Глава 31
Серьезный удар
Кате согласие Крюкова принесло радость. Она не ошиблась. Перед ней настоящий мужик, хоть и представитель странной и загадочной профессии. К художникам, поэтам и композиторам Катя относилась с опаской. С одной стороны, это вроде такие же люди, а с другой – словно марсиане. Сплетни и всевозможные сенсационные сообщения в газетах и журналах о личной жизни этого народа создавали впечатление о представителях богемы, как о существах, живущих по законам другой, не слишком привлекательной морали. Бесконечные любовные связи звезд и скандальные разрывы наводили на мысль о распущенности и вседозволенности в отношениях у творческой братии. Кате все это было малосимпатично. Она не могла понять, что творческие люди в основном эгоцентрики и, по сути, одинокие и несчастные существа. Они сродни наркоманам, только наркотиком для них являются творчество и успех.
– Так ты каратист? – перебил вопросом мысли Кати Крюков.
– В Питере занимался каратэ, а сейчас перехожу на тайский бокс.
– Это еще что за вид спорта? Я о таком не слышал, – поинтересовался Крюков.
Катя еще и сама не разобралась, в чем разница. На тренировку она так и не попала. "При случае надо бы выяснить", – подумала она и ответила:
– В этом виде я в начале пути. Попробую разобраться, тогда и объясню. Сейчас моя смена закончится. Еще раз прошу, без меня к коллекционеру ехать не соглашайтесь.
– Я подумаю, – ответил Крюков и подмигнул Кате.
Та густо покраснела и, чтобы скрыть смущение, выскочила из мансарды и крикнула Губанову:
– Кобра, занимай пост.
В саду Катя застала Журова. Тот собирался домой и усаживался в свои "Жигули".
– Вы в Москву? – спросила Катя и, получив утвердительный ответ, напросилась в попутчики: – Моя смена кончилась. Хочу тряпки сменить, а то скоро колом встанут, – грубовато сообщила она тренеру.
– Садись, – Журов кивнул на место рядом с водительским. Стас получил у Гнусняка немного денег и пребывал в хорошем настроении. Выехав на шоссе, он начал насвистывать. Катя спросила:
– Стас, вы не могли бы немного рассказать о тайском боксе? А то я вроде уже в команде, а ничего не знаю.
– Будешь много знать, скоро состаришься… – сказал тренер, но ему и самому хотелось поболтать, а лучшей темы для разговора не существовало. – Тайский бокс годится только злым мальчикам. Это боевой вид. В нем эстрады мало. Ваше каратэ – не драка, а бой с тенью. А тут не для красоты бьются, а для победы, так-то, мальчонка.
– В каратэ тоже для победы… – перебила Катя.
– Не перебивай старших, салага. Победа победе рознь. У вас больно танца много, а в тайском боксе ноги высоко лишь "чайники" задирают. Бить у нас принято по ногам и корпусу. Ноги поэтому особенно тренировать будем. У тебя ножонки, как у цыпленка. А для тайского бокса кость от колена до носка должна быть стальная. Чтобы ее набить, тайские петухи палочки по ноге часами катают. Я в Таиланде видел, как тайский боксер сошелся с европейским боксером. Тот в стойку стал, руками прикрылся, а тайский ему голенью по рукам – и сломал руку. Одним ударом сломал.
– Серьезный удар, – восхитилась Катя.
– Еще какой серьезный. Но для такого удара не один год работать надо. Тайский бокс – не развлечение, а работа за деньги. Работают в нем три раунда, профессионалы – пять раундов по три минуты. В первом раунде никто не раскрывается. Противника прощупывают, примеряются. Во втором – первую минуту работают всерьез, вторую опять экономят, на третью стараются не упустить инициативу. А вот в последнем раунде надо выложиться. Это только кажется, что три минуты мало. На ринге для участника боя проходит целая вечность.
