* * *
Перед уходом я остановился у комнаты Кирстен. Сестра Гуннара сидела за письменным столом и делала уроки. Должно быть, она из тех прилежных учеников, которые делают домашку в субботу. Я постучал, хотя дверь была открыта. Что поделаешь, врожденный инстинкт: нельзя входить в девичью комнату без приглашения; и даже если тебя пригласили, держись у входа - ну разве что вы с ней в родстве... или ее родителей нет дома.
- Привет, - сказал я. - Что изучаешь?
- Химию.
- Ту, которая между нами? - подмигнул я.
Она заулыбалась. Надо сказать, ее стратегия "ты такой милый, когда смущаешься" - просто находка. Все равно что вручить мне лицензию на слова, которые я в жизни бы не решился сказать девушке, потому что чем больше я смущался, произнося их, тем больше это работало мне на руку.
Я вошел в комнату, и ее хозяйка чуть-чуть развернула стул в мою сторону. Опьяненный успехом своей "химической" реплики, я даже подумывал набраться наглости и усесться на краешек кровати Кирстен... но вовремя сообразил, что на том наша беседа и закончится, поскольку в моей голове поселится только одна-единственная мысль: "О Боже, я сижу на кровати Кирстен Умляут!" - и станет повторяться бессчетные разы, словно гималайские мантры моей сестренки. Чего доброго, возьму и залевитирую. Кирстен кондрашка хватит.
Поэтому я продолжал стоять, озираясь по сторонам.
- Уютно у тебя, - сказал я, и это была правда. По виду комнаты можно было многое сказать о ее хозяйке. На стене висел постер "Нейро-Токсина" рядом с живописным полотном, которое узнал даже я - это был Ван-Гог. Скользящие двери шкафа тоже были расписаны, по-видимому, самой Кирстен: ангелы, играющие в теннис. Вернее сказать, я решил, что это ангелы. С тем же успехом это могли быть чайки. Художник из Кирстен был от слова "худо".
- Классная роспись, - сказал я.
Она усмехнулась:
- Неправда, никакая она не классная. Но за любезность спасибо.
Я же говорил, что мое лицо можно читать, как открытую книгу.
- Люблю рисовать, - вздохнула Кирстен, - вот только получается не очень. Ну и ладно, потому что, если бы получалось хорошо, я бы вся извелась - вдруг это не так уж и хорошо, вдруг надо лучше?.. А так... просто малюю в свое удовольствие и голову не морочу.
- В таком случае мне по-настоящему нравится твоя роспись. Вот бы мне так - знать себе делать то, что не получается, и в ус не дуть.
Она, прищурившись, посмотрела на меня.
- Например?
Собеседница застала меня врасплох - на свете столько вещей, в которых я дурак дураком. Но, наконец вспомнив о том, что она участвует в работе дискуссионного клуба, я нашелся:
- Например, я не умею выступать перед публикой.
- Это дело навыка. Хочешь, я тебя научу?
- Да?! Конечно! Еще бы!
У меня даже дух зашелся при мысли о Кирстен, занимающейся моим индивидуальным обучением, хотя общественный спикер из меня - как теннисист из ангела. Или из чайки.
- Обещаю, что мои речи будут еще хуже, чем твоя живопись, - заверил я ее.
Она посмеялась, я посмеялся... а затем наступило мгновение неловкости.
- Так что... - пробормотал я.
- Так что... - пробормотала она.
То, что случилось дальше, можно сравнить с прыжком с десятиметровой вышки в нашем олимпийском бассейне; члены городского правления, принимая решение о его постройке, должно быть, были пьяны вдрызг, раз вообразили, что в Бруклине когда-нибудь могут пройти Олимпийские игры. Пару лет назад я стоял на этой самой вышке целых пять минут, показавшихся мне часом, а друзья подначивали меня снизу. В конце концов я придумал выход: надо представить на своем месте некую несуществующую супергеройскую ипостась самого себя. Так я обманул свой инстинкт самосохранения и нырнул, свято веря, что это, собственно, не я прыгаю.
