Веселый гомон всколыхнул вечернюю тишину. Непрерывные возгласы "Гейя, гоп!" сливались с громким смехом. А на берегу, у самой воды, из которой, словно печальный маленький лягушонок, выглядывал Немечек, стоял Гереб. Широко расставив ноги, он хохотал во все горло, кивая в сторону жертвы.
Наконец Пасторы отпустили Немечека, и он выбрался на берег. Тут-то, при виде этой насквозь промокшей, грязной фигурки, и пошло настоящее веселье. Вода струилась с бедняги ручьями, а когда он опустил руки, хлынула из рукавов, как из ведер. Все отскочили от него, когда он стал отряхиваться, словно мокрая собачонка. Посыпались обидные возгласы:
- Лягушка!
- Наглотался?
- Что ж ты еще не поплавал?
Немечек не отвечал. С горькой усмешкой разглаживал он свою мокрую курточку. Тут к нему подступил Гереб. Заносчиво вскинув голову и осклабясь, он спросил:
- Ну что? Хорошо было?
Немечек поднял на него свои большие голубые глаза.
- Да, хорошо, - тихо промолвил он и повторил:- Хорошо; гораздо лучше, чем расхаживать по берегу и насмехаться надо мной. Да лучше целый год просидеть в воде, чем стакнуться с врагами своих друзей! Это неважно, что вы меня в воду окунули. Я сам недавно в воду шлепнулся; а вот ты и тогда уже здесь был, среди чужих. Но меня вы сколько угодно можете звать к себе, хвалить, подарками задабривать - я вас знать не хочу. Окунайте меня в воду хоть сто, хоть тысячу раз - я все равно и завтра и послезавтра приду сюда и спрячусь где-нибудь, так что вы меня и не заметите. Не боюсь я вас! А если вы придете к нам, на улицу Пала, землю нашу отнимать, мы все будем там! Вдесятером мы поговорим с вами иначе, вот увидите. Со мной-то легко справиться. Кто сильней, тот и победил. Пасторы сильнее, вот они и отняли у меня шарики в саду музея. Это не трудно, когда десять против одного! Что ж, пожалуйста. Можете избить меня, если вам так нравится. Ведь стоило мне захотеть - и не пришлось бы купаться в озере. Но я не пошел к вам. Хотите - топите меня, хотите - убивайте, только я никогда не буду предателем, как этот, который там стоит… вон там…
Он протянул руку, указывая на Гереба, у которого смех так и замер на губах. Фонарь озарял красивую белокурую головку Немечека и его мокрую, блестевшую на свету одежду. Гордо, чистосердечно, отважно смотрел он Геребу прямо в глаза, и Гереб почувствовал, будто, ему на душу ложится какая-то тяжесть от этого взгляда. Он насупился и опустил голову. В это мгновение все примолкли; тишина настала, точно в церкви, и было ясно слышно, как с одежды Немечека на твердую, утоптанную землю капает вода… В этой тишине прозвучал голос Немечека:
- Мне можно идти? Все молчали.
- Значит, вы не будете меня бить? Мне можно идти? - спросил он еще раз.
И так как ему опять не ответили, он неторопливо, спокойно, с достоинством пошел к мосту. Никто не пошевелился, не тронулся с места, чтобы его задержать. Все почувствовали, что этот белокурый малыш - настоящий герой, достойный называться мужчиной… Двое часовых на мосту, на глазах у которых разыгралась вся сцена, уставились на него, но ни один не посмел его тронуть. Когда же Немечек ступил на мост, вдруг загремел низкий, гулкий голос Фери Ача:
- На караул!
И часовые, встав "смирно", вскинули вверх свои копья с серебристыми остриями. Одновременно все краснорубашечники щелкнули каблуками и высоко подняли свое оружие. Все это было сделано молча; только серебряные концы копий блеснули в лунном свете, да стук шагов донесся с моста. Некоторое время еще слышалось хлюпанье башмаков, полных воды… Немечек ушел…
Краснорубашечники, оставшиеся на острове, в замешательстве переглядывались. Фери Ач понуро стоял посреди лужайки. К нему приблизился Гереб, белый как мел.