Журов замолчал и задумался. Он вспомнил свой бой в Таиланде, когда получил травму. Началось все с шутки во время соревнований по различным видам восточных единоборств. Съехались мастера со всего света, и в том числе приверженцы тайского бокса. Тайский бокс к тому времени проник в Европу, и многие европейцы увлеклись им. В основном это были боксеры, каратисты, поклонники ушу и прочие любители рукопашных единоборств. В баре гостиницы "Желтый дракон" кто-то из европейцев предложил организовать команду и вызвать местных на турнир. Идея понравилась. Соревнования такого рода, а точнее – бои, проходят в клубах-кафе, где гостей развлекают эстрадная программа, стриптиз и другие веселые зрелища. Лишь в конце вечера начинается главное – бокс. Это коммерческое дело. Публика ставит на спортсмена деньги, иногда весьма крупные суммы, а потому отношение к подобным мероприятиям у организаторов чрезвычайно серьезное.
Вот в таком кафе и назначили встречу европейцев против местных борцов. Народу собралось множество. Мест не хватало, и болельщики сидели на столах, толпились в проходах. Жаркий день сменился на теплый вечер. Вечером жара в Таиланде спадает, но влажная густая духота держится почти до рассвета. В тот вечер в кафе выступали трансвеститы – пели, танцевали друг с другом и всячески развлекали публику. Это никого не шокировало.
Когда трансвеститы закончили и покинули сцену, вышли боксеры. До боя было еще далеко. Предстоял выбор соперников. Тайцы выторговали себе право выбирать противников из европейцев по своему усмотрению. Белые сели на сцену и ждали. Тайцы подолгу рассматривали европейцев, приглядываясь и оценивая, после чего подходили к приглянувшемуся боксеру и трогали его за плечо. Это означало, что выбор состоялся.
К Журову никто не подошел. Его тут знали. Русский тренировался у знаменитого учителя и усвоил множество восточных приемов и хитростей, поэтому имел серьезную репутацию. Его уважали и побаивались.
Высокий класс к Журову пришел не сразу. Лоо Тен Кунь заставлял работать по-черному. Каждое утро Стас должен был пробегать по десять километров, и это была лишь разминка. Тренировка начиналась с ног. Чтобы мышцы от стопы до бедра набрали силу, учитель заставлял Журова до изнеможения прыгать на автомобильных покрышках. Не дав ученику отдышаться, Лоо надевал на руки специальные подушечки и Журов молотил их ногами, пока учитель не давал знака остановиться. Иногда такого знака приходилось ждать очень долго.
Лоо Тен Кунь был предан тайскому боксу, и ему импонировало, что Стас собирается этот вид боя отвезти в Россию, поэтому он работал с русским по полной программе. В Таиланде бокс – не просто спорт. Здесь это хорошо поставленный бизнес. На боксеров делают ставки. Лоо не советовал Журову гнаться за гонорарами. Но Стас не слушал учителя. Он хотел заработать на сладкую жизнь в России и дрался часто.
В тот памятный день ставки были высоки. Местные боксеры не хотели проигрывать, и поэтому для Стаса соперников не находилось. Журов уже начал волноваться, когда на сцену поднялся коренастый смуглый атлет с перебитым носом и плоским скуластым лицом.
"Желтая лихорадка", – пронеслось по залу. Журов понял, что это его противник, и не ошибся. Таец подошел к Стасу, оскалился улыбкой хищного зверя и похлопал Журова по плечу. Стас и сейчас видел перед своими глазами зрачки тайского боксера.
Катя видела, что тренер думает о чем-то своем, и не перебивала. Она смотрела в окно и опять, и опять вспоминала Крюкова. "Может, рассказать обо всем Злате? Рассказать, что Крюков – вовсе не опасный безумец, а художник, попавший в лапы негодяев. А заправляет бандой мерзавцев ее дядя Самсон". Катя представила, как Злата беседует с Крюковым, как он рисует портрет Златы, и внезапно жуткая ревность обожгла ее сердце. Ее художник принимает за парня, а красивая Злата может ему вполне приглянуться. Кате стало обидно. Она впервые пожалела, что изображает парня.
Журов рулил молча. Он мысленно возвращался к тому последнему бою в Таиланде.