Так и сейчас, стоя перед Кирстен, я углубился в себя, нашел там Энси-супергероя и вытащил его на свет божий.
- Я тут подумал... может, ты не против сходить со мной куда-нибудь? - услышал я собственный голос. - В кино там или в кафешку... или в Париж смотаемся... или еще что...
- Париж - неплохая мысль, - согласилась Кирстен. - А полетим как - первым классом?
- Что ты! - вскинулся я. - Либо частный самолет, либо вообще никуда не летим.
Я сам поражался собственной находчивости, но в этот момент супергерой Энси куда-то свалил и бросил меня расхлебывать последствия своего остроумия.
- Пожалуй, пойдем в кино, - сказала Кирстен.
- Отлично... да... гм... очень хорошо... - Знаете, как бывает, когда мужик вдруг рванул стодвадцатикилограммовую штангу и не знает, как положить ее на место, не сломав себе при этом спину. - Кино - да... это как раз то, что надо... Там темно, и твои знакомые не увидят нас вместе.
- А какое это имеет значение?
- Ну как какое... ты вообще-то старше меня... и все такое...
- Энси, - проговорила она назидательным тоном, отчего я и вправду почувствовал себя малявкой, - я не обращаю внимания на такие пустяки.
- Да? Ну тогда хорошо! - пролепетал я, обалдев от перспективы похода в кино с самой Кирстен Умляут. - И потом, в кинотеатре я получу массу отличных поводов для смущения.
- Искренне на это надеюсь, - ответила она с лукавой улыбкой. Отчего я, само собой, покраснел, а ее улыбка стала еще более лукавой.
Невероятно, но все шло прекрасно! Просто превосходно - если не считать странного поведения ее папы и того, что ее брат умирает. Должно быть, Кирстен догадалась, о чем я думаю, потому что улыбка ее поблекла. Она отвела взгляд в сторону.
- Извини за папу, - произнесла она.
Я пожал плечами, играя под простачка.
- За что извинять? Он ничего такого не сделал.
- Он заявился домой. В последнее время это очень даже "такое".
Хотя меня разбирало любопытство, я не решался спросить, что она имеет в виду. А вдруг ей неудобно отвечать на подобный вопрос? Я принялся рассматривать нашкафную роспись, давая Кирстен время собраться с мыслями.
Наконец она сказала:
- Он был партнером в юридической фирме. Несколько месяцев назад фирма распалась. С того времени он безработный.
- Но его же вечно нет дома. Чем он тогда занимается весь день - ищет работу?
- Мы не знаем, - ответила Кирстен.
7. Как неоспоримый Хозяин Времени опозорился, выступая в прямом эфире
Идя домой со столь плодотворной встречи с Кирстен, я пару раз едва не угодил под машину, а все потому, что рассудок мой витал где-то в параллельной вселенной. Все так или иначе связанное с Умляутами выходит за рамки реальности. Взять хотя бы их странноватое отношение к болезни Гуннара или тайну их Исчезающего Отца. А уж тот факт, что Кирстен собирается на свидание со мной, вообще не лез ни в какие ворота. Хотя я бы не отказался, чтобы странностей вроде последней в моей жизни было побольше.
В отличие от Умляутов, прибытие этим вечером домой моего собственного отца в нашем семействе никого не встревожило, сирены не взвыли. В основном потому, что все, кроме меня, уже завалились спать.
- Привет, Энси, - сказал папа, заходя на кухню. - Чего не спишь? Поздно уже.
- Да я только спустился попить чего-нибудь. - По правде говоря, я никак не мог успокоиться, все шатался по дому с головой, забитой мыслями о Кирстен и Гуннаре.
Папа вытащил из холодильника остатки ужина, и мы с ним уселись за стол; я тоже немного поел, хотя голода не ощущал. Вот странно, подумалось мне, папа весь день в ресторане, а придя домой, подъедает остатки.