- Слушай… я… - начал было он.
Но Фери повернулся к нему спиной. Тогда Гереб отошел к неподвижно застывшим краснорубашечникам и, обращаясь к старшему Пастору, снова пролепетал:
- Слушай… я…
Но Пастор последовал примеру командира - тоже повернулся спиной к Геребу, который остался стоять в полной растерянности, не зная, как поступить. Немного погодя он сдавленным голосом произнес:
- Кажется, я могу уйти.
Но и на этот раз никто ему не ответил. И он ушел тем же самым путем, каким только что удалился Немечек. Но Геребу никто не салютовал: караульные на мосту, опершись на перила, глядели в воду. Шаги его прозвучали и стихли в безмолвии Ботанического сада.
Теперь, когда не было чужих, Фери Ач подошел к старшему Пастору. Подошел вплотную, так что лица их почти соприкоснулись.
- Ты отнял у этого парнишки шарики в саду музея? - тихо спросил он.
- Я, - так же тихо ответил Пастор.
- И брат твой был там?
- Да.
- "Эйнштанд" устроили?
- Угу.
- А я не запретил разве краснорубашечникам отнимать шарики у малышей?
Пасторы молчали: с Фери Ачем не поспоришь. Командир смерил их строгим взглядом и спокойным, но не терпящим возражений тоном приказал:
- Ступайте купаться.
Пасторы в недоумении уставились на него.
- Что? Непонятно? Да, да, прямо в одежде. Теперь ваша очередь.
И, заметив на некоторых лицах улыбку, прибавил:
- А кто будет зубы скалить, сам полезет в воду. Охота смеяться у всех сразу пропала. Нетерпеливо взглянув на Пасторов, Ач поторопил их:
- Ну, живей, окунайтесь. По шею. Раз-два!
А отряду приказал:
- Кру-гом! Нечего на них глазеть.
Краснорубашечники повернулись спиной к озеру. Сам Фери тоже не смотрел, как Пасторы выполняют наложенное на них взыскание. Братья между тем уныло, медленно вошли в воду и покорно сели на дно, погрузившись по самую шею. Мальчики не видели их, слышали только плеск. Кинув взгляд на озеро и убедившись, что оба действительно погрузились по шею, Фери Ач скомандовал:
- Сложить оружие. Марш!
И повел отряд с острова. Часовые задули фонарь и примкнули к отряду, который, мерным шагом прогрохотав по мостику, скрылся в чаще сада.
Пасторы вылезли из воды. Взглянув друг на друга, они, по привычке, сунули руки в карманы и тоже двинулись восвояси. Им было ужасно стыдно, и они шагали молча.
И покинутый всеми островок, залитый лунным светом, погрузился в вечернюю тишину…
6
Когда на другой день около половины третьего мальчики друг за другом стали собираться на пустыре, каждому бросался в глаза большой лист бумаги, прибитый к внутренней стороне забора четырьмя огромными гвоздями.
Это было воззвание. Над ним всю ночь, пожертвовав сном, трудился Бока. Крупные печатные буквы воззвания он с помощью кисточки вывел черной тушью, а начальные буквы каждой строки сделал кроваво-красными. Текст гласил: "Воззвание!!! Всем быть в боевой готовности! Страшная угроза нависла над нашей державой, и, если мы струсим, у нас отнимут всю территорию! Пустырь в опасности! На нас хотят напасть краснорубашечники! Но мы встанем все как один, и, если понадобится, отдадим жизнь за отечество. Пусть каждый выполнит свой долг! Президент".
В этот день никому не хотелось играть в лапту, и мячик остался мирно лежать в кармане его хранителя - Рихтера. Мальчики прохаживались по пустырю и беседовали о предстоящей войне, то и дело подходя к воззванию и в десятый, двадцатый раз перечитывая зажигательные слова. Многие уже знали их наизусть и воинственно декламировали со штабелей - в назидание внизу стоящим, которые тоже почти все помнили, но слушали, разинув рот, а потом опять спешили к забору, чтобы, еще раз прочитав, в свою очередь взобраться на штабель и самим продекламировать.