После того как выбор соперников состоялся, началась жеребьевка. Из плетеной тростниковой бочки рефери доставал шары с номерами. Номера устанавливали очередность боев. Журову достался пятый номер. Сидеть и смотреть, как работают другие, для боксера очень утомительно. Расходуются необходимые для борьбы нервы. Да и сам бой начинался не сразу. Ему предшествовал ритуал. Бойцам надевали косичку, и они – каждый по-своему – настраивались на поединок. Часто тайские боксеры работают на публику и показывают нечто вроде ритуального танца. В этом танце воин молит богов о победе. Затем косичку с головы бойца снимают, и начинается работа.
Четыре боя перед Журовым европейцы проиграли. Стас сидел и копил злость. Когда подошла его очередь и Стасу надели косичку для ритуала, он принялся разминаться. Желтая лихорадка – наоборот – устроил целый балетный спектакль. И не зря. Утомленное внимание зрителей он сумел вернуть.
Стихли выкрики и смех девиц.
Настало время первого раунда. Сколько раз Журов повторял себе, что нельзя драться сразу в полную силу. Но, когда с него сняли косичку, он обо всем забыл и рванулся в бой так, словно шли последние минуты его жизни. Желтая лихорадка от неожиданности пропустил пару хороших ударов и с трудом увернулся от жестокого захвата Журова. Стас обхватил бритую голову тайца и хотел нанести удар коленкой в лицо, но противник успел увернуться. Больше таец к себе Журова близко не подпускал и, криво улыбаясь, все время уходил от противника. Стас понял, что допустил ошибку, но было слишком поздно. Он потратил в первом раунде неизмеримо больше сил, чем его соперник. Восстановиться времени не было. Второй раунд он провел правильно, но это принципиального значения уже не имело. В третьем раунде Журов смог продержаться всего лишь минуту, даже сумел провести две удачных атаки, но таец выстоял и нанес роковой удар.
Только в Москве Журов окончательно осознал, что его спортивная карьера закончена. Осталась возможность тренировать других. Прекрасная школа Лоо Тень Куня для тренерской работы давала Журову много преимуществ. Теперь он мечтал, чтобы его волчата научились побеждать даже тайцев.
Стас подкатил к метро "Кузьминки" и, высадив Катю, поехал на Старый Арбат. Он решил заглянуть в парикмахерскую, где надеялся застать Тамару.
Глава 32
Готье ломает голову
Комиссар Готье попросил Журдена-Слепца проинформировать его, когда подозрительные постояльцы появятся у Али снова. И вот Слепец сообщил, что трое темнокожих и один югослав вчера вечером поселились в гостинице Али. Готье поблагодарил осведомителя и, отпустив его восвояси, стал продумывать план проверки. Конечно, можно попросту задержать всю компанию за нелегальный въезд в страну и запихнуть нарушителей в марсельскую тюрьму. Уныло и никому не нужно. Если обращать внимание на всех тихих нелегалов, в тюрьме места не хватит. Кому они мешают? Никому. Но Готье почуял, что тут нечто более заманчивое, чем просто нарушение визового режима. Он вызвал двух своих подчиненных и велел начать пристальное наблюдение. Затем, договорившись о смене дежурств сотрудников возле гостиницы Али, Готье с чувством охотника перед гоном отправился домой.
Эстер ждала его с ужином. Виноградные улитки ей сегодня удались. Поужинав и выпив пару стаканчиков красного вина, Симон Готье уселся у телевизора. Марсельская команда играла с Миланом. Матч настолько захватил комиссара, что он не сразу расслышал звонок телефона. Недовольная Эстер пришла из кухни и, сняв трубку, подала мужу. Капрал Жак Лене сообщал, что к гостинице Али подъехал микроавтобус и сейчас в него усаживают постояльцев Али.
– Как усаживают? – не понял Готье. – Они не дети. Могут и сами.
Капрал помялся и сообщил, что постояльцы похожи на сомнамбул. Какие-то парни выводят их из гостиницы по одному и помогают забраться в автобус. Готье позвонил в полицию и распорядился, чтобы за микроавтобусом установили непрерывное наблюдение, причем со всеми предосторожностями. После чего подумал, встал с дивана и, одевшись, направился к двери. На вопрос жены о целях своей поездки он ответил, что забыл в кабинете очки. Эстер неожиданно расхохоталась. Готье поцеловал жену в шею и быстро покинул квартиру.
