделся, что ему не верят, и, нахмурившись, заявил внушительно:

- Даю честное слово, что умру.

В дверь просунулась голова привратницы.

- Госпожа Немечек… доктор пришел. Вошел врач. Все почтительно поздоровались с ним. Это был суровый старик. Не сказав ни слова и только угрюмо кивнув в ответ, он прошел прямо к постели. Взял мальчика за руку, пощупал ему лоб. Потом, наклонившись, стал выслушивать. Мать не удержалась и спросила:

- Скажите, пожалуйста… господин доктор… ему хуже?

- Нет, - в первый раз открыл рот старик.

Но сказал он это как-то странно, глядя в сторону. Потом взял свою шляпу и пошел к выходу. Портной побежал отворить ему дверь.

- Я провожу вас, господин доктор.

Когда оба оказались на кухне, доктор глазами указал портному на открытую дверь. Бедный портной догадывался, что это значит - когда врач хочет поговорить наедине. Он притворил дверь в комнату. Взгляд доктора немного смягчился.

- Господин Немечек, - сказал он, - вы мужчина, и я буду говорить с вами откровенно. Портной опустил голову.

- Мальчик не доживет до утра. Может быть, даже до вечера.

Портной не шелохнулся. Только через несколько мгновений молча кивнул.

- Я это потому вам говорю, - продолжал врач, - что вы человек бедный и было бы плохо, если б удар постиг вас неожиданно. Так что… вам не мешает заранее позаботиться… о чем заботятся в таких случаях…

Он пристально посмотрел на собеседника, потом быстро положил руку ему на плечо:

- Ну, с богом. Через час я вернусь.

Но портной не слышал. Он стоял, глядя прямо перед собой в чисто вымытый кирпичный пол кухни. Не слыхал он даже, как врач ушел. В голове у него вертелось только, что нужно "позаботиться"…Позаботиться, о чем заботятся в таких случаях… Что подразумевал доктор? Уж не гроб ли?

Пошатываясь, вошел он в комнату и сел на стул. Но напрасно жена подступила к нему с вопросом:

- Что сказал доктор?

От него ни слова нельзя было добиться. Он только головой кивал вместо ответа.

Лицо больного между тем как будто повеселело.

- Янош, - обратился он к Боке, - поди-ка сюда. Бока подошел.

- Сядь сюда, на кровать. Не боишься?

- А чего мне бояться?

- Ну, вдруг тебе страшно, что я умру как раз когда ты будешь сидеть у меня на кровати. Но ты не бойся: когда я почувствую, что умираю, то скажу.

Бока присел на постель.

- Ну, что?

- Слушай, - сказал мальчуган, обняв его за шею и наклонившись к самому его уху, словно собираясь поведать великую тайну. - Что с краснорубашечниками?

- Мы их разбили.

- Ну, а потом?

- Потом они пошли к себе в Ботанический сад и устроили собрание. До самого вечера ждали Фери Ача, а он так и не пришел. Им надоело ждать, и они разошлись по домам.

- Почему же он не пришел?

- Стыдно было, вот и не пришел. Кроме того, он знал, что его сместят за проигранное сражение. Сегодня после обеда они опять созвали собрание. На этот раз он явился. А вчера ночью я его здесь видел, перед вашим домом.

- Здесь?

- Да. Он у дворника спрашивал, не лучше ли тебе. Немечек не верил своим ушам.

- Сам Фери? - переспросил он, чувствуя прилив гордости.

- Сам Фери.

Это было ему приятно.

- Так вот, - продолжал Бока. - Они устроили собрание на острове. Такой шум подняли! Ссорились ужасно: все требовали сместить Фери Ача; только двое было за него - Вендауэр да Себенич. И Пасторы тоже на него наскакивали, потому что старшему самому хотелось стать главнокомандующим. Тем и кончилось: Фери сместили, а главнокомандующим выбрали старшего Пастора. Но ты знаешь, что случилось?

- Что?

- А то, что когда они наконец угомонились и выбрали себе нового предводителя, пришел сторож и сказал, что директор Ботанического сада не желает больше терпеть этот шум. И прогнал их. А остров заперли: сделали на мостике калитку.

Капитан от души посмеялся над этим конфузом.

- Вот здорово! - сказал он. - А ты откуда знаешь?