- Я слышал, у тебя друг заболел, - сказал он. - Сочувствую.
Это меня удивило.
- Не думал, что ты знаешь.
- Твоя сестра держит меня в курсе.
Я видел - он был не прочь изречь что-то такое значительное. Мудрое. Но стоило ему только открыть рот - и он лишь зевал, заражая и меня; короче, на нашей кухне правил бал Песочный человек. У нас не хватило сил даже посуду в машину поставить; побросав грязные тарелки в раковину, мы пожелали друг другу спокойной ночи.
Вот такие у нас с папой в последнее время установились отношения: все меньше разговоров, все больше зевков. Для отца его ресторан стал тем же, что бурьян для заднего двора Умляутов, забивший всю остальную растительность. Даже в понедельник, когда папе вроде как полагался выходной, он сидел и подбивал счета либо отправлялся на рыбный рынок, чтобы захватить себе все самое свеженькое из-под носа у лучших манхэттенских ресторанов. Думаю, мне больше нравилось, когда он работал в пластиковой фирме. Да, работа у него тогда была не ахти - скучища от звонка до звонка и от зарплаты до зарплаты, зато в свободное время отец делал много чего интересного. А теперь... теперь у него был свой бизнес и "призвание". Как будто набивать животы бруклинцев - некая священная миссия.
Укладываясь той ночью в постель, я думал о мистере Умляуте и всей той ненормальности, что наполняла их дом, словно газ при утечке. Наша семейка тоже не бог весть какая нормальная, но, к счастью, ее ненормальность никому не грозит смертью.
Когда я на следующее утро ехал на автобусе в школу, позвонила Лекси.
- Надеюсь, у тебя нет никаких планов на следующую субботу, девятнадцатого, - сказала она.
- Погоди, сейчас справлюсь у секретаря, не запланированы ли у меня какие-нибудь важные мероприятия. - Я скользнул взглядом по толстяку, сидящему на соседнем сиденье. - Не-а, я свободен. - И тут же сообразил, что если дела с Кирстен и дальше будут идти так, как идут сейчас, придется, пожалуй, завести календарь для этих самых мероприятий.
Девятнадцатое декабря - первый день Рождественских каникул, когда богатые люди разъезжаются по разным экзотическим местам, где местное население ненавидит американцев. Поэтому я не удивился, услышав от Лекси:
- Родители зовут меня на Сейшелы - провести с ними каникулы. - Помолчав, она добавила: - Опять. - Похоже, она думала, что мне станет легче жить, если дать понять, насколько ее смущает собственное богатство. - Они не навещали меня с лета, так что придется поехать. Но перед этим я запланировала приключение для дедушки.
Тут мой телефон забастовал - я услышал только что-то не совсем вразумительное про бригаду инженеров и огромное количество стального троса.
- Да, здорово, - сказал я. Еще бы не здорово. В моей семье слово "каникулы" значило "пахать как раб". Так повелось с открытия нашего ресторана - все забыли об отпуске.
Затем Лекси перешла к истинной причине своего звонка:
- Да, кстати, я собираюсь пообедать с Раулем в ресторане. Ты тоже приглашен.
Я понял, что под "рестораном" она подразумевала заведение ее дедушки Кроули. А вот "ты приглашен" могло означать разное.
- Только я один?
- Нет. Ты и... возьми кого-нибудь еще... если хочешь.
Вот теперь понятно, что оно означает.
- Ух ты. Приглашение в пятизвездочный ресторан для Энси Бонано и... кого-нибудь еще. А не проще ли вживить мне в ухо электронный чип, прежде чем выпускать меня одного в дикую природу?
В телефоне раздалось сердитое фырканье.
- Ну признай - тебе просто хочется быть в курсе моих дел, - сказал я.
Она не стала отпираться, а пустила в ход убойный аргумент:
- А разве обед с омаром не произведет впечатление на эту-как-ее-там, да еще в ваше первое свидание?
- С чего ты взяла, что первое?
- А разве нет?