Абсолютно бесцельно, но, как выяснилось, правильно, вернувшись со службы, Готье не загнал свою машину в гараж, и теперь, быстро сев за руль, он рванул в сторону вокзала. Возле гостиницы Али микроавтобуса уже не было. Связавшись со своими сослуживцами по рации, он выяснил, что пять минут назад автобус со странными пассажирами вырулил в сторону Каннского шоссе. Готье врубил сирену и понесся в указанном направлении.
Выехав из города, он сирену отключил и поинтересовался по рации, где находится вся компания. Автобус продолжал следовать в сторону Канн и находился в трех километрах впереди комиссара. Готье помчался вдогонку. Полицейский "Ситроен" он нагнал минут через пятнадцать. Микроавтобус с постояльцами Али несся впереди на расстоянии километра от полицейских.
Справа сияли огоньки рыбацких причалов. Шоссе тянулось по берегу Средиземного моря, но Готье было не до красот пейзажа. Он впился в руль, вписывая машину в серпантин дороги. Комиссар не был лишен чувства прекрасного. Просто за много лет пейзажи Лазурного берега стали для него столь обычной и обыденной картинкой, что он перестал их замечать. Внезапно автобус свернул на узкий асфальт и поднялся на поросшее колючим кустарником плато. Через полкилометра кустарники закончились, и Готье чуть не врезался в багажник полицейского "Ситроена". Машина стояла без огней, и – если бы не прекрасная шоферская реакция комиссара – быть бы аварии. Капрал Жак Лене выскочил из "Ситроена" и шепотом предупредил, что дальше преследовать автобус, оставаясь незамеченными, невозможно.
Полицейские, прижимаясь к кустам, вышли на опушку и увидели огромную поляну, на которой за высоким ажурным забором светилась роскошная вилла. Но гораздо ближе к ним находилось нечто вроде сторожевой будки со шлагбаумом и виднелись силуэты охраны. Готье велел своим сотрудникам спрятать машину и продолжать наблюдение, а сам достал из бардачка своего "Пежо" карту, определился с местонахождением и, позвонив в марсельский комиссариат, приказал выяснить, возле чьей виллы они находятся. Молодой женский голос поприветствовал комиссара и просил не прерывать связи. Через две минуты Симон Готье, комиссар марсельской полиции, знал, что вилла, принявшая микроавтобус с постояльцами из гостиницы Али, принадлежит Альберту Беринни – всеми уважаемому любителю старинной русской живописи. Оставив полицейских наблюдать за происходящим, Готье вернулся в Марсель.
Эстер уже спала, мило высунув из-под одеяла обнаженную ножку. Готье тихо прилег, погладил эту самую ножку и попробовал поцеловать супругу. Та открыла изумленные глаза, несколько секунд смотрела на мужа в упор, потом внезапно расхохоталась, после чего так же внезапно замолчала и отвернулась, натянув одеяло на голову. Готье укрыл обнаженную ножку краем одеяла и, вздохнув, погасил ночник.
Глава 33
Взрослые игры
Катя поблагодарила Журова за то, что он ее подвез. От метро "Кузьминки" до ее дома можно было доехать на автобусе, но Катя решила пройтись пешком. Часы возле метро показывали десять, и отец наверняка еще не спал. Катя купила брикет мороженого. Астахов очень любил пломбир – не иноземный, а родной, российский, и дочь решила его побаловать. Катя шагала быстро и упруго. Необъяснимое новое чувство заполняло все ее существо. Катя вспомнила, как Крюков подмигнул ей на прощанье, и снова залилась румянцем. Ей было необыкновенно хорошо.
Во дворе возле дома стояли мальчишки. Катя хотела пройти мимо, но ее окликнули. Среди парней были ее знакомые – Кирилл и Виталий. Ребята хотели сходить завтра на матч и собирали единомышленников. Теперь на стадионе надо появляться большой компанией. Неизвестно – предстоит свалка и побоище или нет.