Все войско ни о чем другом и думать не могло, кроме этого необыкновенного воззвания. Значит, беда в самом деле велика и опасность очень серьезна, если президент решил выпустить воззвание за собственноручной подписью.
Кое-какие подробности мальчикам были уже известны. Кое-где произносилось имя Гереба; однако ничего определенного никто сказать не мог. Президент из разных соображений счел за лучшее не разглашать пока предательства Гереба. Он рассчитывал, что Гереба удастся накрыть прямо на пустыре и тут же, на месте, предать суду военного трибунала. Что Немечек на свой риск и страх решится проникнуть в Ботанический сад и учинит там, во вражеском стане, грандиозный переполох, - этого даже Бока не мог предвидеть… Он узнал об этом лишь на следующее утро, в школе, когда после урока латыни спустился в подвальный этаж. В подвале, где швейцар продавал бутерброды с маслом, Немечек и рассказал ему все, отведя в сторонку. А на пустыре даже в половине третьего царила еще полная неопределенность: все ждали президента.
Общее волнение подогревалось еще одним неприятным обстоятельством. В "Обществе замазки" разразился скандал. Засохла общественная замазка. Она вся растрескалась и пришла в негодность - в том простом смысле, что ее нельзя было больше мять. Произошло это явно по недосмотру председателя общества. После всего сказанного излишне, пожалуй, напоминать, что именно его обязанностью было жевать замазку, а новый председатель, Колнаи, этой обязанностью грубо пренебрег. Легко догадаться, кто осудил прежде всего такое поведение: не кто иной, как Барабаш, первый предал его огласке. Переходя от одного члена общества к другому, он каждому в резких словах выражал свое возмущение новым председателем. Хлопоты его были небезуспешны: за какие-нибудь пять минут ему удалось убедить многих потребовать созыва чрезвычайного собрания. Колнаи догадывался, о чем идет речь.
- Ладно, - сказал он, - но ведь пустырь сейчас важнее. Чрезвычайное собрание я могу созвать только завтра.
- Этого мы не потерпим! - шумел Барабаш. - Господин председатель, как видно, просто боится!
- Тебя, что ли?
- Не меня, а общего собрания! Мы требуем созвать собрание сегодня же.
Колнаи только хотел ответить, как вдруг у калитки прозвучал боевой клич мальчишек с улицы Пала:
- Гаго, го! Гаго, го!
Все посмотрели туда. Вошел Бока в сопровождении Немечека, у которого шея была обмотана большим красным вязаным шарфом. Появление президента положило конец дискуссии. Колнаи быстро уступил:
- Ну ладно, устроим собрание сегодня. Только сначала послушаем, что скажет Бока.
- На это я согласен, - отвечал Барабаш.
Но члены "Общества замазки" уже окружили Боку и вместе со всеми присутствующими засыпали его вопросами.
Спорщики поспешили к ним присоединиться. Бока знаком попросил внимания и в воцарившейся напряженной тишине сказал:
- Ребята! В воззвании вы уже прочли, какая опасность нам угрожает. Наши лазутчики проникли во вражеский стан и узнали, что краснорубашечники собираются завтра напасть на нас.
Все зашумели: никто не ожидал, что уже завтра - война.
- Да, завтра, - продолжал Бока. - Поэтому объявляю: с сегодняшнего дня вводится осадное положение. Все обязаны беспрекословно повиноваться своим начальникам, а офицеры - мне. И не воображайте, что это просто так, детская игра. Краснорубашечники - сильные ребята, и их много. Схватка будет жестокая. Поэтому мы никого не хотим принуждать. Кто не хочет участвовать в сражении, пусть скажет!
Ответом было глубокое молчание. Желающих уклониться от боя не оказалось. Бока повторил еще раз:
- Кто не хочет участвовать в войне, пусть выйдет вперед. Нет таких?
- Нет! - воскликнули все в один голос.
- Тогда пусть каждый даст слово, что завтра придет сюда к двум часам.