- Колнаи сказал. Я с ним по дороге к тебе встретился. Он на пустырь шел - у них там опять собрание "Общества замазки".

Немечек поморщился.

- Не люблю я их, - тихо сказал он. - Они с маленькой буквы написали мое имя.

- Да они уже исправили, - поспешил успокоить его Бока. - И не просто исправили, а одними заглавными буквами вписали в Большую книгу.

Немечек отрицательно замотал головой:

- Неправда. Это ты мне говоришь, потому что я болен. Утешить меня хочешь.

- Вовсе не поэтому, а потому что это правда. Честное слово, правда.

Белокурый мальчуган погрозил худеньким пальцем:

- Да еще слово даешь, чтобы меня утешить!

- Но…

- Замолчи!

Он, капитан, осмелился прикрикнуть на генерала! Самым форменным образом прикрикнуть. На пустыре это было бы тягчайшим преступлением, но здесь в счет не шло. Бока только улыбался.

- Ладно, - сказал он. - Не веришь, сам увидишь. Они специальный адрес составили, чтобы поднести тебе. Скоро придут с ним. Всем обществом явятся.

Но мальчуган упорствовал:

- Пока не увижу - не поверю!

Бока пожал плечами. "Пускай не верит, так даже лучше, - подумал он. - Сильней обрадуется, когда увидит".

Но этим разговором он невольно взволновал больного. Глубоко обиженный несправедливым отношением к нему "Общества замазки", бедняга сам растравлял свою обиду.

- Знаешь, - сказал он, - они поступили со мной просто гадко!

Бока не стал спорить, боясь взволновать его еще больше. И когда Немечек спросил: "Прав я или нет?"- подтвердил: "Прав, прав".

- А ведь я, - продолжал Немечек и сел, откинувшись на подушку, - а ведь я и за них тоже сражался, как и за всех, чтобы пустырь и для них остался! Я ведь не для себя: все равно мне уж больше его не видать!

Он замолчал, подавленный этой ужасной мыслью, что ему никогда больше не видать пустыря. Он ведь был только ребенок и охотно покинул бы все, все на свете, кроме своего "родного пустыря".

На глазах у него выступили слезы, чего не случалось за все время болезни. Но не слезы печали, а слезы беспомощного гнева на ту непостижимую силу, что не позволяет ему пойти еще раз на улицу Пала, поглядеть на форты, сторожку. В памяти его вдруг ожили лесопилка, каретный сарай, два больших тутовых дерева, с которых он рвал листья для Челе, разводившего дома гусениц шелкопряда. Им нужен тутовый лист; но Челе ведь щеголь, жалеет свой элегантный костюм, боится испачкать или разорвать его, а Немечек - рядовой: ну и полезай, рядовой, на дерево. Вспомнилась ему длинная железная труба, весело попыхивающая в ясное синее небо белоснежными клубочками пара, которые мгновенно тают в воздухе. Почудилось даже знакомое завывание паровой пилы, вгрызающейся в полено.

Щеки его запылали, глаза заблестели.

- Я хочу на пустырь! - воскликнул он. И, не получив ответа, повторил строптивей, требовательней:

- На пустырь хочу! Бока взял его за руку:

- Ты пойдешь на пустырь, но на будущей неделе; поправишься - и пойдешь.

- Нет! - настаивал мальчуган. - Я сейчас хочу! Сию минуту! Оденьте меня, а на голову я надену фуражку улицы Пала.

И, сунув руку под подушку, он с торжествующим видом вытащил оттуда сплющенную, как блин, ало-зеленую фуражку, с которой не расставался ни на минуту.

Фуражка была тотчас водворена на голову.

- Одевайте меня!

- Оденешься, когда поправишься, Эрне, - грустно сказал отец.

Но с малышом невозможно было сладить.

- Я не поправлюсь! - кричал он, напрягая свои больные легкие.

И так как заявлял он это повелительным тоном, никто не возражал ему.

- Я не поправлюсь! Вы меня обманываете, я твердо знаю, что умру! Но умру, где мне хочется! Пустите, я пойду на пустырь!