Катя объяснила ребятам, что нашла халтуру и зарабатывает деньги. Пожелав своим приятелям успеха, она поднялась к себе. Катя звонила в дверь тремя быстрыми короткими звонками. Папа ее звонки знал и всегда открывал моментально. Но сейчас квартира ответила мертвой тишиной. Катя позвонила еще три раза и, не услышав реакции, надавила на кнопку. Казалось, бесконечный скулящий звук пронизывает весь подъезд. Наконец за дверью послышался шорох и щелкнул замок. Дверь тихонько открылась. В темной прихожей в трусах стоял отец и виновато смотрел на дочку. Таким Катя его раньше никогда не видела.
– Что случилось, па? – спросила Катя и сделала попытку шагнуть в прихожую. – Ты спал? – Но Астахов ее задержал.
– Извини, дочка, я не один…
– Как не один? – не поняла Катя.
– Я думал, что ты сегодня не придешь, и пригласил свою приятельницу, – полушепотом сообщил Астахов.
Зрачки у Кати изумленно расширились.
– Ну и что тут такого? – спросила она.
– Видишь ли, мы уже легли спать. Сейчас Галя оденется… ну, понимаешь… и тогда… ты заходи…
– Твоя Галя ходит в гости голая? – в голосе дочери послышались нотки раздражения.
– Катя! – покачал головой отец. – Ты ведь уже не ребенок, могла бы и не спрашивать о таких вещах.
– Вы занимались сексом, и я помешала. Понятно, – сказала Катя и, выдав отцу пломбир, добавила: – Угости свою Галю. Пусть остынет.
Катя резко развернулась и хотела выбежать из квартиры, но Астахов поймал ее за руку.
– Не дури, девочка. Сейчас поздно, куда ты пойдешь?
– Что же мы будем делать тут втроем? – спросила Катя, пытаясь освободить свою руку. Она могла это сделать одним движением, но применять против отца приемы рукопашного боя не осмелилась.
– Что будем делать? – переспросил отец. Виноватое выражение на его лице исчезло, и глаза стали, как всегда, озорными. – Будем есть пломбир, раз ты нас угощаешь, – сказав это, отец улыбнулся. Кате вдруг тоже стало невероятно легко, но она надулась и изо всех сил старалась не рассмеяться.
– Что тут происходит? – спросила молодая женщина, возникшая в коридоре.
– Ничего особенного, Галя. Знакомьтесь, моя дочь Костя.
– Ничего не понимаю! – изумилась Галя. – Ты говорил, что у тебя сын Костя и дочь Катя.
– Мало ли что я говорил… – рассмеялся Астахов. Катя с Галей переглянулись и тоже прыснули.
– Вы надо мной издеваетесь? Я вам припомню, когда во всем разберусь… Ладно, я поставлю чайник, – сказала Галя и исчезла.
Катя покачала головой и сказала:
– Теперь я понимаю, почему у тебя в квартире было так чисто, когда я в прошлый раз заходила. Я-то думала, надо у папочки прибраться, а то он зарастет грязью, пока дочь дома не появляется. Пришла, а тут ни одной пылинки. Это у тебя серьезно или назло маме?
– Давай… не сегодня, – ответил отец и повел Катю на кухню. Втроем они с трудом втиснулись за маленький столик. На столе, кроме принесенного Катей мороженого, оказались еще торт и ветчина. Галя ловко, несмотря на тесноту, разлила чай и соорудила бутерброды. Катя посмотрела на молодую женщину, на ее порозовевшее лицо, счастливые глаза и подумала, что, наверное, ей очень хорошо с ее отцом, потому что таких мужчин, как папа, на свете больше нет.
– Сережа, ты бы оделся и проводил меня, – сказала Галя, когда мороженое закончилось, а от торта остался один кусочек, на который Катя поглядывала не без интереса.
– Куда вы пойдете так поздно? – спросила Катя. – Оставайтесь, как-нибудь устроимся.
– Ну, уж нет. Была бы у твоего отца отдельная комната – другой разговор. Но ничего, мне до дома идти сорок минут.