Все по очереди стали подходить к Боке, и он с каждого брал слово, что тот непременно придет завтра. Обменявшись со всеми рукопожатием, Бока возвысил голос:
- А кто не явится, - тот бесчестный клятвопреступник, и пускай он больше не сует к нам носа: мы его отсюда палкой выгоним!
Лесик сделал шаг вперед.
- Господин президент, - сказал он, - все налицо, кроме Гереба. Гереба нет.
Наступила гробовая тишина. На всех лицах выразилось любопытство: в самом деле, что с Геребом? Но Бока был не из тех, кто легко отступает от задуманного плана. Он не хотел ничего говорить, не уличив Гереба здесь, перед всеми.
- Что с Геребом? - раздались голоса.
- Ничего, - спокойно ответил Бока. - О нем поговорим в другой раз. А пока подумаем, как нам выиграть завтрашнее сражение. Но, прежде чем получить от меня приказания, послушайте, что я скажу: если между вами есть какие-нибудь раздоры, надо немедленно положить им конец. Кто с кем в ссоре, сейчас же помиритесь.
Все смолкли.
- Ну? - спросил президент. - Таких нет?
- Мне кажется… - начал было Вейс и потупился.
- Ну, выкладывай!
- Кажется, Колнаи… с Барабашем…
- Это правда?
- Да, - сказал Барабаш, покраснев. - Этот Колнаи…
- Да… - сказал Колнаи. - Этот Барабаш…
- Сейчас же помиритесь, - накинулся на них Бока, - а не то обоих отсюда выставлю! Воевать можно, только если все в дружбе!
Оба соперника нехотя подошли к Боке и волей-неволей протянули друг дружке руку. Но, прежде чем выпустить руку Колнаи из своей, Барабаш сказал:
- Господин президент!
- Что такое?
- Только с одним условием…
- С каким еще?
- Таким, что… если краснорубашечники вдруг не нападут на нас, тогда… тогда… я опять буду с Колнаи в ссоре, потому что…
- Замолчи! - прервал Бока, устремив на него уничтожающий взгляд.
Барабаш замолчал, но надулся. Дорого бы он дал, если б можно было тут же влепить хорошего тумака Колнаи, который весело улыбался…
- А теперь… - промолвил Бока. - Рядовой, подайте мне план.
Немечек поспешно сунул руку в карман и вынул какую-то бумагу. Это был план сражения, придуманный Бокой в тот же день после обеда.
Бока расстелил бумагу на плоском камне, и мальчики уселись вокруг на корточках. Каждый с любопытством ждал, куда его назначат, какая кому выпадет роль.
План выглядел так:
Бока принялся объяснять детали плана:
- Смотрите сюда, на этот чертеж, и слушайте внимательно. Это карта нашей державы. По данным разведки, неприятель нападет на нас сразу с двух сторон: с улицы Пала и с улицы Марии. Теперь пойдем по порядку. Вот эти два квадрата с буквами "А" и "Б" обозначают два батальона, выделенные для охраны калитки. Батальон "А" состоит из трех человек под командованием Вейса. Батальон "Б"- тоже из трех; командир - Лесик. Ворота на улицу Марии тоже охраняются двумя батальонами. Батальоном "В" будет командовать Рихтер, батальоном "Г"- Колнаи.
- А почему не я?
- Это кто сказал? - строго спросил Бока. Встал Барабаш.
- Опять ты? Еще слово, и я предам тебя суду военного трибунала. Садись.
Барабаш, что-то пробурчав, сел.
- Черные точки, - продолжал свои объяснения Бока, - возле которых стоят номера и буква "Ф", - это форты. Форты мы обеспечим таким запасом песка, чтобы для обороны каждого довольно было двух человек. Отбивать атаку песком нетрудно. К тому же форты расположены близко друг от друга и в случае, если будет атакован один, его поддержит огнем соседний. Форты первый, второй и третий защищают пустырь со стороны улицы Марии; форты четвертый, пятый и шестой будут поддерживать песочными бомбами действия батальонов "А" и "Б". Кто в какой форт назначен, скажу после. Командиры батальонов сами выберут себе людей. Поняли?