- Может быть, да, а может, и нет.
Она снова фыркнула. Я наслаждался.
- Да ладно тебе, - сказала Лекси. - Неужели откажешься от бесплатного обеда в одном из самых дорогих ресторанов Бруклина?
- О-о! Пытаешься манипулировать мной при помощи денег, - поддразнил я. - Ты истинная внучка своего дедушки!
- Ой, заткнись!
- Ну признайся - тебе жуть как не терпится узнать, что это за девчонка, которой взбрело на ум поцеловать меня в школьном коридоре?
Тут она сдалась.
- Ну признаю, и что? Вполне естественно. И к тому же мне очень хочется познакомить тебя с Раулем. Это для меня важно.
- Почему? Тебе ведь моего одобрения на встречи с ним не требуется.
- Знаешь, - сказала она после нескольких мгновений молчания, - я дам тебе мое, если ты дашь мне свое.
* * *
Лекси была права - отвергнуть такое предложение я был не в силах. Она нажала на нужные кнопки, и мы оба это знали. Деньги тут ни при чем. На самом деле мне отчаянно хотелось произвести на Кирстен впечатление.
Я явился в школу в полном раздрае. Что делать: идти на коллективное свидание с моей бывшей девушкой, с моей, смею надеяться, будущей девушкой и с парнем, который щелкает, или нет? В голове царил такой кавардак, что я вынужден был дважды вернуться к своему шкафчику за забытыми вещами, отчего опоздал на первый урок. И не успел я усесться за парту, как учитель вручил мне желтый листок с вызовом на ковер к директору за неведомое преступление. Народ, увидев желтую бумажку, инстинктивно отпрянул от меня.
Это был мой первый визит к директору старшей школы. Интересно, чем его кабинет отличается от кабинета директора средней школы? Может, здесь стулья будут пошикарнее? Или у него есть мини-бар? Я не испугался, как случилось бы, будь я помладше; лишь досадовал, что сейчас мне отсидка после уроков - да еще и неизвестно за что - ну совершенно ни к чему.
Наш директор, мистер Синклер, пыжился изображать из себя грозного начальника, но все усилия были напрасны - их на каждом шагу подрывала его же собственная шевелюра. Все звали директора "Волшебный Зачес". Потому что при взгляде спереди - как он, должно быть, видел себя самого - создавалось впечатление, что у него и впрямь имеются волосы, но со всех других ракурсов становилось ясно, что на самом деле весь его волосяной покров составляли двенадцать чрезвычайно длинных прядей, расположенных в стратегически важных точках черепа. Голова мистера Синклера явно представляла собой человеческий аналог "пыльного котла".
Сегодня принимать директора всерьез было еще труднее: ступив в его кабинет, я увидел, что галстук мистера Синклера перекинут через плечо. Существует только одна причина, почему у нашего брата мужика галстук занимает эту позицию. Если вы сами не сообразили, то вы недостойны того, чтобы я вам растолковал.
Ну и вот, сижу я, пытаясь решить, что хуже: подсказать директору, что у него галстук через плечо, отчего он, конечно же, дико смутится, или ничего не говорить, и тогда он смутится еще больше, как только обнаружит это сам. В любом случае он отыграется на мне. Ситуация патовая. Самое ужасное, что я еле-еле сдерживался, чтобы не заржать.
Директор налил себе газировки. Он и мне предложил, но я лишь помотал головой.
- Мистер Бонано, - сказал он серьезным начальническим тоном, - вы знаете, почему я вас вызвал?
Я никак не мог оторвать глаз от его галстука, давился смехом и пытался выдать его за кашель. Ну, все, не могу больше. Хоть бы лампа с потолка рухнула, что ли, да въехала мне по башке, чтобы я вырубился прежде, чем расхохочусь! Тогда я стану жертвой, и директор меня пожалеет.
- Я спросил: известно ли вам, зачем я вас вызвал?
Я кивнул.
- Прекрасно. Вот и давайте поговорим о ситуации с Гуннаром Умляутом.