Об этом, конечно, не могло быть и речи. Все подбежали к нему, стали уговаривать, успокаивать, объяснять:

- Сейчас нельзя…

- Погода плохая…

- Подожди до будущей недели…

И снова в ход пускалось все то же грустное обещание, которое окружающие повторяли, уже едва осмеливаясь глядеть в его умные глаза:

- Вот поправишься…

Но все вокруг опровергало их слова. Говорили о плохой погоде, а маленький дворик был залит теплым весенним солнцем, в чьих ярких, животворных лучах все возвращалось к жизни, - все, кроме Эрне Немечека. И жар горячей волной захлестнул мальчика. Как безумный, принялся он размахивать руками, лицо его запылало, тонкие ноздри затрепетали, а из уст полилась торжественная речь.

- Пустырь, - восклицал он, - ведь это целое царство! Вам этого не понять, потому что вы никогда не сражались за родину.

В наружную дверь постучали. Госпожа Немечек пошла открыть.

- Это господин Четнеки, - сказала она мужу. - Выйди к нему, пожалуйста.

Портной вышел на кухню. Этот Четнеки был столичный чиновник, который шил у Немечека. Увидев портного, он спросил раздраженно:

- Ну, как мой коричневый двубортный костюм?

Из комнаты между тем доносилась печальная декламация:

- Грянула труба… Пыль взвилась над пустырем… Вперед! Вперед!

- Пожалуйста, сударь, - ответил портной, - если угодно, можете сейчас примерить; только придется просить вас здесь, на кухне… Тысяча извинений… Мальчик у меня тяжело болен… в комнате лежит…

- Вперед! Вперед! - слышался оттуда охрипший голосок. - Все за мной! В атаку! Видите? Вон краснорубашечники! Впереди Фери Ач с серебряным копьем… сейчас я сброшу его прямо в воду!

Господин Четнеки прислушался:

- Что это?

- Кричит, бедненький…

- Но если он болен, так чего же он кричит? Портной пожал плечами:

- Да он и не болен уж… кончается… бредит, сердечный…

И вынес из комнаты сметанный белыми нитками коричневый двубортный пиджак. Из приоткрытой двери послышалось:

- Тише в окопах! Внимание! Идут… Они уже здесь! Горнист, труби!

Больной рупором приложил руку ко рту.

- Трата… трара… тратата! И ты труби! - крикнул он Боке.

Боке тоже пришлось приставить руку ко рту. Они затрубили вместе: к усталому, охрипшему, слабому голоску присоединился другой - здоровый, но звучавший так же печально. Боку душили слезы, но он держался молодцом, крепясь и делая вид, будто ему тоже доставляет удовольствие трубить.

- Очень жаль, - сказал господин Четнеки, раздеваясь для примерки, - но мне сейчас крайне нужен коричневый костюм.

- Трата! Трата! - летело из комнаты. Портной надел на клиента пиджак, и они стали тихонько переговариваться:

- Прошу вас, стойте спокойно.

- Под мышками режет.

- Вижу, вижу.

- Трата! Трата!

- Эта пуговица посажена слишком высоко, перешейте пониже: я люблю, чтобы лацканы свободно ложились на груди.

- Непременно, сударь.

- Все в атаку! Вперед!

- И рукава, пожалуй, коротковаты.

- По-моему, нет.

- Как же нет? Посмотрите как следует! Всегда вы коротите рукава. Это ваше несчастье!

"Если б только это", - подумал портной, метя рукава мелом.

А в комнате становилось все шумнее.

- Ага! - восклицал детский голосок. - Ты здесь? Наконец я с тобой померяюсь, грозный полководец! Сейчас, сейчас! Посмотрим, кто сильнее!

- Ваты надо подложить, - продолжал господин Четнеки. - Немного в плечи и чуть-чуть на груди, справа и слева.

- Раз! Вот я тебя и повалил!

Господин Четнеки снял новый коричневый пиджак, и портной помог ему надеть старый.

- Когда будет готово?

- Послезавтра.

- Хорошо. Только смотрите, чтоб не пришлось опять ждать неделю. У вас еще какой-нибудь заказ?

- Нет, сударь… вот только ребенок. Господин Четнеки пожал плечами:

- Прискорбный случай, весьма сожалею; но мне срочно нужен костюм. Принимайтесь живей за дело.

- Вот примусь, - вздохнул портной.

Назад Дальше