- Поняли! - хором ответили все.
Разинув рты, широко раскрыв глаза, сгрудились мальчики вокруг этой замечательной карты военных действий. Некоторые достали даже записные книжки, усердно занося в них все сказанное главнокомандующим.
- Ну вот, - сказал Бока, - это диспозиция. Теперь приказ по армии. Слушайте все внимательно. Батальонам "А" и "Б", как только часовой на заборе доложит о приближении краснорубашечников, открыть калитку.
- Открыть?…
- Да, открыть. Мы не запираемся, а принимаем бой. Пускай сперва войдут, а потом уж мы их отбросим. Итак, батальонам "А" и "Б" открыть калитку и впустить неприятеля. Когда неприятельские силы до последнего солдата окажутся на нашей территории - атаковать их. Одновременно фортам четвертому, пятому и шестому открыть бомбардировку. Вот задача первого отряда. Это будет армия улицы Пала. Если удастся, постарайтесь их выбить с пустыря; если нет - то, по крайней мере, задержите, чтобы они не проникли до линии фортов третьего, четвертого, пятого и шестого и не закрепились на пустыре. У второй армии - армии улицы Марии - задача потруднее. Внимание, Рихтер и Колнаи! Батальонам "В" и "Г" выслать дозорного на улицу Марии. Как только покажется второй отряд краснорубашечников, построиться в боевые порядки. Когда же неприятель войдет в ворота, сделать вид, будто вы обратились в бегство. Смотрите сюда, на карту… Видите? Батальон "В" - это твой, Рихтер, - вбегает в каретный сарай… Вот сюда, - указал он пальцем. - Понятно?
- Понятно.
- А батальон Колнаи - в сторожку Яно. Теперь внимание: перехожу к самому главному. Смотрите хорошенько на карту. Краснорубашечникам придется слева и справа обогнуть лесопильню, и тут они окажутся прямо перед фортами первым, вторым и третьим. Форты сейчас же открывают огонь. В этот момент оба батальона выскакивают из сарая и сторожки и ударяют в тыл неприятелю. Если вы будете храбро биться, противник окажется зажатым в тиски и вынужден будет сдаться. Вы оттесните его в сторожку и там запрете. Как только это будет сделано, батальон "В" со стороны сторожки, а батальон "Г", обойдя штабеля, оба бросаются из-за форта номер шесть на подмогу первой армии. Тут гарнизон фортов номер один и номер два переходит в четвертый и пятый форты и усиливает бомбардировку. Все четыре батальона, сомкнутыми рядами перейдя в наступление, гонят врага к калитке, а все форты через головы наступающих бомбардируют краснорубашечников, которые не смогут противостоять этому объединенному удару. И мы отбрасываем их за калитку на улицу Пала. Поняли?
Ответом была буря ликования. Платки, шляпы взлетели в воздух. Немечек развязал огромный красный вязаный шарф у себя на шее и присоединил к общему хору свой гнусавый от насморка голосок:
- Дашебу брезидедту - ура!
- Ура! - неслось в ответ. Бока замотал головой:
- Тише! Еще одно. Я буду находиться в расположении второй армии вместе со своим адъютантом. Приказания, которые он будет передавать вам, исполнять, как будто вы их слышите от меня!
- А кто адъютант? - спросил чей-то голос.
- Немечек.
Некоторые переглянулись. Члены "Общества замазки" стали подталкивать друг друга. Послышались восклицания:
- Скажи ему!
- Сам скажи!
- Почему это вдруг я? Скажи ты! Бока с удивлением поглядел на них:
- Что, у вас какие-нибудь возражения?
- Так точно, - отважился Лесик.
- Какие же?
- На собрании "Общества замазки" - ну, вот, недавно… когда…
Бока потерял терпение.
- Довольно! Замолчи! - прикрикнул он на Лесика. - Надоели мне ваши глупости. Немечек - мой адъютант, и точка. Кто посмеет перечить, тех будет судить военный трибунал.