- У вас галстук через плечо, - сказал я.
Пару мгновений я читал его мысли: "Может, оставить так и сказать, что я это нарочно?" В конце концов мистер Синклер вздохнул и перебросил галстук обратно... прямо в стакан с газировкой.
У меня уже слезы катятся от еле сдерживаемого смеха. И тут он со словами: "Все равно мне этот галстук никогда не нравился", - сдергивает его с себя и бросает в мусорную корзину.
Вот тут я не выдержал. Я не просто засмеялся - меня накрыл приступ самого неприличного гогота, из тех, после которых болит живот и подгибаются ноги.
- Хахахахахахахахахапростите, - пищал я сквозь ржач. - Хахахахахахахахахахахаханемогусдержатьсяхахахахахахахахаха...
- Я подожду, - сказал человек, в чьей власти было выгнать меня из школы.
Пытаясь остановить приступ, я напряг все мускулы. Ничего не вышло. Тогда я вообразил себе лицо мамы, когда она услышит, что меня выбросили из общеобразовательной системы Нью-Йорка за то, что я смеялся над собственным директором. Мой смех утонул в этой картине, как директорский галстук в газировке.
- Ну что, отсмеялся?
Я сделал глубокий вдох.
- Кажется, да.
Он подождал, пока не сдохла моя последняя конвульсия, использовав это время, чтобы вылить газировку в стоящий на письменном столе бонсай.
- Что это была бы за жизнь, если бы мы не могли иногда посмеяться над самими собой? - сказал он. И, странное дело, я его внезапно зауважал. Вот молодец, сумел сохранить лицо!
- Сколько часов? - спросил я. Ни к чему откладывать неизбежное.
- Боюсь, я не понял вопроса.
- Я должен сидеть после школы, так ведь? Из-за всего этого дела с Гуннаром. Вот я и спрашиваю: сколько часов? В субботу тоже приходить на дополнительные? А моим родителям обязательно знать, или мы могли бы сохранить это между нами?
- Кажется, ты не понимаешь, Энтони. - И тут он улыбнулся. Ой-ой. Когда директора улыбаются - это не к добру.
- Тогда меня что... отстраняют от занятий? Послушайте, я же никому ничего плохого не сделал... это же всего лишь бумажка... просто хотелось, чтобы умирающему парню стало немного легче на душе... На сколько дней?
- Никто не собирается тебя ни за что наказывать, - сказал директор Синклер. - Я позвал тебя, чтобы отдать мой собственный месяц.
Я молча уставился на него. Видно, теперь его очередь смеяться надо мной. Правда, он не разоржался, как я, а всего лишь испустил легкий смешок.
- Вообще-то, - добавил он, - меня твоя инициатива восхищает. Она демонстрирует такой уровень сопереживания, который я в жизни наблюдаю весьма редко.
- Так вы что... хотите, чтобы я написал для вас контракт?
- И для меня, и для секретарей в канцелярии. И для мистера Бейла.
- Нашего охранника? Он тоже хочет пожертвовать месяц?
- Ты положил начало общешкольному феномену, Энтони. Этому несчастному мальчику просто повезло, что у него такой друг.
Он вручил мне список тех, для кого я должен был составить контракт, и, надо сказать, от потрясения у меня все слова закончились. Перед тем как выйти из кабинета, я бросил взгляд на мусорную корзину и сказал:
- Не выбрасывайте этот галстук. Лучше избавьтесь от того, что в желтых огурцах - вот над ним все постоянно стебутся.
Он воззрился на меня так, будто я авансом сделал ему подарок на Рождество.
- Спасибо, Энтони! Спасибо, что сказал.
Я ушел со списком имен и непередаваемым, неземным чувством, проистекающем от осознания того, что твой директор не ненавидит тебя от всей души.
В духе своего высказывания об "общешкольном феномене" директор настоял, чтобы я выступил в "Утренних объявлениях". Надо, мол, превратить жертвование месяца в дело всей школы.